Тон был издевательский, а потому Люси прикусила губы. Про "церковь и так далее" они с Сесилем имели достаточно неприятный разговор. Сесиль говорил, что человек обязан тщательно себя исследовать, а вот Люси не хотела этого делать. Он уважал честную веру, но считал, что честность есть следствие духовного кризиса, и он представить себе не мог, чтобы честность давалась нам по праву рождения и росла в нас вольно и свободно, как цветок навстречу солнцу. Все, что Сесиль говорил на этот счет, больно кололо Люси, хотя ее жених и источал толерантность каждой своей порой. Нет, Эмерсоны были не такие.
С Эмерсонами она встретилась после церкви. Перед храмом стояла череда экипажей, и коляска Ханичёрчей оказалась как раз напротив виллы "Кисси". Чтобы сэкономить время, они прошли к ней через газон и обнаружили отца и сына, которые курили в саду.
- Представь меня, - сказала миссис Ханичёрч дочери. - Если, конечно, молодой человек не считает, что мы уже знакомы.
Джордж явно считал именно так, но Люси проигнорировала эпизод у Святого озера и представила мать и Эмерсонов друг другу. Старший Эмерсон приветствовал дам с большой теплотой и сообщил Люси, как он рад, что она выходит замуж. Та ответила, что тоже рада этому обстоятельству, а потом, пока не подошли мисс Бартлетт, Минни и мистер Биб, перевела разговор в более безопасное русло и спросила отца, как ему нравится его новый дом.
- Отличный дом, - ответил он, но Люси заметила нотку смущения в его голосе. Раньше она не видела его смущенным.
Эмерсон объяснил:
- Уже потом мы узнали, что в дом собирались переехать сестры Элан и что мы, по сути, поломали их планы. Женщины не любят, когда с ними так поступают, и я серьезно расстроился.
- Думаю, здесь кто-то кого-то не так понял, - смущенно сказала миссис Ханичёрч.
- Нашему хозяину сообщили, что приедут люди совсем не такие, как мы, - вступил Джордж, который решил поддержать разговор. - Люди искусства. Он разочарован.
Повернувшись к Люси, старший Эмерсон спросил:
- Может быть, нам стоит написать сестрам Элан и сообщить, что мы отказываемся от дома? Как вы думаете?
- Да нет. Если вы уже приехали, то оставайтесь, - ответила она. Необходимо было сделать так, чтобы никто не стал открыто осуждать Сесиля, имя которого не называли, но чья роль в этом деле была всем известна.
- Так Джордж и говорит, - сказал старший Эмерсон. - Пусть, говорит, сестры Элан отправляются куда подальше. Хотя это и не вполне по-доброму сказано.
- В мире не так много добра, - проговорил Джордж, наблюдая за солнечными лучами, отражающимися от стекол проезжающих экипажей.
- Именно так! - воскликнула миссис Ханичёрч. - Именно так я и говорю. Стоит ли нам трепать друг другу нервы по поводу каких-то сестер Элан?
- В мире не так много добра и не так много света, - продолжил Джордж задумчиво. - Где бы мы ни стояли, мы отбрасываем тень, и не стоит в погоне за жизненными благами двигаться с места на место, ибо наша тень следует за нами. Выберите место, где вы не принесете никому вреда, и стойте там, сколько сможете, лицом к солнечному свету.
- О, мистер Эмерсон, да вы философ! - улыбнулась миссис Ханичёрч.
- Что?
- Я говорю, из вас получится изрядный философ. Надеюсь, вы еще не читаете лекции моему бедному Фредди?
Джордж радостно улыбнулся, и Люси поняла, что ее мать и Джордж отлично поладят.
- О нет! - ответил Джордж. - Это он мне читает лекции. И это его философия. Разница в том, однако, что он с этой философией начинает жизнь, а мне сначала пришлось ставить перед жизнью много вопросов.
- Что вы имеете в виду? Впрочем, не будем об этом. Не объясняйте. Фредди сегодня с нетерпением ждет вашего визита. Вы ведь играете в теннис? Как вам партия в теннис в воскресенье?
