- Я ни за кого не собираюсь замуж.
- Это будет видно. Пока что не позвонить ли нам Эдриену?
У Эдриена ответили, что его ожидают к четырём. Динни попросила передать, чтобы он зашёл на Саут-сквер, и отправилась собирать свои вещи. В половине четвёртого она спустилась вниз и увидела на вешалке шляпу, поля которой напомнили ей нечто знакомое. Она, крадучись, повернула назад к лестнице, как вдруг услыхала:
- Вот замечательно! Я так боялся, что не застану вас.
Динни подала Халлорсену руку, и они вместе вошли в гостиную Флёр, где на фоне мебели времён Людовика XV он показался ей до нелепости мужественным.
- Я хотел сообщить вам, мисс Черрел, что предпринято мною в отношении вашего брата. Я условился с нашим консулом в Ла Пас. Он разыщет Мануэля и передаст по телеграфу его показания под присягой о том, что на капитана бросились с ножом. Для разумных людей этого достаточно, чтобы оправдать вашего брата. Я пресеку эту идиотскую историю, хотя бы мне самому пришлось поехать в Боливию.
- Я вам так благодарна, профессор.
- Пустое! Теперь я готов сделать для вашего брата всё что угодно. Я полюбил его, как родного.
Эти зловещие слова были произнесены так просто, с такой душевной широтой и щедростью, что Динни почувствовала себя маленькой и жалкой.
- Вы нехорошо выглядите, - неожиданно объявил американец. - Если что-нибудь случилось, скажите мне, и я всё улажу.
Динни рассказала ему о возвращении Ферза.
- Такая красивая леди! Скверное дело! Впрочем, может быть, она любит его и ей потом станет, наоборот, легче.
- Я буду жить у неё.
- Вы молодчина! Капитан Ферз опасен?
- Пока неизвестно.
Халлорсен сунул руку в задний карман и вытащил миниатюрный пистолет:
- Положите в сумочку. Меньшего калибра не бывает. Я купил его на то время, пока я здесь, убедившись, что в вашей стране люди ходят без ружей.
Динни рассмеялась.
- Благодарю вас, профессор, но он обязательно выстрелит там, где не нужно. И потом, если бы мне даже угрожала опасность, воспользоваться им было бы нечестно.
- Вы правы. Мне это не пришло в голову, а вы правы. Человек, поражённый таким недугом, заслуживает бережного обращения. Но мне очень неприятно знать, что вы можете подвергнуться опасности.
Вспомнив наставления Флёр, Динни отважно спросила:
- Почему?
- Потому что вы мне дороги.
- Страшно мило с вашей стороны. Но вам не следует забывать, что я не товар на брачном рынке.
- Каждая женщина - такой товар, пока не вышла замуж.
- Кое-кто полагает, что лишь тогда она им и становится.
- Видите ли, мне лично адюльтер не нужен, - серьёзно сказал Халлорсен. - И в вопросах пола, и во всём остальном я люблю, чтобы сделка была честной.
- Надеюсь, что вам удастся заключить её.
Он выпрямился:
- Я хочу заключить её с вами. Имею честь просить вас стать миссис Халлорсен, и, пожалуйста, не говорите сразу "нет".
- Я должна это сказать, раз вы хотите честной сделки, профессор.
Она увидела, как боль затуманила голубые глаза американца, и ощутила жалость. Он приблизился и показался ей таким огромным, что девушка вздрогнула.
- Дело в моей национальности?
- Не знаю, в чём.
- Или в неприязни, которую вы питали ко мне из-за брата?
- Не знаю.
- Могу я надеяться?
- Нет. Я польщена и признательна вам, но - нет.
- Простите, здесь замешан другой мужчина?
Динни покачала головой.
- Я думаю, что слишком мало сделал для вас, - сказал он. - Я должен вас заслужить.
- Я недостойна служения. Просто у меня нет к вам чувства.
- У меня чистые руки и чистое сердце.
- Я уверена в этом. Я восхищаюсь вами, профессор, но никогда не полюблю вас.
