Передышка, предоставленная Хловису, не продлилась даже неделю - уже через два дня на рассвете его разбудили оглушительные звуки труб, рогов и барабанов. Когда он подбежал к окну, шум внезапно стих, и город погрузился в привычное оцепенение. Хловис облегченно улыбнулся, чувствуя, как неистово колотится сердце, но тут грохот и рев послышались снова. Казалось, эти звуки приближаются одновременно со всех сторон. Как и в первый раз, они внезапно стихли, но вместо них послышался глухой гул. Он был смутным и отдаленным, но, тем не менее, слишком хорошо узнаваемым…. Прислушавшись, можно было различить крики и лязг оружия. В городе шло сражение. Внезапно дверь в комнату резко распахнулась, и юный принц невольно вскрикнул от ужаса, сразу не узнав Ансовальда.
- Монсеньор, поспешите! - воскликнул тот. - Одевайтесь быстрее - у нас мало времени!
Но Хловис, чьи глаза округлились от ужаса, словно застыл на месте. Ансовальд схватил первую попавшуюся под руку одежду и буквально швырнул ее принцу в лицо.
- Я сказал, одевайтесь!
Подросток задрожал, его глаза наполнились слезами. Однако он послушался - сел прямо на пол и начал натягивать штаны. Видя Хловиса таким, Ансовальд невольно почувствовал стыд. Принц или нет - сейчас перед ним был лишь двенадцатилетний ребенок, полумертвый от страха, разлученный со своей семьей, безусловно, слишком юный, чтобы участвовать в войне, на которую его послали…
- Не бойтесь, монсеньор. Я буду рядом с вами. Слегка приободренный, Хловис кивнул. Он натянул сапоги, застегнул пояс и потянулся за оружием и кольчугой из стальных чешуек, лежавшими на скамье, стоявшей возле кровати.
- Не нужно, - остановил его Ансовальд - Нам предстоит не сражаться, а бежать… И, чтобы смягчить эти слова, с улыбкой добавил:
- Вот увидите, мы выпутаемся и на этот раз…
Он взял Хловиса за плечо и повел к лестнице, думая о том, что для того, чтобы наверняка ускользнуть не замеченными врагами, лучше было бы обрезать принцу волосы. Но Хловис, несомненно, не перенес бы такого унижения, и Хильперик тоже. Придется обойтись шапочкой…. Когда они вышли во двор, где их ждали несколько всадников, Хловис повернулся к Ансовальду:
- Но как они смогли подойти так быстро? Два дня назад вы мне говорили, что они все еще сражаются за Пуатье!
- На сей раз это не Муммол…
С этими словами Ансовальд ободряюще хлопнул принца по плечу и отошел, подзывая одного из своих людей. В тот же миг снова запели рога и загремели барабаны - не более чем в полумиле от них.
- Этот любитель музыки, скорее всего, Зигульф, - сказал Ансовальд, обращаясь к принцу. - Именно ему ваш дядя Зигебер доверил охрану Пиренеев и своих владений на юго-востоке, в которые входит и Бордо…. Думаю, у него здесь полно шпионов, и они донесли о вашем появлении. Теперь он дает нам понять, кто здесь хозяин.
- Вы не едете со мной? - жалобно спросил Хловис, видя, что Ансовальд не присоединяется к остальным.
- Я нагоню вас на дороге!
Хловиса усадили в седло, и он успел лишь бросить последний взгляд на командира, прежде чем один из всадников схватил поводья его лошади и увлек за собой. Ансовальд обнажил длинный меч, и воины-пехотинцы сплотились вокруг него. Всадники выехали со двора на улицу и тут же пустили своих лошадей галопом. Некоторое время Хловис, отчаянно вцепившийся в гриву лошади, думал только о том, как бы не вывалиться из седла, ничего не видя вокруг из-за пелены слез. Копыта оглушительно звенели, ударяя по мощеным улицам. Лошадь принца оказалась непомерно большой для него, и спина у нее была слишком широкой. В горле у него пересохло, напряженные пальцы болели. Вдруг кавалькада остановилась. Со всех сторон раздались трубные звуки, крики и хохот, после чего на всадников обрушился град камней. Всадники развернулись и поскакали к боковой улочке, а двое из них остались, неподвижно, лежать на мостовой. Дорогу беглецам преградил отряд противников, вооруженных мечами и пращами, но они опрокинули его и помчались дальше. Вдруг Хловис услышал крик прямо над ухом - воин, державший поводья его лошади, откинулся назад и рухнул на землю. Лоб у него был в крови. Когда Хловис, наконец, сумел справиться с лошадью, вокруг него оставалось всего трое всадников, почти таких же растерянных, как и он сам. Остальные, вероятно, были убиты, либо сбежали. Не замедляя, хода лошадей, небольшая группа выехала на площадь, с одной стороны которой тянулась грязная набережная Гаронны. Кровь застыла у них в жилах, когда они увидели множество верховых франкских воинов в кольчугах, вооруженных топорами. Один из франков, чью голову защищал роскошный шлем, направил коня в их сторону, медленно приближаясь. Когда между ним и спутниками принца оставалось всего несколько туазов, франкский воин поднял рог и затрубил. Хловис заметил у него на руке длинный порез - кровь уже запеклась, но рана, судя по всему, была недавней. Потом он заметил на берегу реки неподвижное тело, а на некотором отдалении - группу людей, сидевших прямо на земле у моста, под охраной нескольких солдат, вооруженных длинными копьями. Подросток непроизвольно вздрогнул, но уже не ощутил ни страха, ни отчаяния. Он подумал об Ансовальде и остальных, кто пропал по дороге. И все напрасно… все равно придется погибнуть здесь.