- Джордж не против тенниса в воскресенье. Джордж, с его образованием…
- Вот и отлично! - остановила старшего Эмерсона миссис Ханичёрч. - Джордж не против. Тем более не против я. Мистер Эмерсон, если вы придете вместе с сыном, мы будем очень рады.
Эмерсон поблагодарил ее, но идти нужно было достаточно далеко, а он теперь не вполне здоров. Миссис Ханичёрч повернулась к Джорджу:
- И он еще хочет уступить дом сестрам Элан!
- Я знаю, - ответил юноша и обнял отца за плечи. Нежность, существование которой Люси и мистер Биб всегда подозревали в этом человеке, неожиданно вырвалась наружу - как утреннее солнце, пронзив тучи, неожиданно освещает серый пейзаж. Люси вспомнила, что, при всех своих странных убеждениях, Джордж никогда не выступал против открытого проявления добрых чувств.
Приблизилась мисс Бартлетт.
- Вы ведь знакомы с нашей кузиной, мисс Бартлетт, - с приятностью в голосе проговорила миссис Ханичёрч. - Вы встречались с ней во Флоренции.
- О да! - сказал старший Эмерсон и двинулся было вперед, чтобы приветствовать даму. Но мисс Бартлетт быстро забралась в экипаж и уже оттуда, из безопасного места, сухо поклонилась. И Люси вдруг ясно осознала: они вновь в пансионе Бертолини, за столом, уставленным бутылками с водой и вином, и вновь продолжается старая как мир битва за комнату с видом на Арно.
Джордж не ответил на поклон Шарлотты. Как мальчишка, он застыдился и вспыхнул; он знал, что дуэнья помнит все.
- Я приду играть в теннис, если получится, - проговорил он и пошел в дом.
Люси понравилось бы все, что сделал Джордж, но его неуклюжесть резанула ей самое сердце: мужчины в конечном итоге не боги; они так же неловки и застенчивы, как девочки; они страдают от неожиданных страстей и нуждаются в помощи. Для девушки ее круга и воспитания слабость мужчины была вещью неведомой, но она уже догадывалась о ее существовании после того, как Джордж во Флоренции выбросил ее фотографии в Арно.
- Джордж, не уходи! - воскликнул старший Эмерсон, который полагал, что разговор с его сыном должен быть желанен всем и каждому.
- Он был сегодня в таком отличном настроении, - пояснил он, обращаясь к миссис Ханичёрч. - И я уверен, что днем он придет к вам.
Люси перехватила взгляд кузины. Что-то, сквозившее в этом взгляде, подтолкнуло ее к шалости.
- Конечно, придет. Я очень надеюсь, - воскликнула она.
И подойдя к экипажу, проговорила тихо:
- Старику ничего не было сказано. Я это знаю наверняка.
Подошла миссис Ханичёрч, и они уехали.
Хорошо, что Джордж ничего не рассказал отцу о своем приключении во Флоренции! Просто замечательно. Но почему сердце Люси прыгало так, словно она увидела красоты небес? Почему эту новость она восприняла с радостью, мера которой была явно непропорциональна событию, ее вызвавшему? Всю дорогу домой копыта лошадей выбивали из дороги мелодию: "он-ничего-не-сказал-он-ничего-не-сказал!" В голове Люси мелодия разрасталась и усложнялась: "Он ничего не сказал отцу, с которым он делится всем. Так что для него это не просто подвиг, как говорила Шарлотта. И он не смеялся мне вслед, когда я уезжала". Она подняла ладонь к горящей щеке. "Он не любит меня. Как это было бы ужасно, если бы любил! Но он ничего не сказал. И ничего не скажет".
Ей хотелось закричать: "Все в порядке! Это секрет, который знаем только мы двое. Сесиль никогда ничего не узнает!" Люси была рада, что Шарлотта заставила ее пообещать молчать о случившемся - в тот последний вечер во Флоренции, когда они, стоя на коленях, паковали свои вещи. Тайна, большая она была или маленькая, была под надежной охраной. Только трое людей во всей Англии знали эту тайну.
Именно так Люси объясняла причины своей радости. Сесиля она встретила, лучась неожиданным весельем. Опираясь на его руку, она спустилась на землю из экипажа и сказала:
- Эмерсоны такие милые люди. А Джордж Эмерсон стал значительно лучше.
