Казалось, что разговор на эту тему исчерпал себя, их глаза встретились, и они улыбнулись друг другу.
Принесли пиво, и Онодзаки выпил свой стакан одним залпом. В Сингапуре он, бывало, хвастался, что может перепить любого матроса.
- Что ж, война закончилась, и наступило время таких как Онодзаки, не правда ли?
- Время Онодзаки?
- Да, время процветания искусства, литературы…
- Чушь! - он широко раскрыл свои глаза и замахал руками. - Культурная нация? Когда я встречаю людей, которые занимаются подобной болтовнёй, я презираю их. Только политики настолько безответственны, чтобы всё это говорить. Во всяком случае даже великий мастер Кохэй Онодзаки не может прокормить себя своим рисованием. Он даже не признан.
Увидев, что другие музыканты направляются к помосту для оркестра, он ворчливо встал.
- Работа, работа. Извините меня. Если вы задержитесь, я приду, и мы поговорим позднее.
И седовласый художник повернулся к ним своей широкой спиной и направился к помосту за своей гитарой, где уже собрались остальные музыканты. Прожектор освещал его белый костюм, но он выглядел не весёлым, а скорее серьёзным.
- Старый знакомый, тётя Саэко?
Саэко взглянула на красивое улыбающееся личико Тосико и промолчала.
- Почему он говорит такие вещи, когда он всего лишь музыкант в оркестре?
- Какие вещи?
- Называет себя художником! И почему он должен вспоминать о войне - в таком месте, как это?
Саэко возразила:
- Он хороший и честный человек. К тому же он никогда не был солдатом.
Неожиданно Саэко осознала, что в этом светлокожем студенте есть что-то от персонажа пьесы театра Кабуки о старых развратных кварталах. Это как-то подтолкнуло её сразу перейти к осуществлению задуманного ею плана. Из своей сумочки она достала листок бумаги, губную помаду и попыталась что-то написать ей. Но это получилось очень неуклюже, и она попросила у Тосики его авторучку.
- Что вы собираетесь делать?
- Это секрет, - сказала она и, закрывая левой рукой листок бумаги от глаз Тосики, написала: "Я пришлю за вами машину попозже. Пожалуйста, приходите. Я устраиваю приём в вашу честь". И затем она добавила строчку более мелкими иероглифами: "Я обещаю заранее избавиться от моего молодого спутника".
Улыбаясь себе, она сложила листок на глазах у Тосики и продолжала держать его в руках.
- Пошли, Тоси. Закажи счёт.
- Так рано? Будут ещё представления.
- Этого достаточно. Я получила общее представление. Мы поговорим на улице.
Она смотрела прямо на оркестр. Хотя и с нежеланием, студент сразу вскочил и пошёл выполнять указание. Когда счёт был готов, Саэко небрежно оплатила его, отсчитывая банкноты из своей сумочки. Поблагодарив официантку, она сказала:
- Пошли, - и отправилась сама через танцплощадку, избегая танцующих пар, прямо туда, где сидел Онодзаки, играя на гитаре. Её элегантный, надменный внешний вид привлёк к себе всеобщее внимание, но она была к этому полностью равнодушна. Она передала записку Онодзаки и присоединилась к студенту.
- Теперь пошли.
На улице стало ещё темнее, и свечение разбросанных по небу звёзд казалось ещё ярче. Тосики не стал ждать, когда Саэко начнёт говорить.
- Тётя Саэко, вы собираетесь где-нибудь встретиться с этим мужчиной?
- Да, - ответ был коротким и чётким. - Прежде всего я собираюсь расспросить его об этом кабаре. Я хочу знать о нём всё.
- Может, мне лучше тоже послушать его.
- Я думаю, что лучше нет, - легко отпарировала она.
- Но, тётя. - Его голос был нежным, как у женщины, и он как бы обволакивал и крепко вцеплялся в неё. - Если я буду присутствовать, то смогу определить, говорит он правду или нет. Я в этом уверен.
- Это не имеет для меня большого значения, так как я уже всё хорошо себе представляю. Это кабаре уже достигло своего предела.
