- Тамплиеры набивали себе мошну многие годы. - Конрадт пожал плечами. - Я не удивлюсь, если они и сейчас займутся тем же самым.
- Нас это сегодня не должно заботить, - прервал его Венерио.
- Тебя в особенности, - резко бросил Гвидо. Он допил вино и твердо поставил кубок на стол. - Венеция и тамплиеры всегда шли рука об руку. Если кто и пострадает от дел великого магистра, так это я.
- Ничего, - отозвался Венерио, - у тебя еще есть госпитальеры. Так что наживешься от них.
- Тамплиеры захватят все. Сомневаюсь, что госпитальерам что-то останется. - Проливая вино на стол, Гвидо снова наполнил свой кубок.
- Да, не о том мы сейчас говорим. - Венерио оглядел собравшихся. - Вы хотите, чтобы ваши жены просили подаяние на улице? Хотите любоваться издали своими палаццо? Я знаю богатых купцов, которые потеряли все. Незавидная доля. Мне доводилось покупать детей у голодающих родителей. Вы хотите, чтобы ваших детей продали на рынке какому-нибудь богатому эмиру?
- Зачем такие неприятные речи, Венерио? - сказал Рено, насупившись. - Ясное дело, никто из нас этого не хочет.
- Но такое может случиться, Рено, если мы будем сидеть сложа руки. Почему сарацины до сих пор не нарушили мирный договор с нами? Мы все знаем причину - это монголы. Как только они покончат с монголами, то сразу же повернут на нас и быстро истребят. Я давно с ними имею дела и знаю, как они нас ненавидят, как мечтают изгнать с этих земель. А мы покорно ждем своей участи, ждем, когда наступит этот день, а я заверяю вас, он наступит. Так нужно сделать хотя бы что-то сообща, иначе потеряем все.
Конрадт потянулся к подносу, отщипнул горсть виноградин, одну отправил в рот.
- Твои слова, Венерио, меня смутили. Как ты намерен порушить мирный договор между нами и сарацинами? Войско христиан слабо и разделено. А тут еще эта возня вокруг иерусалимского трона. Ты предлагаешь двинуть войско на Египет и расшевелить сарацинов?
- Нет, - энергично возразил Венерио, - мое предложение стократ интереснее. В случае удачи мусульмане расшевелятся так, что их уже не остановишь. Они поднимутся против нас все. Для этого не надо нападать на их города. Даже армия не потребуется, лишь небольшой отряд воинов.
- И с какого дерева ты сорвешь этих воинов, Венерио? - язвительно спросил Гвидо.
- Нам помогут тамплиеры, - ответил Анджело. - Известно, что новый великий магистр имеет большой интерес в возврате земель, захваченных сарацинами. Известно также, что через год он намерен прибыть в Акру и занять свой пост. Думаю, нам удастся его уговорить, а он пожелает рискнуть.
Гвидо проворчал что-то неразборчивое и отвел глаза от пристального взгляда Анджело.
- Положим, нам удалось начать войну, - хмуро заметил Микель, - но она быстро закончится. Сарацины нас побьют.
- Если сарацины побьют наше войско, - ответил Венерио, - мы все равно внакладе не останемся. Нам даже выгодно изгнание всех выходцев с Запада отсюда. Тогда мы захватим всю торговлю между Востоком и нашими родными землями. И чтобы иметь доходы от торговли с сарацинами, нам не обязательно здесь жить. Они станут воевать дальше, обязательно станут, с теми же монголами. Значит, им потребуются снаряжение и воины. - Венерио замолк, чтобы дать гостям время усвоить сказанное. Микель и Конрадт сидели, глубоко задумавшись. - Поймите, для нас не важно, кто победит, христиане или сарацины. Все равно мы обогатимся.
- Однако что же нужно для этого делать, Венерио? - спросил Рено. - В чем состоит твой план?
Венерио улыбнулся. Они клюнули, это было видно по лицам, по тому, как звучали их голоса. Даже Гвидо теперь напряженно слушал.
Он поднял кубок.
- Достойные сеньоры, нам предстоит перевернуть мир.
