В следующее мгновение я услышал свое имя. Обернувшись на крик, я узнал высокую фигуру Каракои, гавайца из Оаху, часто бывавшего на борту "Долли", пока та стояла в Нукухиве. Я вспомнил, что Каракои говорил мне, что находится под защитой табу и может бывать во всех долинах острова.
Каракои стоял у воды, держа в руках кусок ткани, несколько холщовых мешочков с порохом и мушкет. Он предлагал подарки вождям, собравшимся вокруг него, но они с негодованием отворачивались и требовали, чтобы Каракои вернулся в лодку. Однако тот не двигался, и я понял, что он говорит обо мне. Я громко позвал его, прося подойти, но он ответил на ломаном английском языке, что островитяне угрожают пронзить его копьями, если он сделает это. Меня окружали островитяне – они хватали меня за руки, стараясь удержать, и направляли в мою сторону копья. Однако я чувствовал, что, несмотря на враждебность, они испытывают нерешительность и смущение.
Когда я приблизился к Каракои ярдов на тридцать, туземцы заставили меня сесть на землю. Они крепко держали меня. Суматоха усилилась, несколько жрецов убеждали Моу-Моу не отпускать меня, но Каракои продолжал уговаривать, стараясь подкупить их тканью и мушкетом. Но островитяне, казалось, раздражались еще больше и готовы были столкнуть его в море. Они снова с возмущением отвергли подарки – и тогда я в отчаянии вырвался из их рук и бросился к Каракои. Они схватили меня и подняли такой шум, что Каракои вошел подальше в воду, но все же пытался их успокоить. Однако, видя, что уговоры бесполезны, и опасаясь за свою жизнь, он наконец крикнул, чтобы лодку подвели к берегу и взяли его на борт.
И в это время между островитянами завязался новый отчаянный спор и началась драка. Дикари отвлеклись от меня. Со мной рядом были только Мархейо, Кори-Кори и Файавэй, которая, рыдая, держала меня за руку. Медлить было нельзя. Я с мольбой взглянул на Мархейо и бросился к опустевшему побережью. Ни старик, ни Кори-Кори не пытались удержать меня, и я наконец добрался до Каракои. Гребцы подвели лодку близко к берегу. Через мгновение я был в ней, и гребцам был отдан приказ отплывать.
Туземцы спохватились, когда лодка была метрах в пятидесяти от берега. Моу-Моу и еще шесть или семь воинов бросились к морю и метнули в нас дротики. Некоторые пролетели совсем близко, но ни один не попал в цель. Ветер был встречный, но нам все же удалось отплыть на расстояние, недосягаемое для дротиков.
Островитяне растерялись, но Моу-Моу, громко крича и указывая копьем, помчался к мысу. Дикари, по-видимому, решили отплыть от мыса и перерезать нам путь. Ветер крепчал и дул нам в лицо, море было неспокойно. Туземцы плыли к нам с устрашающей быстротой.
Гребцы достали ножи и держали их в зубах, я схватил багор. Мы знали, что собирались сделать дикари. Если бы им удалось приблизиться к нам, они схватились бы за весла, завладели кормой и опрокинули лодку – и тогда мы были бы в их власти.
Через несколько мгновений я различил голову Моу-Моу.
Огромный островитянин с томагавком в зубах так рассекал воду перед собой, что она пенилась. Он был к нам ближе всех. Времени на раздумья не было. Я прицелился и метнул в него багор, попав в левое плечо. Одноглазый вождь погрузился в воду, затем вынырнул позади лодки… Мне не забыть его разъяренного лица!
Мы с облегчением вздохнули, только когда обогнули мыс. Дикари не настигли нас! Силы оставили меня, и, потеряв сознание, я упал на руки Каракои…
Нужно сказать несколько слов в объяснение моего неожиданного побега. Капитан одного австралийского судна зашел в Нукухиву, чтобы пополнить команду, но не нашел ни одного подходящего человека. Судно уже было готово к отплытию, когда на борт поднялся Каракои и рассказал капитану, что американский матрос задержан островитянами в бухте Тайпи. Он предложил попытаться его выкупить. Капитан же знал обо мне от Марну, и предложение Каракои было принято. Китоловная шлюпка двинулась к берегу, а судно осталось ее ждать.