- Вы так думаете?
- Вид посетителей убедил меня в этом. Пьют и танцуют как помешанные. В этом есть что-то нездоровое. Атмосфера обманчива, если не иметь опыта в подобных делах, но здесь это настолько бросается в глаза, что каждому видно. Все их посетители это послевоенные миллионеры, но у них нет постоянной клиентуры. И её не может быть, если они будут продолжать вести дело таким образом. Это место одноразового посещения, поэтому им и нужны голые танцовщицы. А высокая цена отпугивает клиентов. Для подобного рода заведений самое лучшее, что можно сделать, это быстро создать ему высокую репутацию, а затем продать его, ибо как только новизна пройдёт, оно ничего не будет стоить. Невозможно долго продержаться, если каждый день приходится затягивать всё новых клиентов. Если бы у меня было кабаре, я бы вела дело по-другому, и одни и те же клиенты приходили бы ко мне, пока у них не кончатся деньги.
- А вы собираетесь открыть кабаре, тётя Саэко?
- Я думаю об этом. Но это трудно, и я пока к этому не готова. Ну, на этом кончим, я что-то уже устала. Спасибо за вечер.
Но студент не собирался возвращаться и продолжал идти рядом с ней.
- Тётя, я слышал, что где-то продают кокаин.
- Это опасная вещь, Тосики. С ним надо быть осторожнее, чем с другими. - Но определённо этот вопрос не расстроил её. - Если тебя это интересует, я узнаю и скажу тебе в следующий раз, когда мы встретимся. Куда ты направляешься? На Гиндзу?
- Я ещё не решил. Но я думал, что я проведу этот вечер с вами.
Машина, которую Саэко послала за Онодзаки, пересекла Гиндзу, въехала в Цукидзи и остановилась около толстой бетонной стены.
- Мы остановимся здесь, иначе могут быть неприятности, если мы припаркуемся около ворот.
В почти полной темноте Онодзаки мог различить, что они подъехали к большому ресторану. Ворота были закрыты, но деревянная дверь сбоку легко открылась, и он вошёл внутрь. Он почувствовал запах цветущей сливы, белые ветви которой падали на каменные фонари. Выложенная камнем дорожка вела к освещённому входу. Встретившая его служанка заявила, что его уже ждут.
Он присел на низкую скамейку из красиво отполированного кипариса, чтобы снять ботинки, и ему стало стыдно, что их подошвы были покрыты трещинами.
- Сегодня холодная ночь.
- Да, это верно, - ответила служанка.
Неожиданно стало вдруг прохладно. Слегка нагнувшись, служанка провела его по коридору и вверх по лестнице. Здание было великолепно построено из ценных пород старого дерева и удивительно избежало бомбёжек и пожаров военного времени.
- Пожалуйста, сюда, - сказала служанка, открыв раздвижную перегородку, и показала внутрь.
- О, он появился, - раздался голос Саэко из следующей комнаты. Художник снял пальто, и ему навстречу вышла молоденькая гейша, волосы которой были уложены в традиционном стиле. Саэко ожидала его в соседней ярко освещённой комнате с ещё четырьмя гейшами, молодыми и старыми, которые все сидели в церемониальных позах, когда он вошёл.
- Как красиво! - воскликнул Онодзаки.
- Я собрала их вместе специально для вас.
Самая старшая гейша поклонилась ему, положив руки на пол, и сказала с деланным удивлением:
- Но ведь господин вошёл через задний вход!
- Как будто он пришёл к своей любовнице. Как мило! - ответила Саэко, пригласив Онодзаки занять почётное место во главе стола. - Но говорите, по крайней мере, "задняя калитка", "задний вход" звучит немного…
- Очень современно. В наши дни, как для любовников, так и для патронов всегда задний вход.
Художник сел на почётное место в небольшой нише, перед ним горела своего рода жаровня, которая излучала тепло. Он всё ещё продолжал мигать от яркого света, рассматривая сидящих вокруг женщин.
