- И четырёх миль не будет - сейчас же за городом, на этой стороне.
- Ну, это дело подходящее. Вы теперь поезжайте туда и сидите спокойно до девяти вечера или до половины десятого, а потом попросите отвезти вас домой, будто бы забыли что-нибудь. Если вы вернётесь домой до одиннадцати, поставьте свечку вот на это окно, и если я после этого не приду, - значит, я благополучно уехал и в безопасности. Тогда вы пойдёте и расскажите всё, что знаете: пускай этих жуликов засадят в тюрьму.
- Хорошо, - говорит она. - Я так и сделаю.
- А если я всё-таки не уеду и меня заберут вместе с ними, то вы возьмите и скажите, что я это всё вам уже рассказывал, и заступитесь за меня как следует.
- Заступиться! Конечно, я заступлюсь! Тебя и пальцем никто не посмеет тронуть! - говорит она, и, вижу, ноздри у неё раздуваются, а глаза так и сверкают.
- Если меня здесь не будет, - говорю я, - то я не смогу доказать, что эти жулики вам не родня, да если б я и был здесь, то я всё равно не мог бы. Я могу, конечно, присягнуть, что они мошенники и бродяги, - вот и всё, хотя и это чего-нибудь да стоит. Ну что ж, найдутся и другие, они не то, что я, - это такие люди, которых никто подозревать не будет. Я вам скажу, где их найти. Дайте мне карандаш и клочок бумаги. Вот: "Королевский Жираф", Бриксвилл. Спрячьте эту бумажку, да не потеряйте её. Когда суду понадобится узнать, кто такие эти двое бродяг, пускай пошлют в Бриксвилл и скажут там, что поймали актёров, которые играли "Королевского Жирафа", и попросят, чтобы прислали свидетелей, - весь город сюда явится, мисс Мэри, не успеете глазом моргнуть. Да ещё явятся-то злые-презлые!
Я решил, что теперь мы обо всём договорились как следует, и продолжал:
- Пускай аукцион идёт своим порядком, вы не беспокойтесь. Никто не обязан платить за купленные вещи в тот же день, а они не собираются уезжать отсюда, пока не получат денег; но мы всё так устроили, что продажа не будет считаться действительной и никаких денег они не получат. Выйдет так же, как с неграми: продажа недействительна, и негры скоро вернутся домой. Да и за негров они тоже ничего не получат. Вот влопались-то они, мисс Мэри, хуже некуда!
- Ну, хорошо, - говорит она, - я сейчас пойду завтракать, а оттуда уж прямо к мистеру Лотропу.
- Нет, это не дело, мисс Мэри Джейн, - говорю я, - так ничего не выйдет; поезжайте до завтрака.
- Почему же?
- А как по-вашему, мисс Мэри, почему я вообще хотел, чтобы вы уехали?
- Я как-то не подумала; да и всё равно не знаю. А почему?
- Да потому, что вы не то, что какие-нибудь толстокожие. У вас по лицу всё можно прочесть, как по книжке. Всякий сразу разберёт, точно крупную печать. И вы думаете, что можете встретиться с вашими дядюшками? Они подойдут пожелать вам доброго утра, поцелуют вас, а вы…
- Довольно, довольно! Ну-ну, не надо! Я уеду до завтрака, с радостью уеду! А как же я оставлю с ними сестёр?
- Ничего, не беспокойтесь. Им придётся потерпеть ещё немножко. А то как бы эти мошенники не пронюхали, в чём дело, если вы все сразу уедете. Не надо вам с ними видеться, и с сёстрами тоже, да и ни с кем в городе; если соседка спросит, как ваши дядюшки себя чувствуют нынче утром, по вашему лицу всё будет видно. Нет, вы уж поезжайте сейчас, мисс Мэри Джейн, а я тут с ними как-нибудь улажу дело. Я скажу мисс Сюзанне, чтобы она от вас кланялась дядюшкам и передала, что вы уехали ненадолго, отдохнуть и переменить обстановку или повидаться с подругой, а вернётесь к вечеру или завтра утром.
- Повидаться с подругой, - это можно, но я не хочу, чтобы им от меня кланялись.
- Ну, не хотите, так и не надо.
