Поглощенный своими мыслями, Джулио задавал себе вопрос, оценит ли Елена, расстроенная убийством брата, его деликатность. Он жалел о том, что произошло. Затем, по просьбе Джулио, старик рассказал ему подробно обо всем происшедшем в Альбано в день битвы. Фабио был убит в половине седьмого утра в шести лье от Альбано, и - неслыханная вещь! - уже в девять часов разнесся слух о его смерти. В полдень видели, как старик Кампиреали в слезах направился в монастырь капуцинов, поддерживаемый своими слугами. Немного спустя трое преподобных отцов верхом на лучших лошадях де Кампиреали в сопровождении большого количества слуг направились по дороге в деревню Чампи, близ которой произошла битва. Старик Кампиреали хотел во что бы то ни стало ехать с ними, но его удалось отговорить: ведь Фабрицио Колонна был в ярости (не знали точно, почему) и мог бы обойтись с ним весьма сурово, если бы де Кампиреали попался ему в руки.
С наступлением ночи Фаджольский лес осветился огнями: все монахи и все нищие Альбано вышли с зажженными свечами в руках встречать тело молодого Фабио.
- Я не скрою от тебя, - продолжал старик, понизив голос, точно боясь, что его услышат, - говорят...
- Что говорят? - воскликнул Джулио.
- ...говорят, что когда несли труп Фабио мимо твоего дома, из страшной раны на его шее хлынула кровь
- Какой ужас! - воскликнул Джулио, вскочив с места.
- Спокойнее, мой друг, - сказал старик. - Ты должен все знать. Теперь ты понимаешь, что твое появление здесь сегодня несколько преждевременно. Если капитан удостоит меня чести спросить моего совета, то я скажу, что ему не следует показываться в Альбано раньше чем через месяц. Излишне также предупреждать его о том, что было бы неосторожностью с его стороны показываться сейчас в Риме. Неизвестно, как отнесется папа к князю Колонне; возможно, что его святейшество поверит заявлению Фабрицио о том, что он узнал о битве при Чампи только с чужих слов. Но губернатор Рима, приверженец Орсини, взбешен и с наслаждением повесит кого-нибудь из храбрых солдат Фабрицио, на что Колонна не сможет даже пожаловаться, так как он клянется, что не присутствовал при сражении. Больше того, хотя ты меня и не спрашиваешь, я беру на себя смелость дать тебе дельный совет: тебя любят в Альбано, иначе ты не был бы здесь в безопасности. Подумай, - ты уже несколько часов прогуливаешься один по городу, и какой-нибудь из приверженцев Орсини может вообразить, что ты бросаешь им вызов, или же соблазнится большой наградой: старик Кампиреали тысячу раз повторял, что отдаст свой лучшим участок земли тому, кто тебя убьет. Тебе следовало бы взять с собой в Альбано несколько вооруженных людей из отряда, который находится у тебя в доме.
- У меня в доме нет вооруженных людей.
- Но это безумие, капитан! При этой харчевне есть сад, мы пройдем садом и дальше - виноградниками. Я пойду с тобой; хотя я стар и не имею при себе оружия, но при встрече с этими господами я заговорю с ними и дам тебе возможность выиграть время.
Джулио был глубоко опечален. Сказать ли вам, какое желание овладело им? Как только он узнал, что палаццо Кампиреали заперто и все обитатели его уехали в Рим, ему захотелось повидать сад, в котором он так часто встречался с Еленой. Он надеялся даже увидеть ее комнату, где она однажды приняла его, когда матери не было дома. Ему нужно было воскресить в памяти места, где она была так нежна с ним, чтобы внутренне оправдать себя перед ней.
Бранчифорте и великодушный старик никого не встретили на узеньких тропинках, ведущих через виноградники к озеру.
Джулио попросил еще раз рассказать ему со всеми подробностями о похоронах Фабио. Тело храброго юноши, сопровождаемое толпой священников, было отвезено в Рим и погребено в фамильном склепе, в монастыре св. Онуфрия, на вершине Яникула. Многими было отмечено то странное обстоятельство, что накануне церемонии Елена была отвезена отцом в монастырь Визитационе в Кастро; это только подтвердило слух о том, что она состоит в тайном браке с кондотьером, имевшим несчастье убить ее брата.
Подходя к дому, Джулио увидел своего капрала с четырьмя солдатами. Они заметили ему, что их прежний командир никогда не удалялся из леса, не имея при себе нескольких солдат. Князь не раз говорил, что если кто-нибудь из его солдат захочет рисковать своей жизнью, пусть он раньше подаст в отставку, чтобы князю не пришлось потом мстить за убитого.
Джулио Бранчифорте признал справедливость этих соображений, которые до тех пор были ему совершенно чужды. Он раньше полагал, что война заключается только в том, чтобы храбро сражаться. Он немедленно последовал указаниям князя, задержавшись лишь для того, чтобы расцеловать умного старика, не побоявшегося проводить его до самого дома.