- Это всё неправда! - его слова прозвучали преувеличено громко. - Япония остаётся Японией!
- А я думала, что вам нравится больше Индия, - шутливо сказала Саэко, поправив накинутое на её плечи пальто. - После возвращения в Японию я стала носить западную одежду. Именно поэтому я устроила так, чтобы эти женщины пришли с традиционной японской причёской и в кимоно. Я подумала, что вам это понравится.
- Я не представлял себе, что гейши ещё остались в развалинах Токио.
- Немногие, совсем немногие выжили, - сказала с улыбкой старая гейша. И продолжала: - Но это конец. Мы вымираем, и ничего нельзя сделать. Направление ветра переменилось, и нас благосклонно сохраняют для развлечения иностранных гостей, подобно традиционному театру кукол и императору. Затем, я полагаю, нас отправят в музей. По крайней мере, мы ещё здесь, но кто же будет продолжать нашу профессию, когда нас не будет? Молодые девушки предпочитают кабаре и танцевальные залы. Это намного легче для них.
- И они живут также в совершенно другом мире.
- Мир перевернулся вверх тормашками, госпожа Такано.
- Тем не менее, я уверена, что гейши будут всегда.
- А как обстоит дело с новыми недавно принятыми правилами. Они, кажется, называются "Закон о труде".
- Ах, вы учёный!
Старая гейша постучала себя по груди и отвернулась.
- Нам было легче дышать в тени солнца. Мы получили другое образование, и всё было тогда по-другому. Сейчас нас вытащили на яркий свет совершенно неожиданно, и всё стало ужасно плохо. Но это время, в которое мы живём. Люди осмелели, употребляют иностранные слова: абэкку, кисс, эротика. Они, конечно, понимают, о чём говорят, а у меня голова болит, каждый раз, когда это слышу. Скоро по Японии нельзя будет ездить, если знаешь только японский язык.
- О, я так не думаю, - сказала Саэко. - Но, пожалуйста, выпейте что-нибудь. Господин Онодзаки, вы пришли поздно, так что вам надо выпить. Молодые леди, сидящие там, обслужите его.
- Какие у вас красивые белые волосы, - одна из гейш сказала Онодзаки.
- Это всё война. В действительности, я ещё молодой человек.
- Вся ваша жизнь ещё впереди. Вы можете осуществить всё, что пожелаете.
- Я намерен это сделать! Мне пришлось преодолеть много трудностей, чтобы выжить.
- Господин Онодзаки, - прервала их Саэко, - я как раз сейчас вспомнила, что хотела вас кое-что спросить.
- О чём же?
- На корабле, на котором вы возвращались в Японию, не было ли случайно человека по имени Кёго Мория, который очень давно служил в военно-морских силах?
- Мория?..
- На вашем корабле, кажется, возвращались только те, кто не принадлежал к регулярной армии. Возможно, что он задержался там. Дело в том, что этот человек жил в доме китайца и был арестован жандармерией по подозрению в шпионаже. Если он был освобождён после окончания войны, то, я думаю, как японец должен был быть репатриирован, как и вы, на первом корабле.
Глубоко вздохнув, Саэко продолжала:
- Не мог ли кто-нибудь это для меня выяснить?
В этот момент открылась скользящая дверь, и на коленях вползла служанка, которая с поклоном объявила о прибытии нового гостя:
- Только что пришёл племянник мадам, и он хочет её видеть. Мне его провести?
- Что за человек? Он назвал своё имя? - переспросила она служанку.
- Тосики, сказал он.
Саэко сделала недовольную гримасу.
- Неприятный человек. Он, должно быть, назвал меня "тётей". Вы сказали, что я здесь?
- Может его отправить?
- Мне всё равно. Проводите его сюда.
Саэко обернулась к Онодзаки и объяснила:
- Это молодой человек, которого вы видели сегодня вечером. Он из хорошей семьи и является студентом университета, но своими мягкими манерами он похож на женщину. У молодёжи сейчас много странностей. Он по-своему умный, но не как студент. Он больше похож, я бы сказала, на бизнесмена. Но настоящий бизнесмен проиграет ему. Если нужно, то он может достать любую вещь. Что касается удобства, то он удобен, однако…
Но в этот момент сам Тосики входил в комнату через раздвижную дверь.
