Глава 41
Лет пятьдесят назад Ванкувер оставил в различных местах на островах Товарищества по нескольку голов крупного и мелкого рогатого скота. Он наказал туземцам заботиться о животных и ни в коем случае не убивать их, пока не наберется большое стадо.
Овцы, должно быть, скоро вымерли: нигде в Полинезии я не видел ни одной овчины. Возможно, оставленная пара была плохо подобрана; питая друг к другу отвращение, самец и самка расстались и умерли, не оставив потомства.
Козы иногда попадаются – черные, меланхолично щиплющие где-нибудь в горах, недоступных для человека, скудную траву, которую они предпочитают сочной траве долин. Коз не очень много.
Быки, полные жизни потомки плодовитой пары, носятся по острову Эймео большими стадами, но на Таити они встречаются редко. На Эймео первая пара, вероятно, удрала вглубь страны, а ее потомство в настоящее время густо заселяет весь остров. Стада составляют личную собственность королевы Помаре: наши плантаторы получили от нее разрешение убивать животных для собственных нужд столько, сколько им заблагорассудится.
Туземцы очень боятся быков и поэтому крайне неохотно пересекают остров, предпочитая добираться до деревни, расположенной на противоположном берегу, на пирогах.
Тонои знал бесчисленные истории о быках, носившие большей частью сказочный характер. Приведу одну из них.
Однажды он вместе с братом – теперь покойным – шел через холмы, как вдруг большой бык с громким мычанием выбежал из лесу и заставил их пуститься наутек. Старый вождь вскочил на дерево; бык помчался за его спутником, побежавшим в противоположную сторону, и, догнав его, когда тот ухватился уже за сук, стал топтать ногами. Потом животное вонзило в жертву рога, подняло ее на воздух и унесло прочь. Тонои, ни жив ни мертв, выждал, пока все не кончилось, а затем опрометью помчался домой. Соседи, вооружившись несколькими ружьями, немедленно пустились в путь, чтобы отыскать, если удастся, останки его несчастного брата. К ночи они вернулись, не обнаружив никаких следов его; однако на следующее утро Тонои сам увидел быка; тот шел по крутому склону горы, держа на рогах какой-то длинный темный предмет.
Гавайи имеет в окружности около ста лиг, а площадь его составляет свыше четырех тысяч квадратных миль. До недавнего времени внутренняя часть острова оставалась почти неизвестной даже местным жителям, на протяжении столетий избегавших заходить туда из-за странных суеверий. По их представлениям, Пеле, страшная богиня вулканов Мауна-Роа и Мауна-Кеа, охраняет все ущелья, ведущие к обширным долинам, расположенным вокруг. Из уст в уста передают легенды о том, как богиня потоками огня прогнала нечестивых смельчаков. Вблизи от Хило показывают черную как смоль скалу: по ее склону словно изливается в море поток стекловидной массы – в том самом виде, в каком он застыл после одного из чудовищных извержений.
В эти внутренние долины и на примыкающие к ним склоны, покрытые самой роскошной растительностью, вскоре и перебрались высаженные Ванкувером коровы и быки; там их долгое время никто не тревожил, они расплодились, и их потомки составили большие стада.
Лет двенадцать-пятнадцать назад туземцы, позабыв о предрассудках и узнав, что бычьи шкуры – ценный предмет торговли, принялись охотиться на их обладателей, но, будучи весьма трусливыми и не обладая сноровкой в новом деле, больших успехов не достигли. Только после прибытия испанских охотников, людей, постоянно практиковавшихся в своей профессии на равнинах Калифорнии, началось настоящее избиение.
Испанцы были щеголеватые ребята, в причудливых ярких плащах, с крагами, отделанными иглами дикобраза, со звенящими шпорами на ногах. Верхом на выезженных индейских лошадях эти герои преследовали добычу до самого подножия огнедышащих гор, нарушая громкими криками глубокую тишину уединенных долин и бросая лассо перед самым носом злой богини Пеле. Хило, прибрежная деревня, служила им местом отдыха, и туда стекались белые бродяги со всех островов архипелага. Переняв повадки лихих испанцев, многие из этих беспутных парней, осушив слишком много прощальных кубков, скакали сломя голову за стадами, нетвердо держась в седле, падали с лошадей и разбивались насмерть.