Один из сопровождавших принца всадников внезапно развернул коня и пустил его галопом. Но, почти тут же послышался крик, затем глухой звук рухнувшего на землю тела. Два других спутника принца одновременно обнажили мечи и бросили их на землю. Хловис непонимающе взглянул на них, потом увидел, что человек с рогом спешился и направляется к ним. Когда франкский воин подошел достаточно близко, он снял шлем и повесил его на торчавший из-за пояса топор.
- Погляди-ка на меня хорошенько, малец, если снова увидишь отца, не забудь передать от меня привет. Мое имя Зигульф… Он знает, кто я. Затем франк протянул руку, указывая на сворачивающую вправо улочку.
- А теперь беги! Охота еще не закончена…
Хловис и оба его спутника некоторое время колебались, но потом пустили коней в галоп, сопровождаемые насмешками, оскорблениями и звуками трубы. Зигульф не тронулся с места.
- Ты его отпустил? - недоверчиво спросил один из его воинов, поравнявшись со своим военачальником.
- Я не хочу пачкать руки кровью моего племянника, - прошептал Зигульф.
Произнеся эти слова, он усмехнулся, как всякий раз, когда говорил о своем королевском происхождении. Однако никто - и, несомненно, даже сам Зигульф - не знал точно, в самом ли деле он внебрачный сын Хлотара, как он порой утверждал, когда был в хорошем расположении духа
- Много ему чести, - добавил он и сплюнул на землю.
Хловис уже исчез вдалеке, на дороге, ведущей к Блэ, спасаясь бегством, словно олень, услышавший, как трубят загонщики.
# # #
Я так никогда и не узнала, предвидел ли Хильперик поражение своего младшего сына, столь неудачно названного, и послал его на войну лишь затем, чтобы выяснить, каковы будут наши действия, или, в самом деле, рассчитывал завоевать Турень и Пуату столь небольшими силами…. Несомненно, одно - наш союз с Гонтраном стал для него полной неожиданностью. С тех пор, он не знал ничего, кроме поражений… Патриций Муммол, бесспорно, был наиболее одаренным полководцем из всех, кого мне доводилось встречать. Казалось, никто не в силах противостоять ему - ни саксонцы, ни ломбардцы, ни даже франки. Войска Хильперика бежали перед ним и наталкивались на наши собственные армии, которые громили их без всякой пощады. Хильперику стоило бы смириться, но он продолжал упорствовать. Нам и самим стоило бы умерить свой пыл… Это уже не было, как прежде, обычной чередой набегов и грабежей, которые можно в случае неудачи прекратить до лучших времен - нет, Хильперик бросил против нас все военные силы Нейстрии. У него не было другого выхода. Множество его людей погибло, так и не завоевав ни единого клочка земли. Конечно, из Тура и Пуатье в Руан было отправлено множество повозок, нагруженных золотом, драгоценностями, вазами и посудой, но никакая добыча не могла возместить унижение от непрерывных разгромов и потерю стольких солдат и военачальников.
Я знаю теперь, что чувствовал этот пес в глубине души. Прежде всего, ненависть к брату, которым он восхищался и которого одновременно мечтал погубить - но Зигебер снова разбил его самым жестоким образом. И еще, в большей мере, Хильперик испытывал страх. Несомненно, он ждал, что наши войска, соединившись, в конце концов, с армией Муммола, захватят все, что еще оставалось от его королевства. Однако Зигебер этого не хотел. И конечно, вовсе этого не желал Гонтран.
