– Нечего отчаиваться, печалиться и сожалеть, когда глупое дело уже сделано. Нам пора ехать на обед. Бригита, сходите, пожалуйста, за Христиной.
Через пять минут девочка вошла. Ее глаза и нос покраснели и распухли, волосы растрепались, нарядное платье смялось.
– В каком ты виде! – возмутилась ее мать. – Что случилось? Почему ты в таком виде? Тебе нельзя так ехать к Гиберам. Тебя нужно вновь причесать и переодеть. Пойди к няне.
– Няня уехала, – сказала Христина, и по ее щекам снова покатились крупные слезы.
– Ах, правда, я и забыла! Ну тогда поезжай так, как есть, – махнула рукой Каролина.
– Ее нельзя взять, – заметил Дезорм. – Она вся в слезах, с растрепанными волосами, в смятом платье.
– Ах, молчи, пожалуйста, и не мешай мне, – резко сказала мужу Каролина. Обратившись к Христине, она прибавила: – Пойдем, дитя. Я отлично знаю, что нужно сделать.
Каролина Дезорм оттолкнула мужа, села в коляску, посадила дочь рядом с собой и сказала кучеру:
– К господину де Нансе!
– Как? – спросил ее Дезорм. – Ты не хочешь дождаться меня? Ты едешь к де Нансе? Зачем? Что ты хочешь делать? Ведь это же смешно!..
– Я отлично знаю, что нужно делать, – ответила она. – Не то, что ты. Ты сам не знаешь, чего хочешь. Трогайте, Даниель.
Коляска быстро покатилась по гладкой дороге, а на крыльце большого дома стоял изумленный и очень недовольный Дезорм.
Через полчаса он приказал запрячь лошадь в небольшой шарабан и тоже поехал из Орма.
Глава XII. Каролина поправляет дело
Каролина подъехала к крыльцу дома де Нансе как раз в то мгновение, когда подавали его экипаж. Сам хозяин усадьбы стоял у подъезда и очень удивился, увидев Каролину Дезорм и Христину.
– Пожалуйста, пожалуйста, милый сосед, погодите мгновение, – быстро заговорила Каролина. – Где Изабелла? Я должна поговорить с ней. Мой муж сделал большую глупость… Это ничего, это с ним часто случается. Он не знал Изабеллу, принял ее за какую-то искательницу приключений и отказал ей. Он не знал, что я уже виделась и сговорилась с няней. Ему это очень неприятно и досадно, я глубоко огорчена, Христина в полном отчаянии. Мне непременно нужно видеть Изабеллу и отвезти ее обратно в Орм.
– Говоря откровенно, – сказал де Нансе, – я думаю, вам вряд ли удастся вернуть ее. Она, вероятно, очень обижена обращением с нею вашего супруга, она еще не вернулась, так как идет пешком и, вероятно, будет здесь лишь через четверть часа.
– Ну так я дождусь ее. Я не могу уехать, не устроив этого дела.
Раздосадованный де Нансе вежливо подал взбалмошной Каролине руку и проводил ее в гостиную. Там уже был Франсуа. Увидев Христину, мальчик вскрикнул от радости, но, заметив ее красные глаза и заплаканное личико, остановился в изумлении:
– Что с тобой, Христиночка? Почему ты плачешь? Почему ты здесь? Что случилось?
– Твоя няня уехала, – снова заплакала Христина.
– Нянечка уехала? Уехала?
– Папа отослал ее от нас.
– Отослал? Ах, моя бедная няня, – проговорил Франсуа. – Почему же?
– Он ее не знал, – вздохнула Христина.
Франсуа молчал, ему было приятно думать, что няня снова вернется к нему, но вместе с тем его печалила грусть Христины. Он сам не знал, чего ему следовало желать, о чем сожалеть.
В это время Каролина старалась объяснить де Нансе все, как было, она говорила о неловкости своего мужа, о его необдуманной поспешности и так далее, де Нансе сидел с задумчивым лицом, он не знал, нужно ли ему вместе с Каролиной обвинять Дезорма или стараться защитить его, а потому не говорил ни слова. Вдруг он увидел, что мимо окна по двору прошла Изабелла. Франсуа и Христина бросились к няне.