На "Джулии" (так называлось судно, на которое я попал) ко мне отнеслись дружелюбно и внимательно, но состояние моего здоровья было таково, что прошло три месяца, прежде чем я поправился.
Тайна исчезновения Тоби так и осталась тайной. Я не знаю, удалось ли ему бежать из долины или он погиб от рук островитян.
История Тоби
В то утро, когда мой товарищ простился со мной, он отправился к морю в сопровождении толпы туземцев. Некоторые из них несли плоды и свиней для обмена, так как пришло известие, что к берегу приплыли лодки.
Островитяне так торопились, что Тоби с трудом поспевал за ними. Они почти бежали; те что были впереди, время от времени останавливались и потрясали оружием, чтобы подогнать остальных.
Наконец они подошли к месту, где ручей пересекал дорогу. Вдруг из рощи донеслись странные звуки. Моу-Моу, одноглазый вождь, ударял тяжелым копьем по стволу дерева. Это было сигнал тревоги.
Все слилось в крик:
– Гаппары! Гаппары!
Воины бегали с копьями, подбрасывая их в воздух, а женщины и мальчики что-то кричали, собирая камни. Моу-Моу и другие вожди выбежали из рощи, и шум увеличился.
"Ну, – подумал Тоби, – готовься к бою!"
И так как он не был вооружен, то стал упрашивать одного юношу, жившего в доме Мархейо, одолжить ему копье. Но тот отказался, заявив, что белый человек гораздо лучше дерется кулаками.
Многие из туземцев отделились от толпы и убежали в рощу. Остальные затихли. Через некоторое время Моу-Моу дал им знак идти за ним. Толпа двинулась вперед так тихо, что ни одна ветка не хрустнула, ни один камень не шелохнулся. Они вошли в лес, и вдруг раздался страшный шум и тучи стрел и камней пронеслись над тропинкой. Ни одного врага не было видно.
Наступила минута затишья, после чего тайпи с криками ринулись в чащу, держа копья наперевес. Тоби не отставал. Пока он прокладывал себе дорогу сквозь кустарник и пытался вырвать копье у молодого островитянина, туземцы вынырнули из-за кустов и деревьев, заливаясь веселым смехом.
Все это было подстроено, и Тоби страшно рассердился, что его одурачили. Вдруг он увидел двух людей, бежавших им навстречу. Началось какое-то шумное обсуждение, и не раз упоминалось имя Тоби. Через несколько минут туземцы побежали по тропинке вниз, к морю, а остальные окружили Тоби и стали уговаривать его отдохнуть. Тоби на некоторое время смирился, но потом вскочил на ноги и рванулся вперед. Его догнали, окружили, но позволили идти к морю.
Они дошли до широкой зеленой полосы между рощами и морем и двигались по тропинке у подножия горы Гаппар. Лодок у берега не было, а на берегу стояла шумная толпа мужчин и женщин. Когда мой товарищ приблизился, говоривший человек вышел вперед, и Тоби узнал старого моряка Джимми, которого мы часто видели в Нукухиве. Он был фаворитом короля и играл важную роль в совете. В этот день на нем были соломенная шляпа и костюм из таппы, открывавший вытатуированный на груди куплет английской песенки и рисунки, сделанные местными художниками. В руке он держал рыболовную уду, а на шее у него висела старая закопченная трубка.
Джимми часто служил французам переводчиком. Он постоянно являлся на суда и развлекал матросов сплетнями о придворных скандалах или островитянах. Я помню один из его рассказов – какую-то ерунду о чудесах на острове. Одним чудом был старый отшельник, славившийся святостью и колдовством и живший в пещере, где он скрывал от мира пару громадных рогов, росших у него на голове. Говорили, что он темной ночью выползает из своего убежища и охотится на людей. Вторым чудом был младший сын короля. Хотя мальчишке только что исполнилось десять лет, он был жрецом. Дело в том, что у него на голове рос гребень, как у петуха, и его суеверные соотечественники видели в этом предопределение.
