Виконт де Труавиль, если обрисовать его в двух словах, был дю Букье-дворянин. Они рознились друг с другом лишь так, как рознятся грубая и благородная породы. Находись они сейчас оба тут, ни один самый ярый либерал не мог бы отрицать существование аристократии. Сила виконта отличалась изяществом; он сохранил великолепную осанку; у него были голубые глаза, черные волосы, смуглая кожа; ему, по всей вероятности, было не более сорока шести лет. Вы бы сказали, что это испанец, красота которого хорошо сохранилась в снегах России. Манеры, походка и поза выдавали дипломата, повидавшего Европу. Одет он был так, как полагается быть одетым в дороге человеку из общества. Г-н де Труавиль казался усталым; аббат предложил ему пройти в предназначенную для него комнату и был изумлен, когда племянница открыла будуар, превращенный в спальню. Мадемуазель Кормон и ее дядюшка предоставили заезжему гостю заняться своим туалетом с помощью Жаклена, который принес все нужные свертки. Аббат де Спонд, в ожидании, когда г-н де Труавиль приведет себя в порядок, пошел прогуляться с племянницей по берегу Бриллианты. Хотя аббат де Спонд, по странному совпадению, проявлял большую, чем обычно, рассеянность, мадемуазель Кормон была погружена в свои думы не менее его. Оба шли молча. Старая дева никогда не встречала мужчины столь обаятельного, как этот олимпиец-виконт. Она не могла сказать себе на немецкий манер: "Вот мой идеал!", - но чувствовала себя с головы до ног влюбленной и твердила про себя: "Вот то, что мне нужно!" Вдруг она сорвалась и полетела к Мариетте, чтобы узнать, можно ли подождать с обедом, не перестоится ли он.
- Дядюшка, этот господин де Труавиль весьма любезен, - сказала она вернувшись.
- Но, дочь моя, он еще не перемолвился с нами ни единым словом! - смеясь, возразил аббат.
- Однако это видно по его манерам, по лицу. Он холост?
- Не знаю, право, - ответил старик, который размышлял по поводу своего оживленного спора с аббатом Кутюрье о сущности благодати. - Господин де Труавиль писал мне, что хочет приобрести здесь дом. Будь он женат, он бы приехал не один, - продолжал он беспечно, ибо не допускал, что его племянница может помышлять о браке.
- Он богат?
- Он младший в младшей ветви, - ответил дядя. - Его дед командовал эскадрой; но отец этого молодого человека неудачно женился.
- Молодой человек! - повторила старая дева. - Но мне кажется, дядюшка, что ему добрых сорок пять лет, - сказала она, ибо безмерно желала, чтобы их лета совпадали.
- Да, - сказал аббат. - Но, Роза, бедному семидесятилетнему священнику сорокалетний мужчина кажется молодым.
В это время весь Алансон уже знал, что к мадемуазель Кормон приехал виконт де Труавиль. Вскоре гость присоединился к хозяевам и стал восхищаться видом на Бриллианту, садом и домом.
- Господин аббат, - сказал он, - я бы ничего больше не хотел, как найти жилище, подобное этому.
Старая дева узрела в его фразе признание и потупила глаза.
- Вам, вероятно, здесь очень нравится, мадемуазель? - продолжал виконт.
- Как же мне может здесь не нравиться? Этот дом принадлежит нашей семье с 1574 года, когда один из наших предков, управитель герцога Алансонского, приобрел здесь землю и построил это здание, - сказала мадемуазель Кормон. - Оно стоит на сваях.
Жаклен доложил, что обед подан, и г-н де Труавиль предложил руку осчастливленной деве, которая старалась не слишком сильно опираться на нее, боясь показаться навязчивой!
- Здесь все так созвучно, - заметил виконт, садясь за стол.
- У нас даровая музыка - в нашем саду на деревьях полным-полно птиц: никто их не трогает, и песня соловья звучит всю ночь напролет, - сказала мадемуазель Кормон.
- Я говорю о созвучности всей обстановки в вашем доме, - разъяснил виконт, который не взял на себя труд приглядеться к старой деве и даже не заметил скудости ее ума. - Да, все здесь стóит друг друга - краски, мебель, лица.
- О, дом обходится нам дорого, налоги огромны, - ответила непревзойденная девица, уловив слово стóит.
