Кёго постучал в закрытую дверь, кто-то открыл её, и они вошли в помещение, похожее на магазин хозяйственных товаров. Они поднялись два пролёта по деревянной лестнице и через проход в стене на третий этаж соседнего дома. Было очень темно и душно, и им приходилось осторожно выбирать свой путь между лежащими на полу людьми к другому проходу, ведущему на третий этаж следующего соседнего дома. Это помещение напоминало второй этаж ресторана и было разделено коридором на маленькие комнаты, которые были освещены, и, судя по доносящимся стукам костяшек, там играли в маджонг.
Саэко и Кёго поднялись ещё один пролёт лестницы и оказались в ярко освещённом холле, обставленном диванами и столами подобно лобби в западной гостинице. Одетый во всё белое официант вышел им навстречу.
Пока Кёго разговаривал с ним по-английски, Саэко обратила внимание на группу странно молчаливых мужчин, сидящих вокруг большого стола. Низко над столом свисала электрическая лампа, абажур которой был устроен так, что её свет падал только на середину стола и лица людей, сидящих вокруг него, оставляя их спины в тени. Их неподвижный взгляд был прикован к чему-то на столе, но когда один их них что-то сказал тихим голосом, они пришли в движение, протягивая вперёд и назад свои руки с денежными ассигнациями. Интуиция Саэко не обманула её - в середине стола было установлено колесо рулетки, а поверхность длинного стола была разделена на отдельные квадраты с цифрами на них.
- Пошли, - сказал Кёго, увидев, куда она смотрит, и провёл её в другой отдельный кабинет.
- Я своего рода эксперт по рулетке, так как изучал её в хорошем месте. Это создало мне здесь высокую репутацию, поэтому вы можете себя чувствовать в абсолютной безопасности…
Толстые вельветовые шторы свисали там, где должно было быть окно. Но они также не пропускали и воздух, поэтому запах цветов в маленькой вазе на стеклянном столике чувствовался сильнее обычного.
- Это окно выходит на море, и, если через него будет проникать свет, у нас могут быть неприятности.
Они наливали коньяк "Мартель" в стаканы с кусочками льда, и, хотя Саэко не была слабой к спиртному, она не могла угнаться за Кёго.
- Как здесь тихо, - сказала она.
- Да, - как будто в ящике.
Некоторое время он наблюдал за пузырьками воздуха, которые поднимались со дна стакана.
- Говорят, что индийские предсказатели угадывают судьбу, глядя в кристальный шар. Ты чувствуешь это?.. Сейчас в эту минуту, когда мы сидим здесь, где-то в океане всплывают подводные лодки, чтобы набрать воздух, а ещё где-то идёт морской бой, корабли тонут, и их матросов уносят волны, не оставляя надежды на спасение.
Он выглядел печальным и несколько опьяневшим.
- Если мы будем так думать, то это не приведёт ни к чему хорошему.
- Я согласен. Ты абсолютно права. Но что это за мир?.. Каждую минуту, каждую секунду кто-то теряет сына или молодого мужа… Но если эта страшная действительность не касается нас лично, мы можем оставаться равнодушными. Нет, я не могу никого осуждать, ибо я сам покинул свою жену и ребёнка ещё задолго да начала войны.
- И как же вы жили?
- Чем дольше человек живёт, тем всё меньшее значение приобретают для него подобные вещи. Всё очень просто. Незаметно он опускается до уровня, на котором чувствует себя спокойно. Однако когда рядом нет близких, жить становится страшно утомительно. Если не за что ухватиться, слабый человек не удержится. Это подобно тому, как человек не может ухватиться за поручни в троллейбусе. Европейцы относятся к этому более спокойно. В Европе встречаешь многих людей, которые живут одни, и это их не беспокоит. Вы без особого умысла спросили о моей семье, но этим заставили вспомнить мою жену. Кажется, я так сказал?..
- Да, вы сказали.
- Но это только потому, что вы женщина в японском кимоно. Действительно, дело только в этом. Хотя, честно говоря, я был потрясён, когда увидел вас. Можно даже сказать, что я почувствовал боль в сердце…
- Я напомнила вам вашу жену? Спасибо, это для меня честь.
