- Юсеф ходил сюда к вам, хозяин.
- Скажи ему, чтобы он пришел сейчас же.
Тело ныло, точно от побоев; он повернулся лицом к каменной стене и тут же уснул опять. Во сне рядом с ним тихонько плакала Луиза; он протянул к ней руку и дотронулся до каменной стены: "Все устроится. Все. Тикки тебе обещает…" Когда он проснулся, рядом стоял Юсеф.
- У вас лихорадка, майор Скоби. Мне очень жаль, что я вижу вас в таком дурном состоянии.
- А мне жаль, что я вообще вас вижу, Юсеф.
- Ах, вы всегда надо мной смеетесь.
- Садитесь, Юсеф. Какие дела у вас были с Пембертоном?
Юсеф поудобней пристроил на жестком стуле свои необъятные ягодицы и, заметив, что у него расстегнута ширинка, опустил большую волосатую руку, чтобы ее прикрыть.
- Никаких, майор Скоби.
- Странное совпадение - вы оказались здесь как раз тогда, когда он покончил с собой.
- Я уж и сам думал: рука провидения!
- Он был вам должен?
- Он был должен моему приказчику.
- Какое давление вы хотели на него оказать, Юсеф?
- Ах, майор! Стоит дать псу дурную кличку, и псу лучше не жить! Если окружной комиссар хочет покупать у меня в лавке, разве может мой приказчик ему отказать? И что будет, если он откажет? Рано или поздно разразится страшный скандал. Областной комиссар узнает. Окружного комиссара отошлют домой. Ну а что если приказчик не отказал. Окружной комиссар выдает все новые и новые расписки. Приказчик из страха передо мной просит окружного комиссара заплатить - и все равно происходит скандал. Когда у вас такой окружной комиссар, как бедный молодой Пембертон, скандала все равно не избежать. А виноват, как всегда, сириец.
- Тут есть доля правды, Юсеф, - сказал Скоби. Боль одолевала его снова. - Подайте-ка мне виски и хинин.
- А вы не слишком ли много принимаете хинина, майор Скоби? Не забудьте, это вредно.
- Я не хочу застрять здесь надолго. Болезнь надо убить в зародыше. У меня слишком много дел.
- Приподнимитесь чуть-чуть, майор, дайте взбить вам подушку.
- Вы не такой уж плохой малый, Юсеф.
- Ваш сержант искал расписки, но не нашел их, - сказал Юсеф. - Вот эти расписки. Они лежали у приказчика в сейфе. - Он хлопнул себя бумагами по ляжке.
- Понятно. Что вы собираетесь с ними делать?
- Сжечь, - сказал Юсеф. Он вынул зажигалку и поджег листки. - Вот и все. Он расплатился, бедняга. Нечего беспокоить отца.
- Зачем вы сюда приехали?
- Приказчик тревожился. Я хотел уладить это дело.
- Ох, Юсеф, вам пальца в рот не клади - всю руку отхватите.
- Только врагам. Не друзьям. Для вас я на все готов, майор Скоби.
- Отчего вы всегда зовете меня своим другом, Юсеф?
- Майор Скоби, дружба - дело душевное, - сказал Юсеф, склонив большую седую голову, и на Скоби пахнуло бриллиантином. - Ее чувствуешь сердцем. Это не плата за услугу. Помните, как десять лет назад вы отдали меня под суд?
- Ну да. - Скоби отвернулся к стене от бившего в глаза света.
- В тот раз вы меня чуть не поймали, майор Скоби. - Помните, на таможенных пошлинах. Если бы вы велели своему полицейскому чуть-чуть изменить показания, мне была бы крышка. Я тогда прямо ахнул, майор Скоби: сижу в суде и слышу - полицейский говорит правду. Вы, должно быть, здорово потрудились, чтобы узнать правду и заставить его сказать. Вот я себе тогда и говорю: Юсеф, в нашу полицию пришел мудрый Соломон.
- Не болтайте, Юсеф. Ваша дружба мне ни к чему.
