- Ты пойдёшь пятой, Динни, - после меня и Хилери. Не входи в зал, пока тебя не вызовут - иначе скажут, что мы сговорились и повторяем друг друга.
Они сидели в тесной пустой комнате и молчали. Полицейских, врача, Диану и Хилери должны были допрашивать раньше.
- Мы словно двенадцать негритят из песенки, - пробормотала Динни. Глаза её были устремлены на противоположную стену. Там висел календарь. Девушка не могла разобрать букв, но ей почему-то казалось страшно необходимым это сделать.
Эдриен вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылочку и предложил:
- Дорогая моя, отпей пару глотков - не больше. Это пятидесятипроцентный раствор летучих солей - он тебя подкрепит. Только осторожно!
Динни глотнула. Жидкость обожгла ей горло, но не сильно.
- Выпейте и вы, дядя.
Эдриен тоже сделал осторожный глоток.
- Ничто так не взбадривает, когда попадаешь в передрягу, - прибавил он.
Они снова замолчали, выжидая, пока организм усвоит снадобье. Наконец Эдриен заговорил:
- Если душа бессмертна, во что я не верю, каково сейчас бедному Ферзу смотреть на этот фарс? Мы все ещё варвары. У Мопассана есть рассказ о клубе самоубийц, который обеспечивал лёгкую смерть тем, кто испытывал в ней потребность. - Я не верю, что нормальный человек может покончить с собой - кроме разве редчайших случаев. Мы обязаны держаться, Динни, но я хотел бы, чтобы у нас устроили такой клуб для тех, кто страдает умственным расстройством, или тех, кому оно угрожает. Ну как, подбодрила тебя эта штука?
Динни кивнула.
- Порции тебе хватит примерно на час.
Эдриен встал:
- Кажется, подходит моя очередь. До свидания, дорогая, желаю удачи. Не забывай иногда вворачивать "сэр", обращаясь к судье.
Увидев, как выпрямился дядя, входя в двери зала, Динни почувствовала душевный подъём. Она восхищалась Эдриеном больше, чем любым из тех, кто ей был знаком. Девушка помолилась за него - коротко и нелогично. Снадобье, несомненно, подкрепило её: прежняя подавленность и неуверенность исчезли. Она вынула зеркальце и пуховку. По крайней мере, нос не будет блестеть, когда она встанет у барьера.
Однако прошло ещё четверть часа, прежде чем её вызвали. Она провела их, по-прежнему устремив взгляд на календарь, думая о Кондафорде и воскрешая в памяти лучшие дни, проведённые там, далёкую невозвратную пору детства - уборку сена, пикники в лесу, сбор лаванды, катание верхом на охотничьей собаке, пони, подаренного ей после отъезда Хьюберта в школу, весёлое новоселье в перестроенном доме: девушка хоть и родилась в Кондафорде, но до четырёх лет кочевала - то Олдершот, то Гибралтар. С особенной нежностью она вспоминала, как сматывала золотистый шёлк с коконов своих шелковичных червей, которые пахли так странно и почемуто наводили её на мысль о беззвучно крадущихся слонах.
- Элизабет Черруэл.
Как скучно носить имя, которое все произносят неправильно! Девушка встала, чуть слышно бормоча:
Один из негритят пошёл купаться в море.
Попался там судье и был утоплен вскоре.
Она вошла. Кто-то взял её под своё покровительство и, проводив через зал, поместил в ложу, отдалённо напоминавшую клетку. К счастью, Динни незадолго до того побывала в таком же месте. Присяжные, сидевшие прямо перед нею, выглядели так, словно их извлекли из архива; вид у судьи был забавно торжественный. Слева от ложи, у ног Динни сидели остальные негритята; за ними, до голой задней стены - десятки и сотни лиц, словно головы сардин, напиханных хвостами вниз в огромную консервную банку. Затем девушка поняла, что к ней обращаются, и сосредоточила внимание на лице судьи.
- Ваше имя Элизабет Черрел? Вы дочь генерал-лейтенанта сэра Конуэя Черрела, кавалера орденов Бани, Святого Михаила и Святого Георгия, и его супруги леди Черрел?
