Василий. Несомненно, нет. Семен дворянин, и ему хорошо ведома наша преданность… А вот взгляни на этих дикарей, этих донских атаманов, сидящих на корточках, словно татары. Похоже, им не терпится. Послушаем, о чем они говорят.
Первый атаман. Брат Пантелейко, неужто ты не голоден? Мне досадно, что я оставил на ленчике седла мешок с мукой и фляжку… Сказать вам, братья атаманы… над нами насмехаются.
Второй атаман. И мне мстится, правда твоя. Уж за полдень, а царь не выходит.
Третий атаман. Я же говорил старейшинам, бесполезно идти в Москву.
Первый атаман. Во времена Грозного такого не случалось… Я был в депутации, которую донское войско отправило к нему в 7080 году с твоим отцом, Пантелейко, и твоим, Сережка. Только мы спешились, царь нас и принял. "Казаки, - сказал он, - это передовое войско нашей армии. Они должны быть первыми во всем". А там были послы Папы Римского и король безбожников. Надо было видеть их лица, когда мы прошли вперед их… Эх, хороший правитель был этот Иван Грозный!
Второй атаман. Жаль, он не оставил этой стране наследника.
Третий атаман. Жаль, ему не оставили наследника.
Первый атаман. Тише, братья, мы в татарской степи. Поверьте, дети, кровь Мономаха и святого Дмитрия не иссякла. Поживем - увидим. (Шуйскому, разглядывающему его.) Господин боярин, не скажете ли, скоро ли появится царь?
Василий. Надеюсь, что скоро, дядя. Вы пришли с Дона? Спокойно ли там?
Первый атаман. Когда конь оседлан, пищаль заряжена, сабля на боку, когда дети стоят в дозоре в степи, что мешает немного отдохнуть?
Василий. Между царем, нашим славным государем, и ханом мир и дружба.
Первый атаман. Да уж верно, дружба!
Василий. У вас прекрасный край, прекрасная река, прекрасные стада, много еды и питья… чего вам боле?
Первый атаман. Да, хочешь пить - вот тебе Дон Иванович…
Василий. Кроме донской воды, батюшка, у вас есть квас, водка…
Первый атаман. Водка, батюшка? Кто-то не хочет, чтобы мы ее пили.
Василий. Напротив, царь специально для вас ее делает.
Первый атаман. А ты, когда хочешь веселья, пьешь ли цареву водку?
Василий. Вы хотели бы снова иметь перегонные аппараты, как бывало?
Первый атаман. Всяк тем дорожит, что ему принадлежит.
Василий (Федору, тихо). Недовольны, шельмы. (Громко.) Ну что же, друзья, обратитесь к царю; конечно, он дозволит все, о чем вы попросите. И когда вы станете сами гнать свою водку, мы приедем к вам ее пить и есть осетров.
Федор. Коли Семен Годунов дозволит нам отправиться в путешествие.
Первый атаман. Вам нужно дозволение, чтобы идти куда вздумается?
Василий. А как же? Или ты принимаешь нас за ничтожных людишек?
Первый атаман. Видишь ли, батюшка, я не променял бы мою баранью шкуру на твою шубу из черной лисы, коли бы мне пришлось носить ее в Кремле… Но не патриарх ли это входит? На колени, дети, и попросим его благословения. Может, я и ошибаюсь, но это все, что мы принесем с собой в курень.
Сцена вторая
Те же, патриарх Иов в сопровождении Юрия в монашеской рясе.
Атаманы. Пресвятой отец, благословите нас, бедных грешников!
Иов(Юрию). Взгляни, сын мой, на смирение этих воинов. Эти казаки, коих ты так боишься, истинные православные христиане, поверь мне. Вчера я дал тебе прочесть легенду о сотском, который спасся, ибо уверовал. Господь призовет этих храбрых атаманов в свою охрану.
Федор (Шуйскому, тихо). И да охранит он их в свое удовольствие!
Иов. Князь Федор Иванович, вы учинили большой скандал.
Федор. Я, пресвятой отец?
Иов. Вы соблазнили Марию Александровну, дочь честного дворянина этого города. Вся семья в слезах пришла ко мне просить справедливости…
Федор. А не дал ли я им денег, мехов и кусков парчи?
Иов. Да, но честь семьи, князь, кто смоет с нее это пятно? Научитесь ли вы когда-нибудь управлять своими страстями?