Отчего же и не сказать ей этого, ничего плохого тут нет. Такие пустяки сделать нетрудно, и хлопот никаких; а ведь пустяки-то и помогают в жизни больше всего; и Мэри Джейн будет спокойна, и мне это ничего не стоит. Потом я сказал:
- Есть ещё одно дело: этот самый мешок с деньгами.
- Да, он теперь у них, и я ужасно глупо себя чувствую, когда вспоминаю, как он к ним попал.
- Нет, вы ошибаетесь. Мешок не у них.
- Как? А у кого же он?
- Да я теперь и сам не знаю. Был у меня, потому что я его украл у них, чтобы отдать вам; и куда я спрятал мешок, это я тоже знаю, только боюсь, что там его больше нет. Мне ужасно жалко, мисс Мэри Джейн, просто не могу вам сказать, до чего жалко! Я старался сделать как лучше - честное слово, старался! Меня чуть-чуть не поймали, и пришлось сунуть мешок в первое попавшееся место, а оно совсем не годится.
- Ну, перестань себя винить, это не нужно, и я этого не позволяю; ты же иначе не мог - и, значит, ты не виноват. Куда же ты его спрятал?
Мне не хотелось, чтобы она опять вспоминала про свои несчастья, и язык у меня никак не поворачивался. Думаю, начну рассказывать, и она представит себе покойника, который лежит в гробу с этим мешком на животе. И я, должно быть, с минуту молчал, а потом сказал ей:
- С вашего позволения, мне бы не хотелось говорить, куда я его девал, мисс Мэри Джейн. Я вам лучше напишу на бумажке, а вы, если захотите, прочтёте мою записку по дороге к мистеру Лотропу. Ну как, согласны?
- Да, согласна.
И я написал: "Я положил его в гроб. Он был там, когда вы плакали возле гроба поздно ночью. Я тогда стоял за дверью, и мне вас было очень жалко, мисс Мэри Джейн".
Я и сам чуть не заплакал, когда вспомнил, как она плакала у гроба одна, поздней ночью; а эти мерзавцы спят тут же, у неё в доме, и её же собираются ограбить! Потом сложил записку, отдал ей и вижу - у неё тоже слёзы выступили на глазах. Она пожала мне руку крепко-крепко и говорит:
- Всего тебе хорошего! Я всё так и сделаю, как ты мне говоришь; а если мы с тобой больше не увидимся, я тебя никогда не забуду, часто-часто буду о тебе думать и молиться за тебя! - И она ушла.
Молиться за меня! Я думаю, если б она меня знала как следует, так взялась бы за что-нибудь полегче, себе по плечу. И всё равно, должно быть, она за меня молилась - вот какая это была девушка! У неё хватило бы духу молиться и за Иуду; захочет - так ни перед чем не отступит! Говорите, что хотите, а я думаю, характера у неё было больше, чем у любой другой девушки; я думаю, по характеру она сущий кремень. Это похоже на лесть, только лести тут нет ни капельки. А уж что касается красоты, да и доброты тоже, куда до неё всем прочим! Как она вышла в ту дверь, так я и не видел её больше, ни разу не видел! Ну, а вспоминал про неё много-много раз - миллионы раз! - и про то, как она обещала молиться за меня; а если б я думал, что от моей молитвы ей может быть какой-нибудь прок, то, вот вам крест, стал бы за неё молиться!
Мэри Джейн вышла, должно быть, с чёрного хода, потому что никто её не видал. Как только я наткнулся на Сюзанну и Заячью Губу, я сейчас же спросил их:
- Как фамилия этих ваших знакомых, к которым вы ездите в гости, ещё они живут за рекой?
Они говорят:
- У нас там много знакомых, а чаще всего мы ездим к Прокторам.
- Фамилия эта самая, - говорю, - а я чуть её не забыл. Так вот, мисс Мэри велела вам сказать, что она к ним уехала, и страшно спешила - у них кто-то заболел.
- Кто же это?
- Не знаю, что-то позабыл; но как будто это…
- Господи, уж не Ханна ли?
- Очень жалко вас огорчать, - говорю я, - но только это она самая и есть.