Это было примерно в 1835 году, когда теперешний король Камеамеа III был юношей. С истинно царственным бесстыдством объявив себя единственным владельцем всего рогатого скота, он в восторге ухватился за возможность удерживать в свою пользу по одному из каждых двух серебряных долларов, уплачиваемых за шкуру. И вот, не заботясь о будущем, люди продолжали безрассудное истребление коров и быков. За три года их убили восемнадцать тысяч, притом почти исключительно на острове Гавайи.
Когда стада были почти полностью уничтожены, проницательный молодой государь сроком на десять лет наложил строгое "табу" на немногочисленных оставшихся в живых быков. В течение этого периода, который и сейчас еще не окончился, была запрещена всякая охота без специального разрешения короля.
Вместе с крупным рогатым скотом избиению подверглись и несчастные козы. За один год купцам из Гонолулу было продано три тысячи козьих шкур по одному квартильо или шиллингу за штуку.
Глава 42
Вверх вела крутая, окаймленная кустами тропинка, огибавшая скалы и расселины. Тут и там зияли пропасти: стоило в них заглянуть, и начинала кружиться голова. Наконец мы добрались до лесистого гребня на вершине горы; вдоль него тропинка шла в густой тени.
Во все стороны открывался очаровательный вид. Дул легкий ветерок, шелестя среди деревьев, а внизу, в долине, трепетали листья. Дальше расстилалось синее безмятежное море. Горы купались в призрачной дымке. Вдали лежали тихие долины; кое-где шумел уединенный водопад. В центре острова вздымался пик Свайка. На склонах гор видны былы небольшие стада быков – некоторые паслись, другие спускались в долину.
Мы шли все дальше, направляясь к склону холма милях в двух впереди, к ближайшим быкам.
Мы предусмотрительно приближались к ним против ветра – подобно всем диким животным, они обладают исключительно тонким нюхом и острым слухом.
К тому же, пробираясь сквозь чащу, мы легко могли спугнуть других лесных обитателей, а потому подкрадывались очень осторожно.
Дикие кабаны на Эймео чрезвычайно свирепы, и так как они часто нападают на туземцев, то, следуя примеру Тонои, я время от времени заглядывал под листву и часто оборачивался, чтобы проверить, не отрезан ли путь к отступлению.
Когда мы огибали кусты, тишину нарушил шум, напоминавший треск сухой ветки. Тонои схватился за сук, приготовившись к прыжку, а Зик положил палец на курок. Снова послышался треск, и я приложил ружье к плечу.
– Смотрите в оба! – крикнул янки и, опустившись на колено, раздвинул ветви.
Сразу же раздался выстрел, и черный разъяренный кабан с двумя блестящими клыками с диким хрюканьем ринулся, невредимый, через тропинку и с шумом скрылся в зарослях. Я выстрелил вдогонку, но безуспешно.
Тонои, славный потомок аристократов Эймео, находился на высоте двадцати футов над землей.
– Арамаи! Спускайся! – крикнул американец. – Противное животное уже на другой стороне острова. Сдается мне, – сказал он, когда мы стали перезаряжать ружья, – зря мы стреляли по этому кабану; только охоту испортили. Быки услышали шум и теперь убегают вовсю, задрав хвосты. Быстрее, Поль, полезем вон на ту скалу и взглянем, все ли они убежали.
Но быки были уже так далеко, что казались не больше муравьев.
Приближался вечер, и мой спутник предложил вернуться домой, а утром, выспавшись, отправиться на охоту на целый день.
Спускаясь в долину по другой тропинке, мы пересекли несколько горных склонов, поросших чудесными деревьями.
