Бхили - мундирные люди, - служившие в полку, были добродетельны во многих отношениях, но требовали умелого обращения. Они скучали и тосковали по родине, если их не брали на охоту на тигров, как загонщиков; их хладнокровная смелость - все вуддарсы сражаются с тиграми пешие: это отличительный признак их касты - вызывала удивление даже среди офицеров. Они шли за раненым тигром так спокойно, как будто это была ласточка со сломанным крылом; и это в стране, полной пещер, ущелий и пропастей, где один дикий зверь может держать в своей власти дюжину людей. Время от времени какого-нибудь человека приносили в казармы с раздроблённой головой или сломанными рёбрами, но это обстоятельство не учило осторожности его товарищей - они довольствовались тем, что приканчивали тигра.
Молодой Джон Чинн соскочил на ступени веранды уединённой столовой вуддарсов с заднего сиденья двухколесного кабриолета; при этом забренчали его ружья в чехлах. Тонкий, маленького роста горбоносый юноша с потерянным видом, словно заблудившаяся коза, отряхивал белую пыль с колен; кабриолет, подскакивая на ходу, поехал обратно под палящими лучами солнца. Но в глубине души юноша был доволен. Во всяком случае, это было место его рождения и немногое изменилось с тех пор, как мальчиком его отослали в Англию пятнадцать лет тому назад.
Построили несколько новых зданий, но воздух, запах и солнечный свет были те же, что и прежде, а маленькие зеленые люди, проходившие по плацу, имели очень знакомый вид. Три недели тому назад Джон Чинн сказал бы, что не помнит ни слова из бхильского языка, но у дверей столовой он заметил, что губы его движутся и произносят непонятные для него фразы - отрывки старинных детских песенок и приказаний, отдаваемых, бывало, его отцом.
Полковник взглянул на него, когда он подымался по лестнице, и рассмеялся.
- Взгляните! - сказал он майору. - Нет необходимости расспрашивать о фамилии этого юноши. Он "пукка", Чинн. Мог бы быть как отец в пятидесятых годах.
- Надеюсь, что он будет так же хорошо стрелять, - сказал майор. - Железного товара он привёз достаточно.
- Да уж, без этого какой же он был бы Чинн! Посмотрите хорошенько, как он сморкается. Настоящий клюв Чиннов. И платком размахивает, как его отец. Это второе издание - строчка в строчку.
- Волшебная сказка, клянусь Юпитером! - сказал майор, выглядывая через щели жалюзи. - Если он законный наследник, то… Ну, впрочем, сейчас видно, что этот цыплёнок похож на старого Чинна.
- Его сын! - сказал полковник, вскакивая с места.
- Да, черт возьми! - сказал майор.
Взгляд юноши упал на сломанный тростниковый щит, висевший между колоннами веранды, и он машинально приподнял конец его и установил щит прямо. Старик Чинн ругался ежедневно раза три и никак не мог привести этот щит в нормальное положение. Его сын вошёл в приёмную среди безмолвия пяти собравшихся человек. Его встретили радушно из-за отца, а познакомившись с ним, и из-за него самого. Он был до смешного похож на портрет полковника, висевший на стене, а когда отмылся немного от пыли, то пошёл в свои комнаты быстрой бесшумной походкой старика, привыкшего к джунглям.
- Какова наследственность! - сказал майор. - Это происходит от того, что три поколения их прожили среди бхилей.
- И здешние люди знают это, - сказал один из офицеров. - Они ожидали этого юношу, высунув языки от нетерпения. Я уверен, что, если он не будет держать себя слишком властно, они повалятся перед ним ниц целыми ротами и будут поклоняться ему.
- Нет ничего лучше, ежели вам предшествовал ваш отец, - сказал майор. - Для моих людей я - выскочка. Я пробыл в полку только двадцать лет, а мой уважаемый родитель - простой сквайр. Никак не проникнуть в душу бхиля. Ну чего этот человек, которого привёз с собой молодой Чинн, бегает так со своим узлом? - Он вышел на веранду и кликнул неизвестного - типичного слугу вновь назначенного субалтерн-офицера, говорящего по-английски и надувающего своего господина.