Динни поклонилась и подумала: "По-моему, он ко мне за это благоволит".
- И проживаете с ними в поместье Кондафорд, в Оксфордшире?
- Да.
- Мисс Черрел, вы гостили у капитана и миссис Ферз до того дня, когда капитан Ферз покинул свой дом?
- Да, гостила.
- Вы их близкий друг?
- Я друг миссис Ферз. Капитана Ферза до его возвращения я видела, если не ошибаюсь, всего один раз.
- Кстати, о его возвращении. Вы уже находились у миссис Ферз, когда он вернулся?
- Я приехала к ней как раз в этот день.
- То есть в день его возвращения из психиатрической лечебницы?
- Да. Фактически же я поселилась у неё на другой день.
- И оставались там до тех пор, пока капитан не ушёл из дома?
- Да.
- Как он вёл себя в течение этого времени?
При этом вопросе Динни впервые осознала, как невыгодно не иметь представления о том, что говорилось до вас. Кажется, ей придётся выложить всё, что она знает и чувствует на самом деле.
- Он производил на меня впечатление абсолютно нормального человека, если не считать одного - он не желал выходить и видеться с людьми. Он выглядел совершенно здоровым, только глаза были какие-то особенные: увидишь их и сразу чувствуешь себя несчастным.
- Точнее, пожалуйста. Что вы имеете в виду?
- Они… они были как пламя за решёткой - то вспыхивали, то гасли.
Динни заметила, что при этих словах вид у присяжных стал менее архивный.
- Вы говорите, он не желал выходить? И так было всё время, пока вы там находились?
- Нет, один раз он вышел - накануне ухода из дома. По-моему, его не было целый день.
- По-вашему? Разве вы отсутствовали?
- Да. В этот день я отвезла обоих детей к моей матери в Кондафорд и возвратилась вечером, перед самым обедом. Капитана Ферза ещё не было.
- Что побудило вас увезти детей?
- Меня попросила миссис Ферз. Она заметила в капитане Ферзе перемену и решила, что детей лучше удалить.
- Можете вы утверждать, что и сами заметили эту перемену?
- Да. Мне показалось, что он стал беспокойнее и, вероятно, подозрительнее. Он больше пил за обедом.
- Кроме этого - ничего особенного?
- Нет. Я…
- Да, мисс Черрел?
- Я хотела рассказать о том, чего не видела лично.
- То есть о том, что вам рассказала миссис Ферз?
- Да.
- Вы можете этого не рассказывать.
- Благодарю вас, сэр.
- Вернёмся к тому, что вы обнаружили, после того как отвезли детей и вернулись. Вы говорите, капитана Ферза не было дома. А миссис Ферз?
- Она была дома и одета к обеду. Я тоже быстро переоделась, и мы пообедали вдвоём. Мы очень беспокоились.
- Дальше.
- После обеда мы поднялись в гостиную и я, чтобы отвлечь миссис Ферз, попросила её спеть. Она очень нервничала и волновалась. Спустя некоторое время мы услышали, как хлопнула входная дверь. Потом капитан Ферз вошёл и сел.
- Он что-нибудь сказал?
- Ничего.
- Как он выглядел?
- Мне показалось, что ужасно. Он весь был такой странный и напряжённый, словно у него в голове засела какая-то страшная мысль.
- Продолжайте.
- Миссис Ферз спросила, обедал ли он и не пора ли ему лечь. Но он не отвечал и сидел с закрытыми глазами, как будто спал. Наконец я шёпотом спросила: "Он в самом деле заснул?" Тогда он внезапно закричал: "Где уж там заснуть! Опять начинается, и я этого не вынесу, видит бог, не вынесу!"
Когда Динни повторила эти слова Ферза, она впервые по-настоящему поняла, что означает фраза: "Оживление в зале суда". По какому-то таинственному наитию девушка восполнила нечто, чего не хватало в показаниях предыдущих свидетелей. Динни никак не могла решить, разумно поступила она или нет, и взгляд её отыскал лицо Эдриена. Тот кивнул ей - еле заметно, но одобрительно.
- Продолжайте, мисс Черрел.