Каролина Дезорм закричала детям:
– Приведите ее сюда, приведите!
Франсуа и Христина силой заставили Изабеллу войти в гостиную. Каролина подбежала к ней.
– Моя дорогая Изабелла, – начала она, – я приехала за вами. Вы непременно вернетесь ко мне! Мой муж поступил бессмысленно, он не знал, кто вы, ему непременно хотелось, чтобы к нам поступила Изабелла, няня Франсуа де Нансе. Значит, вы видите, он отказал вам для того, чтобы вы могли поступить в наш дом. Поэтому он и был груб и невежлив. Только, пожалуйста, не обращайте на это внимания, ему самому стыдно. Он сожалеет о том, что сделал, Христина плачет не переставая. Все опечалены, все расстроены. Неправда ли, вы вернетесь к нам? Вернетесь, вернетесь, я знаю!
– Господин Дезорм так говорил со мною, что это глубоко огорчило меня, – нахмурилась Изабелла. – Мне страшно поступать в ваш дом, я боюсь, что подобные сцены могут повториться.
– Не бойтесь, никогда не случится ничего подобного, добрая, милая Изабелла. Верьте мне и не беспокойтесь о будущем. Я запрещу мужу говорить с вами, никогда никто не сделает вам никакого замечания, как бы вы ни поступали. Христина всегда во всем будет слушаться вас.
– Да, да, всегда! – закричала Христина, бросаясь на шею Изабелле.
– Нянечка, пожалуйста, не отказывайся, – обнимая Изабеллу, прошептал Франсуа.
– Дорогие мои дети, – проговорила няня. – Я готова забыть о случившемся, но согласится ли господин Дезорм в будущем обращаться со мною так вежливо, как я привыкла в доме господина де Нансе?
– Да, да, не беспокойтесь, – поспешно заверила ее Каролина, радуясь, что все оканчивается к общему удовольствию. – Я вам отвечаю за него, моя дорогая Изабелла! Он совсем не занимается Христиной, и вы никогда не будете встречать его. Уж, право, не знаю, что это случилось с ним сегодня.
– Раз вы, сударыня, желаете доверить мне Христину, я согласна вернуться в ваш дом. Но Христина растрепалась и ее платье в полном беспорядке. Она не может в таком виде обедать у чужих людей.
– Ничего, – с улыбкой заметила Каролина. – Поезжайте с нами и как-нибудь приведите ее в порядок. Это можно сделать в усадьбе Гибер… Или вот что: причешите ей волосы по дороге. Ну, едем же, едем. Мы уже и так опоздали. Сосед, – прибавила она, обращаясь к де Нансе, – садитесь в мою коляску, а дети и Изабелла поедут сзади в вашей.
Это предложение не особенно понравилось де Нансе, но вежливый человек не решился отказать Каролине, подал ей руку и сел в ее экипаж. Изабелла и дети отправились в коляске де Нансе.
В усадьбу Гибер они приехали довольно поздно, но все же поспели к обеду. Через несколько мгновений после них явился Дезорм. Он потерял много времени, так как сделал круг, чтобы заехать в имение де Нансе и объясниться с ним и с бывшей няней Франсуа. Но там Дезорм не застал никого, все уже уехали, и он сам направился в усадьбу Гибер. После того как отец Христины поздоровался с хозяевами и обменялся с ними несколькими словами, он быстро подошел к де Нансе и стал искренне и добродушно извиняться перед ним за то, что так невежливо поступил с няней, которую сосед ему рекомендовал.
– Я ее не знал в лицо, – говорил он, – а жена не сказала мне, что уже пригласила ее к нам. Ведь ее-то именно мне и хотелось взять к Христине, я ждал ее с минуты на минуту. Увидев незнакомую женщину, я испугался какой-нибудь новой необдуманной выходки со стороны моей жены. Несколько лет тому назад она взяла Минну без всякой рекомендации и не спросив о ней никого. Теперь я побоялся, что к нам попадет опять такая же бонна или няня. Мне очень неловко за свою оплошность, я прошу вас помирить меня с Изабеллой и уговорить ее поступить в мой дом, так как уверен, что Христина будет счастлива с нею.