Словно не полагаясь на себя, Халлорсен отошёл на прежнее расстояние и отдал ей глубокий поклон. Он был действительно великолепен - статный, исполненный простоты и достоинства. Наступило молчание. Затем он сказал:
- Что ж, слезами горю не поможешь. Располагайте мной, как вам заблагорассудится. Я ваш самый покорный слуга.
Он повернулся и вышел.
Когда Динни услышала, как хлопнула входная дверь, ей что-то сдавило горло. Она испытывала боль из-за того, что сделала ему больно, и в то же время ощущала то облегчение, которое чувствует человек, когда ему перестаёт угрожать что-нибудь огромное, простое, первобытное - море, гроза, бык. Она стояла перед одним из зеркал Флёр и презирала себя, словно в первый раз обнаружила, что у неё чересчур утончённые нервы. Как мог этот большой, красивый, здоровый мужчина полюбить её, чьё отражение в зеркале казалось таким изысканным и тоненьким? Он же переломит её одной рукой. Не поэтому ли она так испугалась? О, эти широкие бескрайние просторы, частицей которых представлялись ей его рост, сила, здоровье, раскаты голоса! Смешно, пожалуй, даже глупо, но она по-настоящему испугалась! Нет, она будет с теми, кому принадлежит, - не с этими просторами, не с ним. Сопоставлять такие вещи просто комично.
Динни с кривой улыбкой всё ещё стояла перед зеркалом, когда вошёл Эдриен. Она круто повернулась. Осунувшийся, измученный и морщинистый, худой, добрый и встревоженный! Трудно было придумать контраст более очевидный и более успокоительный для её натянутых нервов. Поцеловав дядю, Динни сказала:
- Мне очень хотелось видеть вас до переезда к Диане.
- Ты переезжаешь к Диане?
- Да. Я не верю, что вы завтракали, пили чай и вообще что-нибудь ели.
Динни позвонила.
- Кокер, мистер Эдриен выпьет…
- Бренди с содовой, Кокер. Благодарю вас.
- Ну что, дядя? - спросила она, когда Эдриен осушил стакан.
- Боюсь, ничего существенного мне там не сказали. По их мнению, Ферз должен вернуться в лечебницу. Но зачем ему возвращаться, коль скоро он ведёт себя нормально? Они сомневаются в его выздоровлении, но не могут указать никаких подозрительных симптомов за последние недели. Я разыскал его личного служителя и расспросил этого парня. Он производит вполне приличное впечатление. Он считает, что в данный момент капитан Ферз так же нормален, как и он сам. Но - в этом-то вся беда - он говорит, что Ферз уже был однажды нормален целых три недели, а потом опять неожиданно сорвался. Если его что-нибудь всерьёз разволнует - хотя бы малейшее противоречие, - Ферзу снова станет плохо, может быть, ещё хуже, чем раньше.
- Он буйный во время приступов?
- Да. Он впадает в какое-то мрачное бешенство, направленное скорее на себя, чем на окружающих.
- Они не попытаются забрать его?
- Не имеют права. Он пошёл туда добровольно: его не зарегистрировали, я же тебе рассказывал. Как Диана?
- Вид усталый, но прелестна. Говорит, что сделает всё возможное, чтобы помочь ему выкарабкаться.
Эдриен кивнул:
- Это на неё похоже: в ней бездна отваги. И в тебе тоже, дорогая. Знать, что ты с ней - большое утешение. Хилери готов взять её и детей к себе, если она захочет. Но ты говоришь, она не уйдёт?
- Сейчас, конечно, нет.
Эдриен кивнул:
- Что ж! Придётся тебе рискнуть.
- Ох, дядя, как мне жаль вас! - сказала Динни.
- Моя дорогая, какое имеет значение, что происходит с пятым колесом, раз телега всё-таки катится? Не позволяй мне задерживать тебя. Ты всегда найдёшь меня либо в музее, либо дома. До свидания, и да хранит тебя господь! Передавай ей привет и расскажи то, что слышала от меня.
Динни ещё раз поцеловала Эдриена и, захватив вещи, поехала в такси на Оукли-стрит.
