Отбор в брак шел по нескольким уровням: на местах - самими исполнителями, цеховым мастером по качеству; на выходе готовой продукции и сдаче ее на склад - приемщиком отдела технического контроля; наконец при приеме тиража - заказчиком.
Вот так и получалось, что иногда при некачественной бумаге, красках, клеях или других материалах брака возникало больше предусмотренной технологиями нормы. И это наносило убыток предприятию. Но не мириться же с потерями, не брать на себя расходы по ним! Выход находили либо за счет заказчика, когда менее щепетильно перебирался брак и в тираж отдавались не совсем качественные книги, либо за счет поставщиков материалов, которым писались претензии с предложением покрыть возникший по их вине ущерб. Для регулирования этих вопросов существовала юридическая служба.
Как видно, жизнь на производственном предприятии была неспокойной и разнообразной. Имелось достаточно возможностей злоупотреблять и выпускать внеплановую продукцию, извлекая из этого дополнительную прибыль. Правда, на типографиях этим не пользовались, потому что книги - товар копеечный, а громоздкий, он доставлял больше хлопот, чем пользы. Да для нормального человека и невыгодно было мошенничать. Например, за своевременное выполнение плана мы получали премии, весомо превышающие то, что можно было бы извлечь преступным путем, таким как подпольные допечатки.
Но в новом времени многое начало меняться, в частности, начало исчезать понятие брака, совести, партнерского долга. Это подогревалось тем, что теперь приветствовалась экономическая инициатива, предприимчивость, стяжательство, что позволяло по-другому взглянуть на традиционное положение вещей.
После обхода предприятия я зашла в кабинет директора, видимо, не с таким видом, как всегда. Конечно, я же волновалась, имея намерение произнести совершенно крамольные фразы.
- Что-то случилось? - упредив меня, спросил директор.
- Я только что прошлась по цехам...
- Ага, - безмятежно перебил меня он, - мало там производственники шляются да нервируют рабочих, так ты еще иди добавляй.
Впрочем, его ворчание было не беспричинным. Наш производственный отдел в последнее время получил право принимать заказы на изготовление мелкооптового ширпотреба, минуя директора. Это были визитки, поздравительные адреса, подарочные папки, эксклюзивные календари, всевозможные именные еженедельники, альбомы и прочая канцелярская дребедень. И не то чтобы деньги за выполнение этих заказов шли кому-то в карман, а просто эти работы технологи протискивали вне плана, выбивая все предприятие из графика. А за такое пособничество получали подарки или взаимные услуги от заказчиков. Со временем этим начали грешить и другие сотрудники управления, если кому-то надо было достать мебельный гарнитур, устроиться на операцию или определить своего ребенка на теплое место. Да мало ли у людей забот?! Вот Николай Игнатьевич и обо мне такое подумал, что я хожу по цехам и продавливаю свои заказы из меркантильных соображений… Обидно.
- Я не в том смысле, - понимающе сказала я. - Меня интересовал брак. Ведь его можно использовать с большей пользой, чем сдавать в макулатуру.
Николай Игнатьевич поднял голову, с интересом посмотрел на меня поверх очков.
- Это как же?
- Тщательно перебрать, и все мало-мальски пригодное пустить в доработку.
- Сделать левые экземпляры? - язвительно уточнил он, и я покраснела.
- Да, сделать книги, пусть хоть бы и в мягких переплетах, - продолжила, преодолевая смущение. - Сейчас их можно выгодно продать, пока есть спрос. Разве это нам помешает?
- А что там у нас идет?
- "Путь в Версаль" Анн и Серж Голон, заказ из Душанбе, и "Нечистая сила" Пикуля, заказ наш, днепропетровский.
- И что - их читают?
- Читают.
Он задумался. А я тем временем начала быстро соображать вслух, какое количество печатных листов, в принципе читаемых и годных для использования, можно выбрать из брака, как заменить твердый переплет мягким, сколько экземпляров выйдет дополнительно к тиражу и сколько денег получит типография от этой операции.
- А ты понимаешь, что наши заказчики будут возражать против этого? Это же подрыв их рынка! Ты понимаешь, что это скандал? Да и лишние проверки мне не нужны, тем более что мы не имеем права торговать своей продукцией в розницу.
- Все можно урегулировать, - робко возразила я. - С заказчиками можно договориться, право на розничные продажи можно получить.
- Да кто к тебе принесет новый заказ, если станет известно, что ты делаешь пиратские допечатки? Иди занимайся своим делом и не морочь мне голову! Дай дожить до пенсии без стыда и позора!
Так прошла зима, истек год... Настала новая весна, май, цветение садов и парков. Вскорости в райкоме партии состоялся пленум по вопросам идеологического обеспечения нового экономического курса. Вела его Чупахина Раиса Николаевна - бесцветная и нудная особа, незамужняя женщина, типичная учительница начальных классов. Она не была ни мыслителем, ни оратором, ни просто интересным человеком. Однако ее достоинства заключались в уме и порядочности, а это и так много для одного человека. Поэтому ее уважали.