- Боже мой, а ведь только на прошлой неделе она была совсем здорова! И опасно она больна?
- Даже и сказать нельзя - вот как больна! Мисс Мэри Джейн говорила, что родные сидели около неё всю ночь, - боятся, что она и дня не проживёт.
- Подумать только! Что же с ней такое?
Так сразу я не мог придумать ничего подходящего и говорю:
- Свинка.
- У бабушки твоей свинка! Если б свинка, так не стали бы около неё сидеть всю ночь!
- Не стали бы сидеть? Скажет тоже! Нет, знаешь ли, с такой свинкой обязательно сидят. Эта свинка совсем другая. Мисс Мэри Джейн сказала - какая-то новая.
- То есть как это - новая?
- Да вот так и новая, со всякими осложнениями.
- С какими же это?
- Ну, тут и корь, и коклюш, и рожа, и чахотка, и желтуха, и воспаление мозга, да мало ли ещё что!
- Ой, господи! А называется свинка?
- Так мисс Мэри Джейн сказала.
- Ну, а почему же всё-таки она называется свинкой?
- Да потому, что это и есть свинка. С неё и начинается.
- Ничего не понимаю, чушь какая-то! Положим, человек ушибёт себе палец, а потом отравится, а потом свалится в колодец и сломает себе шею и кто-нибудь придёт и спросит, отчего он умер, так какой-нибудь дуралей может сказать: "Оттого, что ушиб себе палец". Будет в этом какой-нибудь смысл? Никакого. И тут тоже никакого смысла нет, просто чушь. А она заразная?
- Заразная? Это всё равно как борона: пройдёшь мимо в темноте, так непременно зацепишься - не за один зуб, так за другой, ведь верно? И никак не отцепишься от этого зуба, а ещё всю борону за собой потащишь, верно? Ну так вот эта свинка, можно сказать, хуже всякой бороны: прицепится, так не скоро отцепишь.
- Это просто ужас что такое! - говорит Заячья Губа. - Я сейчас пойду к дяде Гарви и…
- Ну конечно, - говорю, - как не пойти! Я бы на твоём месте пошёл. Ни минуты не стал бы терять.
- А почему же ты не пошёл бы?
- Подумай, может, сама сообразишь. Ведь твоим дядюшкам нужно уезжать к себе в Англию как можно скорее. А как же ты думаешь: могут они сделать такую подлость - уехать без вас, чтобы вы потом всю дорогу ехали одни? Ты же знаешь, что они станут вас дожидаться. Теперь дальше. Твой дядя Гарни проповедник. Очень хорошо. Так неужели проповедник станет обманывать пароходного агента? Неужели он станет обманывать судового агента, для того чтобы они пустили мисс Мэри на пароход? Нет, ты знаешь, что не станет. А что же он сделает? Скажет: "Очень жаль, но пускай церковные дела обходятся как-нибудь без меня, потому что моя племянница заразилась этой самой множественной свинкой и теперь мой священный долг - сидеть здесь три месяца и дожидаться, заболеет она или нет". Но ты ни на что не обращай внимания, если, по-твоему, надо сказать дяде Гарви…
- Ещё чего! А потом будем сидеть тут, как дураки, дожидаться, пока выяснится - заболеет Мэри Джейн или нет, - вместо того чтобы всем вместе веселиться в Англии. Глупость какую выдумал!
- А всё-таки, может, сказать кому-нибудь из соседей?
- Скажет тоже! Такого дурака я ещё не видывала! Как же ты не понимаешь, что они пойдут и всё выболтают. Одно только и остаётся - совсем никому не говорить.
- Что ж, может, ты и права… да, должно быть, так и надо.
- Только всё-таки, по-моему, надо сказать дяде Гарви, что она уехала ненадолго, а то он будет беспокоиться.
- Да, мисс Мэри Джейн так и хотела, чтобы вы ему сказали. "Передай им, говорит, чтобы кланялись дяде Гарви и Уильяму и поцеловали их от меня и сказали, что я поехала за реку к мистеру… к мистеру…" Как фамилия этих богачей, ещё ваш дядя Питер очень их уважал? Я говорю про тех, что…
- Ты, должно быть, говоришь про Апторпов?