- Что такое? - крикнул майор.
- Здесь множество дурных людей. Я ухожу, сэр, - ответил слуга. - Взяли ключи сахиба и говорят, что будут стрелять.
- Чертовски ясно - чертовски убедительно! Как ловко обрабатывают дела эти воры из верхней страны! Кто-то сильно напугал его. - Майор отправился в свои комнаты, чтобы одеться к обеду.
Молодой Чинн, идя словно во сне, обошёл всю стоянку, прежде чем направиться в свой крошечный коттедж. Он несколько задержался, осматривая помещение, в котором родился; потом он посмотрел на фонтан на плацу, где он, бывало, сидел по вечерам со своей няней, и на маленькую церковь, куда ходили офицеры, когда в лагерь случайно заглядывал капеллан какой-либо официальной религии. Все казалось ему очень маленьким по сравнению с гигантскими зданиями, к которым он привык, но местность была та же самая.
Время от времени он проходил мимо кучки безмолвных солдат, отдававших ему честь. Это могли быть те самые люди, которые носили его на спине, когда он только что надел штанишки. Слабый огонь горел в его комнате, и, когда он вошёл, чьи-то руки обхватили его ноги и чей-то голос с полу прошептал какие-то слова.
- Кто это? - сказал молодой Чинн, не сознавая, что он говорит на языке бхилей.
- Я носил вас на руках, сахиб, когда я был сильным человеком, а вы маленьким - все плакавшим, плакавшим, плакавшим! Я - ваш слуга, как был раньше слугой вашего отца. Мы все ваши слуги.
Молодой Чинн не решился ответить, а голос продолжал:
- Я взял ваши ключи от толстого иностранца и отослал его, а запонки вдел в рубашку, которую вы наденете к обеду. Кому и знать, как не мне! Итак, ребёнок стал мужчиной и забыл того, кто нянчил его, но мой племянник будет хорошим слугой, а не то я буду колотить его каждый день.
Тут с шумом поднялся с пола прямой, как бхильская стрела, маленький, седоволосый, сморщенный, похожий на обезьяну человек с орденами и медалями на мундире. Он бормотал что-то, заикаясь, отдавал честь и дрожал. За ним стоял молодой, сухопарый бхиль и вынимал колодки из парадных сапог Чинна.
Глаза Чинна были полны слез. Старик протянул ему ключи.
- Иностранцы дурной народ. Он никогда не вернётся. Мы все слуги сына вашего отца. Разве сахиб забыл, кто брал его смотреть пойманного тигра в селение за рекой; ещё ваша матушка так испугалась, а сахиб был так храбр?
Сцена эта прошла перед глазами Чинна, словно в волшебном фонаре.
- Букта! - вскрикнул он и сразу прибавил: - Вы обещали, что со мной ничего не случится. Так это вы, Букта?
Старик снова бросился к его ногам.
- Он не забыл! Он помнит свой народ, как помнит отец! Теперь я могу умереть. Но сначала я хочу жить и показать сахибу, как надо убивать тигров. Вот это мой племянник. Если он будет нехорошо служить вам, бейте его и отсылайте ко мне, и я наверно убью его, потому что сахиб теперь здесь у своего народа. Ай, Джан баба - Джан баба! Мой Джан баба! Я останусь здесь и буду присматривать, чтобы этот малый хорошо исполнял своё дело. Сними с него сапоги, дурак! Сядьте на кровать, сахиб, и дайте мне посмотреть на вас. Это действительно Джан баба.
Он выдвинул рукоятку своей сабли в знак готовности служить; это почесть, оказываемая только вице-королям, губернаторам, генералам и маленьким, горячо любимым детям. Чинн машинально дотронулся до рукоятки, бормоча сам не зная что. Это оказалось тем именно ответом, который он давал в детстве Букте, когда тот шутя называл его генералом-сахибом.
