- То-то, нет. В очень безобразном я был виде: штаны да рубаха, босые ноги, на голове картуза нет. Американцы этого не любят. Никто не брал. Отовсюду гоняли… А на улице все глаза на меня таращили. Однако в участок не брали, потому здесь нет этого положения, как у нас: за загривок да в участок; а ежели ты ничего дурного не делаешь, никто тебя не смеет тронуть. Ладно. Пробродил я таким манером целый день, к вечеру купил себе булки, поел, да и опять в ночлежный дом… Там народу всякого много бывает…
- А сколько берут за ночлег?
- Ежели с тюфяком и подушкой - двадцать центов, а так, за пол - десять. Отдал я двадцать центов, сосчитал достальные деньги, - а их всего без малого доллар остался, - лег и думаю себе: "Два дня я еще пропитаюсь, а там как?" Однако заснул вскоре, потому устал очень, весь день бродимши. Проснулся, вижу, рядом - жид. Ну, а жид, братец ты мой, по-всякому понимает. Я к нему: "Так, мол, и так". Оказалось, хорошо понял жид и по-русски знает. Так он и объяснил, что без башмаков да без шапки никуда меня на работу не примут. "А будь башмаки да шапка, обязательно, говорит, примут, потому, говорит, у вас очень здоровые руки и много силы. Вон у меня, говорит, никакой силы нет, хоть есть и сапоги и шапка". И умный оказался этот жид… Ловко придумал! - с добродушным смехом воскликнул Дунаев.
- А что?
- Да то, что нам вовек не придумать. Очень умное!
- Жиды умные… Что ж он придумал?
- А вот что: "Я, говорит, куплю вам башмаки и шапку, и пойдем вместе - я буду вам переводчиком. Как возьмут вас на работу, вы мне платите двадцать пять центов, за то что пользуетесь башмаками и шапкой, с доллара. А через две недели заплатите мне сполна за башмаки и шапку".
- Это он большой процент взял!.. - заметил Чайкин.
- Зато выручил, а главное - поверил, что я не уйду с башмаками и шапкой! - рассмеялся Дунаев. - Пошли мы с жидом в лавки; он купил за четыре доллара башмаки и шапку, и мы пошли на пристань. Меня тую же минуту взяли на выгрузку и дали за день два доллара… А вечером "босс" - это значит надсмотрщик работ - велел опять приходить на работу.
- А жид?
- Он каждый вечер приходил к расчету и получал свои двадцать пять центов. Тем и кормился, как говорил, в ожидании какого-нибудь подходящего дела. Работать он не мог: вовсе щуплый был… Через две недели я заплатил, по условию, за башмаки и шапку четыре доллара, - так он очень жалел…
- Почему? - удивился Чайкин.
- А потому, что уже больше нельзя было получать проценту. "Вы бы, говорит, земляк, хоть недельку еще придержались платить капитал, и я бы, говорит, еще недельку имел маленький гешефт, то есть пятнадцать центов в день". - "Как, говорю, пятнадцать? Ведь я тебе двадцать пять платил?" - "Вполне, говорит, верно, но я десять центов отдавал капиталисту, тому, у которого занял четыре доллара… Будь у меня самого четыре доллара, я сейчас бы торговлю открыл". - "Какую?" - спрашиваю. "Фруктовую, говорит, купил бы лоток подержанный за доллар, шертингу для покрышки на пятьдесят центов да товару на два с половиной доллара. На пропитание и заработал бы. А если дело пойдет, Мошка лавочку откроет, а потом большой-большой магазин, и Моисей богатый будет… непременно богатый будет!" И так это он уверенно говорил, братец ты мой, этот худенький, изморенный жидок, что я, признаться, подумал, что он вправду всякое дело обмозгует и оборудует. "Отчего же, спрашиваю, ты, Мошка, эти самые четыре доллара не займешь для себя?" - "Не даст без проценту, а процент большой нельзя платить - разоришься…" И стал подбивать меня, чтоб я дал ему четыре доллара и сделался бы его компаньоном; доходы пополам. Ну, я пожалел Мошку и дал ему, потому что у меня после двух недель десять долларов было в залишке. Очень был он благодарен. "Не забуду, говорит, вашего доверия. Русские жидам не верят, а вы поверили. И зато вы недурное дельце сделали, согласившись быть моим компаньоном. Я, говорит, буду вашу часть доходов раз в неделю отдавать".