Увидев старого моряка на берегу, Тоби побежал к нему: туземцы окружили их плотным кольцом.
Джимми рассказал моему товарищу, как он узнал о нашем бегстве с судна и пребывании у тайпи. Оказалось, что король приказал ему явиться в долину и забрать нас обоих с собой. Однако Джимми уверял Тоби, что с негодованием отверг это предложение. Кроме того, он рассказал, что иногда его присылают в бухту, чтобы купить фрукты для судов, стоящих в Нукухиве. С таким поручением он, по его словам, прибыл и в этот раз. Он переправился через горы, чтобы попросить туземцев приготовить фрукты, за которыми завтра приедет на лодке. Затем Джимми спросил Тоби, хочет ли он уехать с острова. В соседней гавани стоит судно, на котором не хватает людей, и он может взять его с собой и проводить на борт сегодня же.
– Нет, – сказал Тоби, – я не могу уехать с острова, если мой товарищ не уедет со мной. Я оставил его с больной ногой в долине, потому что туземцы не пустили его сюда. Давайте пойдем в долину и захватим его с собой.
– Но как же он переправится с нами через перевал? – возразил Джимми. – Лучше оставить его до завтра, и я привезу его в Нукухиву на лодке.
– Нет, – ответил Тоби, – пойдем со мной и приведем его сюда.
Тоби поспешно повернул на тропинку, ведущую в долину. Но едва он сделал несколько шагов, как его схватили. Напрасно он боролся. Поняв, что сопротивление бесполезно, он стал умолять моряка отправиться за мной. Но Джимми ответил, что тайпи не позволят сделать это.
Тоби не подумал о том, что Джимми негодяй, который хитростью заставил туземцев остановить его. Старый моряк знал, что островитяне не согласятся отпустить нас обоих, и хотел захватить с собой хотя бы Тоби.
Джимми усадил Тоби на сломанное каноэ в тени храма, сказав, что это место – под охраной табу и что никто не тронет их. Затем он заговорил с Моу-Моу и другими вождями, после чего объявил Тоби: туземцы не позволяют ему вернуться в долину, ему и мне придется плохо, если Тоби будет торчать на берегу.
– Лучше отправиться в Нукухиву, а завтра я привезу Томмо. Они обещали принести его сюда утром.
– Нет! – в отчаянии повторял Тоби. – Я не оставлю его! Мы должны бежать вместе!
– Тогда надежды нет! – воскликнул моряк.
– Но откуда вы знаете, что они принесут его завтра на берег, если они не хотят этого сделать сегодня? – возразил Тоби.
У моряка был целый запас доводов, и все они были основаны на таинственных обычаях островитян, неведомых Тоби. Ему все же приходило в голову, что старый моряк обманывает его. Но даже если это и так, думал Тоби, он сможет помочь мне, попав в Нукухиву. Однако он боялся, что туземцы прикончат меня еще до его возвращения.
Мой товарищ был в смятении. Туземцы столпились на некотором расстоянии и не спускали с него глаз.
– Если не пойдете, – сказал Джимми, – вы оба навсегда останетесь здесь.
– Ничего не поделаешь, – с тяжелым вздохом ответил Тоби. – Приходится поверить вам.
– Идем быстрее, – сказал моряк.
Появились Тайнор и Файавэй; добрая старуха, узнав, что Тоби уходит, бросилась к нему и расплакалась. А Файавэй сказала несколько английских слов, которым она научилась от нас, и показала Тоби три пальца: через столько дней он должен вернуться.
Наконец они тронулись в путь.
– Я сказал, что вы вернетесь обратно, – со смехом сказал старый матрос, когда они начали подниматься в гору. – Но им придется долго ждать.
Тоби обернулся и в последний раз взглянул на туземцев – девушки махали ему плащами, мужчины поднимали копья.
Подъем на гору был не очень труден; они шли, держась берега, где горные хребты сравнительно невысоки. Вскоре они стояли на вершине горы, и обе долины лежали у их ног. Белый пенистый водопад ярко выделялся в зелени долины Тайпи и сразу привлек к себе внимание Тоби.
