Глядевшие на Рабиновича глаза говорили, что ему незачем скрывать. И Рабинович не скрыл своих сомнений, прибавив, что в данном случае он как раз нисколько не сомневался, так как никто, может быть, не знает об убийстве Володи так хорошо, как именно он, знавший мальчика и условия, в которых он жил... Больше того: он убежден и даже имеет прямые доказательства тому, что убийство это - дело рук отчима Володи, единственного человека, в интересах которого было убрать ненавистного ему мальчика...
– Вы знали мальчика? - спросил раввин с изменившимся лицом. - И отчима и мать? У вас имеются доказательства? Но какое отношение вы могли иметь ко всей этой компании?
– О, я их всех знаю хорошо! - уклончиво отвечал Рабинович, боясь проговориться, чтобы не впутать в это дело своих квартирохозяев и тем самым не выдать, что он живет там под чужим именем. Желая замять вопрос, Рабинович перевел разговор на другую тему: - Скажите, уважаемый раввин, откуда, собственно, берется эта нелепая легенда о христианской крови? И почему эту гнусность приписывают именно евреям, а не какой-дибо другой народности?
Раввин разглядывал своего гостя и думал: "Что за странный человек! Влюблен в еврейскую девушку, готов ради нее принять иудейство; говорит, что убежден в нелепости "легенды", и все же задает такие вопросы? И к тому еще лично знаком с семейкой убитого Володи Чигиринского..."
В голове раввина мелькнула мысль: "Уж не провокатор ли?" Но нет! Слишком честное лицо, слишком правдивые глаза.
– Видите, молодой человек, как не нужно спешить с серьезным решением? сказал раввин. - Вашим последним вопросом вы лишний раз доказали, что ваша готовность к серьезному шагу весьма проблематична. Что "семьи" своей возлюбленной вы не знаете! И от твердого убеждения в том, что легенда о крови нелепа, вы еще, в сущности, очень далеки! Да это и понятно! Вы нас попросту не знаете! Или знаете так же, как китайцев... Вы слыхали об евреях, вам наговорили, что вот, мол, они такие-то и такие-то, что у них имеются тайные секты; а у сект - тайные обычаи... Проштудировать вопрос от начала до конца, добраться до первоисточников - на это у нас охотников мало; а между тем только таким путем и можно убедиться, что все эти бредни до такой степени чужды еврейскому народу, что тут и опровергать смешно!.. Если бы вы захотели поинтересоваться этим вопросом, я мог бы вам предложить кое-какую литературу.
Раввин отобрал увесистую пачку книг по вопросу о "ритуальных убийствах" и кровавых наветах и передал ее Рабиновичу. В это время в дверях показалась женская фигура, очевидно жена раввина, и что-то сказала. Рабинович понял, что слишком задержал раввина своей беседой, и начал прощаться. К основному вопросу беседы он уже не возвращался. Понял, что это не так просто, как казалось. Понял, что Лапидусу, очевидно, было гораздо легче уйти от еврейства, чем ему войти: слишком горд этот народ, слишком самоуверен, несмотря на то что все его презирают... К тому же Рабиновичу стало ясно, что он действительно поторопился... Оставалось только уйти...
Но раввин несколько задержал своего гостя...
– Однако, - сказал он, - вернемся к прерванному разговору. Насколько я мог понять, вы близко знаете семью убитого Чигиринского и убеждены в том, что убийца - отчим? Мы все так думаем, даже убеждены в этом. Но что делать, когда столько людей жаждут еврейского погрома!.. Вы видите, какая бешеная агитация ведется: "ритуал, ритуал!" И как раз, на наше несчастье, это должно было случиться перед пасхой!.. О, если бы вы согласились выступить! Вы давно знаете этих людей?
Рабинович-Попов снова побоялся проговориться и вместо ответа на вопрос спросил:
– Еще одно: скажите, почему эта пресловутая легенда оживает каждый раз именно перед пасхой?
