- Людоед! Да, так его называли много лет тому назад. Помните эту историю? Кораблекрушение у западного берега острова Стюарта. Семеро добрались до берега; кажется, они между собой не поладили. Есть слишком привередливые люди… они не видят в деле хорошей стороны, не умеют принять вещи такими, как они есть… да, как они есть, мой мальчик! А каковы результаты? Ясно! Только одни волнения; возможно, и удар по голове; и это им на пользу. От таких людей больше проку, когда они помирают. Говорят, что лодка с судна "Росомаха" нашла его стоящим на коленях среди водорослей; он был в чем мать родила и распевал какой-то псалом, а в то время падал снежок. Когда лодка подошла к берегу, он вскочил и удрал. Целый час гонялись они за ним по скалам; наконец, один из матросов швырнул камень, который, по счастью, попал ему в голову, и парень упал без сознания. Вы спрашиваете, один ли он был на острове? Конечно! Но это такое же темное дело, как и история со шхунами, занимавшимися тюленьим промыслом. Одному богу известно, кто здесь прав, кто виноват. На лодке расспросами не занимались. Они завернули его в брезент и поскорей отплыли, так как надвигалась ночь, море было неспокойное, а судно через каждые пять минут давало сигналы из орудий. Три недели спустя он был совсем здоров. Шум, какой подняли по поводу этого дела, нимало его не взволновал; он только сжал губы и предоставил людям орать вдосталь. Достаточно скверно было потерять судно и все имущество, чтобы еще обращать внимание на брань, какую ему приходилось слышать. Вот это - подходящий для меня человек.
Он поднял руку, давая этим сигнал кому-то, шедшему по улице.
- У него есть кое-какие деньжата, вот почему мне пришлось принять его в свое дело. Пришлось! Грешно было бы прозевать такую находку, а у меня в кармане ни пенни. Меня это больно задело, но я вижу вещи такими, как они есть, и считаю, если мне уж приходится с кем-то делиться, то пусть это будет Робинсон. Я оставил его завтракать в отеле, а сам пошел в суд, так как у меня есть одна идея… А, доброе утро, капитан Робинсон… Мой друг капитан Робинсон.
Худой патриарх в белом тиковом костюме и пробковом с зеленым ободком шлеме на трясущейся от старости голове, волоча ноги, перебежал через улицу и остановился, держась обеими руками за ручку зонтика. Белая борода с янтарными нитями спускалась до пояса. Недоумевая и не переставая моргать, смотрел он на меня из-под морщинистых век.
- Как поживаете? - любезно пискнул он и пошатнулся.
- Слегка глуховат, - бросил мне Честер.
- Неужели вы тащили его за шесть тысяч миль, чтобы заполучить дешевый пароход? - спросил я.
- Я бы готов был дважды объехать с ним вокруг света! - энергично воскликнул Честер. - В пароходе - наше счастье, мой мальчик. Разве моя вина в том, что все шкиперы и судовладельцы этих островов у берегов Австралии оказались болванами! Однажды я три часа говорил с одним парнем в Оклэнде. "Пошлите судно, - сказал я, - пошлите судно. Я отдам вам даром половину первого груза для того, чтобы начать дело". А он говорит: "Я бы на это не пошел, даже если бы ни одного местечка не осталось, куда можно послать судно".
Настоящий идиот, конечно. "Скалы, - говорит, - течения, нет якорной стоянки, приставать приходится к крутому утесу… ни одно страховое общество не пойдет на такой риск… за три года не удастся погрузиться". Болван! Я готов был на колени перед ним упасть. "Но посмотрите же на дело, как оно есть, - сказал я, - к черту скалы и штормы! Разве не видите, что это за дело? Ведь там гуано! Говорю вам, в Квинслэнде владельцы сахарных плантаций будут за него драться на набережной…" Но что поделаешь с такими дураками?.. "Это, - говорит, - одна из ваших шуток, Честер…"
Хорошая шутка. Я чуть не заплакал. Вот спросите капитана Робинсона… Был еще один судовладелец в Веллингтоне - толстый парень в белом жилете. Тот думал, кажется, что я хочу его надуть. "Не знаю, какого дурака вы ищете, - сказал он, - но я сейчас слишком занят. До свидания". Мне хотелось схватить его обеими руками и вышвырнуть из окна его собственной конторы. Но я этого не сделал. Я был кроток, как викарий. "Подумайте об этом, - сказал я, - подумайте. Я зайду завтра".
