- Боюсь? - фыркнул второй - высокий, с длинными, до плеч, волосами и прямым острым носом. - Сам знаешь, Славомир, кулак у меня добрый. - Он сжал пальцы и потряс десницей. - Только там простой люд собирается, а нам не по чину. Напротив, такие побоища княгиней разгонять велено… - Он покосился на сани.
Ольга делала вид, что смотрела в другую сторону. Не хотелось ей сейчас посылать дружинников разгонять народ. Пущай, ежели охота, перебьют друг дружку! Ох, как непросто переломать мужицкие обычаи, привести к порядку и послушанию…
- Оно так, - вполголоса отвечал Славомир. - Однако я в прошлые Колядские святки не утерпел, оделся по-мужицки - и в драку! Там, скажу тебе, молодцы отменные попадаются. Один как ухватил за руку, едва напрочь не оторвал, а я тогда с размаху - да в образ ему, скулу разбил, а он мне нос расквасил - потеха!..
Проехав место ледового побоища, возница едва успел осадить лошадей: с горы прямо перед ними пронеслись друг за дружкой двое больших расписных саней, полных хохочущих и раскрасневшихся девчат и облепленных со всех сторон молодыми хлопцами и подлетками.
Кандыба с завистью проводил их взором.
- По мне, лепше не кулачное побоище, а с такими красными девками прокатиться! - воскликнул он.
Миновав киевские врата, сани уже неторопливо двинулись по улицам, потому что вокруг было полно гуляющих празднично разодетых людей. Завидев сани княгини, они радостно кричали Ольге "Слава!", а мужчины кидали вверх шапки.
На Судной площади нынче не велось никаких судов и разбирательств, а стояла вылепленная из снега большая Зима с очами из древесных угольков, носом из морковки и червонными устами из бурячка. В руке Зима держала просяной веник. В других местах тоже делали Зиму, но здесь она была самая внушительная, и вокруг собралось и веселилось много народу. Под ноги Зиме-боярыне сыпали злаки, чтоб она дала хороший урожай. Кто-то из охотников положил шкурку зайца, желая иметь удачную охоту. И уже по дворам и землянкам пошли первые толпы колядовщиков.
Великое ликование шло на всех улицах и площадях, - люди пели, плясали, пили хмельную брагу, старый мёд, ягодники, кислый квас и крепкую горилку. Те, кто побогаче, могли себе позволить и греческого вина. Почти все были навеселе, а иные и вовсе пьяны. Визг, хохот и крики витали над заснеженным градом и всей русской землёй в эти дни.
Ольгой владели противоречивые чувства. Волшебный снег и чистый зимний воздух продолжали будоражить память, когда она в детстве и юности также ходила с подружками от одной огнищанской ямы к другой и носила украшенное цветными лентами солнечное коло, в котором было двенадцать лучей-спиц. Желали хозяевам в новом году добра и здравия, богатого урожая и тучного скота, а хозяева за то одаривали колядовщиков гостинцами. Как веселились вокруг Зимы-боярыни, как пускали ночью с пригорка горящее просмоленное коло и пели песни, - всё это помнит княгиня. Но многое с тех пор для неё переменилось. Может, оттого, что минули молодые лета, или от чего иного, только нет прежней радости и удовольствия от простых народных утех, а пьяные драки на улицах вовсе выводят её из себя.
Наконец, въехали на теремной двор, и Ольга поспешила в светлицу.
Сняв шубу, она подошла к огню, жарко пылавшему в печи, и протянула к нему озябшие руки. Пардус крепко спал у тёплой стены и на появление Ольги даже ухом не повёл.