- Миссис Ферз подошла к нему, и он закричал: "Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!" Потом она, кажется, сказала: "Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдёт". Но капитан вскочил и неистово закричал: "Никого мне не надо! Убирайтесь!"
- Так, мисс Черрел. И что же дальше?
- Нам стало страшно. Мы поднялись ко мне в комнату и стали советоваться, что предпринять, и я сказала, что нужно позвонить по телефону.
- Кому?
- Врачу миссис Ферз. Она хотела пойти сама, но я опередила её и побежала вниз. Телефон находился в маленьком кабинете на первом этаже. Я уже назвала номер, как вдруг почувствовала, что меня схватили за руку. Капитан Ферз стоял позади меня. Он перерезал шнур ножом. Он всё ещё не отпускал мою руку, и я сказала ему: "Глупо, капитан Ферз! Вы знаете, что мы не причиним вам вреда". Он выпустил меня, спрятал нож и велел мне надеть туфли, потому что я держала их в другой руке.
- Вы хотите сказать, что сняли их?
- Да, чтобы сойти вниз без шума. Я их надела. Он сказал: "Я не позволю мне мешать. Я сделаю с собою что захочу". А я сказала: "Вы же знаете, мы желаем вам только добра". Тогда он сказал: "Знаю я это добро! Хватит с меня". Потом посмотрел в окно и сказал: "Льёт как из ведра, - повернулся ко мне и закричал: - Убирайтесь из комнаты, живо! Убирайтесь!" И я снова побежала наверх.
Динни остановилась и перевела дух. Она вторично пережила сейчас эти минуты, и сердце её отчаянно колотилось. Она закрыла глаза.
- Дальше, мисс Черрел.
Она открыла глаза. Перед нею снова были судьи и присяжные, рты которых, казалось, слегка приоткрылись.
- Я все рассказала миссис Ферз. Мы не знали, что делать и чего ждать. Я предложила загородить дверь кроватью и попытаться уснуть.
- И вы это сделали?
- Да, но мы долго не спали. Миссис Ферз была так измучена, что, наконец, заснула. Я тоже, кажется, задремала под утро. Во всяком случае, разбудила меня горничная, когда постучалась.
- Вы больше не говорили ночью с капитаном Ферзом?
Старая школьная поговорка: "Если уж врать, то всерьёз", - мелькнула в голове Динни, и она решительно отрезала:
- Нет.
- Когда постучалась горничная?
- В восемь утра. Я разбудила миссис Ферз, и мы сейчас же спустились вниз. Комната капитана Ферза была в беспорядке, - он, видимо, лежал на кровати не раздеваясь, но в доме его не оказалось, его пальто и шляпа исчезли со стула, на который он их бросил в холле.
- Что вы предприняли тогда?
- Мы посовещались. Миссис Ферз хотела обратиться к своему врачу и ещё к нашему общему родственнику мистеру Майклу Монту, члену парламента. Но я подумала, что, если застану дома двух моих дядей, они скорее помогут нам разыскать капитана Ферза. Я убедила её отправиться со мной к моему дяде Эдриену, попросить его съездить к моему дяде Хилери и выяснить, не могут ли они вдвоём разыскать капитана Ферза. Я знала, что оба они очень умные и тактичные люди…
Динни заметила, что судья сделал лёгкий поклон в сторону её дядей, и заторопилась:
- …и старые друзья семьи Ферзов. Я подумала, что если уж они не сумеют разыскать его без лишнего шума, то другие и подавно. Мы отправились к моему дяде Эдриену, тот согласился позвать на помощь дядю Хилери, и тогда я отвезла миссис Ферз в Кондафорд к детям. Это всё, что мне известно, сэр.
Следственный судья поклонился ей и сказал:
- Благодарю вас, мисс Черрел. Вы дали чрезвычайно ценные показания.
Присяжные неуклюже задвигались, словно намереваясь тоже отдать поклон; Динни сделала над собой усилие, вышла из клетки и заняла место рядом с Хилери, который положил на её руку свою. Девушка сидела не шевелясь. Она чувствовала, как слеза, словно последняя капля летучей смеси, медленно скатывается у неё по щеке. Апатично слушая дальнейшее - допрос главного врача психиатрической лечебницы и обращение судьи к присяжным, Динни страдала от мысли, что, желая быть честной по отношению к живым, казалась нечестной по отношению к мёртвому. Как это ужасно! Она дала показания о ненормальности человека, который не мог ни оправдаться, ни объясниться. Со страхом и любопытством увидела она, что присяжные вновь занимают места, а их старшина встаёт, готовясь огласить вердикт.