- Ишь ты… Небось, обманул?
- То-то, нет… И очень даже меня вызволил, я тебе скажу, этот Мошка. Честный человек оказался… Вовсе на совесть поступил! - заметил рассказчик.
Он закурил трубку и продолжал:
- А платили за выгрузку и нагрузку очень хорошо. Такой цены у нас в России и не слыхивали. Вначале по два, а потом и по три доллара в день зарабатывал. Ну, зато к вечеру уставал, потому здесь работа требуется чистая, без лодырства. Здесь, братец ты мой, платят хорошо, ежели ты сильный и умеющий человек, но уже зато и требуют с тебя всей твоей шкуры, и чтобы ты соблюдал себя, пьяный на работу не приходил, а не то живо сгонят… И вскорости, как стал я работать на пристани, я и оделся по-хорошему, и квартиру нашел, и ел сытно. Приду с работы, умоюсь, пообедаю и завалюсь спать до утра. И хозяева добрые люди были. Харч давали свежий… И комнату содержали в порядке. И понимали меня: чехи были. И по-английски приучали… В первое же воскресенье вечером явился Мошка ко мне на квартиру и доллар принес. "Чистая, говорит, прибыль…" И счет подает… Чехи смеются: "Все, говорят, как следует: в запасный капитал доллар, ему за труд доллар и по доллару на брата выручки. Правильный, мол, жид Мошка!" И веселый он такой был. И все хвастал: "Скоро лавочку, говорит, откроем!"
- И что же, открыл?
- Через полгода открыл, а теперь у него лавка во Фриски.
- И ты его компаньон?
- Нет… Я сам просил меня выделить… Однако и сон клонит. Давай-ка, братец ты мой, соснем, а завтра буду тебе досказывать в дилижансе о моем житье… Времени-то у нас много еще впереди до Франциски… А ночь-то какая тихая… Вон и небо прочищается… Звезды блестят…
И Дунаев разложил две шкуры и, покрываясь одеялом, предложил Чайкину лечь рядом.
- Шкуры и на тебя хватит, землячок! - проговорил он, зевая. - Уже первый час на исходе. Спать-то немного. С рассветом поедем…
И Дунаев скоро захрапел.
2
Чайкин подбросил несколько сучьев в костер и поглядел кругом.
Перед ним высились темные пятна гор по обеим сторонам ущелья. Направо - маленький одинокий домишко станции. Налево - теплая даль степи. Высоко над головой Чайкина сверкали звезды. Ночь была теплая. Кругом царила мертвая тишина.
Только по временам раздавалось ленивое чавканье волов и тихое ржание проснувшегося мула в обозе, бывшем недалеко от фургона. Раздавался храп спящих людей. Спали и обозные часовые у тлевшего костра, спал и Старый Билль.
Вдруг Чайкину послышался странный тихий вой, донесшийся с гор.
Он прислушался с напряженным чутким вниманием. Рассказы о нападениях агентов большой дороги невольно пришли ему в голову, и ему сделалось жутко.
Прошло еще несколько минут, во время которых Чайкин напрягал свой слух, чувствуя, как усиленно бьется сердце, и глядел во все глаза в ту сторону, с которой он услышал вой.
Вой повторился, но уже ближе.
Тогда Чайкин, помня приказание Старого Билля разбудить его, дотронулся до его плеча.
Старый Билль, словно моряк, моментально проснулся и поднялся.
- Что поздно разбудили? - проговорил он, взглядывая на часы. - Или все болтали с соотечественником?
- Да, Билль. И Дун уже спит… И все кругом спят…
- И часовые… Вижу. Беспечный народ…
- А между тем я сейчас слышал…
- С этого бы начали. Что вы слышали? - тревожно спросил Старый Билль и взял ружье.
- Какой-то вой… Слышите, Билль?
Вой повторился.