- А, мои протеже! - сказал Сесиль. - И как они?
Он давно потерял к Эмерсонам всякий интерес и забыл про свое намерение привезти их в Уинди-Корнер в образовательных, как он это определил, целях.
- Протеже? - воскликнула Люси с особой теплотой в голосе.
Единственная форма отношений, которую признавал Сесиль, были отношения феодальные - отношения покровителя и того, кому покровительствуют. В нем не было и на грош способности к отношениям товарищеским, именно таким, какие искала Люси.
- Ты сам посмотришь, как они. Джордж Эмерсон придет к нам сегодня днем. Он очень интересный собеседник. Только…
У нее едва не вырвалось: "Не покровительствуй ему". Но прозвенел звонок на ланч, и, как это часто бывало, Сесиль не придал значения словам Люси. Привлекательность, а не аргументы, была ее главной силой.
Обычно Люси за едой чувствовала себя подавленной. Сегодня же за ланчем было весело. Правда, время от времени приходилось кое-кого успокаивать - то Сесиля, то мисс Бартлетт, а то некое существо, не видимое глазу, которое шептало ей на ухо: "Твоя веселость ненадолго. В январе ты уедешь в Лондон развлекать внуков знаменитых людей". Но сегодня она чувствовала себя так, словно получила гарантию. Ее мать всегда будет сидеть там, ее брат - здесь. Солнце, хотя и сдвинулось с той точки, где находилось утром, никогда не скроется в этот час суток за западными холмами.
После ланча Люси попросили сыграть. Недавно она видела "Армиду" Глюка, и теперь по памяти сыграла музыку из сцены, где Рено, озаряемый лучами вечного рассвета, пробирается в зачарованный сад - музыку, которая струится, подобно океану волшебной страны, то вздымаясь, то опадая. Эта музыка не для фортепиано, и аудитория скоро стала проявлять нетерпение, а Сесиль, разделяя общую неудовлетворенность, воскликнул:
- Сыграй нам про другой сад - из "Парсифаля".
Люси закрыла инструмент.
- Не очень ответственный исполнитель, - произнес голос миссис Ханичёрч.
Испугавшись, что она обидела Сесиля, Люси резко повернулась. Перед ней стоял Джордж. Он проник в гостиную, не прервав ее игры.
- О, я даже и подумать не могла! - произнесла Люси и, так и не поприветствовав вошедшего гостя, вновь раскрыла инструмент. Сесиль получит своего "Парсифаля", а также все остальное из того, что любит.
- Наш исполнитель изменил свои планы, - проговорила мисс Бартлетт, вероятно что-то подразумевая. - Она сыграет для мистера Эмерсона.
Люси не знала, что ей сделать. Она не знала даже, что она хочет сделать. Сыграв, и весьма посредственно, несколько тактов песни Дев-Цветов из второго акта оперы, она остановилась.
- Я голосую за теннис! - провозгласил Фредди, которому надоело это представление, состоящее из отрывков.
- Я тоже! - отозвалась Люси.
Она закрыла несчастное фортепьяно и, встав, уточнила:
- Мужчины играют двое надвое.
- О, только не я, - сказал Сесиль. - Я вам испорчу всю игру.
Он явно не понимал, что для плохого игрока участие в партии двое на двое может быть спасением.
- Перестаньте, Сесиль! - запротестовал Фредди. - Я играю плохо, Флойд еще хуже. Думаю, что и Эмерсон не лучше нас.
Джордж тем не менее поправил его:
- Я неплохо играю.
Минутное молчание.
- Тогда я уж точно не стану, - покачал головой Сесиль, после чего мисс Бартлетт, полагая, что так она унизит Эмерсона, добавила:
- Согласна с вами, мистер Виз. Лучше вам не играть. Много лучше.
Минни решила заменить Сесиля в том, что он боялся делать, и провозгласила:
- Я буду играть! Я, конечно, стану пропускать все мячи, но какое это имеет значение?
Но власть в свои руки взяло само Воскресенье, которое отменило любезное предложение, сделанное Минни.