- Вот как! Здесь большие налоги? - спросил виконт, слишком поглощенный своими мыслями, чтобы заметить нескладицу.
- Я не знаю, - отвечал аббат. - Племянница ведает и своим и моим состоянием.
- Налоги - это пустяки для богатых людей, - снова заговорила мадемуазель Кормон, которая вовсе не хотела показаться скупой. - Что до мебели, я ее оставлю, как она есть, без изменения, по крайней мере до замужества; а уж тогда здесь все должно быть по вкусу хозяина.
- У вас превосходные правила, мадемуазель, - с улыбкой сказал виконт, - вы осчастливите супруга.
"Никогда никто не говорил мне таких красивых слов", - подумала старая дева.
Виконт похвалил распорядок дома и сервировку, признавшись, что считал провинцию отсталой, а сказывается, она весьма комфортабельна.
"Боже мой, что бы значило это выражение? - подумала мадемуазель Кормон. - Как на грех, нет шевалье де Валуа, он бы ответил! Ком-фор-та-бель-на! Не состоит ли это из нескольких слов? Ну-ка, смелее, возможно, это русское слово, откуда же мне его знать?"
- Но у нас здесь, сударь, самое блестящее общество, - снова заговорила она, набравшись смелости, чувствуя, что язык ее развязан, и проявляя вдруг то красноречие, которое обретают почти все человеческие существа при важных обстоятельствах. - У меня собирается весь город. Нынче же вы сможете сами судить об этом, ибо кое-кто из наших верных друзей безусловно уже узнал о моем возвращении и не замедлит навестить меня. Есть у нас знатный вельможа, шевалье де Валуа, он был принят при старом дворе, человек необычайно тонкого ума и вкуса; затем маркиз д'Эгриньон и его сестра мадемуазель Арманда (но тут мадемуазель Кормон прикусила язык и решила поправить дело)... девушка в своем роде замечательная, - добавила она. - Отказалась от замужества, чтобы оставить все свое состояние брату и племяннику.
- Ах, да! - произнес виконт. - Д'Эгриньоны... я припоминаю.
- Алансон - очень оживленный город, - продолжала старая дева, как заведенная. - Здесь много веселятся, главноуправляющий окладными сборами дает балы, префект - человек весьма обходительный; иногда монсиньор епископ удостаивает нас своим посещением...
- Ну, значит, я хорошо сделал, - засмеялся виконт, - решив вернуться сюда, чтобы, как заяц, умереть в своей норе.
- И я тоже, - сказала старая дева, - как заяц, не покину родного гнездышка.
Поговорку, повторенную в столь странном виде, виконт счел шуткой и улыбнулся.
"Ах, - произнесла про себя старая дева, - все идет хорошо, вот этот меня понимает!"
Беседа велась на избитые темы. Благодаря действию таинственной, непостижимой силы мадемуазель Кормон, подстрекаемая желанием быть любезной, находила в своем мозгу все обороты шевалье де Валуа. Это была как бы дуэль, в которой сам черт нацеливал дуло пистолета. Никогда еще противник не был лучше взят на мушку. Виконт был слишком светским человеком, чтобы говорить о великолепии обеда, - но само его молчание казалось похвалой. Смакуя дивные вина, щедро подливаемые ему Жакленом, он словно вновь, с острой радостью, обретал своих лучших друзей: настоящий ценитель не рукоплещет, он наслаждается. Г-н де Труавиль полюбопытствовал о ценах на земли, дома, места под застройку, он заставил мадемуазель Кормон долго описывать место слияния Бриллианты и Сарты. Удивлялся, что город расположен далеко от большой реки, топография края живо его занимала. Молчаливый аббат предоставил племяннице нить разговора. Мадемуазель всерьез поверила, что развлекает г-на де Труавиля, который ей благосклонно улыбался и, как ей казалось, запутался во время этого обеда больше, чем ее наиболее рьяные женихи запутывались в две недели. К тому же, заметьте, никогда еще ни одного гостя она не окружала такими заботами и не баловала таким вниманием. Право, как будто нежно лелеемый любовник осчастливил дом своим возвращением. Мадемуазель предупредительно подавала виконту хлеб, она не сводила с него глаз; стоило ему отвернуться, как она незаметно подкладывала ему кушанье, если оно, казалось, пришлось ему по вкусу; будь он чревоугодником, она бы до смерти его закормила; но не являлось ли это прекрасным образцом того, что она рассчитывала делать и в дни супружества? У нее хватило ума не ударить лицом в грязь, она смело распустила паруса, подняла флаг, держала себя королевой Алансона и похвастала своим вареньем. В конце концов она стала без зазрения совести хвалить самое себя, как будто уже не осталось никого, кто мог бы ее славословить. Она заметила, что нравится виконту, ибо надежды так ее преобразили, что она стала почти женщиной. За сладким она не без тайной радости прислушивалась к суете в прихожей, к шуму в гостиной - вестникам сбора ее обычного кружка. Она указала на эту поспешность дядюшке и г-ну де Труавилю, усмотрев доказательство любви к ней в том, что являлось лишь результатом мучительного любопытства, охватившего весь город. Горя нетерпением показаться во всем своем величии, мадемуазель Кормон велела Жаклену подать кофе и ликеры в гостиную, куда, на диво всему избранному обществу, слуга принес великолепный кофейный прибор саксонского фарфора, извлекаемый на свет из шкапа лишь дважды в год. Все эти обстоятельства были подмечены гостями, злословившими под шумок.