Федор. Я молод, пресвятой отец. И вы знаете, что государь не дозволяет мне жениться.
Василий. Те же запреты существуют и для меня; но я соблюдаю седьмую заповедь. Что это за юноша с вами, пресвятой отец?
Иов. Юный сын Украины, которого латинисты преследовали, дабы заставить поддаться ереси. Господь осенил его. Он убежал и явился ко мне молить об убежище. Ежели по воле Божьей он приобретет большие знания, то составит гордость православной церкви. У него прекрасный почерк, пригодный для моих занятий. Ему знаком польский язык, и при его посредстве я надеюсь распространить свет среди наших братьев, притесняемых королем-безбожником.
Василий. Он кажется смышленым.
Иов. Главное, он набожен и послушен.
Входят Борис и Семен Годуновы.
Сцена третья
Те же, Борис и Семен Годуновы.
Федор (Василию, тихо). У государя мрачный и озабоченный вид. Горе нам!
Борис (Семену, тихо). Ты говорил, Смирной Отрепьев сегодня будет здесь, а его нет.
Семен. Он извещал меня, что покидает Углич и что его гонец опередит его всего на несколько часов. С той стороны все спокойно, поверь мне, государь. Вот депутация с Дона; я думаю, хорошо было бы принять ее, особенно учитывая то, что ты знаешь об их настроениях.
Борис. Пусть подойдут.
Семен. Атаманы, падите ниц у трона вашего повелителя, государь хочет даровать вам эту милость.
Первый атаман. Отец наш милосердный, атаманы, старейшины и все донское войско послали нас бить перед тобой челом. Войско донское, как тебе ведомо, это часовой, берегущий Русь от татар. Оно всегда верно охраняло твой трон, охраняет и будет охранять его впредь. Недавно, отец наш, какие-то офицеры пришли в наши села. Они говорят, ты их послал. Они говорят, что древние обряды наших отцов плохи и их надобно менять. Они говорят, что казак не должен гнать водку, которая поддерживает его в походе на священную войну. Что право ее продажи принадлежит купцам. Все наши старейшины, отец наш, толкуют, что такого никогда не бывало во времена твоих славных предшественников. Потому и пришли мы смиренно умолять тебя соизволить сохранить за твоим верным войском льготы, которыми оно пользовалось с незапамятных времен.
Семен(посовещавшись некоторое время вполголоса с Борисом). Государь и великий князь всея Руси, ваш господин и повелитель Борис Федорович выслушал ходатайство вашего войска донского. Он отвечает, что его законы должны смиренно соблюдаться всеми подданными его обширной державы; что казаки злоупотребляют данными им правами; что еще недавно и вопреки его специальным установлениям они совершили набег в земли татарского хана, союзника и вассала царя. Государь хочет, чтобы пленники были отпущены, а виновные понесли кару.
Первый атаман. Отец наш, когда Иван Васильевич, который ныне среди праведников, принимал депутатов донских атаманов, он не заимствовал язык у раба, чтобы ответить. Этот человек, что говорит от твоего имени, не послушал тебя, когда ты при восшествии на престол обещал сохранить за твоим верным войском донским все наши старинные права. Этот человек, конечно, никогда не сражался против татар; он не ведает, что у них, проклятых, веры меньше, чем у псов, и что коли мы взяли оружие, то потому, что ногайцы украли у нас семерых коней, двоих детей и женщину, с вашего позволения. И почему казак, который каждый день проливает кровь за веру, обязан покупать водку у воров-купцов?..
Борис. Довольно, атаман. Я не нуждаюсь в уроках казака, дабы управлять державой. Как твое имя?
Первый атаман. Я зовусь Корелой и был среди первых, кто вошел в Казань и водрузил там крест и двуглавого орла. Под Москвой в 7099 году я служил под твоим началом. Тогда ты был регентом империи и говорил, что без казаков империя бы погибла.
Борис. Корела, я прощаю старому солдату его невежество. Возвращайся в свой курень и сообщи всем мои приказания. Скажи своим казакам, которые хотят гнать водку, что я могу простить разбойника и убийцу, но никогда - мошенника. И коли татары нарушают перемирие, правосудия надобно искать у меня. Я заставлю соблюдать границы государства. Пусть все уйдут, кроме думских бояр.
Сцена четвертая
Те же, кроме казаков.