Одна из древесных пород привлекла мое особенное внимание. Толстый, покрытый мхом ствол высотой в семьдесят с лишним футов вначале шел без единого сучка, и лишь на высоте многих футов над землей от него отходили толстые ветви, покрытые глянцевой темно-зеленой листвой. Вокруг нижней части дерева торчали тонкие, совершенно гладкие подпорки из коры, росшие из одного центра и уходившие в землю на расстоянии по меньшей мере двух ярдов от основания ствола. Кверху они суживались и постепенно переходили в ствол. Некоторые признаки указывали на то, что среди них укрывались быки. По словам Зика, это дерево в старину использовалось для строительства флотилий таитянских королей, а теперь шло на пироги. Древесина у него очень плотная и прочная, ее не берет червь.
Спустившись до половины холма, мы вышли из лесу и очутились на открытом месте, поросшем папоротником и травой. Несколько деревьев отбрасывали длинные тени.
Мы обратили внимание на участок земли в сотню квадратных футов, заросший дикими травами и терновником и издававший глухой звук под нашими ногами. Он был окружен разрушенной каменной стеной. Тонои сказал, что это заброшенное и всеми забытое место древнего погребения, где никого не хоронят с тех пор, как островитяне приняли христианство. Там много мертвых язычников, замурованных в глубоких склепах.
Мне захотелось проверить его слова, и я попытался было осмотреть катакомбы, но растительность образовала поверх них сплошной покров, и я не смог обнаружить ни одного отверстия.
По дороге в долину мы прошли мимо ручья, возле которого когда-то была деревня. Жители покинули ее, и не осталось ничего, кроме каменных стен и полуразрушенных грубых фундаментов. Среди них буйно разрослись деревья и кусты.
Я спросил Тонои, сколько времени здесь никто не живет.
– Мой таммари (мальчик). Мартаир много каннака (людей), – ответил он. – Теперь остался только бедный пехе каннака (рыбаки). Мой здесь родился.
Внизу, в долине разнообразная растительность была не похожа на ту, что мы видели в горах.
На равнинах Эймео самое распространенное дерево ати – очень высокое, с толстым стволом и широкими листьями, напоминающими лавровые. Древесина у него прекрасная. На Таити мне показывали узкую полированную доску, достойную того, чтобы из нее сделали шкатулку для короля. Вырезанная из сердцевины ствола доска была ярко-алого цвета с желтыми прожилками, а местами дымчатого оттенка.
Рядом с ати можно увидеть прекрасное дерево хоту, на нем множество мелких белых цветов.
Почти вся долина поросла густым лесом, но, на удивление, я обнаружил в ней очень мало деревьев, приносящих пользу. Едва ли одно из сотни было кокосовой пальмой или хлебным деревом.
Но и тут Тонои пояснил, что во время кровавых религиозных войн, начавшихся после обращения в христианство первого Помаре, военный отряд с Таити погубил целые рощи этих деревьев. Потом они еще долго стояли на солнце сухие, без листьев – печальные памятники, словно олицетворявшие судьбу жителей долины.
Глава 43
В ночь после моего возвращения с охоты мы с доктором вынуждены были покинуть дом из-за москитов.
Несколько лет назад капитан китобойного судна, зашедшего в соседнюю бухту, столкнулся с местными жителями и в конце концов обратился с жалобой в один из туземных судов. Не получив удовлетворения, он решил отомстить.
Как-то ночью он привез на берег старую сгнившую бочку из-под пресной воды и оставил ее на заброшенном поле индийской репы, где почва теплая и влажная. Так на острове появились москиты.
Я сделал все возможное, чтобы выяснить фамилию этого человека, и считаю своим долгом увековечить ее для потомства. Его звали Колман, Натан Колман. Судно было приписано к Нантакету.
Когда меня мучили москиты, я находил большое облегчение в том, что к слову Колман прибавлял еще одно и произносил их вместе.
Доктор предложил прогуляться к берегу, где стоял длинный низкий полуразрушенный сарай, насквозь продуваемый сквозняком, который, по его мнению, мог спасти нас от москитов.