- Черт побери! - воскликнул дю Букье. - Да ведь это ликеры госпожи Анфу, которые в доме подаются только четыре раза в год, по большим праздникам!
- Положительно пахнет свадьбой. Должно быть, все устроили путем переписки, еще год назад, - сказал председатель суда г-н дю Ронсере. - Вот уже год, как директор почтовых контор получает письма со штемпелем Одессы.
Госпожа Грансон вздрогнула. Господин шевалье де Валуа, у которого побледнела даже левая щека, несмотря на то, что он пообедал за четверых, почувствовал, что вот-вот выдаст свою тайну, и сказал:
- Не находите ли вы, что сегодня холодно? Я озяб!
- Это веяние России, - произнес дю Букье.
Шевалье посмотрел на него так, словно хотел сказать: "Молодцом держишься!"
Мадемуазель Кормон появилась такая сияющая, такая торжествующая, что показалась всем красивой. Этот необычайный блеск был вызван не только чувством; вся ее кровь с утра бушевала в ней, и нервы трепетали в ожидании решительных событий - лишь совокупность всех этих обстоятельств могла столь неузнаваемо изменить ее. Как она была счастлива, торжественно представляя виконта - шевалье, а шевалье - виконту, весь Алансон - господину де Труавилю, господина де Труавиля - всему Алансону! Случилось так - впрочем, по вполне понятным причинам, - что виконт и шевалье, эти две аристократические натуры, в тот же миг почувствовали друг в друге нечто близкое, каждый из них видел в другом человека своего круга. Они разговорились, стоя у камина. Их обступили, и к их беседе, хотя она и велась вполголоса, прислушивались в благоговейном молчании. Чтобы верно схватить эффект этой сцены, нужно представить себе мадемуазель Кормон, спиной к камину, занятую приготовлением кофе для того, с кем она была уже помолвлена молвою.
Г-н де Валуа.
- Говорят, господин виконт, вы приехали обосноваться здесь?
Г-н де Труавиль.
- Да, сударь, я приехал купить дом... (мадемуазель Кормон повертывается с чашкой в руке). А мне нужен большой дом, чтобы разместить... (мадемуазель Кормон протягивает чашку) свою семью (в глазах старой девы потемнело).
Г-н де Валуа.
- Вы женаты?
Г-н де Труавиль.
- Уже шестнадцать лет, на дочери княгини Шербеловой.
Мадемуазель Кормон упала как подкошенная; увидев, что она зашаталась, дю Букье бросился к ней и подхватил ее на руки; перед ним распахнули дверь, чтобы он мог свободно пройти со своей огромной ношей. Пылкий республиканец нашел в себе силы, действуя по указанию Жозетты, отнести старую деву в спальню и уложить ее на кровать. Вооружившись ножницами, Жозетта разрезала чрезмерно туго затянутый корсет. Дю Букье грубо брызнул водой в лицо мадемуазель Кормон и на ее грудь, обширную, как Луара в половодье. Больная открыла глаза, увидела дю Букье и, узнав его, стыдливо вскрикнула. Дю Букье вышел, уступив место шести женщинам, которые явились в спальню во главе с г-жой Грансон, сиявшей от радости. Как поступил шевалье де Валуа? Верный своей системе, он прикрыл отступление.