XXII
У Бобби Феррара было одно из тех лиц, на которых не отражаются грохочущие вокруг бури. Иными словами, он являл собой идеал непременного должностного лица - настолько непременного, что трудно было себе представить министерство иностранных дел без него. Министры приходили и уходили, Бобби Феррар оставался - белозубый, учтивый, загадочный. Никто не знал, есть ли у него в голове что-нибудь, кроме бесчисленных государственных тайн. Годы, казалось, никак не отразились на нём. Он был низкорослый, коренастый, голос имел глубокий и приятный, держался с видом полной отрешённости, носил тёмный костюм в узкую светлую полоску с неизменным цветком в петлице и обитал в просторной приёмной, куда проникал только тот, кто добивался приёма у министра иностранных дел и попадал не к нему, а к Бобби, самой природой предназначенному для роли буфера. Слабостью Бобби была криминология. На каждом мало-мальски интересном процессе для него оставляли место, и он обязательно появлялся в зале хотя бы на полчаса. У него хранились специально переплетённые отчёты таких судебных заседаний. Он обладал характером, и, хотя последний трудно поддавался определению, наличие его явственно подтверждалось тем, что все, с кем сталкивался Бобби, охотно искали знакомства с ним. Люди шли к Бобби Феррару, а не он к людям. Почему? Чем он добился того, что для всех без исключения стал просто "Бобби"? Учтивый, всезнающий, непостижимый, он всегда умел сохранить за собой последнее слово, хотя был только сыном лорда с неподтверждённым титулом и не имел права даже на эпитет "высокочтимый". Если бы Бобби с его цветком в петлице и лёгкой усмешкой исчез с Уайтхолла, тот утратил бы нечто, придающее ему почти человечность. Бобби обосновался там ещё до войны, с которой его вернули как раз вовремя, чтобы - как острил кое-кто - эта улица не утратила своего прежнего облика, а сам Бобби снова успел стать средостением между Англией и ею. Она не могла превратиться в ту суетливую сердитую старую ведьму, какой пыталась её сделать война, пока дважды в день между тусклых и важных особняков проходила по ней коренастая, медлительная, украшенная цветком фигура непроницаемого Бобби.
Утром в день свадьбы Хьюберта он просматривал каталог цветочной фирмы, когда ему подали карточку сэра Лоренса. Вслед за нею появился её владелец и спросил:
- Вам известна цель моего прихода, Бобби?
- Безусловно, - ответил Бобби. Феррар. Глаза у него были круглые, голова откинута назад, голос глубокий.
- Вы видели маркиза?
- Вчера я завтракал с ним. Он удивительный!
- Самый замечательный из наших могикан, - согласился сэр Лоренс. Что вы собираетесь предпринять в этой связи? Старый сэр Конуэй Черрел был лучшим послом в Испании, которого когда-либо удалось откопать в недрах вашего заведения, а Хьюберт Черрел - его внук.
- У него действительно есть шрам? - осведомился Бобби Феррар с лёгкой усмешкой.
- Конечно, есть.
- А он действительно получил его во время этой истории?
- Вы - воплощённый скепсис. Конечно!
- Удивительно!
- Почему?
Бобби Феррар обнажил зубы в улыбке:
- А кто это может подтвердить?
- Халлорсен достанет свидетельские показания.
- Знаете, ведь это не по нашему ведомству.
- Разве? Но тогда вы можете поговорить с министром внутренних дел.
- Гм! - глубокомысленно изрёк Бобби Феррар.
- Или, во всяком случае, столковаться с боливийцами.
- Гм! - ещё глубокомысленней повторил Бобби Феррар и протянул Монту каталог: - Видели этот новый тюльпан? Совершенство, правда?
- Послушайте, Бобби, - сказал сэр Лоренс, - это мой племянник. Он по-настоящему хороший парень, так что номер не пройдёт. Понятно?
- Мы живём в век демократии, - загадочно произнёс Бобби. - Порка, не так ли? Дело попало в парламент.
- Но его можно прекратить, а там пусть шумят. В общем, полагаюсь на вас. Вы ведь всё равно ничего определённого не скажете, просиди я здесь хоть целое утро. Но вы должны сделать все от вас зависящее, потому что обвинение действительно скандальное.