- Мы полагаем, что покойный скончался вследствие падения в меловой карьер.
- Это означает смерть от несчастного случая, - пояснил судья.
- Мы выражаем наше соболезнование вдове.
Динни чуть не захлопала в ладоши. Итак, эти извлечённые из архива люди оправдали его за недостатком улик. Она подняла голову и с неожиданной, почти задушевной теплотой улыбнулась им.
XXXI
Динни наконец опомнилась, подавила улыбку и заметила, что Хилери лукаво смотрит на неё.
- Нам можно идти, дядя Хилери?
- Пожалуй, даже нужно, пока ты окончательно не соблазнила старшину присяжных.
Выйдя на улицу и глотнув сырого октябрьского воздуха - был типичный английский осенний день, девушка предложила:
- Пройдёмся немного, дядя. Передохнем и дадим выветриться запаху суда.
Они повернули и быстро пошли вниз, к видневшемуся вдали морю.
- Дядя, мне страшно интересно, что говорилось до меня. Я ни с кем не впала в противоречие?
- Нет. Из показаний Дианы сразу стало ясно, что Ферз вернулся из психиатрической лечебницы, и судья обошёлся с ней очень деликатно. Меня, к счастью, вызвали раньше Эдриена, так что его показания лишь повторили мои, и он не привлёк к себе особого внимания. Жаль мне журналистов: присяжные не любят констатировать самоубийство и смерть в припадке безумия. В конце концов, никто не знает, что произошло с Ферзом. Там было глухо, темно - он легко мог оступиться.
- Вы действительно так считаете, дядя?
Хилери покачал головой:
- Нет, Динни, он задумал это с самого начала и выбрал место поближе к своему прежнему дому. И, хоть не следовало бы, скажу: слава богу, что он это сделал и обрёл покой.
- О да! А что теперь будет с Дианой и дядей Эдриеном?
Хилери набил трубку и остановился, чтобы прикурить.
- Видишь ли, моя дорогая, я дал Эдриену один совет. Не знаю, воспользуется ли он им, но ты поддержи меня при случае. Все эти годы он ждал. Пусть подождёт ещё один.
- Дядя, я с вами целиком согласна.
- Неужели? - удивился Хилери.
- Диана просто не способна ни о ком думать - даже о нём. Ей нужно пожить одной с детьми.
- Интересно, - протянул Хилери, - не готовится ли сейчас какая-нибудь экспедиция за костями? Его надо бы на год удалить из Англии.
- Халлорсен! - воскликнула Динни, всплеснув руками. - Он же опять едет. Дядя Эдриен ему нравится.
- Чудно! А он его возьмёт?
- Возьмёт, если я попрошу, - просто ответила Динни.
Хилери опять бросил на неё лукавый взгляд:
- Какая опасная девица! Не сомневаюсь, что кураторы предоставят Эдриену отпуск. Я напущу на них старика Шропшира и Лоренса. А теперь мне пора обратно, Динни: тороплюсь на поезд. Это огорчительно - воздух здесь хороший. Но Луга чахнут без меня.
Динни взяла его руку:
- Восхищаюсь вами, дядя Хилери.
Хилери воззрился на девушку:
- Я что-то не улавливаю ход твоих мыслей, дорогая.
- Вы знаете, что я имею в виду. Вы сохранили старые традиции - служение долгу и всё такое, - и в то же время вы ужасно современный, терпимый и свободомыслящий.
- Гм-м! - промычал Хилери, выпуская клуб дыма.
- Я даже уверена, что вы одобряете противозачаточные меры.