2
Генуэзский квартал, Акра 13 января 1276 года от Р.Х.
- Марко, скажи, куда ты собрался?
- Отпусти меня, Лука, - пробормотал Марко, пытаясь вырваться.
- Скажи, Марко!
За ветхой мешковиной, закрывающей проход в соседнюю комнату, раздался глухой кашель. Затем дрожащий голос произнес:
- Марко, это ты?
- Да, мама, - крикнул Марко, продолжая вырываться.
- Где ты был?
- Работал, мама.
Из соседней комнаты донесся облеченный вздох.
- Ты хороший, Марко… - Мать не успела закончить фразу, сраженная приступом острого кашля.
Братья поморщились. Лука глянул на мешковину расширенными от страха карими глазами.
- Иди, дай ей воды, - шепотом приказал Марко.
Лука не успел никуда пойти, потому что кашель сменило ровное прерывистое дыхание. Он посмотрел на брата.
- Я скажу отцу.
Марко решительно вырвался из захвата мальчика и тихо произнес, прищурившись:
- Скажи. Только он всегда пьяный и слушать тебя не станет.
- Ты снова взялся служить Склаво, да? - прошептал Лука. - Но ведь ты обещал. Обещал.
- А что мне еще делать? - уныло отозвался Марко. - Генуэзцу. Ты же знаешь, как к нам относятся в этом городе. Здесь правят венецианцы и пизанцы. А мы никто. Склаво единственный, кто давал мне заработать.
- Отец сказал, что мы переедем в Тир. Он будет работать, и мы снова заживем хорошо.
- Он говорит так все время, - буркнул Марко. - Что толку.
- Может, толк и будет. Кто знает.
- Неужели ты ему все еще веришь? - Марко с трудом сдерживался, стараясь не повышать голос. - С тех пор как отец совсем разорился, ему на все наплевать.
- Но была война.
- Помалкивай, если не знаешь, - резко оборвал брата Марко. - Когда закончилась война за монастырь Святого Саввы, мне было шесть. Я все помню. Тогда многие уходили в Тир. Отец тоже мог бросить здесь свою пекарню и там завести дело. Но он остался. Не примирился, что венецианцы взяли верх. Слишком он у нас гордый и… упрямый. - Глаза Марко блеснули. - Я видел, как пустел квартал, и некому стало покупать у нас хлеб. Отец даже махнул рукой, когда растаскивали наше зерно.
- Может, теперь станет лучше, раз люди стали возвращаться? - робко проговорил Лука. Он впервые видел на лице брата такое страдание.
- Наверное, лет через пять они смогут восстановить то, что здесь имели. Но не отец. Его вообще дела больше не заботят. Только вино и шлюхи!
Лука зажал ладонями уши. Ему было невыносимо слушать такое. Марко схватил брата за руку и потащил к окну, подальше от комнаты, где спала их больная мать.
- Отец сдал почти весь наш дом в аренду. Куда, ты думаешь, уходят деньги? - Он требовательно посмотрел на брата. - На таверны! Так что нечего на него надеяться, Лука. Теперь только я могу позаботиться о тебе и матери.
- Склаво плохой человек, - всхлипнул мальчик. - Я помню, когда ты приходил от него, у тебя на одежде была кровь. И я вижу, как на тебя смотрят люди. Они тебя боятся. Говорят, что ты занимаешься плохими делами.
- А что мне еще делать, Лука? Кто накормит тебя и купит маме целебные снадобья? - Марко захватил ладонями подбородок брата, облизнул большой палец и вытер пятно с его щеки. - Но сейчас это будет в последний раз. Обещаю.
- Ты говорил так и раньше.
- На этот раз все будет по-другому. Склаво заплатит мне много денег, нам хватит их до конца года. А я поищу работу на верфях или еще где.
Лука посмотрел на тускло поблескивающий на столе кинжал брата.
- Склаво приказал тебе кого-то убить?
Лицо Марко напряглось.
- Если я не принесу в дом денег, мама не переживет зиму. Поэтому молчи, Лука. Никому ни слова. Ради мамы. Хорошо?
