Х
- Я знаю… - сказал голос за окном; шаги нескольких людей, удаляясь, огибали угол.
- Только бы не они, - сказала, вдруг побледнев и бросаясь к дверям, Арколь. Молли, закусив губы, смотрела на нее и на нас. Взгляд Эстампа Дюроку вызвал ответ последнего: "Это ничего, нас трое". Едва он сказал, по двери ударили кулаком, - я, бывший к ней ближе других, открыл и увидел молодого человека небольшого роста, в щегольском летнем костюме. Он был коренаст, с бледным, плоским, даже тощим лицом, но выражение нелепого превосходства в тонких губах под черными усиками и в резких черных глазах было необыкновенно крикливым. За ним шли Варрен и третий человек - толстый, в грязной блузе, с шарфом вокруг шеи. Он шумно дышал, смотрел, выпучив глаза, и войдя, сунул руки в карманы брюк, став как столб.
Все мы продолжали сидеть, кроме Арколь, которая подошла к Молли. Став рядом с ней, она бросила Дюроку отчаянный умоляющий взгляд.
Новоприбывшие были заметно навеселе. Ни одним взглядом, ни движением лица не обнаружили они, что, кроме женщин, есть еще мы; даже не посмотрели на нас, как будто нас здесь совсем не было. Разумеется, это было сделано умышленно.
- Вам нужно что-нибудь, Лемарен? - сказала Арколь, стараясь улыбнуться. - Сегодня мы очень заняты. Нам надо пересчитать белье, сдать его, а потом ехать за провизией для матросов. - Затем она обратилась к брату, и это было одно слово: - Джон!
- Я с вами поговорю, - сказал Варрен. - Что же, нам и сесть негде?!
Лемарен, подбоченясь, взмахнул соломенной шляпой. Его глаза с острой улыбкой были обращены к девушке.
- Привет, Молли! - сказал он. - Прекрасная Молли, сделайте милость, обратите внимание на то, что я пришел навестить вас в вашем уединении. Взгляните, - это я!
Я видел, что Дюрок сидит, опустив голову, как бы безучастно, но его колено дрожало, и он почти незаметно удерживал его ладонью руки. Эстамп приподнял брови, отошел и смотрел сверху вниз на бледное лицо Лемарена.
- Убирайся! - сказала Молли. - Ты довольно преследовал меня! Я не из тех, к кому ты можешь протянуть лапу. Говорю тебе прямо и начистоту - я более не стерплю! Уходи!
Из ее черных глаз разлетелась по комнате сила отчаянного сопротивления. Все это почувствовали. Почувствовал это и Лемарен, так как широко раскрыл глаза, смигнул и, нескладно улыбаясь, повернулся к Варрену.
- Каково? - сказал он. - Ваша сестра сказала мне дерзость, Варрен. Я не привык к такому обращению, клянусь костылями всех калек этого дома. Вы пригласили меня в гости, и я пришел. Я пришел вежливо, - не с худой целью. В чем тут дело, я спрашиваю?
- Дело ясное, - сказал, глухо крякнув, толстый человек, ворочая кулаки в карманах брюк. - Нас выставляют.
- Кто вы такой? - рассердилась Арколь. По наступательному выражению ее кроткого даже в гневе лица я видел, что и эта женщина дошла до предела. - Я не знаю вас и не приглашала. Это мое помещение, я здесь хозяйка. Потрудитесь уйти!
Дюрок поднял голову и взглянул Эстампу в глаза. Смысл взгляда был ясен. Я поспешил захватить плотнее револьвер, лежавший в моем кармане.
- Добрые люди, - сказал, посмеиваясь. Эстамп, - вам лучше бы удалиться, так как разговор в этом тоне не доставляет решительно никому удовольствия.
- Слышу птицу! - воскликнул Лемарен, мельком взглядывая на Эстампа и тотчас обращаясь к Молли. - Это вы заводите чижиков, Молли? А есть у вас канареечное семя, а? Ответьте, пожалуйста!