- Видишь ли, по этой части мы, священники, - в смешном положении. Было время, когда мысль ограничить рождаемость считалась непатриотичной. Но боюсь, что теперь, когда самолёты и газы ликвидировали нужду в пушечном мясе, а число безработных неудержимо растёт, непатриотичным становится скорее отказ от противозачаточных мер. Что же касается христианской догмы, то во время войны мы, как патриоты, уже не соблюдали одну заповедь: "Не убий". Сейчас, оставаясь патриотами, мы логически не можем соблюдать другую: "Плодитесь и размножайтесь". Противозачаточные меры большое дело, по крайней мере для трущоб.
- И вы не верите в ад?
- Нет, верю: он как раз там и находится.
- Вы стоите за спорт в воскресные дни, верно?
Хилери кивнул.
- И за солнечные ванны в голом виде?
- Стоял бы, будь у нас солнце.
- И за пижамы, и за курящих женщин?
- Нет, с сигаретами я не примирюсь - не люблю дешёвки и вони.
- По-моему, это недемократично.
- Ничего не могу с собой поделать. На, понюхай!
Динни вдохнула дым трубки.
- Пахнет хорошо - сразу чувствуется латакия. Но женщинам нельзя курить трубку. Впрочем, у каждого свой конёк, о котором человек не умеет судить здраво. Ваш - отвращение к сигаретам. За этим исключением вы поразительно современны, дядя. В суде я разглядывала присутствующих, и мне показалось, что единственное современное лицо - у вас.
- Не забывай, дорогая: Чичестер держится древним своим собором.
- По-моему, мы преувеличиваем степень современности в людях.
- Ты живёшь не в Лондоне, Динни. Впрочем, в известной мере ты права. Мы стали откровеннее в некоторых вещах, но это ещё не означает серьёзной перемены. Вся разница между годами моей юности и сегодняшним днём - в степени сдержанности. Сомнения, любопытство, желания были и у нас, но мы их не показывали. А теперь показывают. Я сталкиваюсь с кучей молодых универсантов: они приезжают работать в Лугах. Так вот, их с колыбели приучили выкладывать всё, что им взбредёт в голову. Они и выкладывают. Мы этого не делали, но в голову нам взбредало то же самое. Вся разница в этом. В этом и в автомобилях.
- Значит, я старомодна, - совершенно не умею выкладывать разные вещи.
- Это у тебя от чувства юмора, Динни. Оно служит сдерживающим началом и порождает в тебе застенчивость. В наши дни молодёжь редко обладает им, хотя часто наделена остроумием, но это не одно и то же. Разве наши молодые писатели, художники, музыканты стали бы делать то, что они делают сейчас, будь у них способность посмеяться над собой? А ведь она и есть мерило юмора.
- Я подумаю над этим.
- Подумай, Динни, но всё-таки юмора не теряй. Для человека он то же, что аромат для розы. Ты едешь обратно в Кондафорд?
- Собираюсь. Дело Хьюберта назначат к вторичному слушанию не раньше, чем прибудет пароходом почта, а до этого ещё дней десять.
- Передай привет Кондафорду. Вряд ли для меня снова наступят такие же славные дни, как те, что мы прожили там детьми.
- Я как раз думала об этом, когда ожидала своей очереди в качестве последнего из негритят.
- Динни, ты молода для такого вывода. Подожди, влюбишься.
- Я уже.
- Что, влюбилась?
- Нет, жду.
- Жуткое занятие быть влюблённым, - сказал Хилери. - Впрочем, никогда не раскаиваюсь, что предавался ему.
Динни искоса взглянула на него и выпустила коготки:
- Не предаться ли вам ему снова, дядя?
- Куда уж мне! - ответил Хилери, выколачивая трубку о почтовый ящик. - Я вышел из игры. При моей профессии не до этого. К тому же первого раза мне хватает до сих пор.
- Да, - с раскаянием в голосе согласилась Динни, - тётя Мэй такая милочка.
- Замечательно верно сказано! Вот и вокзал! До свидания, и будь здорова. Вещи я отправил утром.
Хилери помахал девушке рукой и скрылся.
Динни вернулась в гостиницу и поднялась к Эдриену, но его в номере не оказалось. Несколько расстроенная этим, девушка отправилась в собор. Она уже собиралась присесть на скамью и насладиться успокоительной красотой здания, как вдруг увидела своего дядю. Он прислонился к колонне и разглядывал витраж круглого окна.