Квартира майора была напротив квартиры Чинна. Когда майор увидел, что его слуга чуть не задохнулся от удивления, он заглянул в комнату Чинна. Потом он сел на кровать и присвистнул, потому что зрелище, которое представлял старший туземный офицер полка, чистокровный бхиль, кавалер ордена Британской Индии, тридцать пять лет беспорочно прослуживший в армии, занимающий среди своих положение более высокое, чем занимают многие бенгальские князьки, предстающий в роли лакея только что вступившего в полк субалтерн-офицера, сильно подействовало на его нервы.
Громкие трубы проиграли сигнал к обеду, призыв, о котором существует длинная легенда. Сначала несколько пронзительных нот вроде криков охотников, загоняющих зверя в берлогу, затем раздался громкий, звучный призыв дикой песни: "И-о-о-о!!! зелены склоны Мундора-Мундора".
- Все маленькие дети бывают уже в кроватях, когда сахиб в последний раз слышал этот призыв, - сказал Букта, подавая Чинну чистый носовой платок. Звук призыва вызвал в молодом человеке воспоминание о его постели под сетью от москитов, о поцелуе матери и о звуке удаляющихся шагов, когда он засыпал среди своих людей. Он застегнул тёмный воротник своей новой обеденной куртки и пошёл обедать, словно принц, только что наследовавший корону своего отца.
Старик Букта вошёл, раскачиваясь и покручивая усы. Он знал себе цену, и никакие деньги, никакое положение, которое могло бы дать ему правительство, не могли бы заставить его вдевать запонки в рубашки молодого офицера или подавать ему чистые галстуки. Но когда он снял вечером свой мундир и присел на корточки среди своих, чтобы спокойно покурить, он рассказал им, что сделал, и они сказали, что он вполне прав. Тут Букта выдвинул теорию, которая показалась бы полным безумием для души белого человека; но перешептывавшиеся плоскоголовые маленькие военные люди рассмотрели её со всех сторон и решили, что она может иметь большое значение.
За обедом, при свете масляных ламп, разговор обратился к неистощимой теме - "шикару", т. е. охоте на крупную дичь всякого рода и при различных условиях. Молодой Чинн вытаращил глаза, когда убедился, что каждый из его собеседников убил по нескольку тигров способом вуддарсов - т. е. охотясь пешком. Все они говорили так, как будто дело шло не о тиграх, а просто о собаке.
- В девяти случаях из десяти, - сказал майор, - тигр почти так же мало опасен, как и дикобраз. Но в десятом вы являетесь домой ногами вперёд.
Тут заговорили все, и задолго до полуночи у Чинна голова пошла кругом от историй о тиграх - пожирателях людей и убийцах скота, которые делают своё дело так же методично, как клерки в конторе, о новых тиграх, недавно появившихся в таких-то участках, и о старых, знакомых зверях, больших хитрецах, известных под разными прозвищами среди офицеров, - например, о ленивом "Погги" с большими лапами, и о "Миссис Малопроп", появлявшейся, когда её никак не ожидали, и издававшей особые крики, свойственные самкам. Потом заговорили о предрассудках бхилей - обширный живописный сюжет для рассказов, и молодой Чинн сказал наконец, что они, вероятно, просто смеются над ним.
- Право, нет, - сказал офицер, сидевший слева от него. - Мы знаем о вас все. Вы - Чинн и вы имеете здесь права известного рода; но если вы не верите тому, что мы рассказываем, что будете вы делать, когда старый Букта начнёт свои истории? Он знает о тиграх-привидениях и тиграх, которые отправляются в их собственный ад, и о тиграх, ходящих на задних лапах, а также и о верховом тигре вашего дедушки. Странно, что он ещё не говорил с вами об этом.