- Не спросить ли моего утреннего гостя, - сказал Варрен, выступая вперед и становясь против Дюрока, неохотно вставшего навстречу ему. - Может быть, этот господин соблаговолит объяснить, почему он здесь, у моей, черт побери, сестры?!
- Нет, я не сестра твоя! - сказала, словно бросила тяжкий камень, Молли.
- А ты не брат мне! Ты - второй Лемарен, то есть подлец!
И, сказав так, вне себя, в слезах, с открытым, страшным лицом, она взяла со стола книгу и швырнула ее в Варрена.
Книга, порхнув страницами, ударила его по нижней губе, так как он не успел прикрыться локтем. Все ахнули. Я весь горел, чувствуя, что отлично сделано, и готов был палить во всех.
- Ответит этот господин, - сказал Варрен, указывая пальцем на Дюрока и растирая другой рукой подбородок, после того, как вдруг наступившее молчание стало невыносимо.
- Он переломает тебе все кости! - вскричал я. - А я пробью твою мишень, как только…
- Как только я уйду, - сказал вдруг сзади низкий, мрачный голос, столь громкий, несмотря на рокочущий тембр, что все сразу оглянулись.
Против двери, твердо и широко распахнув ее, стоял человек с седыми баками и седой копной волос, разлетевшихся, как сено на вилах. Он был без руки, - один рукав матросской куртки висел; другой, засученный до локтя, обнажал коричневую пружину мускулов, оканчивающихся мощной пятерней с толстыми пальцами. В этой послужившей на своем веку мускульной машине человек держал пустую папиросную коробку. Его глаза, глубоко запрятанные среди бровей, складок и морщин, цедили тот старческий блестящий взгляд, в котором угадываются и отличная память и тонкий слух.
- Если сцена, - сказал он, входя, - то надо закрывать дверь. Кое-что я слышал. Мамаша Арколь, будьте добры дать немного толченого перцу для рагу. Рагу должно быть с перцем. Будь у меня две руки, - продолжал он в том же спокойном деловом темпе, - я не посмотрел бы на тебя, Лемарен, и вбил бы тебе этот перец в рот. Разве так обращаются с девушкой?
Едва он проговорил это, как толстый человек сделал движение, в котором я ошибиться не мог: он вытянул руку ладонью вниз и стал отводить ее назад, намереваясь ударить Эстампа. Быстрее его я протянул револьвер к глазам негодяя и нажал спуск, но выстрел, толкнув руку, увел пулю мимо цели.
Толстяка отбросило назад, он стукнулся об этажерку и едва не свалил ее. Все вздрогнули, разбежались и оцепенели; мое сердце колотилось, как гром. Дюрок с неменьшей быстротой направил дуло в сторону Лемарена, а Эстамп прицелился в Варрена.
Мне не забыть безумного испуга в лице толстого хулигана, когда я выстрелил. Тут я понял, что игра временно остается за нами.
- Нечего делать, - сказал, бессильно поводя плечами, Лемарен. - Мы еще не приготовились. Ну, берегитесь! Ваша взяла! Только помните, что подняли руку на Лемарена. Идем, Босс! Идем, Варрен! Встретимся еще как-нибудь с ними, отлично увидимся. Прекрасной Молли привет! Ах, Молли, красотка Молли!
Он проговорил это медленно, холодно, вертя в руках шляпу и взглядывая то на нее, то на всех нас по очереди. Варрен и Босс молча смотрели на него.
Он мигнул им; они вылезли из комнаты один за другим, останавливаясь на пороге; оглядываясь, они выразительно смотрели на Дюрока и Эстампа, прежде чем скрыться. Последним выходил Варрен. Останавливаясь, он поглядел и сказал: - Ну, смотри, Арколь! И ты, Молли! Он прикрыл дверь. В коридоре шептались, затем, быстро прозвучав, шаги утихли за домом.
- Вот, - сказала Молли, бурно дыша. - И все, и ничего более. Теперь надо уходить. Я ухожу, Арколь. Хорошо, что у вас пули.
- Правильно, правильно и правильно! - сказал инвалид. - Такое поведение я одобряю. Когда был бунт на "Альцесте", я открыл такую пальбу, что все легли брюхом вниз. Теперь что же? Да, я хотел перцу для…
- Не вздумайте выходить, - быстро заговорила Арколь. - Они караулят. Я не знаю, как теперь поступить.