Иов(Юрию). Останься, сын мой. (Борису.) Государь, позволь представить тебе этого бедного червя, несчастного украинского сироту, избежавшего козней латинян, которые пытались принудить его отречься от веры православной. Провидению было угодно, чтобы он раскрыл заговор.
Борис. Заговор?
Иов. Может быть, против тебя, но уж точно против спокойствия твоей державы. Когда утром этот юноша, мой секретарь, пошел в церкви за Святыми Писаниями, он нашел у престола запечатанный свиток - разреши ему, государь, прочесть тебе сию бумагу. Глаза мои ослабли, и я уже давно не разбираю рукописей.
Юрий(читает). "Патриарху Иову, дабы он прочитал это с амвона после богослужения. Дмитрий Иванович, царевич и владыка всея Руси, сообщает: Божественное Провидение спасло нас от смерти и козней врагов, и мы…"
Борис(вырывая из его рук свиток). Матерь Божья, что это за богомерзкое писание?
Василий. Государь, я получил такую же гнусную бумагу; несомненно, ее написал какой-то злодей, и я спешу передать ее тебе, чтобы ты покарал виновного.
Федор. И я получил такую же… Вот она.
Борис. Семен! Семен! Везде изменники! Ты искал их в Угличе, а они в Москве!.. Так-то ты мне служишь?..
Семен. Государь! Клянусь небом… Я раскрою заговор!
Выходит.
Сцена пятая
Те же, кроме Семена.
Борис. Боже! Пресытятся ли когда-нибудь душепродавцы? Неужто не искоренить эту заразу?.. Они хотят восстановить против меня мертвецов…
Василий. Столь грубое самозванство…
Борис. Столь черное коварство!.. Вы все видели мою скорбь, бояре, когда царевич Дмитрий умертвил себя во время припадка эпилепсии. Василий… князь Шуйский сотни раз пересказывал вам обстоятельства этой плачевной кончины… Я поручил тебе, князь Шуйский, покарать виновных, дабы не осталось в Угличе ни одного мятежника, стремящегося погубить Россию. Что ты сделал? Ты забил несколько безвестных рабов, отправил в Сибирь несколько сотен несчастных безумцев; но изменников, подлинных врагов моего трона и нашей Святой Руси ты оставил в живых. Они снова дерзко поднимают голову; они породили призрак! В Угличе объявился самозванец, несчастные заявляют, что узнали его. И вот уже и на Москве мой народ призывают к бунту!
Василий. Дозволь твоему слуге оправдаться, государь! Боже правый! Припомни жестокие кары, которым был подвергнут Углич тому четырнадцать лет. Двести отрубленных голов выставлены на главной площади, три тысячи семей отправлены в Пелым - вот тебе мое усердие. Я уничтожил все материальные следы смуты. Не в Сибири ли нынче колокол, собиравший мятежников, вместе с безумцами, осмелившимися пойти против офицеров? Четырнадцать лет я не видел стен Углича. Коли этот проклятый город породил новое поколение мятежников, скажи, и я готов очистить от них твою державу.
Иов. Что же случилось в Угличе?
Сцена шестая
Те же, Семен и Смирной Отрепьев.
Семен(входя, Борису). Наконец Смирной Отрепьев прибыл; он ждет твоих приказаний.
Борис. Пусть войдет. Ну что, Смирной, какие новости?
Смирной. Государь, в Угличе спокойно. Часу мне было довольно, чтобы укротить нескольких безумцев, которые могли соблазнить доверчивую чернь. Все сводится к бабьим сказкам, которые рассмешат тебя. Один купец принимал в своем доме молодого запорожского казака, и ему примстилось, что в его чертах он углядел сходство с почившим царевичем Дмитрием. Старая мамка князя, судя по всему сумасшедшая, заявляет, что узнала его… Молодой монах… вел странные речи в кабаке…
Борис. Странные?
Смирной. Могу сказать: преступные… Мамка, купец и несколько пьяных уже по дороге в Пелым… Монах заботами настоятеля святого Сергия понес суровое наказание…
Борис. А запорожец?
Смирной. Его пока не смогли сыскать. Уходя из Углича, он говорил, что направляется в Москву; но такие, как он, сам знаешь, всегда имеют обыкновение соврать, дабы скрыть свои намерения. По мне, так он пытается пробраться в Литву или к запорожцам; но граница хорошо охраняется, там я его и поджидаю.
Борис. Как звать того купца?
Смирной. Некто Шубин.
