– Твой путь, говорит, будет усыпан розами.
– Кто это говорит? – удивился он.
– Да гадалка! И настанет, говорит, в твоей жизни мир и покой.
Он посмотрел в окно, в черную пропасть ночи и мрака. Но когда же это будет, когда? – заговорила снова Hyp.– Жду, жду, и никакого толку. У меня есть приятельница, старше меня на много лет, так она говорит мне частенько, что мы станем грудой костей и даже собаки не захотят нас жрать…
Ему вдруг показалось, что это говорит не Hyp, а кто-то другой – один из тех, кто лежит под могильными плитами. Щемящая тоска сдавила сердце, и он не нашелся что возразить. А она все говорила.
– Когда же сбудется твое предсказание, гадалка? Где они, обещанные тобой мир и тишина? Я хочу спокойно спать, хочу просыпаться радостной, жить, как все люди… Неужели ему, который создал даже небеса, так уж трудно это сделать?
Ты тоже мечтал об этом. А на деле получилось, что ты всю жизнь лазал по водосточным трубам, прыгал с крыш да прятался в темноте. И еще по ошибке убивал невинных людей. Он хмуро сказал:
– Тебе надо поспать…
– Мне надо, чтобы исполнилось гадалкино предсказание. И я знаю, оно все равно исполнится!
– Ну хорошо, хорошо… Она рассердилась:
– Ты успокаиваешь меня, точно я маленькая!
– Да ничего подобного!
– А я все равно знаю – оно исполнится!
XII
Он примерил офицерский мундир. Hyp удивленно на него поглядела и не удержалась:
– Я тебя умоляю, будь умницей… Я просто не вынесу, если потеряю тебя снова…
– Не был бы я умницей, не сшил бы себе этот мундир. Он придирчиво осмотрел себя в зеркале и усмехнулся.
– Меньше чем на капитана не согласен….
В ту же ночь она обо всем узнала: увидела его портреты в журнале, у одного из своих клиентов. Ее отчаянию не было предела.
– Ты убил человека? Какой ужас! Ведь я же так тебя просила…
Он пробовал ее успокоить:
– Это произошло еще до того, как мы встретились. Она была безутешна.
– Ты меня не любишь, я это знаю… Но разве не могли бы мы просто быть вместе, пока б ты меня не полюбил?
– Так ведь и сейчас еще не поздно.
– Нет,– сказала она с упрямым отчаянием,– теперь это невозможно… Ты совершил убийство.
Он усмехнулся.
– Убежим – чего уж проще…
– Так чего же мы ждем?
– Пусть немного уляжется эта шумиха. Она топнула ногой.
– Говорят, на всех дорогах выставлены патрули… Можно подумать, до тебя никто никого не убивал…
Ох, эти газеты… Тайная война… Стараясь казаться спокойным, он сказал:
– Стоит мне захотеть, и я убегу…– Он дернул ее за волосы.– Ты еще не знаешь Саида Махрана! О нем все газеты трубят, а ты ему не веришь… Вот увидишь!.. Мы навсегда останемся вместе, и предсказание гадалки сбудется…
На следующую ночь, спасаясь от одиночества, он снова пошел в кофейню Тарзана узнать, нет ли новостей. На этот раз хозяин сам поспешил ему навстречу, увел подальше от дома в пустыню и смущенно сказал:
– Ты уж извини, да только и в кофейне у меня стало небезопасно…
Саид помрачнел.
– А я-то думал, все уже улеглось.
– Какое там! С каждым днем только хуже становится. Газеты подняли такую бучу. Тебе надо скрыться. Но только не вздумай сейчас бежать из Каира. Сайд разозлился:
– Можно подумать, газетам больше не о чем писать, как о Сайде Махране!
– Они столько трезвонили о твоих прежних похождениях, что власти заинтересовались тобой всерьез…– И уже в догонку сказал: – Если хочешь, можем встречаться, только где-нибудь подальше от кофейни.
И снова он вернулся в свою нору к Hyp, к своему одиночеству. И бесконечному ожиданию во мраке. Это Рауф, его рук дело. Все газеты уже забыли о тебе, и только "Захра" копается в твоем прошлом и подстрекает полицию. Сделали из тебя чуть Ли не героя. Думают, так скорее схватят. Да, Рауф Альван не успокоится, пока не увидит тебя на виселице. В его руках все – и закон, и полиция.
А ты? Весь смысл твоей жалкой жизни теперь в том, чтобы разделаться со своими врагами. Но Илеш Сидра сбежал неизвестно куда, а Рауф Альван укрылся в своем дворце за семью замками. Так какой смысл жить, если ты все еще не отомщен? Нет, ничто не помешает тебе покарать собак. Ничто!