- Не забудьте, что у меня есть лодка, - сказал Эстамп, - она очень недалеко. Ее не видно отсюда, и я поэтому за нее спокоен. Будь мы без Молли…
- Она? - сказал инвалид Арколь, устремляя указательный палец в грудь девушке.
- Да, да, надо уехать.
- Ее? - повторил матрос.
- О, какой вы непонятливый, а еще…
- Туда? - Инвалид махнул рукой за окно.
- Да, я должна уехать, - сказала Молли, - вот придумайте, - ну, скорее, о боже мой!
- Такая же история была на "Гренаде" с юнгой; да, вспомнил. Его звали Санди. И он…
- Я - Санди, - сказал я, сам не зная зачем.
- Ах, и ты тоже Санди? Ну, милочка, какой же ты хороший, ревунок мой. Послужи, послужи девушке! Ступайте с ней. Ступай, Молли. Он твоего роста. Ты дашь ему юбку и - ну, скажем, платьишко, чтобы закутать то место, где лет через десять вырастет борода. Юбку дашь приметную, такую, в какой тебя видали и помнят. Поняла? Ступай, скройся и переряди человека, который сам сказал, что его зовут Санди. Ему будет дверь, тебе окно. Все!
XI
- В самом деле, - сказал, помолчав, Дюрок, - это, пожалуй, лучше всего.
- Ах, ах! - воскликнула Молли, смотря на меня со смехом и жалостью. - Как же он теперь? Нельзя ли иначе? - Но полное одобрение слышалось в ее голосе, несмотря на притворные колебания.
- Ну, что же, Санди? - Дюрок положил мне на плечо руку. - Решай! Нет ничего позорного в том, чтобы подчиниться обстоятельствам, - нашим обстоятельствам. Теперь все зависит от тебя.
Я воображал, что иду на смерть, пасть жертвой за Ганувера и Молли, но умереть в юбке казалось мне ужасным концом. Хуже всего было то, что я не мог отказаться; меня ждал, в случае отказа, моральный конец, горший смерти. Я подчинился с мужеством растоптанного стыда и смирился перед лицом рока, смотревшего на меня нежными черными глазами Молли. Тотчас произошло заклание. Худо понимая, что делается кругом, я вошел в комнату рядом и, слыша, как стучит мое опозоренное сердце, стал, подобно манекену, неподвижно и глупо. Руки отказывались бороться с завязками и пуговицами. Чрезвычайная быстрота четырех женских рук усыпила и ошеломила меня. Я чувствовал, что смешон и велик, что я - герой и избавитель, кукла и жертва. Маленькие руки поднесли мне зеркало; на голове очутился платок, и, так как я не знал, что с ним делать, Молли взяла мои руки и забрала их вместе с платком под подбородком, тряся, чтобы я понял, как прикрывать лицо. Я увидел в зеркале искаженное расстройством подобие себя и не признал его. Наконец тихий голос сказал: "Спасибо тебе, душечка!" - и крепкий поцелуй в щеку вместе с легким дыханием дал понять, что этим Молли вознаграждает Санди за отсутствие у него усов.
После того все пошло как по маслу, меня быстро вытолкнули к обществу мужчин, от которого я временно отказался. Наступило глубокое, унизительное молчание. Я не смел поднять глаз и направился к двери, слегка путаясь в юбке; я так и ушел бы, но Эстамп окликнул меня: - Не торопись, я пойду с тобой. Нагнав меня у самого выхода, он сказал: - Иди быстрым шагом по той тропинке, так скоро, как можешь, будто торопишься изо всех сил, держи лицо прикрытым и не оглядывайся; выйдя на дорогу, поверни вправо, к Сигнальному Пустырю. А я пойду сзади.
Надо думать, что приманка была хороша, так как, едва прошел я две-три лужайки среди светлого леса, невольно входя в роль и прижимая локти, как делают женщины, когда спешат, как в стороне послышались торопливые голоса.