"Обленился совсем, - мимоходом подумала княгиня. И сразу вслед за этим нахлынули тревожные мысли о сыне. - Как там мой Святославушка, считай, один в холодном диком лесу. Зачем, зачем я его отпустила? - в который раз укоряла себя. - Всеми силами надо было удержать. Послушала кудесников, сама не знаю, как вышло. Видно, наваждение наслали, они это умеют…"
Ольга страстно любила сына. Вышло так, что многие годы боги не давали им с Игорем наследника. Щедрые жертвы не исправляли дела. Всё вроде было при ней, - и стать женская, и здравие, и краса, и любовь Игоря, а понести никак не могла. Сколько было слёз и отчаяния, бессонных ночей, а горше всего - острых, как жала, взглядов и приглушённых шёпотов "пустая"… Игорь не корил её, но порой от его красноречивого молчания перехватывало дух, почище удавки на шее. Ольга помрачнела, вспоминая неприятное. Пожалуй, тогда и обратилась она к христианской вере, может, хоть этот бог поможет в её женском несчастье. Отец с матерью, когда живы были, тоже склоняли её к этому. Но ей поначалу не нравилась строгость да постоянная воздержанность христианских молитв и обрядов. Но постепенно, послушав объяснения и проповеди христианских священнослужителей, она стала находить в этом отраду и убежище. Да и что говорить, многие из варягов, особенно тех, кто был темником да боярином в дружине, стали христианами, и Игорь тому не особо препятствовал. Ильинскую церковь позволил на Подоле срубить. И Ольга стала всё чаще тайком ходить туда молиться вместе с варягами. А потом, также тайно от мужа, приняла святое крещение. И услышал, наверное, Господь единый и всемогущий, дал наследника. А вскоре Игорь был убит древлянами. Святослав остался единственной надеждой и опорой.
- Мать княгиня! - прервав размышления Ольги, на пороге возник охоронец Фарлаф. - К тебе визанские гости пожаловали.
- Проведи их в гридницу, я сейчас. - Ольга вновь стала собранной и уверенной. - Устинья! - кликнула она. - Подай мне зелёное оксамитовое платье с жемчугами и горностаевую душегрейку.
Уложив с помощью девушек растрепавшиеся было косы, покрыв их платом и надев золотой венец с самоцветными каменьями, княгиня свойственной ей величавой походкой, полной достоинства, вышла в гридницу.
Византийские гости, что постарше, вполголоса переговариваясь, сидели на лавах, расстегнув собольи шубы и сняв лохматые русские шапки. На ногах у всех были русские валенки - единственное спасение от непривычных для греков холодов. Молодые греческие юноши стояли у стены, держа в руках какие-то ларцы, тюки и свёртки.
С появлением княгини гости дружно встали и склонились в низком учтивом поклоне. Ольга взошла на трон, принадлежавший ещё Игорю, изукрашенный дивными перламутровыми раковинами, жемчугами и самоцветами, и обратила взор на купцов.
Старший из них по имени Апраксий - небольшого росточка тучный грек с крупным крючковатым носом и седыми мохнатыми бровями, - учтиво улыбаясь, сказал, старательно выговаривая русские слова:
- Великая княгиня и мудрая правительница русской державы! От имени христолюбивого базилевса греческого Константина Седьмого Багрянородного и нас, его верноподданных, скромных гостей византийских, позволь приветствовать тебя и пожелать здоровья и процветания тебе, твоему сыну, великому наследнику Святославу и всей земле русской! В знак искреннего расположения и глубокой дружбы позволь передать тебе, великая княгиня, эти небольшие дары по случаю ваших Колядских святок и нашего величайшего праздника Рождества Христова!
По знаку Апраксия двое юношей, подняв большой окованный ларь с витиеватым узором на крышке, поднесли его на расстояние нескольких шагов от княгини и с поклонами удалились. Даже с затворённой крышкой из ларя растекались удивительно тонкие душистые ароматы.
- Византийские масла, благовония и притирания для светлейшей княгини! - провозгласил грек.
Так же, повинуясь руке Апраксия, на дубовый стол легли, нежно шурша, тончайшие паволоки, тяжёлые бархаты и парча, а в малом ларце заискрились золотые украшения с дорогими самоцветами.
- А ещё во дворе, светлейшая, трое саней с винными амфорами - самое лучшее вино из солнечной Византии!
- Благодарю вас, честные гости, - отвечала княгиня, - и взаимно желаю здравия и всех благ земле византийской и её великому императору Константину!
Ольга тихим мановением руки дала знак, и несколько молодых стройных гридней, подхватив тяжёлый ларь и прочие подношения, снесли их в княжескую сокровищницу.