– Это очень просто, - сказал раввин, уже стоя вместе с гостем у выхода. Я вам поясню это примером. Рассказывают, что жил некогда стрелок, который ни разу в жизни не промахнулся. Так как такой феномен реально немыслим, окружающие стали внимательно приглядываться к нему и очень скоро выяснили секрет его неизменного успеxа. Оказалось, что он раньше стреляет, а круг на мишени чертит вокруг того места, куда он попал!.. Это, конечно, притча, а объяснение вы найдете в книгах, которые я предложил вашему вниманию. Я надеюсь, что вы ко мне наведаетесь сейчас же после праздника. То, что вы сообщили о Чигиринском, очень важно! Вы могли бы помочь торжеству правды при расследовании. Это было бы, конечно, актом высшей справедливости, и я думаю, что ваш долг, долг порядочного человека и честного xристианина...
– О, будьте уверены! Пусть только начнется расследование. Даю вам честное слово! Вот вам моя рука!
И раввин, пожимая с благодарностью протянутую руку, ответил:
– Я верю вам! Ваши глаза говорят мне, что я не ошибаюсь! Остается только пожалеть, что на свете так мало людей, желающих узнать нас поближе.
С особенно теплым чувством распрощался Рабинович с раввином. Он вышел на улицу в повышенном настроении и с пачкой книг под мышкой.
Глава 30
ЕЩЕ ОДНО ОТКРЫТИЕ САРРЫ
Уборка в доме развернулась во всю ширь. Сарра работала с увлечением и утроенной энергией. Горы скопившегося мусора были выметены; книги в шкафах пересмотрены и переложены; невероятное количество исписанной бумаги предано сожжению.
– Несчастье, да и только! Дом полон ученых и писак! Все пишут! Сёмка пишет, Бетти пишет, квартирант пишет... В "хомец"! Все в "хомец"!..
Очищая таким образом без пощады все шкафы, ящики и мышиные норы, Сарра добралась и до комнаты Рабиновича. Она решила и там навести порядок: а вдруг у него в столе имеется "хомец"?
Не без труда открыла Сарра ящик стола (ящик, как известно, обладал замечательной способностью не открываться, когда он задвинут, и не закрываться, когда он открыт) и обнаружила целый клад...
Во-первых, она увидела среди бумаг фотографию своей дочери.
– Откуда к нему попала карточка Бетти? Очевидно, сама Бетти подарила ему втайне от нас. Дело, стало быть, на мази!.. А еще ломается, противная девчонка, слушать не хочет о сватовстве!.. Ну да ладно! Придете скоро, голубчики, к мамаше благословения просить! Ох, хоть бы уж дожить до этого часа!
Так думала Сарра, приводя в порядок ящик письменного стола. Укладывая на место фотографию дочери, она наткнулась на небольшую записную книжку без переплета, с надписью крупными буквами: "Мой дневник".
– Его дневник? - пробормотала про себя Сарра и почувствовала, что сердце у нее усиленно бьется и как-то неестественно ширится. Она, конечно, не стала бы читать: какое ей дело до дневника постороннего человека!.. Но разве он посторонний человек? Разве то, что в ящике находится фотография Бетти, не дает ей права заглянуть в дневник? Да и что у него за секреты могут быть? Наверно, пишет про Бетти...
И Сарра стала пересматривать книжечку.
Ну, конечно! Страницы пестрят именем ее дочери:
"Сегодня гулял с Бетти..." "Завтра иду с Бетти в театр..." "Бетти говорит..." "Бетти рассмеялась..." "Бетти молчала..." И тому подобные чрезвычайно важные сообщения!..
Ужасную ерунду записывает этот Рабинович: "Вчера я был у хасидов и танцевал вместе с ними..." Ах, это про вечер у Фамилианта!.. Подумаешь, какое событие!.. Или вот: "Ура! Сегодня лично присутствовал при выпечке мацы и очень доволен!" Тоже счастье необыкновенное! Чудак!
Еще запись: "Завтра иду к раввину побеседовать о догматах и о ритуале..." Это еще что за чертовщина? И слова какие-то дикие!..