- Нет, дело не в этом. Я тоже так подумал, но я ошибся. Я её совершенно забыл. Я пытался вспомнить, как она выглядит, и не смог. Только одни контуры тела, далёкие от действительности. Честно говоря, я почему-то думал, что такого не может случиться, но время незаметно проложило между нами большее расстояние, чем я себе представлял. Кажется, что я помню, но в действительности я понял, что ничего не помню.
- Разве это возможно?
- Но это случилось. И в этом нет ничего неожиданного или трагического… Это!.. Это, видимо, неизбежно.
- Как вам должно быть одиноко!
- Нет, - сказал он с улыбкой. - Я думал, что вы слишком сильная личность, чтобы так думать обо мне. Если вы так говорите, чтобы меня утешить, то прекратите это. Это ни к чему не приведёт прежде всего потому, что я уже не способен чувствовать себя одиноким. Как только закончится война, я уеду в Европу.
Кёго выпил ещё один стакан коньяка и продолжал:
- В Европе с давних пор, ещё со средних веков, существует легенда о "скитающем еврее".
Когда Христа вели к месту казни, среди зевак нашёлся один еврей, который оскорбил его. За это он был наказан вечно скитаться по земле, и ему было отказано в смерти. Когда я бродил по Европе, будучи не в состоянии вернуться в Японию, я часто думал об этой легенде, и этот еврей уже не казался мне посторонним человеком. Его звали Ahasuerus, этого еврея. Было бы ужасно, быть лишённым возможности умереть. Но я спокоен, так как моя жизнь имеет свой предел. И в Европе нет недостатка в рулетках и баккара, чтобы убить время. Так что я туда возвращаюсь.
Затем он поднял свой стакан и сердечно улыбнулся Саэко:
- В чём дело? Вы совсем не пьёте?
- Не знаю, мне грустно.
- Если грустно, то тем более надо выпить.
- Вы действительно уедете в Европу? Тогда я даже не знаю, когда мы вновь увидимся.
- Этот мир состоит только из расставаний. Мадам, а в какой части океана сейчас Усиги?
Саэко резко покачала головой:
- Я не думаю о капитане Усиги. Я испытываю чувство жалости к вам.
- Это нелепо. Усиги пошёл на смерть, а я здесь живой и принадлежу к счастливой половине человечества.
- Однако почему вы не хотите вернуться к своей жене в Японию?
- Потому что я был наказан как скитающийся еврей. В Европе мне лучше. Она не такая маленькая, как Япония. Там не сплетничают о соседях, не выискивают у тебя недостатки и оставляют в покое.
- Но я имею в виду другое… - Саэко вздохнула, неожиданно подняла свой стакан и, обнажив свою красивую белую шею, одним залпом выпила крепкий напиток.
- Раз вы уезжаете в Европу, я хочу это отметить.
- Какое это имеет значение?
- Больше, видимо, я вас не увижу? А также…
- А также?
- Потому что вы мне сразу понравились.
- Военно-морские власти сделают вам за это выговор.
- Пускай они бранятся, сколько хотят.
Кёго встал. Саэко неожиданно задрожала, и всё её кокетство исчезло. Она, не сознавая того, пыталась привести в порядок своё несколько раскрывшееся кимоно. Кёго не сводил с неё глаз.
- Мадам, можно я вас обниму?!
Внезапно на улице раздался пронзительный звук сирены воздушной тревоги. Было слышно, как китайцы в ресторане этажом ниже зашумели и бросились вниз по лестнице.
Саэко встретила взгляд Кёго и, смиренно нагнув шею, проронила:
- Пожалуйста.
Затем неожиданно в её глазах заиграли огоньки, и она с лёгкостью сказала:
- Вспомните вашу жену!
Внизу на улице поднялся страшный шум, как будто из всех домов выскакивали их обитатели, громко хлопая дверями. Сирена продолжала завывать. Неожиданно во всём доме погас свет.
- Может быть, уйдём?