Борис. Человек, которого я осыпал благодеяниями!.. А монах?
Смирной. Это болтун, которого вино заставляет говорить тысячи нелепиц…
Борис. Имя его, имя?
Смирной. Увы, повелитель… да пощадит твой гнев безумца… Это мой племянник Григорий.
Борис. Что мне за дело? Никаких поблажек.
Смирной. Двести ударов кнутом… застенок… его полное раскаяние… Государь, разве не довольно этого, дабы остудить твой гнев?
Борис. Нет, я хочу его видеть. Где он?.. Патриарх! Кто этот отрок, которого вы привели? В какой семинарии его взрастили? С тех пор как я вошел в этот покой, я постоянно встречаю его горящие, словно волчьи, глаза, прикованные к моим… Уж не хочет ли он заворожить меня, как финские колдуны? Юноша, разве тебе не ведомо, что в присутствии твоего повелителя тебе должно опускать глаза и склонять чело долу?
Иов. Всемилостивейший государь…
Юрий. Государь, мои глаза никогда не зрели монарха. В присутствии единственного христианского монарха на земле, защитника православной веры, глаза мои невольно направляются к тебе, аки очи умирающего к вратам рая.
Иов. Это набожный и преданный сирота, государь, коего скромность превыше его возраста.
Борис. Юноша, выходя из этого дворца, укороти свой язык, коли хочешь уберечь себя. Семен, патриарх, и ты, князь Шуйский, и ты тоже, князь Федор, ступайте за мной в кабинет.
Юрий(в сторону). Бедный Шубин! Лес рубят, щепки летят.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Монастырь в Литве на границе с Россией.
Сцена первая
Юрий, литовский монах.
Монах. Здесь тебе нечего опасаться, коли ты покинул Россию против своей воли. Ты на литовской земле. Твой настоятель тщетно будет требовать тебя. Ты молод; да будет небесам угодно, чтобы, попав в католическую страну, ты проникся благодатью. Говорят, ваши настоятели тираны. Ты увидишь нашего и сравнишь. А пока отдохни; ты выглядишь, словно совершил долгий путь.
Юрий. Большое спасибо, отец мой… Россия вон там, я думаю?
Монах. Граница проходит по этому ручью. За ним московская земля.
Юрий(сам себе). Я еще вернусь.
Монах. Что говорят и что поделывают в том краю, откуда ты пришел?
Юрий. Я всего лишь бедный дьякон и ничего не знаю о том, что творится в миру.
Монах. Здесь полагают, что ваш Борис хочет возобновить войну и отобрать у нас ливонские земли; но он не захочет напороться на копья наших гусар.
Юрий. Я думал, Борис друг вашего короля.
Монах. Друг! Как бы не так! Он боится и ненавидит его и не упускает ни одной возможности навредить ему. В один прекрасный день его величество потеряет терпение.
Юрий. Сигизмунд - воинственный монарх?
Монах. Столь же воинственный, сколь набожный. Поверь, через несколько лет он совершит великие завоевания во славу своей веры и короны. Пусть бы лучше Борис не провоцировал его… Впрочем, его час близок.
Юрий. О чем это вы?
Монах. Да, скоро наступит конец союзу, который он заключил с дьяволом.
Юрий. Он заключил союз с дьяволом?
Монах. Ты, верно, единственный москаль, который об этом не знает. Да, тому уж двенадцать лет, больше двенадцати, как он вопрошал финских колдунов, чтобы узнать свою судьбу. "Семь лет ты будешь править, семь лет ты будешь царствовать", - ответил дьявол, вызванный этими колдунами. "Какая разница, - сказал Борис, - хоть бы и всего семь дней, лишь бы быть царем!" Заметь, сын мой, он семь лет был регентом при Федоре и вот уже пять лет царь. Ему осталось два года.
Юрий. Через два года мне будет двадцать четыре.
Монах. А мне семьдесят. У нас здесь есть русский монах, который болтает разное о вашем Борисе. Вчера, совершенно искалеченный, он пришел к воротам монастыря просить убежища. Он сбежал из темницы, куда его поместили ты никогда не догадаешься за что.
Юрий. Откуда мне знать?
Монах. Борис приказал жестоко избить его палками, а потом бросить в глубокий ров только за то, что тот сказал, будто один юноша похож на покойного царевича Дмитрия.
Юрий. Это мог быть знак, указывающий Борису, что царевич не умер.