Сарра Шапиро, положительно разочарованная, положила дневник на место и хотела уже закрывать ящик, но вдруг заметила среди бумаг уголок розового листа бумаги, исписанного женским почерком...
"Уж не Бетти ли пишет ему? - мелькнуло в голове Сарры. Она извлекла письмо. - Нет, не Бетти! Незнакомый почерк. А, это, наверно, от тетки-миллионерши... И, разумеется, речь идет о предполагаемом браке Рабиновича с Бетти!.. Интересно, что думает об этом тетка?"
Разумеется, Сарра не стала бы читать чужие письма, даже теткины. Но поскольку она обнаружила в столе фотографию дочери и уже ознакомилась с дневником квартиранта, постольку, пожалуй, ничего страшного не будет, если она хотя бы одним глазком пробежит и это письмо... Но... вот странность! Имя тетки начинается, как известно, с буквы "Л" (Лия), а письмо подписано буквой "П". "Твоя вечно тебя любящая, целующая и обнимающая Вера П."...
– Кто же это "Вера П.", которая "целует и обнимает" Рабиновича? Что это за любовь такая, да еще "вечная"?
Сарра сама не знает, что с ней сталось после прочтения письма. Ей показалось, что кто-то чужой вошел в комнату и оклеветал Рабиновича!..
В письме были такие строки:
"Дорогой мой! Твои письма в последнее время становятся все реже и короче. Папа говорит, что ты скоро совсем перестанешь писать... Папа в последнее время стал капризнее обыкновенного. Он скучает, хотя не говорит об этом никому. Ты представляешь себе, дорогой мой Гриша, как мы все ждем пасхи! Я считаю дни и не перестаю молиться за тебя! Обрадуй нас всех к празднику доброй вестью, и больше всех меня - твою, тебя любящую, целующую и обнимающую Веру П.".
Сарра положила на место письмо, закрыла ящик и снова принялась за работу. Но работа уж не клеилась. Энергии - как не бывало. Мысли были прикованы к розовому письму.
"Что это за Вера П., которая "целует и обнимает"?! Кто она? Девица, влюбленная в Рабиновича? Но по какому праву она с ним на "ты" и вешается ему на шею?.. Невеста? Но неужели же он об этом за все время ни разу не упомянул бы? Мог ли бы он, имея невесту, затеять роман с Бетти? Что же это? Две невесты? Нет! Невозможно! Рабинович не такой человек! Не может этого быть!"
Что теперь делать? Спросить его самого? Но это значит - выдать себя. Сказать дочери? Но, во-первых, от Бетти за это может основательно влететь, а во-вторых, она, может быть, ничего и не подозревает. Зачем же ей портить настроение?.." Напрасно ломала себе голову бедная Сарра. Ей и в мысль не могло прийти, что "Вера П." - всего только родная сестра квартиранта - Вера Попова.
***
Звонок прервал размышления Сарры.
Пришел Сёмка раньше обычного.
– Почему ты так рано?
Оказалось, что сегодня их всех, и евреев и русских, распустили на пасхальные каникулы. Сёмка, собственно, должен был бы радоваться, Но он отнюдь не обнаруживал радостного настроения. Несколько минут мальчик крепился и потом вдруг разревелся.
– Господь с тобой, Сёмочка! Что случилось? Отметки скверные?..
– Н-нет... Прекрасные... Пятерки...
– Так в чем же дело?
Из отрывочных, между всхлипываниями, слов удалось выяснить, что Сёмку основательно поколотили...
– Кто?!
– Русские гимназисты старших классов, Когда все мы вышли на улицу, меня разложили и стали бить вот сюда, и сюда, и сюда...
– Господи! Горе мое! За что же?
– За Чигиринского...
– За какого Чигиринского?
– За Володьку, которого мы убили... Они говорят, что мы выкачали из него кровь для мацы...
И Сёмка расплакался, вытирая по-ребячьи глаза обеими руками, а Сарра стала изливать свою злобу, призывая все возможные и невозможные проклятия на головы своих врагов...