- Слова у вас жестокие, а сердце мягкое, майор Скоби. Я ведь хочу объяснить, почему я в душе всегда считаю вас другом. Благодаря вам я чувствую себя в безопасности. Вы не поставите мне ловушку. Вам нужны факты, а факты всегда будут говорить в мою пользу. - Он смахнул пепел с белых брюк, оставив на них еще одно серое пятно. - Вот вам факты. Я сжег все расписки.
- Но ведь я могу выяснить, какую сделку вы собирались заключить с Пембертоном. Этот пост лежит на одной из главных дорог, ведущих через границу из… черт возьми, с такой головой не упомнишь ни одного названия.
- Там тайком перегоняют скот. Но это не по моей части.
- На обратном пути контрабандисты могут прихватить с собой и кое-что другое.
- Вам везде чудятся алмазы, майор Скоби. С тех пор как началась война, все просто помешались на алмазах.
- Зря вы так уверены, Юсеф, что я ничего не найду в конторе Пембертона.
- Я в этом совершенно уверен, майор Скоби. Вы же знаете, я не умею ни читать, ни писать. Никогда ничего не оставляю на бумаге. Все хранится у меня в голове.
Юсеф еще говорил, а Скоби уже опять задремал - это было то недолгое забытье, которое длится секунды, в нем успевает отразиться только то, что занимает твои мысли. Луиза шла ему навстречу, протянув руки, с улыбкой, которую он не видел уже много лет. "Я так рада, так рада", - говорила она, и он снова проснулся и снова услышал вкрадчивый голос Юсефа.
- Только друзья ваши не верят вам, майор Скоби. А я вам верю. Даже этот мошенник Таллит - и тот вам верит.
Прошла минута, прежде чем лицо Юсефа перестало расплываться у него перед глазами. В больной голове мысль с трудом перескочила со слов "так рада" к словам "не верят вам".
- О чем это вы, Юсеф? - спросил Скоби.
Он чувствовал, как с огромной натугой - со скрипом и скрежетом - в голове у него приходят в движение какие-то разболтанные рычаги, и это причиняло ему острую боль.
- Кто будет начальником полиции - это раз.
- Им нужен кто-нибудь помоложе, - невольно произнес он и тут же подумал: если бы не лихорадка, никогда бы я не стал обсуждать этого с Юсефом.
- Секретный агент, которого они прислали из Лондона, - это два.
- Приходите, когда у меня прояснится в голове. Я ни черта не понимаю, что вы там мелете.
- Они прислали из Лондона секретного агента расследовать дело с алмазами - все помешались на алмазах; только начальник полиции знает об этом агенте; другие чиновники - даже вы - не должны о нем знать.
- Что за чепуху вы несете, Юсеф. Никакого агента нет и в помине.
- Все уже догадались, кроме вас. Это Уилсон.
- Какая нелепость! Не верьте сплетням, Юсеф.
- И, наконец, третье. Таллит повсюду болтает, будто вы у меня бываете.
- Таллит! Кто поверит Таллиту?
- Дурной молве всегда верят.
- Ступайте отсюда, Юсеф. Что вы ко мне пристали?
- Я только хочу вас заверить, майор Скоби, что вы можете на меня положиться. Я ведь питаю к вам искреннюю дружбу. Это правда, майор Скоби, чистая правда. - Запах бриллиантина усилился: Юсеф склонился над кроватью; его карие глаза с поволокой затуманились. - Дайте я вам поправлю подушку, майор Скоби.
- Ради бога, оставьте меня в покое!
- Я знаю, как обстоят ваши дела, майор Скоби, и если бы я мог помочь… Я ведь человек состоятельный.
- Я не беру взяток, Юсеф, - устало сказал Скоби и отвернулся к стене, чтобы не слышать запаха бриллиантина.
- Я не предлагаю вам взятку, майор Скоби. Но в любое время дам взаймы под приличные проценты - четыре в год. Безо всяких условий. Можете арестовать меня на следующий же день, если у вас будут основания. Я хочу быть вашим другом, майор Скоби. Вы не обязаны быть моим другом. Один сирийский поэт сказал: "Когда встречаются два сердца, одно из них всегда как пламя, другое как лед; холодное сердце ценится дороже алмазов, горячее не стоит ничего, им пренебрегают".