Он проворчал, что его целый день не будет дома. На лестнице я готов был от досады колотиться головой об стенку. Капитан Робинсон может вам подтвердить. Ужасно было думать, что такое прекрасное гуано пропадет даром, а ведь оно бы могло черт знает как поднять цены на сахар. А в Брисбене, куда я отправился, чтобы сделать последнюю попытку, меня назвали сумасшедшим. Болваны! Я нашел только одного здравомыслящего человека - извозчика, который меня возил по городу. Думаю, он когда-то знал лучшие времена. Эй! Капитан Робинсон! Помните, я вам рассказывал об извозчике в Брисбене? Парень поразительно умел схватить сущность дела. В один момент! Прямо удовольствие было с ним разговаривать. Как-то вечером, после дьявольского дня, проведенного с судовладельцами, я почувствовал себя так скверно, что сказал: "Я должен напиться. Идем. Я должен напиться, иначе я сойду с ума", - "Я с вами, - говорит он, - вперед!" Не знаю, что бы я без него делал. Эй! Капитан Робинсон!
Он ткнул в бок своего партнера.
- Хи-хи-хи! - засмеялся старец, бесцельно глядя в пространство; затем недоверчиво посмотрел на меня своими тусклыми, грустными глазами. - Хи-хи-хи!..
Он тяжело оперся о зонтик и уставился в землю. Полагаю, нечего вам говорить, что я несколько раз пытался уйти, но Честер пресекал всякую попытку, попросту хватал меня за китель.
- Одну минуту. У меня есть одна идея.
- Что еще там за идея у вас? - крикнул я наконец, не выдержав. - Если вы думаете, что я войду с вами в компанию…
- Нет, нет, мой мальчик. Слишком поздно, даже если бы вы и захотели. У нас есть пароход.
- У вас есть призрак парохода, - сказал я.
- Для начала и он будет хорош… Мы не занимаемся высокопарными бреднями. Этого у нас нет. Что вы скажете, капитан Робинсон?
- Нет! Нет! Нет! - прокаркал старик, и голова его затряслась с какой-то свирепой решимостью.
- Кажется, вы знаете этого молодого человека? - сказал Честер, кивая в ту сторону, где давно уже скрылся из виду Джим. - Мне говорили, что он обедал с вами в "Малабаре".
Я отвечал, что это так. Тогда он заявил, что и сам любит широко пожить, но в настоящее время вынужден беречь каждый пенни…
- Деньги нужны для дела! Не так ли, капитан Робинсон? - сказал он, выпрямляясь и расправляя свои щетинистые усы.
А "известный Робинсон", покашливая, впивался в ручку зонтика и, казалось, вот-вот готов был рассыпаться в кучу старых костей.
- Видите ли, все деньги у старика, - конфиденциально шепнул Честер. - Я все просадил, стараясь наладить это проклятое дело. Но погодите. Скоро настанут хорошие времена…
Он как будто удивился, заметив, что я проявляю признаки нетерпения, и воскликнул:
- Ах, черт возьми! Я вам рассказываю о величайшем предприятии, какое когда-либо замышлялось, а вы…
- У меня назначено свидание с одним человеком, - кротко пояснил я.
- Ну, так что ж? - спросил он с неподдельным изумлением. - Пусть он подождет.
- Именно это я и заставляю его сейчас делать, - заметил я, - Вы лучше мне скажите, чего вы от меня хотите.
- Купить двадцать таких отелей, - бормотал про себя Честер, - со всеми жильцами…
Неожиданно он поднял голову.
- Мне нужен этот молодой человек.
- Не понимаю, - сказал я.
- Он никуда не годится, не так ли? - резко спросил Честер.
- Я этого не знаю, - возразил я.