И он сказал вслух:
– Нет, ты все-таки скажи мне, Рауф Альван, отчего время ухитряется так подло менять людей?
Студент-бунтарь. Нет, бунт в образе студента. Я сижу во дворе у ног отца, и до меня долетает твой уверенный голос и рождает незнакомое волнение в душе. Ты говоришь об эмирах и пашах, и, точно по волшебству, господа становятся ворами. А вот ты идешь в компании друзей по улице – все в широких галабеях, грызете тростник. И голос твой разносится по полю, и пальма склоняется тебе навстречу. И это замечательно, и даже у шейха Али Гунеди я не встречал ничего подобного. Вот каким ты был, Рауф. И только благодаря тебе отец отдал меня в школу. А когда я выдержал экзамены, не ты ли хохотал от радости и говорил отцу: "Ну что, видишь? А ты еще не хотел его учить! Да ты только посмотри, какие у него глаза! Такой далеко пойдет… " И это ты научил меня любить книги и говорил со мной как с равным. И я был среди тех, кто слушал тебя под пальмой, той самой, что стала свидетельницей моей любви. "Народ… Грабеж… Священный огонь… Богатство… Голод…. Попранная справедливость…" Когда тебя арестовали, ты поднялся в глазах моих до небес. А когда я впервые украл и ты за меня заступился, ты стал для меня божеством. В тот день ты вернул мне уважение к самому себе. Я помню, как ты сказал с грустью: "Одиночные кражи не имеют смысла, здесь нужен размах и организация". И с тех пор я не расставался с книгой и воровал. А ты выбирал для меня тех, кого стоило грабить. И грабежи принесли мне славу, и я почувствовал себя человеком. Я щедрой рукой раздавал деньги многим и, к сожалению. Илету Сидре тоже. Так неужели человек, живущий теперь в роскошной вилле, и Рауф Альван – одно лицо? Коварная змея, укрывшаяся за газетной шумихой. Значит, ты тоже хочешь моей смерти. Убить меня, как ты уже убил свою совесть. И как убил свое прошлое. Но, прежде чем умереть, я убью тебя сам. Ты – главный предатель. Как глупо погибнуть из-за того, что убил человека, которого даже в глаза не видел! Нет, чтобы жизнь имела смысл и смерть не была напрасной, я должен убить тебя. И пусть это будет последней вспышкой гнева против несправедливости жизни. Те, что лежат там, на кладбище, за окном, мне сочувствуют. А уж почему – предоставим шейху Али Гунеди ломать над этим голову…
…На рассвете дверь хлопнула – вернулась Hyp. Принесла жареного мяса, вина и кипу газет. Она казалась веселой и как будто совсем забыла свои вчерашние огорчения. С ее приходом мрак рассеялся, и захотелось жить и радоваться жизни: есть, пить, узнавать, что в мире нового. Он расцеловал ее, в первый раз без притворства. Если бы она вот так всегда была с ним рядом. Единственный человек, подаривший ему любовь перед смертью. Он откупорил бутылку, налил вина, выпил залпом и почувствовал, как внутри все обожгло.
Она внимательно поглядела в его усталое лицо.
– Почему ты не спал?
Но он, погрузившись в газеты, уже не слышал ее.
– Сидеть и ждать в темноте – такое мучение! – сочувственно сказала она.
Он отшвырнул газеты.
– Что слышно?
– Да то же, что и раньше. Сбросила с себя платье и осталась в одной рубашке. До него долетел запах дешевой пудры и пота.
– Люди говорят о тебе как о герое… Если бы они только знали, как мы мучаемся…
– Это потому, – сказал он просто, – что у нас народ не боится воров и не питает к ним ненависти. Некоторое время они молча жевали мясо.
– Но они,– вдруг заговорил он снова,– инстинктивно ненавидят "собак".
Она улыбнулась и посмотрела на свои ногти.
– А я вот люблю собак…
– Да я не про этих.
– Очень люблю…– упрямо продолжала она, – у меня всегда был полон дом собак. А когда последняя из них сдохла, я так плакала, что решила больше никогда не заводить их.
Он усмехнулся.
– Если мы уже и сейчас друг от друга устали, мы не сможем любить друг друга.
– А ты и так меня не любишь и не понимаешь…
– Не надо, Hyp,– умоляюще сказал он.– Жизнь так ко мне несправедлива. Не хватает еще, чтобы и ты…
Она выпила несколько рюмок, одну за другой, опьянела и вдруг призналась ему, что настоящее имя ее Шалабия, рассказала пару забавных историй из своего прошлого, когда она жила еще в Блина. Вспомнила детство, тихую жизнь, юность, побег из дома… Потом кокетливо сказала:
– А знаешь, мой отец был старостой…
– Не старостой, а слугой у старосты, – поправил он. Она было нахмурилась, но он поспешно добавил:
– Ты ведь сама мне раньше так говорила.