Лука слабо кивнул, и Марко заставил себя улыбнуться. Он подхватил заплечный мешок, сунул туда кинжал, между грубым одеялом и куском черствого хлеба.
- Ты надолго уходишь? - спросил Лука, наблюдая, как брат завязывает на мешке узел. За окном дул пахнущий дождем пронизывающий ветер. - А если маме станет хуже?
Марко быстро взглянул на брата:
- Я буду на пристани. Ждать, когда придет корабль. Не знаю сколько. Может, дня два-три, может, дольше. Было сказано, что он пристанет скоро.
- Чей корабль?
- Где стоит мамино целебное зелье, ты знаешь. Дашь ей, если станет хуже. - Марко подошел к брату. - Скажи, что я работаю. Отцу тоже, если спросит. - Он на короткое время прижал мальчика к себе, затем забросил мешок за спину и вышел.
Лука прокрался в комнату матери. Там на соломенном матраце она лежала, прикрытая до лица старым одеялом, хрупкая, похожая на раненую птицу. Он присел, потрогал лоб, который был не слишком горячий и не слишком холодный. Затем поцеловал мать в щеку, нежную как пергамент, и вышел из дома, тихо прикрыв за собой дверь.
Темпл, Акра 17 января 1276 года от Р.Х.
На скалы у основания соседней Казначейской башни, выступающей из куртины прицептория, с шумом бились волны. Уилл Кемпбелл смотрел на них в узкое сводчатое окно, положив руки на каменный подоконник. Ветер с моря был на удивление холодный, почти ледяной, и Уилл радовался, что поверх нижней рубахи и туники надел сегодня теплую толстую мантию, на ней в самом центре на белом фоне красовался алый крест тамплиеров. Он вспомнил зимы в Шотландии, в Лондоне и Париже, где вырос и провел отрочество и юность. Там климат был жестче, но Уилл провел на Святой земле уже восемь лет и привык к теплу.
Эта зима выдалась суровой, по словам старожилов, самой холодной за последние сорок лет. Неистовый ветер с моря гулял по каменному лабиринту церквей, дворцов, магазинов и мечетей столицы крестоносцев, поднимал в воздух мусор, сбрасывал капюшоны и срывал шапки с пеших и всадников, заставлял глаза слезиться. Драгоценный лед, который летом за большие деньги доставляли с горы Кармель местным богатеям, теперь уличные мальчишки задаром отдирали с оконных карнизов и дверных косяков и совали в рот. Пенистые волны яростно били в основание Башни Мух, сторожевой крепости, воздвигнутой на самом краю восточного мола. Непрерывно вздымались и опускались стоящие на якоре во внешней гавани галеры. Вот уже несколько недель ни один корабль не рисковал выйти из гавани и ни один не вошел. Рыцари-тамплиеры несли постоянную вахту на обращенных к морю стенах прицептория, проклиная погоду и пристально вглядываясь в затянутый темными грозовыми тучами горизонт, не появится ли там силуэт долгожданного судна с великим магистром на борту. Его избрали больше двух лет назад, и вот он наконец прибывал в Акру, чтобы занять свой пост. Сотни рыцарей, капелланов, сержантов и слуг Темпла жили в лихорадочном ожидании.
Отворилась дверь, вошел последний, десятый член братства. Услышав знакомый хриплый кашель, Уилл обернулся. Эврар де Труа нетвердой шаркающей походкой ковылял к табурету, поставленному для него у камина. Его морщинистое, обезображенное шрамом от губы до виска лицо на фоне черной сутаны казалось еще бледнее. За стеклами очков щурились покрасневшие глаза. Из-под капюшона выбились несколько жидких седых прядей.
- Виноват за опоздание, - произнес Эврар дрожащим голосом, - но этот поход сюда меня почти доконал. - Он тяжело опустился на табурет и хмуро посмотрел на сидевшего напротив могучего гиганта с серебристо-черными волосами. - Не могу взять в толк, брат сенешаль, почему мы всегда должны встречаться в твоих покоях. В юности я скакал по длинным крутым лестницам что горный козел, но то было много зим назад.