С тоской поглядывая на цветущие за окном каштаны, я вздыхала. Зал был полон и форточек для его проветривания не хватало. Оттого ощущалась духота. Одни тут явно клевали носом, другие читали газеты, третьи рассеянно слушали выступающего на трибуне. Как очевидно он подражает интонациям и темпу выступлений самой Чупахиной! - подумала я. И правда, давно замечено, что старательные люди невольно, зато с удовольствием копируют тех, в чей монастырь пришли. Слово "монастырь", невольно пришедшее на ум, меня словно взорвало, и, улучив паузу, я попросила слова.
- Здесь явно не хватает кислорода, а открыть окна никто не догадывается. Мы даже к себе плохо относимся. Вот вам наша инициатива и творческий подход к делу, - начала я. - Можно я это сделаю?
Я шагнула к ближайшему окну, но, конечно, в зале возникло оживление, и некоторые мужчины кинулись мне на помощь. Заскрипели шпингалеты, глухо ухнули раскрываемые створки окон. По рядам пахнуло свежестью и ароматами цветения.
- Пока мы тут сидим, в жаре и затхлости, да все судим-рядим, как построить новые отношения с поставщиками и партнерами, как остановить скатывание наших производств в пропасть, как поддержать предпринимателей и малый бизнес, за окном проходит весна, возникают необратимые перемены! И другие люди, проворные и энергичные, без скучных разговоров и доморощенных теорий захватывают нашу экономику. Вот что нам надо делать - не отдавать ее в чужие руки! - начала я свое выступление.
Со всех сторон зала послышались вздохи долго сдерживаемого раздражения, трудного молчания от несогласия с услышанными речами, а затем - то ли досадное, то ли нетерпеливое кряхтение и возгласы: "Критиковать легче всего", "Хорошо с трибуны говорить!", "Как?", и другие.
- Как? - отреагировала я, почти растерявшись. И вдруг нашлась: - Да очень просто - не надо никого и ничего поддерживать, надо самим впрягаться в дело. Мы, актив района, должны сами делать новую экономику.
Вот всегда так - стоит только начать, произнести первое слово, а за ним мысли возникнут сами собой. Короче, дальше я фантазировала и импровизировала почти как Остап Бендер о деревне Васюки и с трибуны сходила уже под аплодисменты.
- После пленума зайдите ко мне, - прошептал мне вслед зав. орготделом, сидевший в президиуме. Это был мой ровесник, но успевший стать солидным человеком, в отличие от меня, вечной студентки.
Недобросовестная пропаганда растиражировала миф, что в партийные и начальственные кабинеты при социализме вызывали только для неприятностей или и вовсе для каких-то невиданных мерзостей. Это, конечно, вранье. Чаще происходило наоборот, как и в этот раз. После пленума я зашла к Самойлову Виктору Алексеевичу.
- Меня заинтересовало ваше выступление на пленуме. Это экспромт или у вас есть конкретный план? - спросил он.
- Я думаю, что о конкретных планах заблаговременно с трибуны не вещают. Конечно, экспромт. Но он родился из наболевшего, - я улыбнулась.
- Что же вам наболело?
И я рассказала Виктору Алексеевичу о своих идеях относительно вполне годного к использованию брака, о разговоре с директором типографии, о его нежелании суетиться и поспевать за временем.
- Вот, например, - я взяла из шкафа первую попавшуюся книгу и нашла страницу с признаками брака, показала ему. - Видите эти черные точки?
- Вижу, - сказал Виктор Алексеевич. - И что?
- Это марашки. Такая нечистая печать есть практически в каждой книге, где-то ее больше, где-то меньше. Виной всему некачественные материалы: бумага, которая плохо впитывает краску, или краска берется комьями и отбивается от бумаги. Ведь идеальных материалов нет, вот и возникают огрехи. Из-за этих черных точек, заломов на листах, темных полос от плохо почищенной печатной формы отпечатанные листы зачастую бракуют. Но их можно читать! Можно?
- Да.
- Вот и я так считаю. Конечно, брак есть брак, цена на такое изделие должна быть соответствующей. Но выбрасывать его в макулатуру жалко, ведь его можно использовать.
- Вы просто обязаны сделать то, о чем говорите!
- Но директор не хочет хлопотать о расширении списка деятельности, договариваться с заказчиками, да и вообще... Он устал и собирается дожить до пенсии без перемен.
- Вряд ли у него это получится. А зачем вам директор? - вдруг вскинул на меня голову Виктор Алексеевич. - Оформляйте свое предприятие, заключайте с типографией договор о сотрудничестве и действуйте. Главное, что вы уже нащупали свою линию.