- Безусловно, - подтвердил Бобби Феррар. - Хотите послушать процесс убийцы из Кройдона? Это потрясающе. У меня есть два места. Я предложил одно дяде, но он не желает ходить ни на какие процессы, пока у нас не введут электрический стул.
- Этот тип в самом деле виноват?
Бобби Феррар кивнул:
- Да, но улики очень шаткие.
- Ну, до свидания, Бобби. Я рассчитываю на вас.
Бобби Феррар слабо усмехнулся, обнажил зубы, протянул руку и ответил:
- До свидания.
Сэр Лоренс повернул налево к "Кофейне", где швейцар вручил ему телеграмму:
"Венчаюсь Джин Тесбери сегодня два часа церкви святого Августина в Лугах тчк Буду счастлив видеть вас тётей Эм Хьюберт".
Войдя в ресторан, сэр Лоренс сказал метрдотелю:
- Бате, я тороплюсь на свадьбу племянника. Срочно подкрепите меня.
Двадцать минут спустя баронет уже мчался в такси к церкви святого Августина. Он прибыл за несколько минут до двух и встретил Динни, поднимавшуюся по ступеням.
- Динни, ты выглядишь бледной и очень интересной.
- Я всегда бледная и очень интересная, дядя Лоренс.
- Этот брак кажется мне несколько поспешным.
- Работа Джин. Я ужасно боюсь: на мне теперь вся ответственность. Это я её ему нашла.
Они вошли в церковь и направились к передним рядам. Пока что народу было немного: генерал, леди Черрел, миссис Хилери и Хьюберт, привратник и двое зевак. Чьи-то пальцы перебирали клавиши органа. Сэр Лоренс и Динни заняли отдельную скамью.
- Я рад, что Эм не приехала, - шепнул баронет. - Обряд до сих пор действует на неё. Когда будешь выходить замуж, вели напечатать на пригласительных билетах: "Просят не плакать". Почему на свадьбах всегда так влажно? Судебные приставы и те всхлипывают.
- Всему виною фата, - ответила Динни. - Сегодня её нет, и слез не будет. Смотрите - Флёр и Майкл!
Сэр Лоренс направил на вошедших свой монокль. Его невестка и сын шли по боковому проходу.
- Восемь лет назад я был на их свадьбе. В целом всё получилось у них не так уж плохо.
- Да, - подтвердила Динни. - Флёр вчера сказала мне, что Майкл - чистое золото.
- В самом деле? Это хорошо. Было время, Динни, когда я начал сомневаться.
- Не в Майкле, надеюсь?
- Нет, нет. Он - первоклассный парень. Но Флёр раза два переполошила их курятник. Впрочем, после смерти отца она ведёт себя примерно. Идут!
Заблаговестил орган. Ален Тесбери шёл по проходу под руку с Джин.
Динни залюбовалась его спокойной осанкой. Джин казалась воплощением яркости и живости. Когда она вошла, Хьюберт, который стоял, заложив руки за спину, словно по команде "вольно", обернулся, и Динни увидела, как его хмурое, изборождённое морщинами лицо посветлело, словно озарённое солнцем. Что-то сдавило девушке горло. Затем она увидела Хилери, уже в стихаре: он незаметно вошёл и стоял на алтарной ступени.
"Люблю дядю Хилери!" - воскликнула про себя Динни.
Хилери заговорил.
Против своего обыкновения девушка слушала священника. Она ждала слова "повиновение" - оно не раздалось; ждала сексуальных намёков - они были опущены. Хилери попросил кольцо. Надел его. Теперь он молится. Вот молитва уже окончена, и они направляются к алтарю. До чего же все это быстро!
Динни поднялась с колен.
- Безусловно удивительно, как сказал бы Бобби Феррар, - шепнул сэр Лоренс. - Куда они потом?
- В театр. Джин хочет остаться в городе. Она нашла квартиру в доходном доме.
- Затишье перед бурей. Хотелось бы, Динни, чтобы вся эта история с Хьюбертом была уже позади!
Новобрачные вышли из алтаря, и орган заиграл марш Мендельсона.