- Тётя, я надеюсь, что не буду здесь помехой.
- Нет будешь. Это не место для студентов.
Улыбка на лице Саэко была несколько прохладной, но Тосики оставался невозмутимым, и его лицо сохраняло полное спокойствие.
- Я был уверен, что вы будете здесь. Мне это пришло в голову, когда я ехал домой.
- Ну что ж, посмотри на хорошеньких девушек и, пожалуйста, возвращайся домой.
Саэко вновь представила его художнику:
- Господин Тосики Окамура, молодой человек, о котором я только что рассказывала. Он не является мне родственником, но упорно называет меня своей тётей, один Бог знает, почему.
- Но тётя Саэко, - Тосики сохранил своё хладнокровие, - это потому, что вы настолько старше меня.
Тень раздражения пробежала по лицу Саэко, но она быстро улыбнулась и вернулась к своей беседе с художником.
- Если у вас нет каких-либо соображений по делу, о котором мы говорили, то мне точно известно, что у этого человека есть семья здесь, в Японии. Интересно, можно ли найти её. Министерство военно-морских сил больше не существует, да он уже много лет не имеет к нему никакого отношения. Как я могу найти его? Я всё время думаю и думаю.
В комнате стало теплее, и Саэко скинула пальто со своих плеч, которое мягко соскользнуло вниз, обнажив приятные черты её тела. У художника это вызвало возбуждающие ассоциации с бананом, с которого снимают кожуру. Молодая гейша наклонилась вперёд и стала складывать пальто.
- Вы говорите Кёго Мория… - К этому времени Онодзаки был уже довольно выпившим, и он не испытывал никаких симпатий к сидевшему с высокомерным видом рядом Тосики Окамура.
- Мория… Но почему вы так стремитесь найти его? - Затем он неестественно громко рассмеялся. - Вот что я вам скажу, госпожа Такано. Поручите Тосики найти его.
Тосики Окамура, похоже, не только не почувствовал иронии в рекомендации Онодзаки, но воспринял это как хорошую возможность оказать услугу.
- О чём это, тётя Саэко?
В глазах Саэко промелькнула улыбка, но она промолчала.
- Что вы ищете? - настаивал Тосики.
- Человека, а не пудру Коти.
- Что за человека?
- Это что, двадцать вопросов?
- Я найду его, если вы мне поручите.
Ничего не пропускающий мимо своих ушей Тосики запомнил всё, что было сказано за столом.
- Вы говорите Кёго Мория, служил раньше в ВМС. В этом случае его фамилия должна значиться в списке курсантов военно-морской школы или он должен быть членом военно-морского клуба. Это простая проблема умозаключения. Если известно, откуда родом его семья, то я могу послать запрос в местный правительственный орган. Способов очень много. Можно найти кого-нибудь из его одноклассников, которые не погибли в войне, и расспросить их.
- Но сейчас не так, как в старые времена, когда всё было хорошо организовано, - сказал Онодзаки, вновь став серьёзным. - Всех разбросало по разным углам, и даже близкие друзья не знают, что стало с каждым из них. Вся страна полностью разрушена. Флот разбит. Все скитаются по стране в надежде где-нибудь устроиться. У многих вместо домов остались одни пепелища.
- Это, по-моему, и облегчает нашу задачу. Из-за того, что обстановка резко изменилась, каждый открыто рассказывает, что делают его друзья. Сейчас легче добыть информацию, чем раньше. Мой кузен тоже был в ВМС.
Саэко неожиданно вмешалась:
- Адмирал Тосисада Усиги был однокурсником Мория. Говорят, что он ещё жив.
- Вот видите! - Самодовольная улыбка расплылась на белом лице Тосики, и все гейши уставились на него. - Никаких тайн не существует. Мир выглядит сложным, а на самом деле он очень прост. Я только должен буду через моего кузена найти Усиги.