- Садитесь, прошу! - пригласила она купцов и, когда те расселись по лавам, спросила: - А что, гости греческие, довольны ли вы торгом в Киеве, не испытываете ли в чём затруднений?
Вновь поднялся Апраксий:
- Торги наши, слава Богу, идут помалу. Не так, как осенью, конечно, но торгуем. Имеется у нас, великая княгиня, просьба одна к твоей милости… - Апраксий помялся.
- Реки, - разрешила Ольга.
- На Руси празднества начались… Людишки работные пьют много, а после того драки и свары устраивают… Нынче кузнецы и медники с Подола упились и в торговом доме у Гавринопула, - кивнул он на осанистого чернобородого грека, - бесчинства устроили, лавки и посуду побили, а также отроков наших… Те лежат, работать не могут… Ольга нахмурилась.
- Свенельд здесь? - обратилась она к Фарлафу.
- Здесь, мать княгиня! Во дворе за распределением греческих даров следит.
- За порядком бы лучше приглядывал, - вполголоса произнесла Ольга. - Кликни воеводу! - велела.
Свенельд, обсыпанный снегом, скоро вошёл в гридницу, остановился посредине и отвесил поклон, приложив руку к груди.
- Звала, светлейшая?
- Вот что, Свенельд. Греческие гости жалуются на бесчинства. Да и я, сам знаешь, драк не люблю. Посему требую всякие буйства прекратить. Зачинщиков - в железо и на площади в торговый день перед остальным народом выпороть плетьми. А тем, кто в третий раз попадётся, секи голову, пора положить конец этим побоищам!
- Слушаюсь, великая мать княгиня, - вновь поклонился Свенельд. - Сейчас же разошлю наказ всем тиунам и вышлю усиленные отряды дружинников.
- Разошли, Свенельдушка, и проверь исполнение, - уже мягче сказала Ольга. - Ну, иди, - отпустила она воеводу.
Греческие купцы тоже поднялись. Благодарно кланяясь, они всячески выражали свою признательность и вскоре ушли. Думы княгини снова прервал Фарлаф, доложивший, что пришёл поп Михайлос - священник из Ильинской церкви, которого Ольга хорошо знала.
- Проси, - кивнула охоронцу княгиня и сошла с трона, - в беседах с пастырем она не придерживалась строго державного тона.
Михайлос был ещё не стар, в его рыжеватых волосах и бороде лишь изредка поблёскивала седина. В отличие от пышных купеческих нарядов его облачение было строго-чёрным. Однако ткань его сутаны представлялась не дешевле, а большой крест с рубинами на золотой цепочке стоил не менее всех купеческих перстней. Взор его обычно выражал христианское смирение, а голос - добродетель, и лишь в очах иногда проскакивали искры, выдающие острый ум, сильную волю и скрытую хитрость, столь свойственную тайным изведывателям и стратегам.
Отец Михайлос, учтиво поклонившись и поздоровавшись, приблизился к Ольге, держа в руках нечто похожее на большую свёрнутую хартию.
В это время из-за неплотно прикрытой двери в светлицу послышался шорох, затем показалась лапа, а за ней и пятнистая морда. Привычно отворив дверь, Кречет вошёл в гридницу, зевая и потягиваясь после сна. Отец Михайлос предусмотрительно остановился. Пардус, подняв уши, рыкнул на священника, но Ольга взяла Кречета за ошейник и отвела в сторону.
- Лежи здесь! - приказала она.
Пардус послушно вытянулся на медвежьей шкуре, взгляд его снова стал безразличен. Положив голову на лапы, он решил подремать ещё.
Ольга с отцом Михайлосом сели на лаву поближе к светильнику.