Глядя на идущую по проходу пару, Динни поочерёдно испытывала чувства радости и утраты, ревности и удовлетворения. Затем, заметив, что Ален Тесбери посматривает на неё так, словно и сам питает известные чувства, она поднялась со скамьи и направилась к Флёр и Майклу, но увидела Эдриена у входа и повернула к нему.
- Что нового, Динни?
- Пока всё благополучно, дядя. Я сразу же обратно.
У церкви, с присущим людям интересом к чужим переживаниям, толпилась кучка прихожанок Хилери, проводивших пискливыми приветствиями Хьюберта и Джин, которые уселись в коричневую дорожную машину и укатили.
- Я подвезу вас в такси, дядя, - предложила Динни.
- Ферз не возражает против твоего пребывания у них? - спросил Эдриен, когда они сели в автомобиль.
- Он безукоризненно вежлив, но всё время молчит и не спускает глаз с Дианы. Мне его ужасно жаль.
Эдриен кивнул.
- А как она?
- Изумительна. Ведёт себя так, словно всё идёт как обычно. Вот только он не хочет выходить. Сидит целыми днями в столовой и за всем наблюдает.
- Ему кажется, что все в заговоре против него. Если он продержится достаточно долго, это пройдёт.
- А разве он обязательно должен опять заболеть? Бывают же случаи полного выздоровления.
- Насколько я понимаю, это не тот случай, дорогая. Против Ферза наследственность и темперамент.
- Он мне даже нравится - у него такое смелое лицо. Но глаза страшные.
- Видела ты его с детьми?
- Пока что нет, но они говорят о нём очень любовно и непринуждённо, так что он, видимо, их не напугал.
- В лечебнице я наслушался всякой тарабарщины - комплексы, одержимость, депрессия, диссоциация, но всё-таки понял, что болезнь проявляется у него в крайней подавленности, которая перемежается приступами крайнего возбуждения. В последнее время эти симптомы настолько смягчились, что практически он превратился в нормального человека; однако нужно следить, не усилятся ли они снова. В Ферзе всегда сидел бунтарь: во время войны он восставал против диктаторских замашек правительства, после войны - против демократии. Теперь, вернувшись, он опять против чего-нибудь восстанет. Динни, если в доме есть оружие, его надо спрятать.
- Я скажу Диане.
Такси свернуло на Кингз-род.
- По-моему, мне лучше не подъезжать к дому, - печально вымолвил Эдриен.
Динни вылезла вместе с ним. С минуту постояла, глядя, как он удаляется - высокий, сутуловатый, - потом повернула на Оукли-стрит и вошла в дом. Ферз стоял на пороге столовой.
- Зайдите ко мне, - попросил он. - Хочу поговорить.
Комната с панелями была отделана в зеленовато-золотистые тона. Завтрак уже кончился, посуду убрали. На узком столе лежали газета, коробка с табаком и несколько книг. Ферз подал Динни стул и встал спиной к камину, где поблёскивал слабый намёк на пламя. Он смотрел в сторону, поэтому девушке впервые представилась возможность хорошенько разглядеть его. На это красивое лицо было тяжело смотреть. Высоко посаженные скулы, решительный подбородок, вьющиеся волосы с проседью лишь оттеняли его голодные, горящие, синевато-стальные глаза. Сама его поза - Ферз стоял прямо, упёршись руками в бёдра и наклонив голову вперёд, - и та лишь оттеняла эти глаза. Испуганная Динни со слабой улыбкой откинулась на спинку стула. Ферз повернул голову и спросил:
- Что говорят обо мне?
- Я ничего не слыхала: я была на свадьбе брата.
- Вашего брата Хьюберта? На ком он женился?
- На девушке по имени Джин Тесбери. Вы её видели позавчера.
- Как же, помню! Я её запер.
- Зачем?
- Она показалась мне опасной. Знаете, я ведь сам согласился уйти в лечебницу. Меня туда не увезли.
- Это мне известно. Вы находились там по собственному желанию.
- Не такое уж плохое место. Ну, довольно об этом. Как я выгляжу?
Динни ответила мягко:
- Знаете, я раньше видела вас только издали. Но, по-моему, сейчас выглядите вы хорошо.
- Я здоров. Я сохранил мускулатуру. Мой служитель в лечебнице за этим следил.
- Вы много там читали?