– Разве? – Она засмеялась. На зубах у нее зеленел прилипший листик петрушки.
– Вот так Рауф Альван стал предателем! – строго сказал он.
Она не поняла.
– Какой Рауф Альван?
– Никогда не лги, сказал он злобно. – Когда человек обречен на одиночество и ожидание в темноте, он не в силах выносить еще и ложь…
XIII
В полночь он шел по пустыне. На западе, у самого горизонта, в небе висел бледный серп луны. Метрах в ста от пригорка, на котором стояла кофейня, он остановился и три раза свистнул. Он больше не может ждать. Надо нанести удар, или он сойдет с ума. Сейчас Тарзан сообщит ему все новости. А вот и он сам – темная фигура возникла из мрака. Они обнялись.
– Что нового? Толстяк Тарзан с трудом перевел дыхание.
– Наконец-то пожаловал один из них…
– Кто? – нетерпеливо спросил Саид.
– Баяза. Он сейчас в кофейне, заключает сделку…
– Не теряет времени даром… А как он пойдет обратно?
– По горной дороге. Саид крепко пожал ему руку.
– Спасибо, Тарзан. Он повернулся и быстро пошел к востоку, туда, где в слабом лунном свете чернела над рекой роща. Обогнул ее с южной стороны, где роща клином вдавалась в пустыню. Здесь начиналась горная дорога. Он притаился под деревом и стал ждать. Подул сухой приятный ветер, и роща тихо зашелестела. Пустыня тонула в безбрежном мраке. Он сжимал револьвер в кармане и думал о том, что случай неожиданно посылает ему еще одного врага, думал о нелегком деле, которое ждет его впереди, и о смерти, которой все кончится. И он сказал вслух, обращаясь к деревьям, которые, как пьяные, качались под ветром:
– В одну ночь обоих – сначала Илеша Сидру, потом Рауфа… А там будь что будет…
Ожидание оказалось нестерпимым. К счастью, ждать пришлось недолго. Во мраке мелькнула тень – кто-то быстро спускался с пригорка к роще. Когда их разделяло уже не более метра, Саид стремительно выскочил из своей засады.
– Ни с места! – Он выхватил револьвер.
Человек замер как вкопанный. С перепугу он не мог вымолвить ни слова.
– Баяза,– сказал Саид,– мне известно, откуда ты идешь, и я знаю, что у тебя с собой деньги…
Послышался вздох – будто змея зашипела. Баяза поднял руку, неуверенно запротестовал:
– Какие там деньги… Так, гроши…
Он со всего размаху ударил Баязу в лицо. Разрубая слова, прохрипел:
– Ты что, не узнал меня, Баяза, собака?
– Кто это?! – закричал Баяза.– Голос вроде бы знакомый. Не может быть… Саид Махран?
– Ни с места. Сделаешь шаг – пристрелю!
– Меня? Да за что же? Мы ведь с тобой не враги! Саид сунул ему руку за пазуху, нащупал кошель, яростно дернул.
– Это раз.
– Но это мои деньги,– заверещал Баяза.– Мы же с тобой не враги…
– Заткнись! Это еще не все…
– Но ведь мы были друзьями… Саид угрожающе потряс револьвером.
– Если тебе дорога жизнь, говори: где Илеш Сидра?
– Не знаю,– твердо сказал Баяза.– И никто этого не знает…
Новый удар, сильнее прежнего.
– Не скажешь, тут же прихлопну. А вздумаешь врать – не видать тебе твоих денег.
– Да клянусь же, не знаю,– взмолился Баяза.
– Врешь!
– Чем хочешь могу поклясться!..
– Так что же он, растаял, что ли?
– Поверь мне,– убеждал Баяза,– ни я не знаю, никто другой не знает. Вот как пришел ты тогда, он сразу после этого и съехал с квартиры. Боялся, видно. Перебрался в другой квартал…
– Адрес?
– Да дай ты мне договорить… Как убил ты Шаабана Хусейна, он и оттуда переехал со всей семьей и никому не сказал куда. Совсем спятил от страха. Да и жена, говорят, напугалась… Так что, где они теперь, никто не знает.
– Ох, Баяза!..
– Ну клянусь тебе чем хочешь!
Он ударил его в третий раз, Баяза охнул и запричитал:
– За что бьешь, Саид? Да чтоб ему пусто было, где бы он ни жил… Что я, брат ему или отец, чтобы из-за него умирать?