- Люси заменит Сесиля, - распорядилась миссис Ханичёрч. - Другого не дано. Подождите ее. А ты, милая, пойди переоденься.
Живи Люси в Палестине, она была бы плохой иудейкой. Насколько свято она исполняла шаббат поутру, настолько легко нарушила его правила после ланча. Переодевшись, она подумала, а не станет ли Сесиль смеяться над ней. Действительно, ей следует хорошенько разобраться в себе, прежде чем выходить за него замуж.
Ее партнером в паре стал мистер Флойд. Она любила музыку, но насколько же теннис лучше музыки! Гораздо веселее бегать по корту в удобной одежде, чем сидеть в напряженной позе перед фортепиано. И вновь музыка показалась ей детским занятием. Джордж подавал, и она удивилась, насколько он стремится выиграть. Она вспомнила, как горестно он вздыхал, бродя между надгробиями в Санта-Кроче, когда мир ему казался хаосом, враждебным и непознаваемым, и как потом, после смерти того неизвестного итальянца, склонившись над парапетом набережной Арно, он сказал ей, что желание жить, как он думает, наконец проснется в нем. И теперь желание жить бурлило в Джордже: он хотел жить, хотел выигрывать в теннис, хотел стоять на солнце, сколько будет сил, - на солнце, которое теперь уже клонилось к закату и сияло в глазах Люси.
Джордж выиграл.
Как чудесна пустошь! Ее сияние венчали холмы, которые возвышались над ней, как Фьезоле над долиной Тосканы; при этом южные отроги, если было желание, можно было принять за отроги Каррарских гор. Люси действительно уже подзабыла свою Италию, но теперь она замечала много нового и интересного в своей Англии. Можно было играть со сменяющимися видами и находить в многочисленных складках ландшафта какой-нибудь городок или деревню, вполне похожие на Флоренцию. О, как чудесна пустошь!
Но теперь к ней стал приставать Сесиль. Он вряд ли одобрил бы ее неумеренную чувствительность, поскольку сам находился в язвительном настроении и был готов критиковать всех и вся. Он то и дело вторгался в теннисную партию, поскольку роман, который он читал, был так ужасен, что он чувствовал себя обязанным читать его вслух всем, кто был на корте и рядом. Он подходил к краю корта и кричал:
- Люси! Послушай-ка это! Сразу три инфинитива с отделенной частицей.
- Какой кошмар! - говорила Люси, пропуская мяч.
Когда игроки закончили партию, Сесиль все еще читал: там была сцена убийства, и все должны были непременно ее услышать. Фредди и мистеру Флойду нужно было отправиться в кусты на поиски потерянных мячей; остальные же молча уступили.
- Действие происходит во Флоренции, - объявил Сесиль.
- Неужели? Читай! - сказала Люси и тут же обратилась к Джорджу:
- Идите сюда, мистер Эмерсон, и отдохните.
Она "простила" Джорджа, как она это для себя решила, и намеревалась быть с ним любезной.
Джордж перепрыгнул через сетку и уселся у ее ног, спросив:
- А вы не устали?
- Конечно, нет.
- Вы не сердитесь за то, что проиграли?
Она собиралась ответить отрицательно, но потом поняла, что обиделась, и сказала "да", прибавив со смехом:
- Только вы не такой уж и хороший игрок. Солнце было у вас за спиной и било мне в глаза.
- Я никогда не говорил, что я хороший игрок.
- Как же это? Вы говорили.
- Вы просто не расслышали.
- О, не требуйте точности и аккуратности в этом доме. Мы все преувеличиваем и очень сердимся на людей, которые этого не делают.
- Действие происходит во Флоренции, - повторил Сесиль, на этот раз повысив голос.
Люси обернулась к нему.
- "Закат. Леонора торопилась…" - начал Сесиль.
Люси вдруг прервала его:
- Леонора? Это главная героиня? Кто там автор, посмотри!
- Какой-то Джозеф Эмери Прэнк. Итак. "Леонора торопилась через площадь. Она молилась всем святым, чтобы не опоздать. Закат - итальянский закат. В Лоджии Арканьи - Лоджии де Ланци, как мы ее называем сейчас…".