– Но ваша супруга приехала ко мне и уже устроила все. Изабелла снова поступила к Христине, она здесь вместе с детьми.
– От души благодарю вас, – с чувством сказал Дезорм. – Я так рад, что все устроилось!
Вошел слуга и доложил, что обед подан. Дезорм оставил де Нансе и подал руку Жизели де Сибран. Все разместились вокруг стола. Дети обедали отдельно в маленькой гостиной рядом. Юные Сибран и Гибер насмешливо посматривали на Франсуа и на Христину: у обоих были красные распухшие глаза, не нравился им и наряд Христины, потому что ее платье было все еще несколько смято.
– Почему Минна так плохо одела и причесала тебя, Христина? – спросила ее Габриель Семиан.
– У меня больше нет Минны, – отозвалась Христина.
– Нет Минны? – удивилась Габриель. – Как я рада за тебя! Почему же она уехала от вас?
– Папа прогнал ее, – простодушно ответила Христина.
– Прогнал? – вступил в разговор Бернар. – Расскажи-ка нам, что случилось, Христина. Это, должно быть, прелюбопытная история.
– Не послал ли он за ней свору своих собак? – спросила Елена.
– Да, – насмешливо прибавил Морис, – свору, состоящую из сторожевой собаки и таксы.
– Я ничего не буду рассказывать вам, – рассердилась Христина. – Не хочу говорить с вами, потому что вы смеетесь над папочкой и его собаками.
– Пожалуйста, не сердись, милая Христина, расскажи нам все, – попросила Сесиль.
– Нет, я расскажу только Бернару и Габриели после обеда, – ответила Христина. – Вам остальным – ровно ничего.
– Это все ты виноват, Морис, – заметила Сесиль, – ты всегда говоришь что-нибудь неприятное и злое.
– Я ничего особенного не сказал, – возразил мальчик, – спроси об этом Рыцаря печального образа.
– Кого вы так называете? – поинтересовалась Христина.
– Да твоего рыцаря, – ответил он, – такого же растрепанного, как ты, с такими же красными и заплаканными глазами, как у тебя. Право, можно подумать, что вас обоих хорошенько наказали!
– Наказывают только таких недобрых и нехороших детей, как вы, таких невоспитанных и грубых мальчиков, – ответила Христина. – Франсуа добр, и, если у него покраснели глаза, так это потому, что он проявил участие ко мне и своей няне. Если у него грустное лицо, то опять-таки потому, что он добр. Его печальное и кроткое выражение в тысячу раз лучше, чем лица глупые и злые.
– Конечно, – насмешливо подхватил Адольф, – кроме того, он так строен, так высок и хорошо сложен!
– Погодите, когда ему минет двадцать лет, мы еще посмотрим, кто из вас окажется выше ростом и красивее! – сказала, краснея, как пион, Христина.
Морис расхохотался:
– Что за глупости! Ждать восемь лет! Зачем? Почему?
Христина вспыхнула. Раздраженная девочка хотела резко ответить Морису, но Франсуа остановил ее:
– Оставь их, Христиночка, пусть они говорят, что им вздумается, не сердись, не защищай меня. Какое зло могут они мне сделать? Никакого, решительно никакого. А себе они приносят вред, так как показываются в очень непривлекательном виде. Ты видишь, они сами отплачивают себе за нас с тобой.
– Молодчина, Франсуа, – похвалил Бернар. – Хорошо ты их срезал! Ты отлично умеешь защищаться от злых языков.
– Ты ошибаешься, Бернар, – возразил маленький горбун, – я не защищаюсь, потому что не считаю, что они на меня напали. Я только хочу успокоить Христину, которая готова наговорить лишнего.
Бернар, Габриель и обе сестры Гибер стали посмеиваться над Морисом и Адольфом и над их злыми выходками, мальчики не знали, что ответить Христине и Франсуа. Так проходил обед. Подали десерт. Желая скрыть свое смущение, Морис и Адольф накинулись на фрукты и сладости и ели столько, что почувствовали себя дурно.
Остальные дети заметили это и снова принялись их дразнить.
– Право, можно подумать, что дома вас не кормят, – насмешливо произнесла Елена Гибер.