- Но мы же уговорились, брат Эврар, - натянуто произнес сенешаль, - что здесь самое подходящее место для встреч. По крайней мере в своих покоях я сумею дать им разумное объяснение. Мол, обсуждаем дела Темпла. Сомнительно, что такая причина сдержит рвение любопытных, если мы станем встречаться у тебя. Нас слишком много, чтобы оставаться незамеченными. А нам подобает блюсти осторожность.
- Ты, брат сенешаль, сейчас самый старший по чину тамплиер в Заморских землях, если не считать маршала. Кто же осмелится подвергать сомнению твои действия? - Эврар вздохнул, увидев, как наморщился лоб сенешаля. - Но я согласен, нам подобает блюсти осторожность.
- Особенно сейчас, в канун прибытия великого магистра, - жестко проговорил сенешаль. - Мы наслаждались свободой последние два года, но она скоро закончится. - Он оглядел остальных. - Некоторые из вас пока не знают, каково это - жить вблизи магистра, которому вы дали обет верности и которого приходится обманывать почти каждый день. Потому что, примкнув к братству, вы дали новый обет, противоречащий первому. Когда великий магистр наконец прибудет, вы полностью ощутите тяжесть этого бремени. Но есть еще кое-что. - Он снова оглядел собравшихся внимательным взглядом. - Тайна "Анима Темпли" должна соблюдаться всемерно. Нас чуть не раскрыли семь лет назад из-за невежества одних и злого умысла других. Малая ошибка могла стоить жизни. - Он скосил глаза на Эврара, намекая на "Книгу Грааля". - Наши цели достойны похвалы, мы все в это верим, но никогда не забывайте, что, если церковь хоть что-то прознает о братстве, нас ждет костер. А если станет известно, что мы иногда запускаем руку в казну Темпла, то братья по ордену станут подбрасывать в этот костер дрова.
Уилл разглядывал братьев, почтительно внимавших сенешалю, бывшему вдвое старше некоторых, не говоря уже о его внушительной комплекции. Молодой капеллан-португалец, вошедший в число братьев через несколько лет после Уилла, трое недавно посвященных рыцарей, двадцатилетний сержант, самый молодой в братстве, - все сидели, не шелохнувшись. Казалось, речь сенешаля захватила даже двух рыцарей постарше, находившихся рядом с ним многие годы. Главой "Анима Темпли" являлся Эврар, но его спинным хребтом был сенешаль.
Сейчас почти все братство собралось вместе, впервые за много месяцев. Отсутствовали только двое рыцарей, представляющих братство в Лондоне и Париже. Их всего было двенадцать, как и учеников Христа, кто составлял "Анима Темпли" - душу Темпла.
Уилла пламенная речь сенешаля не зажгла. Он с трудом ладил с этим высокомерным человеком, фактически управлявшим Темплом на Востоке и с особым усердием следившим за наказанием рыцарей за разные проступки. Сенешаль так и не простил Уиллу прегрешение, совершенное пять лет назад, и открыто заявлял, что по-прежнему жалеет, что его не бросили пожизненно в тюрьму за предательство. Надо признаться, что это деяние Уилла, которое чуть не свело на нет все усилия "Анима Темпли" по примирению христиан и мусульман, действительно заслуживало серьезного наказания. Но Уилл полагал, что за прошедшие годы уже достаточно искупил вину и с лихвой доказал свою преданность делу "Анима Темпли". Если бы можно было повернуть время вспять, он бы никогда не стал связываться с ассасинами и платить за убийство султана Бейбарса деньгами из казны братства. Тем более что покушение не удалось, погиб не султан, а его приближенный. Но поскольку такое невероятно, Уиллу оставалось надеяться на прощение. Не заставят же его платить за эту ошибку до конца жизни.
- А теперь давайте начнем, - сказал сенешаль, глядя на Эврара, задумчиво смотревшего на огонь. - Нам есть что обсудить.
- Конечно, - спохватился капеллан, казалось, возвращаясь к действительности. Его тусклые глаза метнулись к Уиллу. - Пусть начнет брат Кемпбелл. Он только сегодня утром вернулся к нам с новостями из Египта.
Уилл встал и сосредоточил взгляд на сенешале, чье холодное чеканное лицо не скрывало враждебности.