- Да, да, верно… Ну их совсем, эти фамилии, никогда их почему-то не вспомнишь вовремя! Так вот, она велела передать, что уехала к Апторпам - попросить их, чтобы они непременно приехали на аукцион и купили этот дом; дядя Питер так и хотел, чтобы дом достался им, а не кому-нибудь другому; она сказала, что не отвяжется от них, пока не согласятся, а после того, если она не устанет, вернётся домой: а если устанет, то приедет домой утром. Она не велела ничего говорить насчёт Прокторов, а про одних только Апторпов - и это сущая правда, потому что она и туда тоже заедет сказать насчёт дома; я-то это знаю, потому что она сама мне так сказала.
- Ну, хорошо, - сказали девочки и побежали скорей ловить своих дядюшек да передавать им поклоны, поцелуи и всякие поручения.
Теперь всё было в порядке. Девочки ничего не скажут, потому что им хочется в Англию; а король с герцогом будут очень довольны, что Мэри Джейн уехала хлопотать для аукциона, а не осталась тут, под рукой у доктора Робинсона. Я и сам радовался. "Вот, - думаю, - ловко обделал дельце! Пожалуй, у самого Тома Сойера так не вышло бы. Конечно, он бы ещё чего-нибудь прибавил для фасона, да я по этой части не мастак - не получил такого образования".
Ну, к концу дня на городской площади начался аукцион и тянулся долго-долго, а наш старикашка тоже вертелся возле аукционера и то и дело вставлял какое-нибудь благочестивое слово или что-нибудь из Писания, и герцог тоже гугукал в знак сочувствия, как умел, и вообще старался всем угодить.
Но время помаленьку шло, аукцион тянулся да тянулся, и в конце концов всё было распродано, - всё, кроме маленького участка земли на кладбище. Они старались и его сбыть с рук - этому королю хотелось всё сразу заглотать, точно какому-нибудь верблюду. Ну, а пока они этим занимались, подошёл пароход, а минуты через две, смотрю, с пристани валит толпа с рёвом, с хохотом, с воем и выкрикивает:
- Вот вам и конкуренты! Вот вам и ещё парочка наследников Питера Уилкса! Платите деньги, выбирайте, кто больше нравится!
Глава XXIX
Они вели очень приятного на вид старичка и другого, тоже очень приятного джентльмена, помоложе, с рукой на перевязи. Господи, как же они вопили и хохотали! И вообще потешались ужасно. Я-то в этом ничего смешного не видел, да и королю с герцогом тоже было не до смеха; я, признаться, думал, что они струсят. Однако не тут-то было: нисколько они не струсили. Герцог прикинулся, будто бы он знать не знает, что делается, расхаживал себе, весёлый и довольный, да гугукал, словно кувшин, в котором болтается пахтанье; а король - тот всё глядел и глядел на них с такой скорбью, будто сердце у него обливается кровью при одной мысли, что на свете могут существовать такие мерзавцы и негодяи. Это у него получалось замечательно. Все, кто поважней, собрались вокруг короля, давая понять, что они на его стороне. Этот старичок, который только что приехал, видно, совсем растерялся. Потом он начал говорить, и я сразу же увидел, что он выговаривает, как англичанин, а не так, как король, хотя и у короля тоже для подделки получалось неплохо. Точно передать его слова я не берусь, да у меня так и не выйдет. Он повернулся к толпе и сказал что-то приблизительно в таком роде:
- Я не предвидел такой неожиданности и, признаюсь прямо и откровенно, плохо к ней подготовлен, потому что нам с братом очень не повезло! Он сломал руку, и наш багаж по ошибке выгрузили прошлой ночью в другом городе. Я брат Питера Уилкса - Гарви, а это - его брат Уильям, глухонемой; он не говорит и не слышит, а теперь, когда у него действует только одна рука, не может делать и знаков. Мы - те самые, за кого себя выдаём; и через день-другой, когда мы получим багаж, я сумею доказать это. А до тех пор я ничего больше не скажу, отправлюсь в гостиницу и буду ждать там.