Но несколько дней спустя Джулио в припадке тоски снова вернулся, чтобы взглянуть на палаццо Кампиреали. С наступлением ночи он и трое его солдат, переодевшись неаполитанскими торговцами, проникли в Альбано. В дом к своему приятелю Скотти он пришел один; здесь он узнал, что Елена все еще находится в монастыре в Кастро. Ее отец, думая, что она тайно обвенчана с тем, кого он называл убийцей своего сына, поклялся, что никогда больше не увидится с нею. Даже отвозя ее в монастырь, он не смотрел на нее; зато нежность ее матери удвоилась, и она часто приезжала из Рима, чтобы день или два провести со своей дочерью.
VI
"Если я не оправдаюсь перед Еленой, - говорил себе Джулио, возвращаясь ночью в лес, к месту расположения своего отряда, - она в конце концов поверит, что я убийца. Бог знает, каких только ужасов ей не наговорили об этой роковой битве при Чампи!"
Явившись за распоряжениями к князю в его крепость Петреллу, Джулио попросил у него разрешения поехать в Кастро. Фабрицио Колонна нахмурился.
- Дело об этой маленькой стычке еще не улажено с его святейшеством. Имей в виду, что я сказал всю правду, а именно, что я совершенно не причастен к этому делу, о котором узнал только на следующий день здесь, в замке Петрелле. Я склонен думать, что его святейшество в конце концов поверит моему правдивому рассказу. Но Орсини могущественны - это во-первых, а во-вторых, все говорят, что ты отличился в этой стычке. Орсини утверждает даже, что несколько человек пленных были повешены на суках деревьев. Ты знаешь, насколько это утверждение лживо. Но, во всяком случае, мы можем ожидать с их стороны ответных действий.
Глубокое изумление, сквозившее в наивном взгляде молодого капитана, забавляло князя; при виде такого простодушия он счел нужным выразиться несколько яснее:
- Ты, как я вижу, отличаешься той безграничной отвагой, которая прославила твоего отца по всей Италии. Надеюсь, ты и по отношению к моему дому выкажешь преданность, которую я так высоко ценил в капитане Бранчифорте; я хотел бы вознаградить ее в твоем лице. Вот правило поведения, принятое у нас: не говорить ни слова правды о том, что касается меня и моих солдат. Если даже тебе покажется, что ложь в данный момент не принесет никакой пользы, лги на всякий случай и остерегайся, как смертного греха, малейшего намека на истину. Ты понимаешь, что в совокупности с другими сведениями она может раскрыть мои планы. Я знаю, впрочем, что у тебя есть какая-то интрижка в монастыре Визитационе в Кастро. Можешь пошататься две недели в этом городишке, где у Орсини есть не только друзья, но и прямые агенты. Пройди к моему дворецкому, он выдаст тебе двести цехинов. Дружба к твоему отцу, - прибавил князь, улыбаясь, - склоняет меня дать тебе несколько советов, как успешно провести это любовное и вместе с тем военное предприятие. Ты и трое твоих солдат переоденетесь торговцами; вы должны всюду выражать неудовольствие одним из ваших спутников, который будет играть роль пьяницы и приобретет себе много друзей, угощая вином всех бездельников Кастро... Если же ты будешь захвачен приверженцами Орсини, - тут князь переменил тон, - не открывай ни своего настоящего имени, ни того, что ты служишь у меня; излишне говорить, что ты должен всегда идти обходным путем и входить в город со стороны, противоположной той, откуда пришел.
Джулио был растроган этими отеческими советами, исходившими от человека, обычно крайне сурового. Сначала князь усмехнулся при виде слез, навернувшихся на глаза молодого человека, но затем его голос тоже дрогнул. Он снял один из многочисленных своих перстней; принимая его, Джулио почтительно поцеловал руку, прославленную многими доблестными делами.
- Никогда родной отец не был так добр ко мне! - восторженно воскликнул молодой человек.
Два дня спустя, незадолго до восхода солнца, он пробрался в городок Кастро; пятеро солдат, переодетых, как и он, следовали за ним; двое шли отдельно и делали вид, будто не знают ни его, ни трех остальных. Еще до того, как войти в город, Джулио увидел монастырь Визитационе - обширное здание, обнесенное черными стенами и весьма похожее на крепость. Он поспешил в церковь; она была великолепна. Монахини, большею частью принадлежавшие к богатым дворянским семьям, соперничали друг с другом в украшении этой церкви, единственной части монастыря, доступной взору посторонних. В монастыре был обычай, согласно которому та из монахинь, которую папа назначал аббатисой из числа трех кандидаток, представленных на его утверждение кардиналом, покровителем ордена Визитационе, приносила монастырю богатый дар и этим увековечивала свое имя. Аббатиса, дар которой уступал по богатству приношению ее предшественницы, становилась - так же как и ее семья - предметом некоторого презрения.