Хильперик не мог об этом знать, да и нам самим это было тогда неизвестно, но союз двух братьев вскоре должен был прекратить свое существование. Незначительные разногласия относительно епископства Шартрского внезапно приобрели на удивление широкий размах, и Гонтран воспользовался этим, чтобы отозвать свои войска из Аквитании. После этого я начала подозревать, что он опасается Зигебера и скорее предоставит двум младшим братьям воевать между собой, чем допустит, чтобы в один прекрасный день Зигебер обратил оружие против него. По правде говоря, мне казалось, что он побаивается нас.
4. Захватчики
Сентябрь 573 г.
Не может быть и речи о том, чтобы мы приняли эту блудницу!
Епископ Германий, парижский папа, глубоко вздохнул и стыдливо опустил глаза - как для того, чтобы успокоиться, так и для того, чтобы избежать удивленных взглядов других епископов, явно не ожидавших от него такой несдержанности.
- Коль скоро королева Одовера жива, - продолжал он уже тише, - Она остается единственной супругой Хильперика в глазах Церкви и, я надеюсь, этого святейшего собрания. Принять Фредегонду здесь, в этой священной базилике, означало бы признать ее законной королевой, и я отказываюсь это сделать. В конце концов, если король Руанский так хочет нас видеть, почему бы ему не приехать самому?
- Потому что ни один из сыновей Хлотара не может войти в Париж без согласия двух других братьев, - негромко ответил Претекстат, епископ Руанский. - Впрочем, разве не по этой причине ваше святейшество выбрали этот город местом проведения совета?
Верховные пастыри Церкви некоторое время почтительно молчали, давая собрату, время успокоиться, большинство из них прибыли из Прованса и Бургундии и прежде никогда не бывали в Париже, о независимом статусе которого имели весьма слабое представление - так же, как и об интригах при королевском дворе Нейстрии. Рядом с ними Претекстат старался достойно блюсти свой ранг, но при мысли о том, что Фредегонде будет запрещено предстать перед священнослужителями - что явится для нее прямым оскорблением, - на лбу у него выступал холодный пот.
- Король Хильперик захотел воспользоваться нашим присутствием в этих стенах, чтобы просить нашего совета касательно войны, которую он ведет со своим братом Зигебером, - продолжал Претекстат, еще более понизив голос. - И отправив к нам свою …
Мимолетный взгляд в сторону Германия помешал Претекстату произнести слово "супруга", и заметное усилие, которое ему понадобилось, чтобы закончить фразу, вызвало улыбки у некоторых епископов.
- …отправив к нам даму Фредегонду, мой господин хотел оказать честь нашему святейшему собранию.
- Ха!
- Кроме того, мне поручено уведомить вас, что верховные священнослужители Нейстрии просят вашего вмешательства для урегулирования разногласий между поименованным Зигебером и нашим возлюбленным братом Папполием, епископом Шартрским.
Среди собравшихся в базилике священнослужителей пронесся одобрительный шепоток, и Претекстат понял, что этот аргумент достиг цели. Он с трудом сдержался, чтобы не добавить ничего к сказанному. Намекнуть на возможность сделки надо было очень осторожно, излишняя настойчивость могла вызвать неприятие.
- Я благодарю нашего возлюбленного брата Претекстата за поддержку, которую он нам оказывает, - с ворчливой нотой в голосе произнес с другой стороны хоров старый епископ Конституций.
С помощью дьякона прелат не без труда поднялся - не столько из-за возраста, сколько из-за своей необыкновенной тучности. Тут же воцарилась полная тишина. Епископ Санский, Конституций, был одновременно и митрополитом одной из четырнадцати церковных провинций Франкии. Шартрская епархия также находилась под его патронатом, из-за чего, именно, ему предстояло изложить в совете жалобу своего подчиненного, епископа Папполия. Суть ее заключалась в том, что после смерти Карибера часть владений епископа, включавших города Вандом и Ден, отошла к Зигеберу. Вместо того чтобы сохранить в этих приходах церковное влияние Папполия, бургундского епископа и подданного короля Гонтрана, Зигебер создал новую епархию в составе этих двух городов и передал ее во власть нового епископа, Промота.
Три десятка прелатов, собравшихся в базилике Святого Петра на горе Лукотиций, возвышающейся над Парижем, отлично представляли себе, каковы ставки этой игре. Если возмущение Папполия было вызвано по большей части резким падением его доходов из-за потери Вандома и Дена, то остальные сознавали политическую опасность подобного раздела церковных владений. Если позволить королям создавать новые епархии, то можно потерять влияние Церкви и ее владык… Конституций был одним из них - его владения включали в себя наиболее обширные и богатые провинции Галлии. Он поправил свой ovarium - квадратный отрез шелковой ткани, наброшенный на плечи и служивший знаком отличия, так же как тиара и фиолетовая риза. Глаза на пухлом рябоватом лице епископа Санского казались узкими щелочками, так что во время долгих дебатов подобного рода никогда нельзя было понять, на кого он смотрит, и даже догадаться, спит он или бодрствует.