Туда мы и отправились.
Под развалинами мы нашли памятник давно прошедших времен. Через несколько дней мы его с большим интересом осмотрели. Это была полуистлевшая военная пирога. Она стояла, очевидно, на тех же грубых колодах, что служили подпорами, когда много лет назад ее выдалбливали, и, вероятно, никогда не плавала.
Снаружи пирога была, по-видимому, окрашена в зеленый цвет, ныне местами превратившийся в темно-багровый. Нос заканчивался высоким тупым выступом, борта украшала резьба, а на корме сохранилось что-то вроде герба королевского дома Помаре. Эмблема действительно напоминала геральдическую – две акулы с соколиными когтями, вонзившимися в сучок, торчавший наружу.
Пирога была в длину около сорока футов, около двух в ширину и четыре в глубину. Верхняя часть бортов, состоявшая из узких досок, скрепленных шнурами из растительного волокна, во многих местах обвалилась и лежала на земле. Места было достаточно; мы забрались в пирогу, и вскоре я уснул, но внезапно проснулся от вызванных неудобным положением судорог во всех суставах и на мгновение подумал, что меня, должно быть, заживо запихнули в гроб.
Я поинтересовался, как поживает доктор.
– Довольно плохо, – ответил тот, ворочаясь на хламе, валявшемся на дне пироги. – Фу! Как воняют эти циновки!
Некоторое время он продолжал что-то говорить в таком же тоне, и я перестал отвечать, занявшись, чтобы поскорей уснуть, математическими расчетами. Но так как таблица умножения не помогала, я постарался представить себе туманную картину хаоса в виде скользящей жидкости и только начал благодаря этому задремывать, как вдруг услышал отчетливое одинокое жужжание. Час моих мучений приближался.
С гудением москит, подобно маленькой меч-рыбе, ринулся в пирогу, а я – из пироги.
Очутившись под открытым небом, я с удивлением увидел доктора, который дико размахивал старым веслом. Он только что сбежал от роя москитов, атаковавших его.
Мы решили поискать спасения в море и быстро спустили на воду маленькую рыбачью лодку, лежавшую поблизости; мы отгребли на приличное расстояние и бросили за борт туземное устройство, заменяющее якорь, – тяжелый камень, привязанный к веревке из плетеной коры. С этой стороны острова риф тянулся совсем близко от берега, и море было тихое и очень мелкое.
Мы проспали до самого рассвета, когда нас разбудило движение нашей плавучей койки. Я открыл глаза и увидел Зика, который брел по воде к берегу и тащил нас за собой на веревке из коры. Указав на риф, он объяснил, что мы были на волосок от гибели.
Так оно и было – водяные вытащили камень из петли, и нас стало относить от берега.
Глава 44
Над холмами занималось ясное утро, обещая прекрасный день для охоты.
Все приготовления были сделаны накануне, и когда мы вошли в дом, Коротышка угостил нас хорошим завтраком, а старый Тонои суетился, словно хозяин гостиницы. Несколько его подданных ждали, чтобы сопровождать нас и нести тыквенные сосуды с едой. Если охота окажется успешной, они будут на обратном пути выступать в роли носильщиков и тащить добычу.
Узнав накануне вечером о замышляемой охоте, доктор пожелал принять в ней участие.
Последовавшие события заставили нас заподозрить, что весь этот поход был лишь хитрой уловкой американца.
Как мы сможем отказаться от работы после того, как он возьмет нас на такую приятную прогулку да еще так благородно предоставляет нам свободный день? Ведь он не преминул заверить, что, будем ли мы работать или развлекаться, все равно жалованье нам будет.
В распоряжение доктора было предоставлено старинное ружье Тонои, очень короткое и тяжелое, с неуклюжим затвором и тугим курком, для спуска которого требовалось приложить немало усилий. Доктор испробовал ружье, выстрелив из него в цель, и с удовлетворением убедился, что оно действует безотказно: пуля полетела в одну сторону, а он сам – в другую.