– Или что родители никогда не дают вам ничего вкусного, – подхватила ее сестра.
– Я думаю, вы заболеете, – заметил Бернард.
– И никто, конечно, тогда вас не пожалеет, – в заключение сказала Габриель.
Смущенные и пристыженные мальчики краснели и молчали. Обед окончился. Все встали из-за стола. И дети, и взрослые отправились в сад. Дети принялись играть и бегать, только Морис и Адольф остались в гостиной, полулежа в креслах. Они еще раньше сговорились взять несколько папирос, которые, как они видели, лежали на камине, и покурить, оставшись одни в комнате. Их отец и мать запрещали им курить, но они привыкли не слушаться родителей и ускользнули так, что взрослые их не заметили.
Глава XIII. Пожар и несчастье
Де Гибер предложил обществу покататься на лодке, пересечь пруд, извилистый, как река, и имевший в длину около версты, затем выйти на другой берег и там повеселиться на деревенском балу, устроенном по случаю свадьбы одной из дочерей его фермера.
Разместились в двух лодках, детям наказали сидеть смирно, мужчины взялись за весла. Де Нансе посадил с собою рядом Франсуа, Христина поместилась между Франсуа и своей кузиной Габриель.
Когда все вышли на берег, свадьба была в полном разгаре. Слышалось пение, многие танцевали, все были очень веселы. Елену и Сесиль Гибер, Габриель и Христину тут же пригласили на танец местные жители. Бернар позвал танцевать одну из девочек, бывших на свадьбе. Но веселились не одни дети, маменьки и папеньки тоже закружились среди крестьян. Все были так веселы и оживленны, что никто не заметил отсутствия Мориса и Адольфа. Около девяти часов де Нансе заговорил о возвращении.
– Еще слишком рано, – капризно сказала Каролина Дезорм.
– Уже девять часов, соседка, и, мне кажется, нашим детям пора домой. Вечер прошел отлично и весело, однако пора окончить его.
– Ах, какая скука! Вечно приходится думать о детях. Из-за них мы отказываемся от всех удовольствий, они, право, всему мешают. Правда?
– Не согласен с вами, соседка. Я люблю бывать с детьми, в них наша радость, наше счастье. И я привык отказываться от некоторых легкомысленных удовольствий. Поверьте мне, удовольствие проходит, счастье остается.
– Ах, что вы говорите? Уверяю вас, без детей гораздо веселее. Вот и теперь было так приятно танцевать, а тут нужно думать о возвращении домой!
Темнело. Де Гибер приказал зажечь фонарики на лодках. Они были сделаны из разноцветного стекла и висели, как люстры, на носах и на кормах лодок. Все общество разместилось, и лодки заскользили по тихому пруду.
Только теперь Жизель и Жан Сибран обнаружили, что с ними нет ни Мориса, ни Адольфа. Елена Гибер объяснила встревоженным родителям, что мальчики ели слишком много сладостей и почувствовали себя не вполне хорошо.
Лодки прошли около четверти пути, когда на одном повороте, с которого открывался вид на помещичий дом, все увидели пламя, которое красными языками вздымалось к небу, бросая на воду зловещий багровый отсвет. Стали присматриваться, что могло гореть, и вдруг с ужасом поняли, что огонь вырывается из окон дома Гибер.
Гребцы налегли на весла, но, когда лодки пристали к пристани, пламя уже охватило более половины здания. Де Нансе попросил дам и детей остаться на берегу, взял с Франсуа обещание не идти за ним, и вместе с остальными мужчинами побежал к пылающему дому.
Слуги растерялись и бегали взад и вперед, все они кричали, давали друг другу советы, никто толком не знал, что предпринять. Де Сибран страшно тревожился о своих сыновьях. Он громко звал их, искал повсюду, никто ему не ответил. Донельзя перепуганные слуги не обращали внимания на его вопросы и ничего не могли сказать о мальчиках. Гибер же старался спасти только бумаги и драгоценности.
Из окон выбрасывали всевозможные вещи, не заботясь о том, сломаются ли они или нет, не думая также, что они могут убить того, кто очутится в это время под ними.