- Несколько месяцев назад брат Эврар поручил мне встретиться с нашим союзником у мамлюков, эмиром Калавуном, чтобы узнать их планы на этот год. И вот пятого дня сего месяца я встретился с человеком Калавуна в Синайской пустыне, на границе.
- Прости меня, что я тебя прерываю, брат Кемпбелл, - нерешительно произнес молодой рыцарь, бросив взгляд на сенешаля, - но могу я спросить, почему ты не говорил с самим эмиром?
Уилл не успел ответить, за него это сделал Эврар:
- Калавун полагает опасным встречаться с кем-нибудь из нас лицом к лицу. Он так условился еще с Джеймсом Кемпбеллом много лет назад, когда рыцарь добился его доверия. - Капеллан не заметил, как напрягся Уилл при упоминании имени его отца. - Это разумная мера. Калавун сейчас правая рука Бейбарса и слишком на виду, чтобы рисковать. Для связи с нами он уже очень давно использует своего особо доверенного слугу. Так что тут поводов для беспокойства нет. - Он кивнул Уиллу: - Продолжай, брат.
- С тех пор как султан Бейбарс заключил с королем Эдуардом мир на десять лет, в стане мамлюков все спокойно. Последние месяцы у них шли приготовления к свадьбе сына Бейбарса и дочери Калавуна. Это пойдет нам на пользу. Калавун станет еще ближе к наследнику трона. По моим сведениям, ясно, что пока Бейбарс против нас выступать не намерен. Его больше заботят монголы. Доносят, что они делают набеги на его северные земли.
Молодые рыцари и сержант согласно кивали.
- Это хорошая новость, братья, - произнес Эврар, внимательно глядя на них, - но нужно помнить, как все зыбко. За многие годы мы заключали с мусульманами много мирных договоров, и они были все нарушены. Это милость Божья, что пока Бейбарс отворотил от нас свой взгляд, но не следует радоваться, что он повернул его на другой народ. Ибо любая война для нас зло. Наша цель, братья, - мир между всеми народами. - Он остро на них глянул. - Помните это.
- Брат Эврар прав, - подал голос капеллан-португалец Веласко. Он имел привычку, когда говорил, вскидывать брови, будто постоянно пугался того, что произносил. - И мы должны ладить не только с мусульманами, но и наставлять на это наших воинов.
Слова португальца повергли Уилла в небольшое смущение. Цели "Анима Темпли" ему были, конечно, близки, он свято в них верил, и все же когда вот так прямо кто-то вслух провозглашал идеалы, это вызывало у него какое-то беспокойство, как тяжелая еда, которую трудно переваривать.
Наверное, так было потому, что большую часть жизни его учили ненавидеть тех людей, с которыми он пытался сейчас не только жить в мире, но даже завязать дружбу. Сарацины и иудеи - Божьи враги, их нужно гневно осуждать, поносить, а лучше всего убивать. Вот что внушали ему с детства церковь и орден. Уилл уже отверг все это. У него не было никакого желания возвратить Иерусалим и сражаться с так называемыми неверными. Он испытал ужас настоящего сражения, был свидетелем лишенной всякого благородства бессмысленной бойни, в которой гибли сотни молодых здоровых мужчин в самом расцвете сил. Из-за этой розни он потерял отца. Уилл теперь понимал пагубность подобного пути. А вот многие обосновавшиеся в Заморских землях выходцы с Запада этого почему-то не понимали. В Акре, среди мешанины народностей и верований, потребность жить в мире была не просто идеалом, а необходимостью. Иногда Уиллу хотелось остановиться где-нибудь на базарной площади и закричать об этом во все горло, ему становилась ненавистной мысль, что они должны действовать тайно. Но он знал, что иначе братство просто не выживет. О его целях нельзя заикаться даже здесь, в Акре, городе греха, как провозгласил папа. Для "Анима Темпли" тайна являлась единственным спасением.
Уилл оторвался от размышлений, почувствовав на себе внимательный взгляд Эврара. Выражение лица капеллана было непроницаемым, но Уилл почувствовал, будто он прочитал его мысли.