Билль прислушался и затем сказал:
- Это не агенты большой дороги. Это действительно настоящий волк. По-волчьи только индейцы перекликаются, но слух у меня хорош, - это не индейцы. Ложитесь-ка спать, Чайк. Спать уже недолго. Скоро я вас разбужу, и мы поедем дальше… Агенты, наверное, теперь далеко. Поняли, что им не было расчета нападать здесь. А я им не дался в ловушку, не поехал ночью в ущелье…
- Почему вы догадались, Билль, что агенты нападут в ущелье?..
- А справился здесь. Да и молодцы мои не внушали доверия. Еще придется иметь с ними дело. И вы скажите своему товарищу, чтобы дорогой он сидел против них. И вы так же сядьте… И следите за ними, особенно после того, как минуем Виргинию. Там они любят пошаливать, собаки! А пока ложитесь и спите спокойно. Старый Билль не будет спать! - успокоительно прибавил он.
И с этими словами Билль закурил трубку и стал ходить взад и вперед около костра. Подходил он и к фургону.
Чайкин все это видел, когда лег. Но скоро он уже ничего не видал и не слыхал. Сон крепко захватил его в свои объятия.
Но, верно, не особенно приятные сновидения посетили его, потому что он часто ворочался на своем ложе и по временам вскрикивал и просыпался.
И, просыпаясь, он радовался, что его вели на бак наказывать линьками только во сне, а не наяву, и снова засыпал, взглядывая на фигуру Старого Билля, который ходил мерными шагами, как часовой, на которого можно было положиться.
Действительно, Старый Билль был добросовестным охранителем почтового фургона. Он зорко поглядывал кругом и внимательно прислушивался к малейшему шороху.
Наконец наступила предрассветная пора.
Звезды угасали, и на востоке загорелась заря. Обоз просыпался, собирался в путь. Старый Билль уже давно поставил котелок со свежей водой на костер и, перед тем как идти на станцию за мулами, напился горячего кофе с сухарями и приготовил целый кофейник для Чайкина.
- Проснитесь, иностранцы! Утро на дворе. Пейте кофе, и поедем!.. - проговорил Старый Билль, поталкивая Чайкина и его соседа.
Оба проснулись, и оба тотчас же вскочили, как вскакивали, бывало, при окриках боцмана: "Пошел все наверх рифы брать!"
Оба встретили радостно начинающийся рассвет и пошли к ручью мыться. Помывшись, оба русских человека, на чужбине так же, как и на родине, сняли шапки и, повернувшись на восток, где начинала алеть заря, прочитали "Отче наш", истово крестясь во время молитвы.
- Кофе готов, джентльмены, пейте да закусывайте. Десять минут на завтрак! - смеясь проговорил Старый Билль, ведя четверку мулов к фургону.
Наши матросы стали пить горячий кофе и есть ветчину, колбасу, мясо бизона и хлеб; все это вытащил из своей сумки Дунаев и предложил Чайкину угощаться.
Скоро вылезли из фургона и оба канзасца, заспанные и угрюмые.
Они подошли к костру, кивнув головами обоим землякам, и брюнет стал готовить кофе.
Русский язык, на котором говорили оба иностранца, и их видимая близость, казалось, удивили и не понравились двум янки.
Они торопливо и молча пили кофе, сильно разбавленный коньяком, и завтракали.
- Пора садиться, джентльмены! - крикнул Билль, когда мулы были запряжены.
- Но мы еще не позавтракали, Билль! Дайте позавтракать!
- Даю вам еще пять минут!..
- Однако… не много же вы даете!..
- Торопиться надо, джентльмены. Вы ведь очень торопитесь. Вчера даже ночью хотели ехать!..
- А вы испугались агентов?.. - с искусственным смехом проговорил молодец со шрамом на щеке.
- И, кажется, не напрасно… Свист ночью был… Вы не слыхали разве?
- Свист? Скажите, пожалуйста, какая диковина… свист!
И оба молодца засмеялись.
Они едва успели съесть по куску ветчины, как Билль закричал:
- Прошу джентльменов садиться!
"Джентльмены" поторопились забраться в фургон.
Дорога шла по ущелью в гору, и лошади поднимались шагом по узкой каменистой дороге.
Старый Билль, Дунаев и Чайкин шли пешком с ружьями на плечах. Ружья посоветовал им взять Билль.