К несчастью, в поместье Жака Гибера не имелось пожарного насоса, ведер же было слишком мало, чтобы сделать цепь, то есть длинным рядом непрерывно передавать их из рук в руки и таким образом заливать пожар. Никто не распоряжался. По мере того как огонь разгорался все ярче, смятение и беспорядок увеличивались. К счастью, удалось спасти все ценное: деньги, серебро, драгоценные вещи, картины, белье, бронзу, библиотеку, зато мебель, драпировки и зеркала погибли. Де Гибер все еще усердно старался спасти то, до чего не добрался огонь.
Жан Сибран в полном отчаянии продолжал искать своих мальчиков и звал их тревожным голосом, де Нансе расспрашивал слуг, что случилось с Морисом и Адольфом и куда они могли уйти.
– Они, вероятно, в парке, барин, – ответил ему один из слуг, – все думают, что они нечаянно подожгли гостиную, в которой сидели, и, заметив беду, убежали. Когда начался пожар, в гостиной не нашли никого. Ведь они были в самом нижнем этаже, а потому, конечно, могли убежать без малейшего затруднения.
Де Нансе успокоился относительно судьбы мальчиков. Видя, что он ничем не может помочь Жаку, добрый человек вернулся к дамам и детям, желая успокоить Франсуа, который тревожился за него. Хотелось ему также утешить и бедную Жизель де Сибран, которая думала о своих мальчиках и приходила в полное отчаяние.
Оставшиеся встретили де Нансе радостным криком. Франсуа бросился ему на шею. Отец нежно поцеловал мальчика и вдруг в эту минуту почувствовал, что кто-то прижался губами к его руке. Подле него стояла Христина, но он не сразу заметил ее в темноте. Увидев наконец девочку, он обнял ее и поцеловал так же горячо, как Франсуа. После этого он пошел отыскивать Жизель де Сибран.
Она, обессилев от печали, сидела под деревом и горько плакала, закрыв лицо руками.
– Дети, дети мои! – произнесла она срывающимся голосом.
– Кажется, они с вашим супругом, – ответил де Нансе, – и, конечно, скоро вернутся и успокоят вас.
– Слава Богу! Значит, они в безопасности? Вы их видели? Где они?
– Не могу вам этого сказать. Все мы были так заняты, что не могли заниматься подробностями, но я расспросил лакея и из его слов понял, что мальчики в полной безопасности. Если даже они очутились среди огня, с ними ничего не могло случиться в нижнем этаже в пяти футах от земли.
– Да, вы правы, – вздохнула женщина, – но все-таки пожар – ужасная вещь. Помоги вам Боже за хорошие вести, которые вы принесли мне и которые мой муж…
Раздирающий душу крик, полный ужаса и отчаяния, сорвался с ее губ. На чердаке высокого дома появились два бледных испуганных лица, освещенные пламенем: Морис и Адольф отчаянно звали на помощь. Де Сибран, Дезорм и слуги стояли внизу. Вопль ужаса ответил на крики детей. Де Сибран упал на землю. Дезорм, сжимая руки и широко открывая рот, повторял:
– Боже мой, Боже мой!
Но не двигался с места.
Слуги кричали и метались из стороны в сторону.
Жизель де Сибран вскочила и бросилась по направлению к сыновьям, надеясь спасти их, но упала в глубокий обморок, это помешало ей понять всю бесполезность ее усилий.
– Бедная женщина, бедная, – с глубоким состраданием сказал де Нансе. – Франсуа, оставайся здесь. Я запрещаю тебе двигаться с места. Постараюсь спасти этих несчастных детей…
– Папа, папа, я боюсь за тебя, останься, – закричал Франсуа, сжимая руки.
– Будь спокоен, я не забуду о тебе, дорогое мое дитя, и Бог сохранит нас.
С этими словами он побежал к дому.
– Матрацы, тюфяки, скорее! – закричал он испуганным слугам.
Он так их уговаривал, так толкал, так часто повторял одно и то же приказание, что заставил наконец принести шесть матрацев и разложил их на земле под окном чердака, на котором находились несчастные Морис и Адольф, окруженные дымом и пламенем.
– Прыгайте из окна! – закричал мальчикам де Нансе. – Внизу матрацы. Не бойтесь, смелее!