- Нынче есть великий праздник рождения Бога нашего Иисуса Христа, - сказал Михайлос, перекрестившись при упоминании имени. - По сему случаю от святой церкви для тебя есть подарок, достойнейшая княгиня! - Пастор говорил на славянском довольно хорошо, только чаще обычного в его речи проскальзывали слова "есть" или "иметь". Он извлёк небольшой золотой образок, усыпанный мелкими жемчужинами, на котором цветной эмалью был изображён Христос на зелёном лугу среди отары белых овец. - Всяк, кто есть премудрость ищущий, пусть найдёт жемчуг многоценный, который есть Христос - единый пастырь душ наших, Спаситель и Утешитель! - проникновенно сказал Михайлос. - И да будем мы достойны принять Его в тот час, когда Он сойдёт с небес на землю и учинит Страшный суд, воздав каждому по делам его: праведному - царствие небесное и красу несказанную, вечное бессмертие и веселье, а грешникам - геенну огненную, страдания и муки без конца…
Произнеся это, он развернул на столе свиток. Им оказалась мягкая белая кожа тончайшей выделки, на которой яркими, "живыми" красками было нанесено изображение.
Ольга не первый год знала Михайлоса и других христианских священников, уже давно, стараясь делать это незаметно, посещала Ильинскую церковь, находя отраду в завораживающем мелодичном пении. Вдыхая аромат благовоний, княгиня вглядывалась в строгие и скорбные лики Христа и Девы Марии. Ей нравился царящий там торжественный покой, мерцание свеч и лампад, когда душу охватывало какое-то возвышенное умиротворение.
Но сейчас христианская вера предстала совсем иной стороной бытия. На коже было изображено мрачное преисподье какой-то пещеры, на грубых стенах которой плясали ярко-красные отблески пламени многочисленных костров, очагов и раскалённых в них углей. В огромных котлах с булькающим варевом виднелись головы людей с искажёнными страданием лицами. Рядом чёрные хвостатые и косматые существа со свиными рылами и козлиными рожками острыми палицами и рогатинами заталкивали обратно в котлы тех, кто пытался выбраться. Сверху, с шатких деревянных мостков, те же злобные клыкастые твари тащили за волосы новые, обречённые на казнь жертвы. Многие несчастные поджаривались на сковородах непомерной величины, иным страдальцам дюжие космачи вливали прямо в рот расплавленное олово из ковшей. А в противоположном углу, покрытом плесенью и паутинами, лежали прикованные цепями люди, которых заживо поедали мерзкие белые черви.
Картина потрясла Ольгу. Ей почудилось, будто она сама слышит нечеловеческие вопли мучеников и ощущает немилосердно-жаркое дыхание подземной бездны.
- Это Аид, - пояснил Михайлос, - о котором я говорил в прошлый раз. Сюда попадают души тех, кто грешил в земной жизни и не покаялся перед Всевышним. Они будут мучиться и страдать до скончания веков на потеху бесам и дьяволам, ибо душа человека, в отличие от тела, не умирает. Насколько я слышал, - повернулся он к Ольге, - ваши волхвы тоже не отрицают бессмертие души?
- Верно, - подтвердила Ольга, - волхвы говорят, что наши души после смерти обретают вечную жизнь в Ирии…
- Это те, кто соблюдал Божьи законы, - уточнил Михайлос. - А куда, по славянский вере, отправляются грешники?
Ольга несколько раздражённо пожала плечами:
- Те, кто живет недостойно, разрушают свою душу неправедными деяниями, как ломается, к примеру, соха или ржа разъедает железо. Такие люди растворяются в Нави, исчезают из памяти людской и божеской и не обретают бессмертия.
- Нет, великая княгиня! - запальчиво воскликнул священник, вскочив с места и возбуждённо размахивая руками. - Душу в человека при рождении закладывает Господь, она бессмертна, и не под силу жалкому бренному существу, коим есть человек, создать или уничтожить душу! Ежели человек противится законам Божьим, тем самым он творит грех и будет нести неотвратимое наказание. Ваши волхвы просто не знают или не хотят говорить, что существует Аид - самое ужасное место на земле, вернее, в её преисподней. Господи Иисусе, сколько же вы губите душ своим невежественным незнанием! - Священник истово перекрестился несколько раз. - Если бы ваши люди знали про Аид, они могли покаяться и спастись, иначе все будут гореть в огне! - Голос его звенел от напряжения и внутреннего возбуждения. - Здесь, - указал он на картину, - и ни в каком другом месте пребудет душа каждого грешника, кто не уверует, не примет крещения и не покается в своих языческих заблуждениях!