- По-моему, ваш поэт никуда не годится. Но тут я плохой судья.
- Какой счастливый случай свел нас вместе! В городе столько глаз. Но здесь я наконец могу быть вам полезен. Вы позволите принести вам еще одеяло?
- Нет, нет, оставьте меня в покое.
- Мне больно видеть, что такого человека, как вы, майор Скоби, у нас не ценят.
- Надеюсь, что мне никогда не понадобится ваша жалость, Юсеф. Но если хотите доставить мне удовольствие, уйдите и дайте мне поспать.
Но как только он закрыл глаза, вернулись тяжелые сны. Наверху у себя плакала Луиза, а он сидел за столом и писал прощальное письмо. "Обидно, что я впутал тебя в эту историю, но теперь уже ничего не поделаешь. Твой любящий муж Дикки", Однако, когда он оглянулся и стал искать револьвер или веревку, он вдруг понял, что не может на это решиться. Самоубийство - выше его сил, он ведь должен обречь себя на вечные муки; в целом мире нет для этого достаточно веской причины. Он разорвал письмо и побежал наверх сказать Луизе, что в конце концов все обошлось; но она уже не плакала, и тишина в спальне его ужаснула. Он попробовал открыть дверь - дверь была заперта. Он крикнул: "Луиза, все хорошо! Я заказал тебе билет на пароход". Но никто не откликнулся. Он снова закричал: "Луиза!" - ключ в замке повернулся, дверь медленно отворилась, и он почувствовал, что случилась непоправимая беда. На пороге стоял отец Клэй, он сказал: "Церковь учит…" Тут Скоби снова проснулся в тесной, как склеп, каменной комнатушке.
2
Скоби не было дома целую неделю - три дня он пролежал в лихорадке и еще два дня собирался с силами для обратного пути. Юсефа он больше не видел.
Было уже за полночь, когда он въехал в город. При свете луны дома белели, как кости; притихшие улицы простирались вправо и влево, словно руки скелета; воздух был пропитан нежным запахом цветов. Скоби знал, что, если бы он возвращался в пустой дом, на душе у него было бы легко. Он устал, ему не хотелось разговаривать, но нечего было и надеяться, что Луиза спит, нечего было надеяться, что в его отсутствие все уладилось и что она встретит его веселая и довольная, какой она была в одном из его снов.
Мальчик светил ему с порога карманным фонариком, в кустах квакали лягушки, бродячие собаки выли на луну. Он дома. Луиза обняла его; стол был накрыт к ужину; слуги носились взад и вперед с его пожитками, он улыбался, болтал и бодрился, как мог. Он рассказывал о Пембертоне и отце Клэе, помянул о Юсефе, но не мог забыть, что рано или поздно ему придется спросить, как она тут жила. Он пробовал есть, но был так утомлен, что не чувствовал вкуса пищи.
- Вчера я разобрал дела у него в канцелярии, написал рапорт… ну, вот и все. - Он помедлил. - Вот и все мои новости. - И через силу добавил: - А ты как тут?
Он взглянул ей в лицо и поспешно отвел глаза. Трудно было в это поверить, но могло же случиться, что она улыбнется, неопределенно ответит: "Ничего" - и сразу же заговорит о чем-нибудь другом. Он увидел по опущенным уголкам ее рта, что об этом нечего и мечтать. Что-то с ней тут произошло.
Но гроза - что бы она с собой ни несла - не грянула.
- Уилсон был очень внимателен, - сказала она.
- Он славный малый.
- Слишком уж он образован для своей работы. Не пойму, почему он служит здесь простым бухгалтером.
- Говорит, что так сложились обстоятельства.
- С тех пор как ты уехал, я, по-моему, ни с кем и слова не сказала, кроме мальчика и повара. Да, еще миссис Галифакс.
Что-то в ее голосе подсказало ему, что опасность надвигается. Как всегда, он попытался увильнуть, хоть и без всякой надежды на успех.