- Как… да ведь вы сами говорили, что он это принимает близко к сердцу, - пояснил Честер. - По моему мнению, парень, который… Во всяком случае, толку от него мало; но, видите ли, я как раз ищу сейчас человека, и я могу сделать предложение, которое ему подойдет. Я дам ему работу на моем острове.
Он внушительно кивнул головой.
- Я собираюсь отправить туда сорок китайцев… хотя бы мне пришлось их украсть. Должен же кто-нибудь возделывать гуано. О, я решил устроить все как следует: деревянный барак, крыша из листового железа… Я знаю одного человека в Хобарте, который согласится ждать полгода уплаты за материалы. Я это сделаю, клянусь честью. А затем - снабжение водой. Нужно будет поискать кого-нибудь, кто бы дал мне с полдюжины старых железных резервуаров для дождевой воды. Я готов дать ему место. Назначу его первым надсмотрщиком за кули. Прекрасная идея, не правда ли? Что вы на это скажете?
- Да ведь в Вельполе по нескольку лет не бывает дождя, - сказал я, слишком изумленный, чтобы смеяться. Он закусил губу и, казалось, разозлился.
- Вздор! Я что-нибудь там для них придумаю… или буду доставлять воду. К черту! Не в этом дело.
Я молчал. Перед моими глазами неожиданно встала картина: Джим на залитом солнцем скалистом острове стоит по колена в гуано; пронзительные крики морских птиц; раскаленный добела шар солнца над головой; пустынное небо и пустынный океан, спаянные жаром до самого горизонта.
- Я бы злейшему своему врагу не посоветовал… - начал я.
- Что вы? - вскричал Честер, - я бы назначил ему хорошее жалование… Конечно, когда дело наладится. А работа пустячная; в сущности - ничего не делать. Будет расхаживать с двумя шестизарядными револьверами у пояса… Имея при себе два револьвера, он может не бояться сорока кули: ведь он будет единственным вооруженным человеком! Дело значительно лучше, чем кажется. Я хочу, чтобы вы помогли мне его уговорить.
- И не подумаю! - крикнул я.
Старый Робинсон уныло поднял на секунду свои тусклые глаза. Честер посмотрел на меня с бесконечным презрением.
- Значит, вы бы не стали ему советовать? - медленно проговорил он.
- Конечно, нет, - ответил я с негодованием, словно он просил моей помощи кого-то убить. - Кроме того, я уверен, что он не согласился бы. Он сильно подавлен, но, поскольку мне известно, - в своем уме.
- Ведь он действительно ни на что не годен, - вслух размышлял Честер. - Мне он как раз подошел бы. Если бы вы только могли брать вещи, как они есть, вы бы поняли, что это дело - для него самое подходящее. Да ведь это единственный в своем роде случай!
Вдруг он рассердился.
- Мне нужен человек. Слышите?..
Он топнул ногой и неприятно усмехнулся.
- Во всяком случае, я могу поручиться, что остров не затонет… а парень, кажется, на этот счет чувствителен.
- До свидания, - коротко сказал я.
Он посмотрел на меня так, словно я был круглым идиотом.
- Пора нам в путь, капитан Робинсон! - заорал он вдруг в самое ухо старика. - Эти гвебры нас ждут, чтобы заключить сделку.
Он решительно взял своего компаньона под руку, круто повернул его, а затем неожиданно оглянулся на меня через плечо.
- Я хотел ему оказать услугу, - заявил он таким тоном, что я вскипел.
- От его имени вас не благодарю, - отозвался я.
- О, вы чертовски язвительны, - усмехнулся он. - Но вы такой же, как и все. Витаете в облаках. Посмотрим, что вы для него сделаете.
- Не знаю, хочу ли я вообще что-нибудь для него делать.
- Не знаете? - захлебнулся он от злости.
Седые усы его ощетинились, а подле него знаменитый Робинсон стоял, опираясь на зонт, повернувшись ко мне спиной, терпеливый и неподвижный, словно забитая извозчичья кляча.
- Я не нашел острова с гуано, - сказал я.