Шаги Эстампа я слышал все время позади, близко от себя. Он сказал: "Ну, теперь беги, беги во весь дух!" Я полетел вниз с холма, ничего не слыша, что сзади, но, когда спустился к новому подъему, раздались крики: "Молли! Стой, или будет худо!" - это кричал Варрен. Другой крик, Эстампа, тоже приказывал стоять, хотя я и не был назван по имени. Решив, что дело сделано, я остановился, повернувшись лицом к действию.
На разном расстоянии друг от друга по дороге двигались три человека, - ближайший ко мне был Эстамп, - он отступал в полуоборот к неприятелю. К нему бежал Варрен, за Варреном, отстав от него, спешил Босс. "Стойте!" - сказал Эстамп, целясь в последнего. Но Варрен продолжал двигаться, хотя и тише. Эстамп дал выстрел. Варрен остановился, нагнулся и ухватился за ногу.
- Вот как пошло дело! - сказал он, в замешательстве оглядываясь на подбегающего Босса.
- Хватай ее! - крикнул Босс. В тот же момент обе мои руки били крепко схвачены сзади, выше локтя, и с силой отведены к спине, так что, рванувшись, я ничего не выиграл, а только повернул лицо назад, взглянуть на вцепившегося в меня Лемарена. Он обошел лесом и пересек путь. При этих движениях платок свалился с меня. Лемарен уже сказал: - "Мо …", - но, увидев, кто я, был так поражен, так взбешен, что, тотчас отпустив мои руки, замахнулся обоими кулаками.
- Молли, да не та! - вскричал я злорадно, рухнув ниц и со всей силой ударив его головой между ног, в самом низу - прием вдохновения. Он завопил и свалился через меня. Я на бегу разорвал пояс юбки и выскочил из нее, потом, отбежав, стал трясти ею, как трофеем.
- Оставь мальчишку, - закричал Варрен, - а то она удерет! Я знаю теперь; она побежала наверх, к матросам. Там что-нибудь подготовили. Брось все! Я ранен!
Лемарен не был так глуп, чтобы лезть на человека с револьвером, хотя бы этот человек держал в одной руке только что скинутую юбку: револьвер был у меня в другой руке, и я собирался пустить его в дело, чтобы отразить нападение. Оно не состоялось - вся троица понеслась обратно, грозя кулаками. Варрен хромал сзади. Я еще не опомнился, но уже видел, что отделался дешево. Эстамп подошел ко мне с бледным и серьезным лицом.
- Теперь они постоят у воды, - сказал он, - и будут, так же, как нам, грозить кулаками боту. По воде не пойдешь. Дюрок, конечно, успел сесть с девушкой. Какая история! Ну, впишем еще страницу в твои подвиги и… свернем-ка на всякий случай в лес!
Разгоряченный, изрядно усталый, я свернул юбку и платок, намереваясь сунуть их где-нибудь в куст, потому что, как ни блистательно я вел себя, они напоминали мне, что, условно, не по-настоящему, на полчаса, - но я был все же женщиной. Мы стали пересекать лес вправо, к морю, спотыкаясь среди камней, заросших папоротником. Поотстав, я приметил два камня, сошедшихся вверху краями, и сунул меж них ненатуральное одеяние, от чего пришел немедленно в наилучшее расположение духа.
На нашем пути встретился озаренный пригорок. Тут Эстамп лег, вытянул ноги и облокотился, положив на ладонь щеку.
- Садись, - сказал он. - Надо передохнуть. Да, вот это дело!
- Что же теперь будет? - осведомился я, садясь по-турецки и раскуривая с Эстампом его папиросы. - Как бы не произошло нападение?!
- Какое нападение?!
- Ну, знаете… У них, должно быть, большая шайка. Если они захотят отбить Молли и соберут человек сто…
- Для этого нужны пушки, - сказал Эстамп, - и еще, пожалуй" бесплатные места полицейским в качестве зрителей.