В этот момент стали сходиться к раннему предпраздничному обеду. Пришел Давид, за ним Бетти и последним квартирант.
Весь дом был взбудоражен. Все чувствовали, что надвигается черная туча, грозит какое-то несчастье... Необычная смерть несчастного Володьки нависла грозным предзнаменованием над всем еврейским населением города, и больше всего - над злополучной семьей Шапиро, имевшей несчастье жить по соседству с Кириллиxой...
Как всегда в таких случаях, члены семьи стали винить один другого в том, что именно другой вел и поддерживал знакомство с "семейкой" убитого Володьки.
Первым выступил Давид Шапиро, налетевший на жену: зачем она водится с такими соседями? Он, Давид, прожил бы в этом доме еще десять, двадцать лет, сто лет и не заводил бы знакомства с пьяным Кириллом и его женой, не стал бы уговаривать квартиранта заниматься с их сынком. Что за ровня ему пьяный Кирилл? И зачем было нужно Сёмке играть в лошадки именно с Володькой? Филиппике Давида, казалось, не будет ни конца, ни краю...
– Ну, ты уже кончил? - спросила Сарра. - Может быть, ты и другому дашь слово сказать?
– Пожалуйста! Хоть десять тысяч слов!
– Так я тебе скажу, что ты - сумасшедший, курьерский поезд!
– Здравствуйте! Слыхали такие новости?
– Если бы ты не торопился и не летел бы на всех парах, ты бы знал, что знакомством с Кириллихой мы обязаны твоей дочери. А кто придумал этот план, чтобы Рабинович занимался с Володькой, я не знаю. Кажется, он сам и предложил...
В комнату вошел Рабинович и, услыхав свое имя, устремил на Бетти вопрошающий взгляд. О чем тут речь?
– Ты ошибаешься, мама! - сказала Бетти по-русски. - Мысль о занятиях Рабиновича с Володькой принадлежит Сёмке. Сёмка хвастал перед Володькой своими пятерками. А Володька сказал, что, если бы у него был репетитор, он бы тоже получал в училище пятерки и, может быть, отчим тогда не избивал бы его с таким остервенением. Сёмка проникся жалостью к Володьке и стал упрашивать Рабиновича заниматься с Володькой хотя бы по получасу в день. Разве это не так, Сёмка?
– К чему тебе подтверждения? Тебе верят и без присяжных свидетелей! огрызалась Сарра, чувствуя озлобление на квартиранта за обнаруженное розовое письмо, а на Бетти - за то, что она защищает Рабиновича и тем самым взваливает всю вину на бедного Сёмку. Мало того, что его побили мальчишки, ему еще и папаша баню устроит...
Сарра угадала, Давиду нужно было сорвать на ком-нибудь злобу. Он пошел по линии наименьшего сопротивления и начал отчитывать несчастного Сёмку:
– И хорошо сделали, что побили! Пускай мальчишка знает, с кем водить знакомство, кого жалеть!.. Так ему и надо! Да будут благословенны руки, побившие его!..
Сёмке, очевидно, суждено было в этот день быть козлом отпущения. Атмосфера в доме сгущалась. Пахло грозой. Все это чувствовали и все были возбуждены, но больше всех кипел Рабинович. Когда за обедом ему рассказали печальную историю Сёмки, он вспыхнул и бросил еду. Никто никогда не видал его в таком состоянии сильнейшего раздражения. Всегда приветливый, спокойный, уравновешенный, Рабинович теперь был неузнаваем.
– Я им этого не спущу! - гремел он. - Сейчас иду к инспектору, к директору, к черту!.. Я им покажу!.. Всю гимназию вверх дном переворочу!..
– Ш-ша! Не торопитесь переворачивать гимназию! - сказал Давид Шапиро. Вашей беготней и разговорами вы ничего не добьетесь! Мы - евреи, они христиане. Дело пропащее!
Но Рабинович успокоиться не мог.
– Как это пропащее? Ничего не пропало! Нельзя же молчать!