- Убежден, что вы бы его и не увидели, даже если бы вас подвели к нему за руку, - быстро отозвался Честер. - Здесь нужно увидеть вещь раньше, чем вы можете ее использовать. Схватить сущность вещи, вот что!
- И заставить других увидеть, - подсказал я, бросив взгляд на согбенную спину Робинсона.
Честер набросился на меня:
- Не беспокойтесь, у него глаза хорошие. Он не щенок.
- О, конечно, нет! - сказал я.
- Ну, идем, капитан Робинсон! - закричал он, с грубой почтительностью заглядывая старику под шляпу.
Страшный Робинсон покорно подпрыгнул. Их ждал призрак парохода и счастье на том прекрасном острове. Любопытная пара аргонавтов! Честер шел не спеша, с видом победителя, хорошо сложенный и представительный, а Робинсон, тощий и согбенный, вцепился ему в рукав и изо всех сил торопился, волоча худые длинные ноги.
ГЛАВА XV
Я не пошел искать Джима немедленно только потому, что действительно должен был торопиться на свидание, которым не мог пренебрегать. Затем злая судьба пожелала, чтобы в конторе моего агента я наткнулся на одного парня, только что вернувшегося с Мадагаскара и затевавшего какое-то удивительное предприятие. Речь шла о патронах, принце Равонало и рабочем скоте, но стержнем всего являлась глупость какого-то адмирала, кажется, адмирала Пьера. Все вертелось вокруг этого, а парень не мог найти слова достаточно выразительные, чтобы демонстрировать свою уверенность в успехе. У него были круглые, выпученные и блестящие, как у рыбы, глаза и шишки на лбу; длинные волосы были зачесаны назад. Торжественно он повторял свою излюбленную фразу: "Минимум риска и максимум прибыли - вот мой девиз. А, что?"
Он довел меня до мигрени, испортил мне завтрак, но вытянул из меня все, что ему было нужно. Отделавшись от него, я немедленно отправился к морю. На набережной я увидел Джима, перегнувшегося через парапет. Три лодочника-туземца, спорившие из-за грошей, страшно шумели около него. Он не слышал, как я подошел, но круто повернулся, словно легкое прикосновение моего пальца освободило его от чар.
- Я смотрел… - пробормотал он.
Не помню, что я ему сказал, - во всяком случае, долго убеждать не пришлось, чтобы уговорить его идти со мной в отель.
Он пошел за мной, покорный, как маленький ребенок, отнюдь не протестуя, словно все время ждал, что я приду и уведу его. Мне бы не следовало так удивляться его податливости: на всем земном шаре, который одним кажется таким огромным, а другие считают его меньше горчичного семени, не было места, куда бы он мог… как это сказать?., куда бы он мог удалиться. Вот именно - удалиться, то есть остаться со своим одиночеством. Он шел подле меня, очень спокойный, поглядывая по сторонам, а один раз повернул голову, чтобы посмотреть на кочегара в короткой куртке; черное лицо кочегара блестело, как кусок антрацита. Сомневаюсь, однако, видел ли Джим что-нибудь и замечал ли мое присутствие. Если бы я не поворачивал его налево и не подталкивал направо, он, кажется, шел бы прямо перед собой в любом направлении, пока не встала бы перед ним стена или какая-нибудь иная преграда.
Я привел его к себе и немедленно сел за письма. Это был единственный уголок во всем мире (если не считать рифа Вельполь, но это местечко было не под рукой), где Джим мог остаться наедине со своими мыслями, огражденный от остальной вселенной. Проклятая история - как он выразился - не сделала его невидимым, но я вел себя так, словно для меня он был невидим. Сев на стул, я тотчас же склонился над письменным столом, как писец из средневековья, и сидел напряженно-неподвижный; только рука моя, сжимавшая перо, скользила по бумаге. Не могу сказать, что я был испуган, но я действительно притаился, словно в комнате находилось какое-то опасное существо, которое при первом моем движении вот-вот на меня прыгнет. Мебели в комнате было совсем мало. Знаете, как обставляются такие спальни? Что-то вроде кровати на четырех столбиках под сеткой от москитов, два-три стула, стол, за которым я писал. Ковра не было. Стеклянная дверь выходила на верхнюю веранду. Джим стоял, повернувшись к ней лицом, и в одиночестве переживал тяжелые минуты.