- И что, отец Михайлос, мой сын, к примеру, тоже гореть будет? - с нажимом спросила Ольга, пристально взглянув на священника.
Михайлос помедлил, будто собирался ступить на неокрепший лёд. Потом вздохнул и тихо, но твёрдо произнёс:
- Будет гореть, Ольга! Всякого, кто Христа не признает, ждёт геенна огненная! - Он вновь положил на себя размашистый крест.
- Но ты раньше говорил, отче, что правители не могут быть в одном ряду с прочими, - с долей сомнения и недовольства произнесла княгиня.
- Так, так, великая! - поспешно заверил Михайлос. Голос его стал мягким и вкрадчивым. - Я к тому веду, что на всех владыках лежит ответственность за свой народ. А русские люди пребывают в темноте и невежестве, не зная истинной веры Христовой и страшного Аида, что ждёт их после смерти. Ты же, светлейшая княгиня, властью своей, Богом данной, и верой праведной можешь способствовать избавлению и сына, и людей твоих от многих тяжких грехов!
В это время безучастно дремавший пардус вдруг поднял голову, навострил уши и вперил куда-то перед собой оживившийся взор. Хвост его напряжённо задёргался, а в следующий миг зверь вскочил и взвизгнул так тоскливо и жалобно, что у княгини дрогнуло сердце. Пардус стал крутиться на месте и обнюхивать шкуру, будто что-то искал.
Разговор невольно прервался.
- Успокойся, Кречет! - властно и несколько раздражённо приказала Ольга. - Спишь беспробудно, вот и привиделось что-то…
Зверь, опустив хвост, поплёлся через комнату и сел у стены. Княгиня поднялась, давая понять, что разговор окончен.
- Прощай, отец Михайлос! Я должна о многом подумать, - отрывисто произнесла она.
Михайлос низко поклонился княгине, поспешив распрощаться.
Оставшись одна, Ольга долго не могла обрести душевного равновесия и всё ходила взад и вперёд, одолеваемая тяжкими думами.
На берегу Непры, в скором времени после проезда княжеских саней, закипело кулачное побоище.
Подбадриваемые криками стоящих на высоком берегу зрителей, многие "ободрённые" брагой бойцы с обеих сторон дрались азартно, по-молодецки ухая, кряхтя и шумно дыша, подобно разъярённым быкам.
Меж дерущимися метались крепкие мужики пожилого возраста, повязанные рушниками через плечо, которые строго следили, чтоб не нарушались правила поединка. Крича, увещевая и разнимая особо ретивых, они также оттаскивали упавших, отводили в сторону или уносили получивших увечья. В горячке боя порой и судьям доставалось от вошедших в раж кулачников.
Стенки уже давно смешались. Тот, кто справился со своим противником, бросался помогать соседу, сотоварищи которого также не оставались в долгу. Стоны избитых, грозные окрики судей, визг девчат в толпе зрителей, пронзительные возгласы: "Волк, давай нажми!", "Микула, сзади наддай", "Держись, не уступай, Сила!" - всё это, вместе со стонами, ударами, свистами, создавало шум, который горячил кровь и возбуждал всех - от бойцов до судей и зрителей.
Особо отличались в сражении предводители стенок. Со стороны киевлян это был неизменный ярый кулачник кузнец Молотило с Подола. Имя, данное ему при рождении, кроме самых близких, все давно забыли. Прозвище Молотило, данное, как это ведётся у славян, точно по сути, стало настоящим именем кузнеца. Высокий, с длинными ручищами, смуглый и крепкий, будто сам вынутый из кузнечного горна, он принадлежал к тому типу людей, которых в народе зовут двужильными. Недюжинная выносливость сочеталась с неимоверной, особенно неожиданной при его худощавой фигуре силой.
Предводитель крайчан - жителей окраинных весей, собравшихся в Киев на праздник, - скорняк Комель, напротив, был ростом невысок, круглолиц, широк в плечах, с короткой бычьей шеей и будто налитыми плечами и грудью. Могучей силы и ловкости ему было не занимать.