- Вы знаете, что один из ваших предков похоронен близ Сатпурской дороги? - сказал майор, когда Чинн нерешительно улыбнулся.
- Конечно, знаю, - ответил Чинн, который знал наизусть хронику Чиннов. Хроника эта лежит в старой, потрёпанной счётной книге на китайском лакированном стуле, за роялем, в девонширском доме, и детям позволяют по воскресеньям просматривать её.
- Ну а я не знал. По словам бхилей, ваш уважаемый предок, мой мальчик, имеет своего собственного тигра - осёдланного тигра, на котором он объезжает страну, когда ему захочется. Я лично не считаю это приличным со стороны призрака бывшего сборщика податей, но южные бхили верят в это. Даже наши люди, которых можно назвать довольно хладнокровными, не любят выходить из дома, когда слышат, что Джан Чинн разъезжает на своём тигре. Считают, что этот тигр не полосатый, а пятнистый, как пантера. Это ужасный зверь и верный предвестник войны, мора или… или ещё чего-нибудь. Славная фамильная легенда для вас!
- Как вы предполагаете, каково её происхождение? - сказал Чинн.
- Спросите сатпурских бхилей. Старик Джан Чинн был великий ловец перед Господом. Может быть, это месть тигров, а может быть, он до сих пор охотится на них. Вам нужно как-нибудь съездить на его могилу и порасспросить там. Букта, вероятно, устроит это. Ещё до вашего приезда он расспрашивал меня, не узнали ли вы по какому-нибудь несчастному случаю эту историю с тигром. Если нет, то он возьмёт вас под своё крылышко. Для вас, конечно, это более необходимо, чем для кого бы то ни было. Вы славно проведёте время с Буктой.
Майор не ошибался. Во время ученья Букта с тревогой смотрел на молодого Чинна; замечательно, что, когда новый офицер в первый раз повысил голос, отдавая приказание, весь строй дрогнул. Даже полковник смутился: казалось, что вернулся из Девоншира Лайонель Чинн, возродившийся к жизни. Букта продолжал развивать свою особую теорию среди близких друзей, и солдаты принимали её на веру, так как каждое слово, каждый жест молодого Чинна подтверждали эту теорию.
Старик вскоре устроил так, что его любимца не могли больше упрекнуть в том, что он никогда не убивал тигра; но он не удовольствовался бы, если бы этот тигр был первым попавшимся. В своих селениях он олицетворял собой высшую, среднюю и низшую инстанции суда, и когда его соплеменники - голые и дрожащие - пришли сообщить ему о замеченном ими тигре, он приказал им разослать разведчиков ко всем ручьям и водопоям, чтобы убедиться, соответствует ли добыча достоинству такого человека.
Раза три-четыре разведчики возвращались и откровенно говорили, что выслеженный ими тигр чесоточный, малорослый. Иногда то была тигрица, истощённая кормлением, иногда беззубый старый самец - и Букта сдерживал нетерпение молодого Чинна.
Наконец, заметили благородного зверя - десятифутового убийцу скота, с громадной висящей складкой кожи вдоль живота, с блестящей, густой шерстью, с длинными усами, живого и молодого. Говорили, что он убил человека просто ради спортивного интереса.
- Покормите его, - сказал Букта, и поселяне послушно погнали коров, чтобы позабавить зверя и заставить залечь вблизи.
Государи и влиятельные лица приезжали из-за моря в Индию и тратили большие деньги только ради того, чтобы взглянуть на животных, наполовину не таких красивых, как тигр Букты.
- Нехорошо, - сказал он полковнику, прося у него отпуск на охоту, - чтобы сын моего полковника, который, может быть… чтобы сын моего полковника свершил свой первый охотничий подвиг на каком-нибудь зверьке джунглей! Я долго дожидался настоящего тигра. Он пришёл из страны маиров. Через неделю мы вернёмся с его шкурой.