Естественно, наши мысли вертелись вокруг горячих утренних происшествий, и мы перебрали все, что было" со всеми подробностями, соображениями, догадками и (c)себе картинными моментами. Наконец мы подошли к нашим впечатлениям от Молли; почему-то этот разговор замялся, но мне все-таки хотелось знать больше, чем то, чему был я свидетелем. Особенно меня волновала мысль о Дигэ. Эта таинственная женщина непременно возникала в моем уме, как только я вспоминал Молли. Об этом я его и спросил.
- Хм … - сказал он. - Дигэ… О, это задача! - И он погрузился в молчание, из которого я не мог извлечь его никаким покашливанием.
- Известно ли тебе, - сказал он наконец, после того как я решил, что он совсем задремал, - известно ли тебе, что эту траву едят собаки, когда заболеют бешенством?
Он показал острый листок, но я был очень удивлен его глубокомысленным тоном и ничего не сказал. Затем, в молчании, усталые от жары и друг от друга, мы выбрались к морской полосе, пришли на пристань и наняли лодочника. Никто из наших врагов не караулил нас здесь, поэтому мы благополучно переехали залив и высадились в стороне от дома. Здесь был лес, а дальше шел огромный, отлично расчищенный сад. Мы шли садом. Аллеи были пусты. Эстамп провел меня в дом через одну из боковых арок, затем по чрезвычайно путаной, сурового вида лестнице, в большую комнату с цветными стеклами. Он был заметно не в духе, и я понял отчего, когда он сказал про себя: "Дьявольски хочу есть". Затем он позвонил, приказал слуге, чтобы тот отвел меня к Попу, и, еле передвигая ноги, я отправился через блестящие недра безлюдных стен в настоящее путешествие к библиотеке. Здесь слуга бросил меня. Я постучал и увидел Попа, беседующего с Дюроком.
XII
Когда я вошел, Дюрок доканчивал свою речь. Не помню, что он сказал при мне. Затем он встал и в ответ многочисленным молчаливым кивкам Попа протянул ему руку. Рукопожатие сопровождалось твердыми улыбками с той и другой стороны.
- Как водится, герою уступают место и общество, - сказал мне Дюрок, - теперь, Санди, посвяти Попа во все драматические моменты. Вы можете ему довериться, - обратился он к Попу, - этот ма… человек сущий клад в таких положениях. Прощайте! Меня ждут.
Мне очень хотелось спросить, где Молли и давно ли Дюрок вернулся, так как хотя из этого ничего не вытекало, но я от природы любопытен во всем. Однако на что я решился бы под открытым небом, на то не решался здесь, по стеснительному чувству чужого среди высоких потолков и прекрасных вещей, имеющих свойство оттеснять непривычного в его духовную раковину.
Все же я надеялся много узнать от Попа.
- Вы устали и, наверное, голодны? - сказал Поп. - В таком случае пригласите меня к себе, и мы с вами позавтракаем. Уже второй час.
- Да, я приглашаю вас, - сказал я, малость недоумевая, чем могу угостить его, и не зная, как взяться за это, но не желая уступать никому ни в тоне, ни в решительности. - В самом деле, идем, стрескаем, что дадут.
- Прекрасно, стрескаем, - подхватил он с непередаваемой интонацией редкого иностранного слова, - но вы не забыли, где ваша комната?
Я помнил и провел его в коридор, второй дверью налево. Здесь, к моему восхищению, повторилось то же, что у Дюрока: потянув шнур, висевший у стены, сбоку стола, мы увидели, как откинулась в простенке меж окон металлическая доска и с отверстием поравнялась никелевая плоскость, на которой были вино, посуда и завтрак. Он состоял из мясных блюд, фруктов и кофе. Для храбрости я выпил полный стакан вина, и, отделавшись таким образом от стеснения, стал есть, будучи почти пьян.
Поп ел мало и медленно, но вина выпил.
- Сегодняшний день, - сказал он, - полон событий, хотя все главное еще впереди. Итак, вы сказали, что произошла схватка?
Я этого не говорил, и сказал, что не говорил.
- Ну, так скажете, - произнес он с милой улыбкой. - Жестоко держать меня в таком нетерпении.
Теперь происшедшее казалось мне не довольно поразительным, и я взял самый высокий тон.