- Это ущелье самое любимое местечко агентов! - сказал он. - Хоть я на них и не рассчитываю, а все-таки… до подъема лучше быть наготове. А там, за перевалом, опять степь… Далеко кругом видно… Врасплох не застанут Старого Билля!
Тем временем оба молодца переглянулись, и один из них шепнул:
- Догадался старый дьявол!..
- А если бы нам вдвоем смастерить дело? - сказал красивый брюнет.
- То есть как?
- Без чужой помощи. Я уложу сзади Билля, ты Дуна и потом белобрысого…
- Рискованно. А впрочем, увидим… Не подойдет случая, тогда из Виргинии дадим телеграмму в Чизаквиль, чтобы у Скалистого ущелья… пять агентов напали спереди, а мы сзади… Тогда игра беспроигрышная…
- Хитер эта старая лисица Билль!
- С него и начать.
- Как бы он сам не начал! - сурово проговорил молодец со шрамом. - Недаром они с ружьями и теперь идут… Своя шкура мне дорога…
- А три тысячи этого русского дурака?
- Надо предложить ему сыграть опять в карты…
- А кулак его видел?..
Они замолчали. Пешеходы замедлили шаги.
Вдруг из боковой ложбины показались три всадника в масках.
Билль в мгновение ока задернул спереди фургона фартук и одним словом остановил мулов.
Увидавши трех вооруженных людей, всадники тотчас же повернули лошадей и скрылись в горах.
Канзасские молодцы, развалившиеся в фургоне, не видели появления верховых и только, увидавши себя в темноте, поняли, что Билль закрыл их неспроста. Но все было тихо кругом, и Билль уже отдернул фартук.
- Что случилось? Зачем это вы нас закрыли, Билль? - спросил канзасец со шрамом.
- Боялся, что вас пристрелят, джентльмены! - иронически ответил Старый Билль.
- Кто?
- Агенты.
- Разве вы их видели?
- Сию минуту они показались и, не будь дураки, ускакали… Ну, я первым делом и побеспокоился за вас, джентльмены… Я вполне уверен, что если бы агенты напали, вы были бы убиты первыми! - внушительно прибавил Старый Билль.
- Спасибо, Билль, за заботу о нас… Мы никогда не забудем вашей услуги! - весело проговорил бледный брюнет.
- Не стоит благодарности… Вы знаете, я на ветер слов не пускаю!
И Билль приказал мулам тронуться.
Чайкин был испуган, а Дунаев добродушно его утешал:
- А ты, Чайкин, не трусь… Видишь, они уехали…
- А эти? - шепнул Чайкин, указывая на фургон.
- Этих Старый Билль обработает. Умнее Старого Билля нет, братец ты мой, дилижанщика. Он первый по этим местам и всех людей насквозь понимает… И знаешь ли, что я слышал про этого самого Билля?
- Что?
- Будто он сам занимался такими делами, когда молодой был.
- Ну? - недоверчиво протянул Чайкин.
- Так сказывают. Говорят, он первый по этой части был… Но только скоро бросил это занятие… потому после одного случая совесть зазрела.
- После какого?
- А ошибкой дитю пристрелил. Целил, значит, в фургон, в человека, и рука, что ли, дрогнула, но только дитю убил. И, как увидал он этого убитого дитю, бросил это самое дело… и скрылся из этих мест… И только через несколько лет поступил в дилижанщики… И стал первым дилижанщиком… И пассажиров бережет и этих самых агентов изничтожает… Ненавидеть их стал… И те его не любят… Однако редко на его дилижанс нападают… Знают, что он стрелок отличный и винтовка у него, брат, на редкость.
Правда ли это была, или же кем-либо сочиненная сказка, обратившаяся потом в легенду, трудно было сказать, но что в те времена на большой дороге между Денвером и Сан-Франциско о Старом Билле ходила такая молва, в этом Чайкину пришлось убедиться и потом.
К восьми часам фургон поднялся на перевал. Оттуда дорога спускалась в равнину.
- Ну, садитесь, джентльмены… Теперь поедем рысью… И ружья можно положить… А на случай чего револьверы в кармане… Не так ли, Дун?
- Правильно, Билль. И нож вдобавок за кушаком! - прибавил Дунаев, указывая на пояс.
- Вы, я знаю, бывалый… А все-таки сдурили.