Джулио с трепетом вошел в это здание, блещущее мрамором и позолотой. По правде говоря, он обратил мало внимания на все это великолепие; ему казалось, что на него устремлен взгляд Елены. Главный алтарь, сказали ему, стоит больше восьмисот тысяч франков, но взоры его, минуя пышное убранство алтаря, обращались к золоченой решетке высотою в сорок футов, разделенной на три части двумя мраморными пилястрами. Эта решетка, своей массивностью производившая гнетущее впечатление, стояла за алтарем и отделяла хоры для монахинь от остальной части церкви, открытой для всех верующих.
Джулио подумал, что во время служб за этой решеткой находятся, должно быть, монахини и воспитанницы монастыря. В эту внутреннюю церковь каждая монахиня или воспитанница могла приходить молиться в любой час дня; на этом-то всем известном обстоятельстве и строил свои надежды несчастный Джулио.
Правда, с внутренней стороны решетка закрывалась огромной черной занавесью; "но эта занавесь, - рассуждал Джулио, - не должна мешать воспитанницам видеть людей, находящихся в церкви, так же как я, находясь на весьма далеком расстоянии от занавеси, все же хорошо вижу сквозь нее окна, освещающие хоры, и могу различить мельчайшие детали их архитектуры". Каждый прут этой великолепной золоченой решетки заканчивался внушительным острием, направленным к посетителям церкви.
Джулио выбрал открытое место против левой стороны решетки, в самой освещенной части церкви. Тут он проводил целые дни, слушая мессы; так как его окружали одни лишь крестьяне, то он надеялся, что его заметят. Впервые в жизни этот скромный по натуре человек старался произвести впечатление; он был одет изысканно; входя в церковь и выходя из нее, он щедро раздавал милостыню. Его люди и сам он всячески старались задобрить рабочих и мелких поставщиков, имевших какое-либо отношение к монастырю. Но лишь на третий день у него появилась надежда передать письмо Елене. По приказанию Джулио его люди устроили настоящую слежку за двумя монахинями-хозяйками, которым поручали закупку продуктов для монастыря; одна из них была близка с мелким торговцем. Солдат из отряда Джулио, бывший монах, подружился с этим торговцем и обещал ему цехин за каждое письмо, которое будет доставлено воспитаннице монастыря Елене де Кампиреали.
- Как! - воскликнул торговец при первой же попытке вовлечь его в это дело. - Письмо жене разбойника!
Это прозвище уже утвердилось за ней в городке, хотя Елена пробыла в Кастро всего две недели; все, что дает пищу воображению, быстро переходит из уст в уста у этого народа, жадно впитывающего все, что его интересует, со всеми подробностями.
Торговец добавил:
- Эта-то хоть замужем. А сколько есть других особ в монастыре, которые, не имея такого оправдания, позволяют себе не только переписку, но и многое другое.
В первом письме Джулио с бесконечными подробностями рассказывал все, что произошло в тот роковой день, который был отмечен смертью Фабио; заканчивал он свое письмо вопросом: "Ненавидите ли вы меня?"
Елена ответила двумя строчками: не питая ни к кому ненависти, она употребит остаток своей жизни на то, чтобы постараться забыть виновника гибели ее брата.
Джулио поспешил ответить; начав с горьких жалоб на судьбу в манере, заимствованной у Платона и бывшей тогда в моде, он продолжал:
"Ты, видно, хочешь предать забвению слово божье, переданное нам священным писанием? Господь повелел: жена да покинет семью и родителей своих и да последует за мужем. Осмелишься ли ты утверждать, что ты мне не жена? Вспомни ночь накануне дня св. Петра. Когда заря занялась над вершиной Монте-Кави, ты упала передо мной на колени; я превозмог себя! Ты стала бы моей, если бы я этого захотел, ты не могла противиться любви, которую тогда чувствовала ко мне. Вдруг мне пришло в голову, что на все мои заверения о том, что я посвятил бы тебе всю свою жизнь и все, что у меня есть дорогого на свете, ты могла бы ответить, хотя ни разу этого не сделала, что все эти жертвы, не претворясь в действие, существуют лишь как плод моего воображения. Меня озарила мысль, жестокая по отношению к самому себе, но правильная по существу. Я подумал, что недаром судьба предоставляет мне случай пожертвовать для тебя наибольшим блаженством, о котором я только мог мечтать. Помнишь, ты лежала в моих объятиях, не имея сил защищаться, и твои губы не могли противиться моим. В это мгновение из монастыря Монте-Кави каким-то чудом донеслись до нашего слуха звуки утреннего благовеста. Ты сказала мне: "Принеси эту жертву святой Мадонне, покровительнице невинности". У меня самого возникла мысль об этой высшей жертве, единственной, которую я мог принести тебе. Мне показалось удивительным, что та же мысль возникла и у тебя. Признаюсь, меня растрогал отдаленный звук, и я уступил твоей просьбе. Жертва не была целиком принесена тебе одной. Мне казалось, что этим самым я поручаю наш будущий союз покровительству Мадонны. Тогда я думал, что нам будет ставить препятствия твоя знатная и богатая семья, но не ты, неверная. Если бы не вмешательство сверхъестественных сил, - каким образом мог бы долететь звук этого отдаленного благовеста до нашего слуха через верхушки деревьев огромного леса, шумящего от предрассветного ветра? Тогда, помнишь, ты упала передо мной на колени, я же встал, снял с груди крест, которого никогда не снимаю, и ты поклялась на этом кресте, который и сейчас со мной, поклялась своим вечным спасением, что, где бы ты ни находилась, что бы с тобой ни случилось, по первому моему зову ты станешь моею, как это было в момент, когда нам послышались звуки молитвы с Монте-Кави. А затем мы благочестиво дважды прочитали "Дева Мария" и "Отче наш". Так вот, во имя любви, которую ты тогда питала ко мне, или же - если верны мои опасения и ты утратила ее - во имя твоего вечного спасения я требую, чтобы ты приняла меня сегодня ночью в твоей комнате или в монастырском саду".