– Ха-ха! - горько рассмеялся Давид. - Ну, а если вы будете кричать и кипятиться, чем вы поможете? Вы добьетесь только одного: малыша выбросят из гимназии, а мы останемся без правожительства!.. Вот до чего вы доиграетесь!
Рабинович смотрел на хозяина с безграничным изумлением.
Давид продолжал:
– Что вы смотрите на меня? Я знаю, о чем говорю!.. У вас это очень просто: есть правожительство, нет правожительства. Чуть что, вы снялись с места и будьте здоровы! А я, знаете ли, терпеть не могу, когда мною начинает усиленно интересоваться полиция. Довольно! Мне уж это надоело. Вот оно где у меня - это правожительство!..
Давид провел рукой вокруг шеи, а Рабинович перестал возражать. Он думал: "Когда у людей в голове одна только мысль - о правожительстве, что может выйти хорошего?.."
А Давид Шапиро говорил:
– Э, знаете, если бы каждую мелочь принимали близко к сердцу, нам ничего не оставалось бы, как лежать всю жизнь ничком и плакать... Нужно ли искать больших оскорблений, чем то, что последние дни преподносят газеты? Эти отвратительные инсинуации о крови!..
Рабинович сделал безуспешную попытку вставить слово.
– Ну, что вы мне скажете нового? - прервал его Давид. - Наперед знаю все ваши возражения: "честь", "благородное возмущение". Все это так. Конечно, обидно и больно, особенно когда нападают на невинного ребенка. Но нельзя забывать, что мы - евреи и в какое время мы живем! Но и это минует! Будет время - они жестоко раскаются! А Сёмка?.. Ну, что поделаешь? Авось до свадьбы заживет!..
Рабинович понял, что все разговоры бесцельны: этого человека не проймешь! Странный человек! Удивительный народ! Своеобразная психология.
– Ну, будет реветь, дурачок! - сказал Давид, обращаясь к Сёмке. - Мы еще с ними посчитаемся! Поди-ка лучше оденься: пойдем на Александровскую. Я куплю тебе к празднику новые сапожки. А оттуда сходим еще в погребок за вином...
Как рукой сняло Сёмкины слезы! Он забыл все перипетии сегодняшнего дня и побежал одеваться.
– Ну, торопись, торопись! - говорил отец.- Живо! Не забудь, что сегодня канун пасхи. Расхватают все сапоги и вина к празднику нам не оставят...
Глава 31
НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ
Давид Шапиро только что вернулся из бани красный, как вареный рак, с аккуратно подстриженными пейсами и бородкой и в данный момент облачался в крахмальную рубаху и с переменным успехом воевал с запонками, галстуком и прочими деталями праздничного туалета.
В соседней комнате Бетти делала себе новую модную прическу.
Только Сёмка был уже вполне готов к празднику. Новенький, застегнутый на все пуговицы мундир, скрипящие и пахнущие кожей новые сапоги и ароматы, доносившиеся из кухни, - все это напоминало о близком "сейдере". Готовясь к нему, Сёмка просматривал "Агаду".
Это было одно из тех старинных иллюстрированных изданий, которые в порядочном еврейском доме с незапамятных времен переходят из рода в род, прячась в закоулке в течение всего года и неизменно появляясь на виду к пасхе.
Сёмку привлекал не столько самый текст, снабженный многочисленными комментариями, сколько иллюстрации. О художественности последних можно было спорить, но тем более они заинтересовывали. Особенно выделялась неизвестно по какой причине попавшая сюда иллюстрация, изображавшая жертвоприношение Авраама. Благодушный и самоотверженный патриарх выглядел здесь, как разбойник с большой дороги, убивающий своего единственного сына не столько по велению Божьему, сколько из личных побуждений. Разбойничьего облика Авраама ничуть не умаляли чудовищно растрепанные пейсы, а кавказский кинжал, которым он собирался пронзить свою жертву, только подчеркивал нелепость рисунка. Разглядывая эту "картинку", Сёмка переживал самые разнообразные чувства от страха за несчастного Исаака до радостного сознания, что ангел Божий поспел вовремя, чтобы отвести кинжал отца от сердца сына...