Тоби увидел, что долина Гаппар не настолько заходила вглубь острова, как долина Тайпи. Этим и объяснялось то, что мы попали к тайпи, хотя рассчитывали спуститься в долину Гаппар.
Скоро путники увидели тропинку, ведущую под гору, и по ней быстро добрались до долины.
– У нас, – сказал Джимми, – людей, защищенных табу, есть жены во всех бухтах, и я хочу показать вам двух своих жен.
Они приблизились к дому у подножия горы, в тенистом уголке рощи. Как только весть об их приходе распространилась по долине и гаппары начали собираться, стало ясно, что появление белого человека не было для них редкостью. Старый моряк приказал женам приготовить что-нибудь поесть.
Туземцы отнеслись к Тоби очень хорошо и даже предлагали остаться у них на несколько дней. Однако мой товарищ отказался от приглашения.
Он начал еще больше беспокоиться, что оставил меня одного. Он заговорил о возвращении обратно в долину и хотел, чтобы Джимми довел его до вершины горы. Но моряк не слушал его и заставлял пить арву. Тоби отказывался. Наконец его уговорили выпить, и результат получился такой, какого и добивался моряк: настроение Тоби улучшилось.
– Если я доставлю вас на судно, – говорил моряк, – вы ведь дадите что-нибудь бедняге, спасшему вас?
Короче говоря, старик заставил Тоби пообещать ему пять испанских долларов; Тоби обещал наградить его еще больше, когда тот освободит и меня.
Через некоторое время путники двинулись дальше и вышли на крутую тропинку, ведущую в Нукухиву. Здесь гаппары остановились. Путники снова достигли вершины, и некоторое время путь их лежал по хребтам, покрытым папоротниками. Затем они вступили в лес и здесь наткнулись на отряд вооруженных островитян со связками длинных жердей в руках. Это были воины короля – по его приказу они собирали жерди для французов.
Путники двинулись дальше, так как солнце было уже низко над горизонтом. Они подошли к Нукухиве с той стороны бухты, где горы отлого спускались прямо к морю. Военные суда все еще стояли в гавани.
Они быстро спустились на берег и оказались в доме Джимми до темноты. Моряка приветствовали его жены; подкрепившись кокосовым молоком и пои-пои, путники сели в каноэ и стали грести по направлению к китоловному судну, стоявшему на якоре в бухте. Это и был корабль, на котором не хватало людей. Наша "Долли" ушла несколько дней назад. Капитан согласился оставить Тоби у себя и взять его товарища, как только тот прибудет.
Тоби стал умолять капитана дать ему лодку с вооруженными людьми, чтобы отправиться за мной. Но капитан убеждал моего друга быть терпеливым. Когда Тоби попросил дать ему пять долларов для Джимми, капитан не хотел давать. Но Тоби настоял на своем: он опасался корыстолюбия и вероломства Джимми и знал, что тот ничего не сделает, если ему хорошо не заплатят. Поэтому он не только отдал ему деньги, но и повторил, что как только доставит меня на борт, он получит еще большую сумму.
На следующий день перед восходом солнца Джимми и молодой тайпи отправились в путь на двух пирогах, в которых гребли туземцы, находившиеся, как и Джимми, под защитой табу. Тоби пришлось остаться.
Вечером он был на вахте и первым увидел лодки, входящие в бухту. Он напряг зрение, стараясь увидеть меня: но меня там не было. Обезумев, он спустился с мачты и схватил Джимми, крича во весь голос:
– Где Томмо?
Старый моряк испугался, но сделал все, что мог, чтобы успокоить Тоби, уверяя его, что оказалось невозможным доставить меня на берег этим утром. Он добавил, что завтра снова отправится в бухту на французской шлюпке и если опять не найдет меня на берегу – а он не сомневался, что найдет, – он прямо пойдет в долину и спасет меня во что бы то ни стало. Однако и на этот раз он запретил Тоби ехать с ним, и тому ничего не оставалось, как покориться.