И они вдвоём с этим новым болванчиком ушли; а король как расхохочется и начал издеваться:
- Ах, он сломал себе руку! До чего похоже на правду, верно? И до чего кстати для обманщика, если он не знает азбуки глухонемых. Багаж у них пропал? О-очень хорошо! И очень даже ловко - при таких обстоятельствах!
И король опять засмеялся, и все остальные тоже, кроме троих, четверых, ну, может, пятерых. Один из них был тот самый доктор, а другой - быстроглазый джентльмен со старомодным саквояжем из ковровой материи; он только что сошёл с парохода; они тихонько разговаривали с доктором, время от времени поглядывая на короля и кивая друг другу; это был адвокат Леви Белл, который ездил по делам в Луисвилл; а третий был здоровенный, широкоплечий детина, который подошёл поближе и внимательно выслушал всё, что говорил старичок, а теперь слушал, что говорит король.
А когда король замолчал, этот широкоплечий и говорит:
- Послушайте-ка, если вы Гарви Уилкс, когда вы приехали сюда, в город?
- Накануне похорон, друг, - говорит король.
- А в какое время дня?
- Вечером, за час или за два до заката.
- На чём вы приехали?
- Я приехал на "Сьюзен Поэл" из Цинциннати.
- Ну, а как же это вы оказались утром возле мыса в лодке?
- Меня не было утром возле мыса.
- Враки!
Несколько человек подбежали к нему и стали упрашивать, чтобы он был повежливее со старым человеком, с проповедником.
- Какой он, к чёрту, проповедник! Он мошенник и всё врёт! Он был на мысу тогда утром. Я живу там, знаете? Ну вот, я там был, и он тоже там был. Я его видел. Он приехал в лодке с Тимом Коллинсом и ещё с каким-то мальчишкой.
Тут доктор вдруг и говорит:
- А вы узнали бы этого мальчика, Хайнс, если бы ещё раз его увидели?
- Думаю, что узнал бы, но не совсем уверен. Да вот он стоит, я его сразу узнал. - И он показал на меня.
Доктор говорит:
- Ну, друзья, я не знаю, мошенники новые приезжие или нет, но если эти двое не мошенники, тогда я идиот, вот и всё! По-моему, надо за ними приглядывать, чтобы они не сбежали, пока мы в этом деле не разберёмся. Идёмте, Хайнс, и вы все идите. Отведём этих молодчиков в гостиницу и устроим очную ставку с теми двумя. Я думаю, нам не придётся долго разбираться - сразу будет видно, в чём дело.
Для толпы это было настоящее удовольствие, хотя друзья короля, может, и остались не совсем довольны. Время было уже к закату. Доктор вёл меня за руку и был со мной довольно ласков, хотя ни на минуту не выпускал мою руку.
В гостинице мы все вошли в большую комнату, зажгли свечи и позвали этих новых. Прежде всего доктор сказал:
- Я не хочу быть слишком суровым к тем двоим, но всё-таки думаю, что они самозванцы и, может быть, у них есть и ещё сообщники, которых мы не знаем. А если есть, то разве они не могут удрать, захватив мешок с золотом, который остался после Питера Уилкса? Возможно. А если они не мошенники, то пускай пошлют за этими деньгами и отдадут их нам на сохранение до тех пор, пока не выяснится, кто они такие, верно?
Все с этим согласились. Ну, думаю, взяли они в оборот нашу компанию, да ещё как сразу круто повернули дело! Но король только посмотрел на них с грустью и говорит:
- Господа, я был бы очень рад, если бы деньги были тут, потому что я вовсе не желаю препятствовать честному, открытому и основательному расследованию этого прискорбного случая; но, увы, этих денег больше нет: можете послать кого-нибудь проверить, если хотите.
- Где же они тогда?
- Да вот, когда племянница отдала золото мне на сохранение, я взял и сунул его в соломенный тюфяк на своей кровати - не хотелось класть деньги в банк на несколько дней; я думал, что кровать, пока мы здесь, надёжное место, потому что мы не привыкли к неграм, - думал, что они честные, такие же, как слуги у нас в Англии. А негры взяли да и украли их в то же утро, после того как я сошёл вниз; к тому времени как я продал негров, я ещё не успел хватиться этих денег, - они так и уехали с ними. И мой слуга вам то же скажет, джентльмены.