- Бедняжка мадемуазель Кормон, - обратился он к г-ну де Труавилю, не спуская глаз с присутствующих и сразу пресекая смех высокомерным взглядом, - она страдает полнокровием, а не хотела пустить себе кровь перед отъездом в Пребоде (ее имение), и вот результат; приливы всегда усиливаются весной.
- Она вернулась сегодня утром в дождь, - сказал аббат де Спонд, - и, вероятно, немного простудилась, а это вызвало маленький приступ, она им подвержена. Но все обойдется.
- Она говорила мне третьего дня, что с ней это не случалось уже три месяца, и добавила, что крайне опасается, как бы здоровье не подвело ее, - продолжал шевалье.
"Ах! Так ты женат!" - мысленно произнес Жаклен, глядя на г-на де Труавиля, который попивал свой кофе маленькими глотками. Верный слуга разделял разочарование своей госпожи. Он догадливо унес ликеры г-жи Анфу, предназначавшиеся для холостого человека, а не для мужа какой-то русской женщины. Все эти мелочи были подмечены и дали повод к насмешкам. Аббат де Спонд знал, что привело г-на де Труавиля в Алансон, но по рассеянности ничего об этом не сказал, - так далек он был от мысли, что племянница заинтересуется г-ном де Труавилем. Что касается виконта, то, поглощенный целью своего путешествия и, подобно большинству мужчин, не склонный много говорить о своей жене, он не имел повода объявить себя женатым; впрочем, он думал, что мадемуазель Кормон знает об этом. Вернулся дю Букье, и его подвергли бесконечному допросу. В гостиную спустилась одна из шести женщин с вестью, что пришел врач, что мадемуазель Кормон значительно лучше, но она должна оставаться в постели и, очевидно, придется пустить ей кровь. Вскоре гостиная была полна. Пользуясь отсутствием мадемуазель Кормон, дамы пространно судили и рядили, они разукрашивали, расцвечивали, преувеличивали, раздувала только что разыгравшуюся при участии мадемуазель Кормон трагикомическую сцену, которой предстояло на следующий день стать достоянием всего Алансона.
- Славный этот господин дю Букье, и как только он вас донес! Что за силач! - сказала Жозетта своей хозяйке. - Он побледнел, когда вам стало дурно; значит, он вправду все еще вас любит.
Фразой этой завершился торжественный и ужасный день.
Наутро рассказы о малейших обстоятельствах этой комедии обежали все дома Алансона, и, не к чести этого города, надо сказать, все поголовно хохотали. Но самые неугомонные насмешники поразились бы величию мадемуазель Кормон, будь они свидетелями того, как на другой день, после кровопускания, которое ей очень помогло, она с благородным достоинством и великолепной христианской покорностью судьбе подала руку невольному мистификатору, чтобы идти завтракать. Вам, жестокие шутники, высмеивавшие ее, не мешало бы послушать, как она говорила виконту:
- Госпоже де Труавиль будет нелегко найти здесь подходящую квартиру; прошу вас, сударь, располагайте моим домом на все время, пока вы не устроитесь.
- Но, мадемуазель, у меня две девочки и два мальчика, мы бы вас очень стеснили.
- Не отказывайте мне, - сказала она, сокрушенно глядя на него.
- Я вам это предлагал в ответном письме, которое я на всякий случай послал, - сказал аббат, - но вы его не получили.
- Как, дядюшка, вы знали...
Несчастная девица осеклась. Жозетта вздохнула. Ни виконт де Труавиль, ни дядя ничего не заметили. После завтрака аббат де Спонд повел виконта, как было решено накануне, осмотреть имеющиеся в Алансоне продажные и пригодные для застройки участки.
Оставшись одна в гостиной, мадемуазель Кормон сказала жалобно Жозетте:
- Милая, теперь я стала притчей всего города.
- Ну что ж, надо выйти замуж, сударыня!
- Но, милая, я совершенно не подготовлена сделать выбор.
- Подумать только! Я бы на вашем месте остановилась на господине дю Букье.
- Жозетта, господин де Валуа говорит, что это такой республиканец!..
- Все ваши господа сами не знают, что говорят: ведь они твердят, что он обворовывал Республику, стало быть, он не очень-то ее жаловал, - возразила Жозетта, выходя из комнаты.
"Эта девушка большая умница", - подумала мадемуазель Кормон, оставшись одна, во власти мучительных сомнений.