- Легко сказать, оформляйте... Это же какая возня, сколько писанины, - запричитала я, понимая, что это скорее приказ, чем совет.
- Никакой возни, - подзадорил меня Виктор Алексеевич. - В нашем исполкоме вопросами регистрации новых предприятий занимается моя сестра. В ее функции также входит оказание методической помощи будущим предпринимателям на стадии оформления документов и получения права деятельности. Вот ее реквизиты, - и он подал мне визитку Людмилы Алексеевны. - Она вам все напишет, создаст пакет документов, поможет пройти согласования и утверждение на заседании исполкома.
Так у меня возник книгоиздательский кооператив "Веда". О форме я тогда не думала: кооператив, так кооператив, коль так проще и так советуют знающие люди. Сотрудничать я начала, конечно, не с типографией, наоборот, поначалу даже боялась заикаться о своем кооперативе там, где протекала моя основная работа.
Но долго сохранять свою тайну не смогла. Спустя какое-то время о моем начинании стало известно директору. Только я напрасно боялась - теперь он не выругал меня, а похвалил. И пообещал, что как только случится благоприятная возможность, так типография и начнет со мной сотрудничать, мол, подставит плечо. Пусть этим было высказано не конкретное намерение, а лишь настроение, но и оно было важно, ибо так возникали кирпичики, из которых формировалось отношение других людей к моей индивидуальной деятельности.
- Держи меня в курсе дела, - попросил Николай Игнатьевич.
После этого разговора он частенько расспрашивал меня о делах, хвалил за что-то или ругал, радовался моим удачам. А бывало, просил занести ему в кабинет одну-две книги в презент то проверяющим, то почетным гостям, посещающим типографию. Для Николая Игнатьевича я на такие траты не скупилась.
Да, моя издательская деятельность началась с книготорговли - на издательство надо было накопить денег. Но об этом - позже. Тут только упомяну, что мне удалось наладить хорошее взаимодействие со многими тогдашними областными издательствами, возникающими на базе партийных газет. Это были, например, ростовский "Феникс", нижегородский "Флокс", смоленский "Русич", минский "Таурус", "Врата Севера" из Архангельска и так далее. Но больше всего я работала с недавно созданными московскими фирмами, такими как "Дрофа", "Центрполиграф", "Терра" и другими, многих из которых уже и нет.
Особенно легко и приятно работалось с коллективом "Терры", книжные склады которого располагались в Люберцах. Там мне доверяли, у них можно было взять книги под реализацию, то есть привезти к себе, продать, а потом расплатиться с ними. Я так и делала - ловила момент, понимая, что это долго не продлится, крутилась вовсю. В пятницу после работы ехала в Москву и утром в субботу оказывалась уже там. От Курского вокзала добиралась в Люберцы, отбирала книги, нагружалась ими и тащилась на вокзал. Вечером того же дня садилась в поезд до Днепропетровска и в воскресенье утром, едва сойдя с колес, была на рынке с новыми книгами. Уставала невыносимо. Руки болели от тяжестей, ноги покрывались синяками от ударов связанными книжными пачками, с лица не сходили следы хронического недосыпания.
Скоро в Москве появились оптовые склады, куда свозили книги периферийные издательства. Располагались они в огромных подвалах под жилыми домами, наспех отремонтированных и кое-как приспособленных под использование. Там был такой выбор, что глаза разбегались. Когда я туда попадала, то мне хотелось взять всего хоть понемногу. В итоге я так нагружалась, что вынуждена была добираться на вокзал на такси, а дальше искать носильщиков и пользоваться их помощью. Дома меня встречал муж, без которого я бы не смогла даже выйти из вагона.
Надо отметить, что в то время между людьми еще сохранялись нормальные, человечные отношения, каждый старался помочь другому. Например, проводники не возражали против провоза книг пассажирами в любых количествах, не пользовались своим положением, не "качали права" и не вымогали денег. У них был свой заработок - передавать бандероли. Им его хватало. Также нигде не возникали "стражи порядка", не требовали накладных, не шантажировали, не заламывали руки, не отбирали товар. Носильщики и таксисты, стоило им заплатить, вовсю старались помочь и услужить человеку: поднести, загрузить, облегчить любую работу. В значительной степени именно этой благожелательной обстановкой объясняется то, что поездки в Москву хоть и выматывали меня физически, но позволяли отдохнуть душой. Я наслаждалась движением, частой переменой мест, бурными вихрями, в которые окуналась, встречами с новыми людьми: с оживленными и бодрыми издателями, со многими писателями, кочующими по издательствам и отлавливающими энтузиастов, чтобы заинтересовать их собой и за их счет издать свои книги. Я легко чувствовала себя в этом радостном потоке новизны, и мне был приятен возникший смысл жизни.