- Нет… - находясь в объятиях Кёго, Саэко отрицательно покачала головой.
Аромат, исходящий от её волос и слегка вспотевшей кожи, сливаясь с запахом цветов на столе, казалось, превратил неожиданно наступившую темноту в безбрежный океан. Погрузившись в него, Кёго познал мягкое сопротивление влажных, пылающих губ.
Машина въехала в ворота, проследовала по обсаженной деревьями аллее и остановилась около окрашенного белой краской портика. Это была элегантная вилла, принадлежащая ранее англичанину, перед которой был раскинут сад с ровно подстриженным газоном, разнообразными тропическими деревьями и цветочными клумбами. Саэко позвонила в звонок у входа, и внутри сразу загорелся яркий свет, который через прозрачную сетку от насекомых, заменявшую стекло, выхватил из темноты близлежащие деревья и кустарники. Дверь открыла молодая японская девушка в простой одежде и со следами густой косметики на лице.
- Добрый вечер, мадам.
Саэко вошла в дом, не снимая сандалей, и сказала слуге:
- Меня задержала воздушная тревога. Мне больше ничего не надо. Можешь идти спать.
Она было направилась на второй этаж в свою спальню, но затем повернулась и через узкую дверь, которой пользовался только бармен, прошла в помещение бара, построенного в углу большой гостиной. Когда она открыла холодильник, чтобы достать бутылку содовой, она услышала скрип мебели в неосвещённом холле. С подозрением всматриваясь в темноту, Саэко различила контуры человека, лежащего скрючившись на диване, который, похоже, пытался рассмотреть время на своих часах.
- Кто здесь?! - резко спросила Саэко.
Неуклюжим движением полупьяного человек попытался подняться.
- Ах, это вы, мадам.
- Господин Онодзаки… Поразительно. Вы пьяны?
- Да. Отвратительное зрелище.
Художнику удалось принять вертикальное положение, но он продолжал сидеть на диване.
- Однако, госпожа Такано, где вы были? Сейчас уже утро.
Саэко ничего не ответила.
- Вас здесь во время сна комары не покусали?
- Я пришёл попрощаться, госпожа Такано. Утренним поездом я неожиданно уезжаю в Бирму.
- Глупости! Ехать в Бирму сейчас?!
- И никак не глупости. Бирма - это единственная часть фронта, где я ещё не был. И если мы выиграем сражение под Импала, то вступим в Индию. Я решил ехать.
- Не делайте этого. Такая поездка будет слишком тяжела для вас, господин Онодзаки. Вам, должно быть, уже пятьдесят.
- Физически я здоров, как любой более молодой человек.
Он, наконец, встал и направился к Саэко. Его волосы были растрёпаны после сна и выглядели более седыми, чем обычно. Его добродушное лицо было бледным от выпивки.
- Я поеду в Индию. Я поеду туда обязательно. Я хочу нарисовать эту страну.
- Вы выпьете содовой?
- Нет, мне лучше просто воды.
- Когда уезжаешь, воду пить нельзя. Выпейте пива.
- Ах, вот как? Воду нельзя? Я об этом не знал.
Лицо Саэко стало серьёзным.
- Вы действительно решили ехать? А не проиграем ли мы и под Импала?
- Что? Мы победим! Индия уже перед нами. Остался всего один шаг. Я должен ехать и увидеть Индию.
- Это, видимо, на других фронтах в районе Тихого океана обстановка тяжёлая.
- Это всё ложь. Наша стратегия состоит в том, чтобы заманить противника на территорию Японии и дать ему там решительный бой. Императорский генеральный штаб объявил об этом, а он не обманывает. Я верю этому. Даже императорский генштаб не должен обманывать такой добропорядочный народ как японский.
Саэко промолчала.
- Раз уж я попал в эти края, то хочу хотя бы взглянуть на Индию. Так что мы расстанемся на некоторое время…
- Поезд сегодня утром?