- Знаю, знаю… Извините, Билль…
- Теперь этим молодцам вы задали заботы! - сердито сказал Старый Билль.
Он остановил мулов, и все сели в фургон.
Канзасцы хотели было дать место Дунаеву, но он, к их удивлению, сел рядом с Чайкиным, лицом к двум молодым канзасцам.
- Вам, Дун, неудобно… Садитесь к нам. Место есть! - предложил один из них.
- Мне и здесь хорошо… благодарю вас! - ответил Дунаев.
Канзасцы опять переглянулись, и Чайкин заметил это.
ГЛАВА XVI
1
Между тем фургон спустился с горы и поехал по красивой зеленой равнине, полной цветов. Дорога была отличная, и в фургоне почти не трясло.
- Ну, земляк, теперь можно и про твое житье-бытье продолжать. Очень ты любопытно все обсказываешь про Америку! - проговорил Чайкин.
- Да, братец ты мой, вольная сторона… И всякого народу здесь есть. Со всяких стран сюда приезжают - счастия искать. А главное - нет прижимки. И коли ты себя соблюдаешь, тебе все дороги открыты, даром что ты из простого звания… Да здесь звания не разбирают… Сегодня ты, скажем, дрова пилишь, а завтра тебя выберут в сенаторы, и никто не удивится… Наш один российский тоже на большую должность попал… после пяти лет, когда настоящим американцем стал, с правами, значит.
- И ты американец?
- Форменный… Хоть в губернаторы могу! - добродушно рассмеялся Дунаев. - Я ведь уже седьмой год как здесь… И если правду тебе говорить, так еду во Франциски жениться.
- На американке?
- На американке… Обученная! В школе была. Здесь, братец ты мой, все должны обучаться… Хочешь не хочешь, а учись!.. Свадьбу справлю и открою мясную… Надоело скот гонять… Ты на свадьбу-то ко мне приходи. Ужо я тебе и адрес дам…
- Приду беспременно… А ты, Дунаев, сказывай про свою жисть-то здесь…
- Да на чем я тогда остановился?
- А как ты Мошкиным компаньоном был и как он тебя вызволил… А по какой причине, ты и не объяснил…
- По какой причине?.. А из-за пьянства. Я, братец ты мой, на конверте первый пьяница был! Запоем пил до последних сил. И чуть бы я не пропал, кабы не добрые люди… Ну, так слушай, Чайкин, как все это вышло. Я расскажу тебе, как я в самом начале закурил в этой Америке. Думал, порки за поркой не будет… валяй вовсю… И вальнул…
Дунаев на минутку примолк, откашлялся и продолжал:
- Месяц это либо полтора этак жил я по-хорошему. Работал на пристани, и босс меня первым рабочим считал, и у чехов в полном, можно сказать, удовольствии находился. Добрые люди были: и чех и жена его, чешка. Он столяр был, а она шитьем занималась. Ладно. Жил я таким манером и вовсе напитками не занимался. Потому в будни некогда: придешь домой, пообедал, да и спать. А по воскресеньям, когда, значит, шабаш, я около чехов остаюсь. Они непьющие, и мне нежелательно. Так только за обедом пивка кружки две выпью с чехом, - вот и всего…
Дунаев остановился… Он увидал карты в руках у одного из канзасцев и вдруг обратился к вчерашнему партнеру:
- А хотите сыграть? Мне хочется рискнуть на одну карту.
- С большим удовольствием. На одну так на одну Какая будет ставка?
- Двести долларов.
- Ставьте карту.
- Нет, ставьте вы, а метать буду я…
- Зачем же вы? Вчера метал я.
- А сегодня хочу я! - настаивал Дунаев.
Билль обернулся и сказал:
- Так-то оно правильнее будет… Вы сообразительны, Дун…
- Я не люблю понтировать… и никогда не понтирую! - сказал канзасец.
- Так, значит, не хотите?..
- Метать могу, а понтировать нет…
- Ну, ладно, мечите. Позвольте-ка колоду!
Дунаев внимательно пересмотрел карты.
- Ставьте деньги! - сказал он.
Игрок бросил двести долларов. Вынул и положил на пустой ящик такую же сумму и Дунаев.
- Готово? - спросил он.