Офицеры с завистью заскрежетали зубами. Букта, если бы захотел, мог пригласить всех их. Но он поехал один с Чинном. Два дня они ехали в охотничьем кабриолете, а потом шли день пешком, пока не дошли до каменистой, залитой солнцем долины с озером хорошей воды. День был знойный; юноша, естественно, разделся и пошёл купаться, оставив Букту сторожить его одежду. Белая кожа ясно выступает на тёмном фоне джунглей, и то, что увидел Букта на спине и правом плече Чинна, заставило его идти вперёд, шаг за шагом, с выпученными глазами.
- Я забыл, что неприлично раздеваться перед человеком его положения, - сказал Чини, ныряя в воду. - Как, однако, он на меня уставился! Что такое, Букта?
- Знак! - послышался ответ шёпотом.
- Это ничего! Вы знаете, что это бывает у нас в роду. - Чинну было неприятно. Он совершенно забыл о темно-красном родимом пятне на плече, не то он не стал бы купаться. Дома говорили, что оно появляется через поколение, и что удивительно - через восемь или девять лет после рождения. Не будь это пятно частью наследственности Чиннов, его нельзя было бы считать красивым. Молодой человек быстро оделся и пошёл с Буктой. Дорогой они встретили двух-трех бхилей, которые мгновенно пали ниц.
- Мой народ, - проворчал Букта, не удостаивая их своим вниманием, - а потому и ваш народ, сахиб. Когда я был молодым человеком, нас было меньше, но мы были не так слабы. Теперь нас много, но мы плохи. Как вы будете стрелять в него, сахиб? С дерева? Или из-за прикрытия, которое выстроят мои люди?.. Днём или ночью?
- Пешком и днём, - сказал молодой Чинн.
- Таков был ваш обычай, насколько я слышал, - проговорил про себя Букта. - Я соберу вести о нем. Тогда мы с вами пойдём на него. Я понесу одно ружьё. Вы возьмёте своё. Больше не нужно. Какой тигр устоит против тебя?
Тигра нашли у маленькой впадины, наполненной водой, в лощине, сытого и дремлющего под лучами майского солнца. Его разбудили, как куропатку, и он обернулся, чтобы сразиться за свою жизнь. Букта не двинулся с места и не поднял ружья, но не сводил глаз с Чинна, который встретил оглушающий рёв тигра единственным выстрелом - ему показалось, что с тех пор, как он прицелился, прошло несколько часов. Пуля, пройдя через горло, раздробила затылочную кость и прошла между лопаток.
Тигр согнулся, задыхаясь, и упал, и, прежде чем Чинн понял, что случилось, Букта сказал ему, чтобы он подождал, пока он, Букта, сосчитает расстояние между лапами и его щёлкающими челюстями.
- Пятнадцать, - сказал Букта. - Нет необходимости во втором выстреле, сахиб. Он начисто истечёт кровью, и нам не нужно портить шкуру. Я говорил, что этих ненужно, но они пришли - на всякий случай.
Внезапно все края лощины увенчались головами близких Букты. То была сила, которая могла бы сокрушить ребра тигру, если бы выстрел Чинна не удался; но ружья их были спрятаны, и сами они являлись только заинтересованными зрителями; человек пять-шесть дожидались приказания снять шкуру. Букта наблюдал, как жизнь исчезала из диких глаз, поднял одну руку и повернулся на каблуке.
- Не надо показывать, что мы обращаем большое внимание на это, - сказал он. - После этого мы можем убивать кого угодно. Протяните руку, сахиб.
Чинн исполнил приказание. Рука совершенно не дрожала, и Букта кивнул головой.
- Это тоже было обычным делом для вас. Мои люди быстро снимают шкуру. Они отнесут шкуру на место стоянки. Не переночует ли сахиб в моем бедном посёлке и не забудет ли, что я его офицер?
- Но эти люди, которые сопровождают нас? Они много потрудились и, может быть…
- О, если они плохо снимут шкуру, мы спустим шкуру с них самих. Это мои люди. В полку я одно, а здесь совсем другое.