- Брат мой, - продолжал Конституций, обращаясь к Претекстату, - это собрание в полной мере осознает набожность короля Хильперика и честь, которую он нам оказывает, прося нас о помощи устами своей высокой посланницы, дамы Фредегонды…. Однако, наш брат Германий недвусмысленно дал нам понять, что есть другие дела, требующие неотложного разбирательства. А сейчас, я надеюсь, он согласится сделать перерыв и возобновить наше обсуждение после сексты.
Претекстат снова улыбнулся и, склонившись к одному из сопровождавших его священников, вполголоса сообщил ему, что передать Фредегонде. Как и большинство присутствующих, Претекстат избегал встречаться взглядом с епископом Германием, которого Конституций явно собирался образумить.
- Думаю, все мы желаем побыстрее с этим покончить, - с вздохом заговорил епископ Санский по окончании перерыва. - Впрочем, разве среди нас нет согласия? Братья мои, наш возлюбленный брат Папполий заклинает нас Святым Духом, Судным днем и отпущением грехов осудить того, кто присвоил себе епархию Ден и узурпировал место ее владыки. Кто-нибудь хочет сказать что-либо в защиту этого человека?
- Я вызвал епископа Промота сюда, чтобы заслушать его объяснения, - сухо произнес Германий. - Но, как видите, он не явился…
- В таком случае я предлагаю всем собравшимся подписать это письмо, адресованное митрополиту Эгидию, епископу Реймскому, поскольку он, очевидно из слабости или заблуждения, благословил этого самозванца.
Толстой рукой, пальцы которой были унизаны кольцами, Конституций сделал знак сидевшему рядом с ним дьякону, и тот, развернув пергаментный свиток и откашлявшись, начал читать:
- "Нашему возлюбленному Эгидию, брату во Христе, папе Реймскому…" - Чтец возвысил голос, и теперь произносимые им слова гулким эхом повторялись под сводом базилики, расписанным фресками. - "…Вы благословили назначение нового епископа в епархию Ден вопреки здравому смыслу д в нарушение канонического устава: эта епархия не относится ни к вашим землям, ни к вашему ведению. Это нарушение, свершившееся по вашей вине, может быть наказано самым строгим образом. Священника, чье назначение вы приняли с такой легкостью, вам надлежит вызвать к себе и лишить его незаконно полученной должности. Если же он из гордыни будет оставаться в епархии Ден, он будет предан вечной анафеме, и каждый, кто придет к нему за благословением после обнародования этого эдикта, будет отлучен от церкви".
Закончив чтение, дьякон поклонился и снова сел рядом с Конституцием Никто из присутствующих даже не шелохнулся - настолько очевидно было, что все уже решено заранее. Больше всех, несомненно, был удивлен - Претекстат. Слова "с попущения иной власти, кроме церковной" явно относились к Зигеберу и в еще большей мере - к Брунхильде, которая, как все знали, была, истинной вдохновительницей этого назначения. Можно ли было желать лучшего?
- Кто-либо из вас желает высказать свои замечания? - негромко обратился к собратьям митрополит Санский, обводя их непроницаемым взглядом прищуренных глаз.
Почти не обращая внимания на обычных епископов, он задержался на четырех других митрополитах, присутствовавших в собрании. Один из них, Саподий Арльский, наместник Рима и папа двадцати пяти епархий Прованса, считал правителей Остразии личными врагами с тех пор, как ему пришлось защищать свой город от войск Зигебера. По его довольной усмешке было видно, как его радует эта очередная маленькая месть. Трое остальных - Лабан Эзский, Присций Лионский и Филипп Вьеннский - приняли новость более сдержанно. Затем Конституций перевел взгляд на Претекстата, почти затерявшегося среди других провинциальных епископов.
- По-прежнему ли наш брат, епископ Руанский, готов поддержать это ходатайство?
Претекстат почтительно склонил голову. Он слишком хорошо знал, что от его личного одобрения ничего не зависит - совет почти полностью состоял из епископов, прибывших из королевства Гонтрана. Таким образом, исход дела был предрешен, но согласие епископов Нейстрии, скрепленное их подписями, придавало еще больше силы письму, отправляемому Эгидию.
- Что ж, тогда нам остается лишь подписать…. Саподий поднялся первым, взял протянутое одним из священников перо и поставил свою подпись. То же самое сделали все остальные. Когда настала очередь Претекстата, Саподий удержал его, слегка коснувшись его плеча.