Люси рассмеялась:
- Неужели Джозеф Эмери Прэнк? Да это же мисс Лэвиш! Это роман мисс Лэвиш, и она напечатала его под каким-то другим именем.
- Кто эта мисс Лэвиш?
- О, это одна ужасная особа. Мистер Эмерсон, вы помните мисс Лэвиш?
Радостно возбужденная, она всплеснула руками.
Джордж посмотрел на нее:
- Конечно, помню. Я встретился с ней в тот день, когда мы приехали в Саммер-стрит. Это она сказала мне, что вы здесь живете.
- И вы обрадовались?
Люси имела в виду: обрадовались, встретившись с мисс Лэвиш, но, когда Джордж, не ответив, наклонил голову к траве, она вдруг поняла, что ее слова могут означать нечто иное. Глядя на голову Джорджа, которая почти лежала у нее на коленях, Люси заметила, что его уши слегка покраснели.
- Ничего удивительного в том, что роман плох, - добавила она. - Я никогда не любила мисс Лэвиш. Но наверное, роман следует прочитать, поскольку мы с ней знакомы.
- Вся современная литература ужасна, - проговорил Сесиль, который был раздражен невнимательностью Люси, но решил перенести свое раздражение на литераторов:
- Сегодня все пишут исключительно из-за денег.
- О Сесиль!
- Именно так. Поэтому не буду тебя больше терзать Джозефом Эмери Прэнком.
Сесиль был подобен щебечущему воробью. Интонации его речей взлетали вверх и падали вниз, но звуки голоса Сесиля не трогали Люси. Она пребывала где-то между мелодией и движением, и ее нервы отказывались отвечать на его зов. Раздражен? Ну и пусть, решила Люси и вновь посмотрела на склоненную пред ней черноволосую голову Джорджа. Погладить эту голову ей совсем не хотелось, но она словно со стороны увидела, как она хочет сделать это, и это ощущение показалось ей крайне любопытным.
- Как вам нравятся виды, открывающиеся отсюда, мистер Эмерсон? - спросила Люси.
- Я не вижу большой разницы в тех или иных видах, - ответил он.
- Что вы имеете в виду?
- Они все абсолютно одинаковы. Различия только в расстояниях и качестве атмосферы.
- Гм, - произнес Сесиль, не зная, считать это наблюдение заслуживающим внимания или нет.
- Мой отец говорит, - продолжил Джордж и, глянув на нее, вспыхнул, - мой отец говорит, что есть только один вид, заслуживающий внимания, - это вид неба над нашими головами. Все же прочие виды - это его слабые копии.
- Я полагаю, ваш отец читал Данте, - проговорил Сесиль, листая роман, который как бы давал ему право вести разговор.
- Он как-то сказал нам, что пейзажи напоминают ему толпы - толпы домов, деревьев и холмов. Они все похожи друг на друга, как человеческие толпы, и влияние, которое они оказывают на нас, относится к сверхъестественному.
Люси вдруг почувствовала, что волнуется.
- Потому что толпа не равна людям, которые ее составляют. Что-то прибавляется, но что - никто не знает. Так же, как что-то добавляется к этим холмам.
Он показал ракеткой на южные отроги.
- Какая замечательная идея, - прошептала Люси. - Как я была бы рада вновь послушать вашего отца! Как жалко, что он нездоров.
- Да, он нездоров.
- В этой книжке совершенно абсурдное описание пейзажей, - проговорил Сесиль.
- И еще: люди делятся на две большие группы - тех, кто забывает встреченные ими виды, и тех, кто их помнит - не только обширные пейзажи, но виды маленьких комнат.
- Мистер Эмерсон, - спросила Люси. - У вас есть братья или сестры?
- Нет. А почему вы спрашиваете?
- Вы произнесли "…он как-то сказал нам…".
- Я имел в виду мою мать.
Сесиль резко захлопнул книгу.
- О, Сесиль! Я чуть не подпрыгнула.
- Больше я не стану терзать тебя Джозефом Эмери Прэнком, - ответил тот.
- Я помню, как мы втроем оправились за город на целый день, и было видно далеко, до самого Хиндхеда. Это - первая вещь, которую я вообще помню.