- Да. Я не смог достать место на самолёт, но поездом тоже хорошо. Мне нравится путешествовать не спеша, вместе с местными жителями. Для меня это даже интересней, так как по пути могу сделать некоторые наброски. Я был в Париже и досыта насмотрелся на тамошних цивилизованных людей. Когда смотришь на лица местных жителей, то иногда видишь на них следы бога или Будды, может, это следствие их невежества. Они очень милые люди. Их лица в отличие от людей цивилизованного общества не запачканы знаниями, не выглядят усталыми… Я встречал очень красивые лица среди них… Но простите меня, госпожа Такано. Вы хотите спать. Только позвольте мне поспать здесь до утра. Я очень устал.
- Господин Онодзаки, может быть, я очень настойчива, но я хочу знать, разрешили ли вам военные ехать в Импалу?
- "Обязательно, поезжайте", - сказали они. Я думал, что будет трудно получить разрешение армии на поездку, но они с радостью согласились.
- Если это так, то тогда езжайте. Завтра утром мы ещё увидимся. А сейчас я тоже хочу спать.
- Но специально не вставайте утром. Я не еду куда-либо в особо опасное место.
- Давайте я устрою вам более удобное место для сна…
- Нет, нет, здесь хорошо. Если сравнить с тем, что на передовой, то здесь просто рай.
Убедившись, что художник улёгся на прежний диван, Саэко поднялась на второй этаж. Войдя в спальню, она закрыла дверь на ключ и выключила всюду свет, оставив только маленькую лампу у кровати.
С тех пор как она приехала на Юг, Саэко приобрела привычку принимать холодную ванну утром и вечером. Сейчас она уже готовилась к этому ритуалу и начала распускать пояс кимоно, когда услышала хриплое пение ночной птицы в зарослях сада. Она испытывала приятную усталость в руках и ногах, и всё её тело горело. Её охватило чувство лени, но она продолжала раздеваться и скоро уже почувствовала на своём слегка прикрытом теле прохладный ночной воздух, который проникал из сада через москитную сетку, принося с собой запах травы и цветов.
Хотя при первом прикосновении вода показалась ледяной, Саэко, стиснув зубы, со всей силой выплеснула её на свою грудь и плечи. Её тело охватило приятное ощущение прохлады, и она, не замечая, что улыбается, расплескала воду по всей ванной комнате, как шаловливый ребёнок.
Высушив себя толстым полотенцем, она натёрла своё тело лосьоном и почувствовала, что её кожа как бы вновь проснулась. Затем она надела тонкую пижаму и легла в кровать, но вдруг обнаружила, что лежит в необычной для себя позе - её руки вытянулись вдоль тела, как бы следуя его контурам. Закрыв глаза, она лежала без движения и чувствовала, как ночной ветерок колышет москитную сетку. Издалека было слышно пение козодоя. Приближалось утро.
Не меняя позы, Саэко протянула руку под кровать и достала бутылочку из чёрного стекла, гранённого под бриллиантовые кристаллы, в которых французская фирма d’Orsay продавала духи и лосьоны. В этой бутылочке она прятала более десятка купленных ею настоящих бриллиантов.
Она вынула пробку и наклонила бутылочку, из которой, подобно крупным каплям воды, потекли на её открытую ладонь искрящиеся бриллианты. Некоторые их них упали на простыню и закатились под белую кожу её неприкрытой груди. Собирая их, Саэко неожиданно почувствовала приступ ненависти к Кёго Мория, с которым она только что рассталась, и эта ненависть ещё более возрастала от того, что её тело всё ещё сохраняло ощущения от его прикосновений.
Саэко наблюдала, как блеск бриллиантов переливался от движения её руки, подобно солнечным лучам в жаркий летний день, но сегодня эта игра цветов не радовала и не успокаивала её. Она быстро собрала бриллианты, уложила их обратно в бутылочку и, неожиданно встав с кровати, прошла сквозь сетку от насекомых к туалетному столику. В его трёхстворчатых зеркалах уже отражалась начинающаяся заря.
Достав авторучку, она начала писать письмо, которое затем положила в конверт и написала адрес: Штаб военной жандармерии японской армии в Сингапуре.