Доктор попытался убедить Коротышку поменяться ружьями, но тот не поддался на уговоры, и в конце концов он поручил тащить ружье одному из туземцев.
Выстроив отряд, мы отправились в путь. Оттуда начиналась тропинка, ведущая к цепи гор, считавшихся излюбленным убежищем быков.
Добравшись до перевала, мы почти сразу увидели невдалеке небольшое стадо, входившее в лес. Мы прибавили шагу и, разделившись на группы, каждая из которых состояла из одного белого и нескольких туземцев, вступили в лес в четырех разных местах.
Вскоре я очутился среди густых зарослей. Оглядевшись, я едва успел выбраться на поляну, как вдруг раздался выстрел и пуля сбила кору со стоявшего поблизости дерева. В то же мгновение послышались топот и треск ломаемых ветвей, и пять быков, бежавшие почти в ряд, показались в просвете между деревьями и бросились к тому месту, где были я и три туземца.
Это были низкие свирепые животные с черной шерстью, короткими острыми рогами, красными ноздрями и горевшими, как раскаленные угли, глазами. Они приближались, низко опустив темные, покрытые густой шерстью головы.
Мои туземные помощники уже сидели на деревьях.
Бросив взгляд вокруг, чтобы присмотреть на случай необходимости путь к отступлению, я вскинул ружье. Из чащи послышался голос Коротышки:
– Цельтесь между рогами, Поль! Прямо в середину между рогами!
Я опустил дуло ружья, ловя на мушку белый клочок шерсти на лбу переднего быка, и, послав пулю, отскочил в сторону. Когда я обернулся, пять быков пронеслись мимо, оставив за собой воздушный вихрь.
Тут выскочил американец и приветствовал их выстрелом с фланга. В ответ свирепый маленький бык с клочком шерсти на лбу, взмахнув длинным хвостом и ударив себя по крестцу, поддал задними ногами и помчался во весь опор. Пуля лишь слегка оцарапала его.
Через мгновение быки скрылись из виду, и только заросли, в которых они исчезли, шевелились наверху, отмечая их путь.
Когда стычка закончилась, появилась тяжелая артиллерия – доктор.
– Где они? – крикнул он, еле переводя дух.
– Милях в двух, – ответил лондонец. – Черт возьми, Поль! Вы должны были попасть в маленького черного!
Пока я приводил всяческие оправдания в объяснение своего промаха, Зик, бросившись вперед, внезапно воскликнул:
– Ради бога! Что вы делаете, Питер?
Питер, разъяренный неудачей и по неведению приписав ее трусости наших туземных помощников, направил ружье на дрожащего оруженосца, слезавшего с дерева.
Доктор нажал на курок, и пуля пролетела высоко над головой туземца; тот спрыгнул на землю и, вскрикнув, бросился бежать со всех ног. Остальные после этого шли за нами, дрожа от страха.
Снова построившись, мы несколько часов двигались вперед, но не заметили ни одного животного, так как выстрелы были слышны на большом расстоянии.
Наконец мы взобрались на крутую гору, чтобы осмотреть местность, и увидели трех быков, которые мирно паслись внизу на зеленой поляне; деревья скрывали их со всех сторон.
Мы осмотрели ружья, быстро съели принесенный в тыквенных сосудах завтрак и тронулись в путь. Пока мы спускались по склону, быки были ясно видны; вступив в лес, мы на некоторое время потеряли их из виду, но снова обнаружили, как только подошли к тому месту, где они паслись.
Это были бык, корова и теленок. Корова лежала в тени на опушке леса. Теленок растянулся в траве перед ней и облизывал ей губы, а старый самец стоял рядом, бросая на них ласковые взгляды и с видом гордого отца семейства поднимая нос кверху.
– Теперь, – прошептал Зик, – надо захватить их, пока они в куче. Ползем, ребята, ползем… Помните, стрелять всем вместе и только по моей команде.