Онодзаки с радостью отделался бы от студента, но они должны были возвращаться в одном направлении, поэтому, распрощавшись с Саэко, они вместе отправились на станцию.
Несмотря на поздний час, на платформе было много народа. Онодзаки был сильно выпивши, но взял себя в руки, как только оказался на виду у многих людей. Это была привычка ещё с парижских времён. Пьяные валялись лицом вниз на скамейках или сидели, обхватив руками фонарные столбы, как будто они хотели подняться, держась за них, но постоянно срывались вниз. В его груди под старым пальто наряду с сочувствием к ним поднималось какое-то тёмное беспокойство, граничащее с полным отчаянием.
Никто, даже трезвые, не выглядели на платформе счастливыми в этот поздний час. Многие были без шляп и пальто, несмотря на холодный ветер, и они не были похожи на людей, которые где-то развлекались. Дети-беспризорники играли в зале ожидания, потому что им некуда было больше деваться.
Стоящий рядом с ним Тосики спросил:
- Скажите, вы не знаете, купила ли госпожа Такано этот ресторан с гейшами?
- Нет, я не знаю. - Этот вопрос вызвал раздражение у Онодзаки, и он потерял над собой контроль. Он почти закричал:
- Я ничего не знаю о подобных вещах.
Тосики Окамура не мог понять, что так рассердило художника, и продолжал с тем же непроницаемым спокойствием:
- Госпожа тётя определённо что-то замышляет.
Онодзаки был почти готов вновь взорваться и вылить на студента своё раздражение, но он вдруг осознал, что тот ещё почти ребёнок, и это сдержало его. Он сам был музыкант в ночном клубе, играя для гостей, которые были довольно неприятные люди, но могли разбрасывать сотенные банкноты, как клочки бумаги. И ему было пятьдесят лет, но он мечтал, что в конце концов сможет рисовать хорошие картины, и эта мечта помогала ему переносить его ночную работу. Саэко Такано внезапно произвела на него впечатление незнакомки из другого мира. Она нравилась ему в Сингапуре, но это потому, что она была одна из немногих гражданских лиц, где все остальные были военные.
- Эта женщина пожирала императорские военно-морские силы, - неожиданно взорвался он. - Я не знаю, что она собирается сейчас поглотить, но она чудовище с приятным, красивым лицом.
Тосики не выразил удивления и заговорил своим обычным тоном:
- Вы тоже немного старомодны, не правда ли, дядя?
- Старомоден? - Но не это вывело Онодзаки из себя. - Перестань называть меня фамильярно "дядя", чтобы больше этого не было.
Тосики был поражён, но сумел сохранить своё хладнокровие. Он не думал простить Онодзаки из-за того, что тот был пьян, а просто объективно взвесил все факторы и решил, что он ничего не выиграет, поссорившись с ним. Художник был намного старше его и более крупного размера.
- Если вы предложите свои услуги тёте Саэко, то это вам поможет.
- Не хочу, - упрямо сказал художник. - Я бедный, ну и хорошо.
На этом их беседа закончилась.
Подошла электричка, и они сели рядом друг с другом. Тосики закрыл глаза и притворился спящим. В конце вагона группа молодых людей, возвращающихся из танцевального зала, хором подпевала девушке, которая чистым голосом исполняла джазовую песенку, а молодой человек танцевал под неё с воображаемой партнёршей.
Онодзаки некоторое время со злобой наблюдал за ними, а затем его взгляд, в котором ещё остались следы гнева, переместился на других пассажиров, на тела, изнурённые переутомлением и голодом, на лица с закрытыми глазами или смотрящими в пустоту. Не только их лица выглядели усталыми, но даже их одежда.
В этот раз Онодзаки начал разговор со студентом.
- Послушай! Ты знаешь, что я собираюсь сделать? Я хочу положить на холст страдания людей. Я собираюсь нарисовать усталых людей и боль, которую они испытывают, продолжая жить.
Открыв глаза, Тосики увидел, что лицо Онодзаки изменилось, и в нём появились мягкие черты.