ЧУЖЕСТРАНЕЦ
Тюрьма Малакки располагалась в маленьком здании на окраине города на улице Банда Хила в районе, в котором жили только индийцы. В трёхстах метрах от неё возвышался голый от растительности холм с остатками португальской крепости, откуда открывался вид на море. На стене тюрьмы, выходящей на проезжую часть, около закрытых железных ворот была прикреплена медная пластина с надписью о том, что она была построена в 1860 году в бытность губернатора полковника Кейбене.
20 августа 1945 года у железных ворот тюрьмы остановилась автомашина с бело-голубым флагом националистического Китая, из которой вышел хорошо одетый мужчина и позвонил в звонок. В железных воротах была дверь с открывающимся изнутри маленьким окошечком, через которую посетитель передал документы на английском языке. Спустя некоторое время раздался звук поворота ключа в замке, тяжёлая дверь приоткрылась, и посетитель был впущен внутрь. Слева от него оказался кабинет начальника тюрьмы и служебные помещения, справа - глухая стена, а впереди - узкий проход с ещё одной железной дверью, ведущей к камерам заключённых, которые виднелись сквозь прутья железной решётки.
Начальник тюрьмы, наполовину голландец, прочитав документы, поприветствовал посетителя по-малайски и приказал надзирателю открыть железную дверь, ведущую к камерам. Надзиратель подошёл к камере № 16 и стал открывать её. Дверь была сплошной за исключением небольшого отверстия с решёткой в тридцати сантиметрах от пола, так что заключённый должен был стать на колени, чтобы посмотреть наружу.
Посетитель, не дожидаясь пока надзиратель откроет до конца дверь, закричал:
- Сэнсэй! Это я, Е. Я приехал за вами.
- О, господин Е, - раздался тихий голос изнутри.
Когда дверь открылась, Е увидел длинную узкую одиночную камеру с небольшим вентиляционным окошечком в дальней стене, через которое виднелся кусочек неба. Кёго встал с деревянной скамейки у стены и направился навстречу своему молодому другу.
- Вы свободны, - закричал Е, - и можете покинуть это место.
Однако Е не решился зайти в камеру и протянул свою руку из коридора.
- Что ж, значит, война закончилась, - сказал Мория.
- Да, войне всюду конец!
- И вы, китаец, любезно приехали за мной. А мои соотечественники, жандармы, кажется, обо мне и забыли.
Молодой Е проявил большое внимание и захватил с собой для Мория лёгкий китайский халат, чтобы не привлекать к нему взоры посторонних на улице. Когда машина достигла центра города, Мория заметил, что наряду с китайскими на магазинах развиваются также английские флаги, а в остальном Малакка выглядела по-прежнему. На улице Хелен-стрит ворота китайских особняков в этот полуденный зной были как всегда плотно закрыты, а золотые и ярко-красные иероглифы на панелях над воротами спокойно поблёскивали, отражая падающий на дорогу свет солнца. Со стен, как и раньше, свисали ветви бугенвилей с красными цветами.
В доме Е их ждала вся семья, собравшаяся в передней комнате. Здесь была молодая жена, одетая в кантонское платье с оголёнными руками, с двумя улыбающимися детьми, и вскоре к ним присоединился старый отец Е, который вошёл, опираясь на трость, когда в доме было объявлено об их приезде. Все они приветствовали Мория по-китайски. На его глазах неожиданно навернулись слёзы, особенно когда он увидел семилетнего сына и пятилетнюю дочь друга. Взяв их маленькие мягкие ручки в свои, Мория в глубине души поразился, что в этом мире может ещё быть что-то такое нежное. Волосы мальчика были красиво уложены, на нём были надеты короткие европейские брюки, его сестра была одета в малайское платье.
- Сэнсэй, - поблёскивая глазами, с энтузиазмом сказал Е, - для вас готова горячая ванна, которую вы предпочитаете.
Как всегда они говорили по-английски. Кёго поблагодарил и как бы про себя сказал:
- Война закончилась…
- Везде, во всём мире! - подтвердил, улыбаясь Е, преувеличенно жестикулируя на западный манер руками.