- Господи, как я устал, - сказал он, потягиваясь. - Лихорадка меня вконец измочалила. Пойду-ка я спать. Почти половина второго, а в восемь я должен быть на работе.
- Тикки, - сказала она, - ты ничего еще не сделал?
- Что именно, детка?
- Насчет моего отъезда.
- Не беспокойся. Я что-нибудь придумаю.
- Но ты еще не придумал?
- У меня есть всякие соображения… Просто надо решить, у кого занять деньги.
"200, 020, 002", - звенело у него в мозгу.
- Бедняжка, - сказала Луиза, - не ломай ты себе голову. - Она погладила его по щеке. - Ты устал. У тебя была лихорадка. Зачем мне тебя терзать?
Ее рука, ее слова его обезоружили: он ожидал ее слез, а теперь почувствовал их в собственных глазах.
- Ступай спать, Генри, - сказала она.
- А ты не пойдешь наверх?
- Мне еще надо кое-что сделать.
Он ждал ее, лежа на спине под сеткой. Он вдруг понял - сколько лет он об этом не думал, - что она его любит; да, она любит его, бедняжка; она вдруг стала в его глазах самостоятельным человеческим существом со своим чувством ответственности, не просто объектом его заботы и внимания. И ощущение безвыходности становилось еще острее. Всю дорогу из Бамбы он думал о том, что в городе есть лишь один человек, который может и хочет дать ему двести фунтов, но именно у этого человека ему нельзя одалживаться. Гораздо безопаснее было получить взятку от португальского капитана. Мало-помалу он пришел к отчаянному решению - сказать ей, что не сможет достать деньги и что по крайней мере еще полгода, до его отпуска, ей нельзя будет уехать. Если бы он не так устал, он бы сразу сказал ей все - и дело с концом; но он не решился, а она была с ним ласкова, и теперь еще труднее ее огорчить. В маленьком домике царила тишина, только снаружи скулили от голода бродячие псы. Поднявшись на локте, он прислушался; лежа один в ожидании Луизы, он почувствовал странное беспокойство. Обычно она ложилась первая. Им овладели тревога, страх, и он вспомнил свой сон, как он стоял, притаившись за дверью, постучал и не услышал ответа. Он выбрался из-под сетки и босиком сбежал по лестнице.
Луиза сидела за столом, перед ней лежал лист почтовой бумаги, но она написала пока только первую строчку. Летучие муравьи бились о лампу и роняли на стол крылышки. Там, где свет падал на ее волосы, заметна была седина.
- В чем дело, милый?
- В доме было так тихо, - сказал он. - Я уж испугался, не случилось ли чего-нибудь. Вчера ночью мне приснился о тебе дурной сон. Самоубийство Пембертона совсем выбило меня из колеи.
- Какие глупости! Разве с нами это возможно? Ведь мы же верующие.
- Да, конечно. Мне просто захотелось тебя видеть, - сказал он, погладив ее по волосам.
Заглянув ей через плечо, он прочитал то, что она написала: "Дорогая миссис Галифакс…"
- Зачем ты ходишь босиком, - сказала она. - Еще подцепишь тропическую блоху.
- Мне просто захотелось тебя видеть, - повторил он, гадая, откуда эти потеки на бумаге - от слез или от пота.
- Послушай, - сказала она, - перестань ломать себе голову. Я тебя совсем извела. Знаешь, это как лихорадка. Схватит и отпустит. Так вот, теперь отпустило… до поры до времени. Я знаю, ты не можешь достать денег. Ты не виноват. Если бы не эта дурацкая операция… Так уж все сложилось.
- А при чем тут миссис Галифакс?
- Миссис Галифакс и еще одна женщина заказали на следующем пароходе двухместную каюту, а эта женщина не едет. Вот миссис Галифакс и подумала - не взять ли вместе нее меня… ее муж может поговорить в пароходном агентстве.
- Пароход будет недели через две, - сказал он.