И все же привезенных за один раз книг хватало для работы ровно на неделю, и в следующие выходные снова надо было ехать. Такой темп начинал сказываться на здоровье. В поездах я стала легко простужаться: то попадала под сквозняки, то выпивала воду со льдом, то промерзала. После особенно неудачных вояжей возникали проблемы с зубами, и я их не лечила, а удаляла один за другим. Все экономила время. Дура была, а подсказать никто не мог, что позже пожалею.
Все это сковывало бизнес, не позволяло развернуться. Однажды я об этом сказала там, где брала книги.
- Так присылай машину! В чем дело? Мы тебе нагрузим ее доверху, - сказал хозяин оптового склада, чем меня обрадовал.
- А что для этого надо?
- Да пустяк! Привози часть оплаты в три тысячи. Для порядка.
Действительно, такая сумма не могла составить и десятой доли того, что стоила машина книг, и ее можно было требовать от меня лишь для порядка. Я ухватилась за это предложение. Тут же мы договорились, что через пару недель, как только я буду готова, провернем эту операцию. Мне требовалось время, чтобы достать деньги, ибо такой суммы у меня не было. Напомню, что тогда еще имели хождение советские рубли, а их курс составлял: 0,90 рубля = 1 доллар.
По возвращении о полученном предложении я, конечно, рассказала Николаю Игнатьевичу, попросила его совета, стоит ли рисковать и брать в долг книги на столь крупную сумму.
- Книги-то взять можно, - вслух раздумывал он, зная тогдашнюю благоприятную обстановку. - А вот где ты возьмешь три тысячи для первой порции оплаты?
- В следующие выходные моему отцу исполняется 70 лет, юбилей, - сказала я. - И из-за этого поездку в Москву я пропускаю. Поеду к родителям, заодно и денег попрошу.
- А дадут?
- Конечно, - засмеялась я. - Они же знают, что мой бизнес процветает.
- Ну, тогда дерзай, - одобрил мои намерения директор. - Но не зарывайся. Лучше обо всем докладывай мне.
- Как всегда, - засмеялась я.
Почти слово в слово это разговор я повторила с сестрой.
- Завтра же попрошу родителей одолжить нужную сумму, - откровенничала я, поведав ей подробности поступившего предложения о поставке большой партии книг на выгодных условиях. - Я знаю, что они не откажут.
Я не просто так сообщила сестре приятную новость, не от хвастовства и не от нечего делать - я хотела порадовать ее. На то время она уже подрабатывала у меня, причем получала половину от полученной прибыли - тогда еще мы прибыль делили поровну. Поэтому, как и я, имела шанс хорошо заработать на предстоящей сделке, значит, должна была быть заинтересована в ней. Ни минуты не сомневаясь, что она поняла и просчитала сулящие выгоды, я договорилась ехать вместе к родителям завтрашним автобусом в 16-00.
Но назавтра сестра к отходу автобуса не пришла. Делать было нечего, я отправилась одна. А зайдя во двор к родителям, обнаружила ее уже там. Я, конечно, удивилась, но спросить, почему она приехала раньше меня, в суете не успела. Да и посчитала это несущественным пустяком. А пустякам я не придавала значения.
Какой, должно быть, смешной и наивной я выглядела со стороны! Как потешалась сестра, что ее замыслы ей расчудесно удаются! Да, обманывать того, кто тебе верит, кто не ждет от тебя подвоха, легко. Но не всем приятно это делать. Ей это было приятно всегда.
Немало потрудившись на кухне с приготовлением блюд и с другими делами по предстоящему завтра приему гостей, мы наконец дождались вечерней прохлады и сели ужинать под развесистой яблоней около крыльца. И я опять проявила какую-то поразительную непроницательность, ненаблюдательность, неприметливость, беспечность, словно моя интуиция, попав в родные стены, решила расслабиться и поспать. Впрочем, так оно, наверное, и было. Я отдыхала, радостно щебетала о посторонних вещах и не почувствовала натянутости в обстановке, в отношении родителей ко мне, в поведении сестры. Даже то, что папа быстро поел и ушел на птичий двор, что было странным, меня не насторожило. А ведь он знал, что сейчас произойдет, и специально ушел. Не явилось смятенным знаком и то, что моя сестра подозрительно льнула к маме, а мама больше обычного молчала и не смотрела на меня. Я просто ослепла и оглохла, я так полагалась на своих родных, что все мои тревожные центры напрочь отрубились, оголив меня, оставив без защиты, подставив под удар.
Выбрав момент, я попросила у мамы в долг денег, объяснив без утайки, куда они пойдут и когда я смогу их вернуть. Даже и тогда, когда мама грубо отказала мне, выставив кучу смешных, надуманных и недостойных упоминания упреков, я не сразу поняла, почему так повернулся разговор, не поняла, что родители действуют по наущению сестры, настроившейся против меня.