Итальянский автор приводит текст многих пространных писем Джулио Бранчифорте, посланных вслед за этим, но он дает только выдержки из ответов Елены де Кампиреали. С тех пор прошло двести семьдесят восемь лет, и мы так далеки от религиозных и любовных чувств того времени, что я не привожу здесь этих писем из опасения, что они покажутся слишком скучными.
Из этих писем можно заключить, что Елена в конце концов исполнила требование, содержавшееся в письме, которое мы привели здесь в сокращенном виде. Джулио нашел способ проникнуть в монастырь; как видно по одному намеку, содержащемуся в этих письмах, он переоделся в женское платье. Елена приняла его, но только у решетки окна нижнего этажа, выходящего в сад. К своему чрезвычайному огорчению, Джулио убедился, что эта девушка, раньше столь нежная и даже страстная, вела себя с ним почти как чужая; в ее обращении с ним сквозила теперь вежливость. Она допустила его в сад только потому, что чувствовала себя связанной клятвою. Свидание было кратким; через несколько минут гордость Джулио, уязвленная событиями последних двух недель, взяла верх над его глубокой скорбью. "Я вижу перед собой, - подумал он, - лишь тень той Елены, которая в Альбано поклялась быть моей навеки".
Главной заботой Джулио было скрыть слезы, которые обильно текли по его лицу в ответ на вежливые фразы Елены. Когда она кончила говорить, объяснив происшедшую в ней столь естественную, по ее словам, перемену смертью брата, Джулио заговорил медленно, отчеканивая слова:
- Вы не сдержали вашей клятвы, вы не принимаете меня в саду и не стоите передо мною на коленях, как было тогда, когда мы услышали доносившийся с Монте-Кави вечерний благовест. Забудьте вашу клятву, если можете; что касается меня, я ничего не забываю. Да хранит вас господь!
С этими словами Джулио отошел от закрытого решеткой окна, у которого мог оставаться еще около часа. Кто сказал бы минутой раньше, что он добровольно сократит столь страстно ожидаемое свидание! От этой жертвы сердце его разрывалось на части, но он подумал, что заслужил бы презрение самой Елены, если бы ответил на ее холодную вежливость иначе, чем оставив ее наедине с ее совестью.
Солнце еще не взошло, когда Джулио вышел из монастыря. Он тотчас же вскочил на коня и приказал своим солдатам ждать его неделю в Кастро, а затем вернуться в лес. Он был в отчаянии. Сначала он поехал по направлению к Риму. "Увы! Я удаляюсь от нее, - повторял он ежеминутно, - Увы! Мы стали чужими друг другу. Фабио, о как ты отомщен!"
Вид людей, попадавшихся ему на пути, только усиливал его гнев; он свернул с дороги и пустил лошадь прямо через поля, направляясь к пустынному и дикому в этих местах морскому побережью. Когда его перестали раздражать встречи с невозмутимыми крестьянами, судьбе которых он завидовал, он вздохнул свободней: эти дикие места гармонировали с его отчаянием и успокаивали его гнев; он мог предаться размышлениям о своей несчастной судьбе. Он думал: "В моем возрасте остается лишь одно: полюбить другую женщину".
Но от этой печальной мысли его отчаяние еще усилилось: он почувствовал, что для него существует лишь одна женщина в мире. Он представлял себе, какой пыткой было бы для него произнести слова любви всякой другой женщине, кроме Елены; мысль эта его терзала.