Спустились сумерки; я зажег свечу, по возможности избегая лишних движений и делая это с такой осторожностью, словно то была нелегальная процедура. Несомненно, ему было тяжело, и мне было плохо, плохо до такой степени, что, признаюсь, я мысленно посылал его к черту или хотя бы на риф Вельполь. Раза два мне приходило в голову, что в конце концов Честер, быть может, лучше всех сумел бы подойти к человеку, потерпевшему такое крушение. Этот фантазер тотчас же и не задумываясь нашел для него занятие. Могло показаться, что он и в самом деле умеет видеть подлинную сущность вещей, которые людям, наделенным меньшим воображением, представляются совершенно безнадежными.
А я все писал; я написал всем, с кем переписывался, а затем стал писать людям, которые не имели ни малейшего основания ждать от меня длинного письма, посвященного пустякам. Изредка я украдкой на него поглядывал. Он стоял, как будто пригвожденный к полу, но судорожная дрожь пробегала у него по спине, а плечи тяжело поднимались. Он боролся с чем-то, но, казалось, почти все его усилия были направлены на то, чтобы ловить ртом воздух. Сгущенные мрачные тени, отбрасываемые в одну сторону язычком свечи, словно наделены были сознанием; неподвижная мебель показалась мне настороженной. Продолжая писать, я начал фантазировать; когда же на секунду я отрывался от письма, - в комнате наступала полная тишина, но меня томило то смятение мыслей, какое вызывается сильным и грозным шумом, например штормом. Некоторые из вас поймут, что я имею в виду то смутное беспокойство, тот нарастающий страх, в котором неприятно признаваться; но человек, преодолевающий такие чувства, может похвастаться своею выдержкой. Я не вижу своей заслуги в том, что выдерживал напряжение эмоций Джима - ведь спасался я в писании писем; в конце концов я ведь мог писать незнакомым людям.
Внезапно, доставая новый лист бумаги, я услышал слабый звук, первый, какой я услышал. Я застыл, опустив голову. Те, кому приходилось дежурить у постели больного, слыхали такие слабые звуки в тишине ночи, - звуки, исторгнутые у измученного тела и истомленной души. Он толкнул стеклянную дверь с такой силой, что все стекла зазвенели, и вышел на веранду, а я затаил дыхание, напрягая слух и не зная, чего я, собственно, жду. Он действительно слишком близко принимал к сердцу пустую формальность, которая строгому критику Честеру казалась недостойной внимания того, кто брал вещи как они есть. Пустая формальность, кусок пергамента! Так, так! Что же касается недосягаемого гуано, то тут совсем другое дело. Из-за этого и разумный человек может терзаться.
Слабый гул голосов, смешанный со звоном серебра и посуды, поднимался снизу, из столовой; свет моей свечи падал сквозь открытую дверь на его спину. Дальше был мрак; он стоял на грани бескрайней тьмы, словно одинокая фигура на берегу сумрачного и безнадежного океана. Правда, был еще риф Вельполь - пятнышко в темной пустоте, соломинка для утопающего. Мое сочувствие к нему выразилось в том, что я подумал: как бы хотелось, чтобы его родные не видели его в этот момент! Мне самому было тяжело. Он уже перестал содрогаться и стоял прямой, как стрела, неподвижный, тускло освещенный свечой. Всем существом я понял смысл этой неподвижности, и стало мне так тяжело, что на секунду я от всего сердца пожелал одного: чтобы мне оставалось заплатить за его похороны. Даже правосудие с ним покончило. Похоронить его - такая легкая услуга. Это отвечало бы житейской мудрости, заключающейся в том, чтобы устранять все напоминания о нашем безумии, слабости и смертности, устранять все, что ослабляет нашу силу, - воспоминания о наших неудачах, призрак вечного страха, прах наших умерших друзей. Быть может, он слишком близко принимал это к сердцу, а в таком случае предложение Честера… Тут я взял новый лист бумаги и решительно стал писать.