- Брось. Не стоит биться головой об стенку. Все равно завтра нужно дать миссис Галифакс окончательный ответ. Я ей пишу, что не еду.
Он поторопился сказать - ему хотелось сжечь все мосты:
- Напиши, что ты едешь.
- Что ты говоришь, Тикки? - Лицо ее застыло. - Тикки, пожалуйста, не обещай невозможного. Я знаю, ты устал и не любишь семейных сцен. Но ничего этого не будет. А я не могу подвести миссис Галифакс.
- Ты ее не подведешь. Я знаю, где занять деньги.
- Почему же ты сразу не сказал, как вернулся?
- Я хотел сам принести билет. Сделать тебе сюрприз.
Она гораздо меньше обрадовалась, чем он ожидал: она, как всегда, была дальновиднее, чем он рассчитывал.
- И ты теперь успокоился? - спросила она.
- Да, я теперь успокоился. Ты довольна?
- Ну, конечно, - сказала она с каким-то недоумением. - Конечно, я довольна.
3
Пассажирский пароход пришел вечером в субботу; из окна спальни им был виден его длинный серый корпус, скользивший мимо бонов, там, за пальмами. Они следили за ним с упавшим сердцем - в конце концов, отсутствие перемен для нас желанней всякой радости, стоя рядом, они смотрели, как в бухте бросает якорь их разлука.
- Ну вот, - сказал Скоби, - значит, завтра после обеда.
- Родной мой, - сказала она, - когда пройдет это наваждение, я снова буду хорошая. Я просто не могу больше так жить.
Раздался грохот под лестницей - это Али, который тоже смотрел на океан, вытаскивал чемоданы и ящики. Похоже было, что весь дом рушится, и грифы, почувствовав, как содрогаются стены, снялись с крыши, гремя железом.
- Пока ты будешь складывать наверху свои вещи, - сказал Скоби, - я упакую книги.
Им казалось, будто последние две недели они играли в измену и вот доигрались до того, что приходится разводиться всерьез: рушилась совместная жизнь, пришла пора делить жалкие пожитки.
- Оставить тебе эту фотографию, Тикки?
Бросив искоса взгляд на лицо девочки перед первым причастием, он ответил:
- Нет, возьми ее себе.
- Я оставлю тебе ту, где мы сняты с Тедом Бромли и его женой.
- Хорошо.
С минуту он глядел, как она вынимает из шкафа свои платья, а затем сошел вниз. Он стал снимать с полки и вытирать тряпкой ее книги: Оксфордскую антологию поэзии, романы Вирджинии Вулф, сборники современных поэтов. Полки почти опустели - его книги занимали немного места.
На следующее утро они пошли к ранней обедне. Стоя рядом на коленях, они, казалось, публично заявляли, что расстаются не навсегда. Он подумал: я молил дать мне покой, и вот я его получаю. Даже страшно, что моя молитва исполнилась. Так и надо, недаром ведь я заплатил за это такой дорогой ценой. На обратном пути он с тревогой ее спросил:
- Ты довольна?
- Да, Тикки. А ты?
- Я доволен, раз довольна ты.
- Вот будет хорошо, когда я наконец сяду на пароход и расположусь в каюте! Наверно, я сегодня вечером немножечко выпью. Почему бы тебе не пригласить кого-нибудь пожить у нас?
- Нет, лучше я побуду один.
- Пиши мне каждую неделю.
- Конечно.
- И, Тикки, пожалуйста, не забывай ходить к обедне. Ты будешь ходить без меня в церковь?
- Конечно.
Навстречу им шел Уилсон; лицо его горело от жары и волнения.
- Вы в самом деле уезжаете? - спросил он. - Я заходил к вам: и Али сказал, что после обеда вы едете на пристань.
- Да, Луиза уезжает, - сказал Скоби.
- Вы мне не говорили, что так скоро едете.
- Я забыла, - сказала Луиза. - Было столько хлопот.
- Мне как-то не верилось, что вы уедете. Я бы так ничего и не знал, если бы не встретил в пароходстве Галифакса.
- Ну что ж, нам и Генри придется присматривать друг за другом.