Пришлось поверить. Один, значит, ускользнул. Если бы только за мной сейчас не охотились из-за этого нелепого убийства, можно было бы и подождать, пока представится удобный случай. Эх, и как я только мог так ошибиться. Теперь все надежды рухнули.
– Обидел ты меня, Саид,– заворчал Баяза.– Ни за что обидел…
Саид молчал.
– Отдай деньги-то…– Баяза потрогал горящую щеку.– Я же тебе дурного ничего не сделал… За что меня обираешь? Нехорошо, Саид, с друзьями так не поступают.
– Ты был с ним заодно,– презрительно процедил Саид.
– Я был его другом и был с ним в доле. Ну так что? Это еще не значит, что я тебе враг. Он тебя предал, а я-то при чем?
Спорить больше было не о чем.
– Мне нужны деньги, – признался Саид.
– Бери сколько хочешь,– поспешно предложил Баяза. Он удовольствовался десятью фунтами, и Баяза ушел, с трудом веря, что уцелел…
И снова он один. Кругом пустыня, месяц в небе стал ярче, и громче перешептываются о чем-то деревья. Да, Илеш Сидра ускользнул, это ясно. Благословенная армия предателей сделала ценное приобретение. А что касается тебя, Рауф, то есть еще надежда, что жизнь моя будет прожита не напрасно.
XIV
Он вернулся домой и около часа ночи вышел снова, одетый в офицерский мундир. Он шел в сторону Аббасии, обходя фонари стороной и напрягая всю свою волю, чтобы казаться естественным и не привлекать внимания. Сел в такси, добрался до моста аль-Гала. При виде полицейского всякий раз невольно вздрагивал. У лодочной пристани, неподалеку от моста, взял напрокат на два часа маленький ялик и погреб к югу, в сторону виллы Рауфа Альвана. Было свежо, в чистом небе перламутром поблескивали звезды, над берегом поверх деревьев висел ломоть луны. Саид ощущал небывалый прилив сил. Еще немного, и все свершится. Правда, Идет Сидра удрал, но это еще не поражение. У тебя еще есть Рауф Альван, это воплощение Измены, пригревшей Илеша, Набавию и всех прочих предателей. Ну, Рауф, пришло время рассчитываться! Если бы судьей между нами была не полиция, я бы совершил свой суд над тобой в открытую. Пусть видят люди. Ведь они все на моей стороне,– все, кроме истинных воров, конечно, и это меня утешает. Я твоя совесть, которую ты предал. Но мне, как ты говорил, не хватает организованности. Ничего, сегодня я понял многое из того, что прежде мне было непонятно в твоих речах. Да, хотя миллионы людей и разделяют мои мысли, все-таки я один и мне не от кого ждать помощи. Вот в чем несчастье. Одна пуля, конечно, мало что исправит. Но все равно этот кровавый протест будет как нельзя кстати, чтобы мертвецам было спокойнее и чтобы живые не теряли надежды.
Он пристал к берегу недалеко от виллы. Вылез и вытянул из воды ялик, чтобы не унесло течением. Поднялся по склону на набережную. Офицерская форма придавала ему уверенности. Вокруг ни души. Легавых вроде бы тоже не видно. У него отлегло от сердца. Но злоба не утихала. Вилла погружена во мрак, и только у входа горит фонарь. Значит, хозяин еще не вернулся. Тем лучше, не придется забираться в дом. Неторопливо он обошел виллу слева, потом по улице Гизы обогнул ее с; правой стороны и снова вышел на набережную. Надо не упустить ни одной мелочи. Он притаился под деревом, укрытый густой тенью от света уличных фонарей, и стал ждать. Он пристально следил за домом и только изредка, давая отдохнуть глазам, смотрел на темную поверхность реки. Он думал о том, какой предатель Рауф, и о том, что вся жизнь стала жертвой обмана и пошла кувырком, и теперь он конченый человек и его ожидает смерть, и за это он должен убить Рауфа – и непременно его убьет. Мимо проезжали машины, и он всякий раз вздрагивал. Наконец одна остановилась у виллы, сторож распахнул ворота. Саид сорвался с места и, прижимаясь к забору, обежал дом слева. Напротив входа в дом, там, где, по его расчету, Рауф должен был выйти из машины, он остановился. Машина проехала через сад и остановилась у входа. Ярко вспыхнул свет. Саид выхватил револьвер и прицелился. Дверца машины открылась, и вышел Рауф Альван.
– Рауф! – окликнул он.
Рауф удивленно обернулся.
– Я, Саид Махран… На, получай!