На следующее утро Тоби увидел, что французская шлюпка отчалила вместе с Джимми от берега. "Сегодня вечером я увижу Томмо", – думал Тоби. Но много, много дней прошло, прежде чем это случилось…
Едва шлюпка скрылась из виду, капитан дал приказ сниматься с якоря. Напрасны были мольбы Тоби. Не успел он опомниться, как паруса были подняты и судно отошло от берега.
– Какие страшные бессонные ночи я провел! – сказал он, когда мы увиделись. – Часто я вскакивал с койки, думая, что вы стоите передо мной, упрекая меня в том, что я бросил вас на острове!
* * *
Осталось сказать всего несколько слов. Тоби покинул судно в Новой Зеландии и после множества приключений вернулся домой – через два года после того, как оставил Маркизские острова. Он считал меня мертвым, и у меня были все основания полагать, что его нет в живых. Но нам предстояла еще одна встреча, которая сняла наконец тяжесть с сердца Тоби.
Ому
Глава 1
Стояла середина яркого тропического дня. Судно, к которому мы стремились, стояло примерно в лиге от земли, и это была единственная темная точка на широких просторах океана.
По приближении стало видно, что судно невелико, экипаж неряшлив, как неряшлив и вид палубы. Такелаж дал слабину, и вообще во всем виде кораблика чувствовалось печальное положение дел. Четыре лодки висели по обе стороны бортов. Утверждали, что перед нами китобойное судно.
Небрежно опираясь, через фальшборт на нас взирали моряки – изможденные парни в шотландских матросских куртках и выцветших синих бушлатах. Лица многих покрывал пока еще робкий загар, который вскоре под беспощадным солнцем тропиков мог превратиться в ярко-бронзовый.
На юте стоял тот, кого я назвал бы первым помощником. На нем была широкополая шляпа, и он опустил подзорную трубу, только когда мы приблизились.
Когда мы подошли к судну, по палубе пронесся гул, и все с изумлением воззрились на нас. И было чему изумляться: с моих плеч свисала мантия из местной ткани, волосы и борода были не стрижены. Меня со всех сторон засыпали вопросами.
Капитан был еще совсем молодой человек, бледный и хрупкий. Он спросил, хочу ли я поступить на судно, я ответил, что, конечно, хочу, но только если он согласится взять меня на один рейс и рассчитает, если будет на то мое желание, в ближайшем порту.
Помощник капитана Джермин помог мне подняться на палубу, осмотрел мою ногу и, обработав, перевязал ее куском старого паруса. Кто-то набросил на меня синюю куртку; кто-то, желая превратить меня в цивилизованного человека, размахивал над моей головой огромными ножницами для стрижки овец, приводя в божеский вид мои волосы и бороду.
Мне дали в кубрике шаткую верхнюю полку двухъярусной койки, застланную обрывками одеяла; дали старую жестяную кружку, кусок солонины на черством сухаре, и соленый вкус этого скудного ужина показался мне восхитительным после пищи в долине…
Задолго до рассвета мы были у входа в бухту Нукухива, а утром отправили к берегу шлюпку с туземцами, которые доставили меня на судно. Когда она вернулась, мы поставили паруса и вышли в открытое море…
На судне царили беспорядок и распущенность, никто не думал о завтрашнем дне. Капитан захворал и почти не выходил из каюты. Старший помощник с лихвой восполнял его отсутствие, носясь по всем палубам. Бембо, маори-гарпунщик, мало с кем общался, часть времени ловил на бушприте тунцов, а иногда среди ночи будил команду, исполняя каннибальский танец. Он производил впечатление очень спокойного человека, хотя я подозревал, что он отнюдь не безобиден. Доктор же отказался от должности судового врача и объявил себя пассажиром, едущим в Сидней.
Еда была отвратительной. Солонина воняла, словно протухшая, говядина была жесткой и безвкусной, сухари раскрошились и были тверды как камень и источены червями. Кроме того, через день нам давали баланду – чуть теплый гороховый суп. Не было ни картофеля, ни ямса, ни бананов. Зато регулярно выдавали писко – род туземной водки, и это, по мнению матросов, искупало все неудобства.