Проверил я наличность: перси налитые, тяжелые, соски твердые, как карандаши, пальцем тронул, сразу заворковала, давай на шею ярославной бросаться, засунула язык ко мне в рот и вот шуровать там, как кочерёжкой. Гули-гули-шуры-муры-трали-вали. Кошку драли.
Только прилетели, сразу сели. В ванную. Только ружо вынул, только на исходные, только дева приладилась, тут я и приехал. Брызнуло, аж обратно всё, и по усалам и в рот попадалом. Сама виновата, довела мальчёнку. Аж джины обдряпал своей же продукцией, у нее кофтенка выходная забрызгана. Посмеялась, подзамыла одёжу мне и себе. Ой, веселая девка. Ой, будьте нате и стрекоза.
Минька с напарницей время не теряли, стол накрыли, нам "горько" крикнули. Не настолько я кирной, чтоб взасос - в шею синячину девушке засадил. Вечная память. Штаб-с капитан Овечкин. Что-то тянет меня к ней и тянет. Не наелся. Ну как на свете без любви прожить?
Выпили, закусили, свет притушили, музычку включили. Двести второй "Юпитер" "Кам тест зе бэнд" на девятнадцатой скорости мотает. Гляди-ко - в ногу со временем. От "Ю кип он мувин" потащились слегонца. Эти на диванчике пристроились, рука у Миньки уже в заповедных и дремучих, щепает там на волосянке, глазом мне на дверь косит.
Потехе - время, делу - час. В опочивальню, на перины. Разоблачил мамзель не торопясь, она только глазами водит, как кукла. Клубника в сметане. Всё при всём. "Плейбой" в вашем доме. Запрещенный фильм. Даже если случилась ночь после тяжелого дня - только помани: без соли, без перца, без горчицы. Огонь-девка. Главный калибр.
Шашки наголо! Набросились мы друг на друга, будто ввек не пробовали, и сразу две, не отвлекаясь, я отчебучил. Сам себе удивился. Мы должны всем рекордам наши звонкие дать имена!
А симпатия моя нонешная, надо признать, просто ас. Фигуры крутит высочайшего пилотажа. Пропеллером подо мной изошла, махает до потолка, трудяга.
Полежали чуток, перекурили одну на двоих, положила она случайно ручонку на мое добро и снова я завелся юлой-волчком. И по колхозному - пирожком, и в конницу Буденного поигрались, по долинам и по взгорьям. Редких дарований девушка, по-профессорски, мышцой внутри работает. Вся делу отдана. И вьется спинкою атласной, и извивается кольцом, и изнывает сладострастно в томленьи пылком и живом! Одно сопровождение чего стоит! И постонет, и подвоет, и порычит. Очень самозабвенно получается, даже если привирает. И говорят же вот, пришло мне в голову: сдуру можно и сломать - до костей втирается-вертится, будто вор на коле. Правильно говорит Минька - хорошая тётка на хую не дремлет.
Простыни винтом-колесом, еле выкарабкались, пошли нагишом замываться, одеться сил нет, да и не к чему. Люба-голуба поливает, а у меня в бой рвется, дурак-то. Понравилось ему. Этой смешно, приголубила, но чтой-то безрезультатно: торчун-торчуном, а отдачи никакой, порог какой-то. Муслякала она, муслякала - без толку. Решили это дело погодить. Не пропадать же добру почем зря. В простыни завернулись, патрициями в гостиную просеменили.
Подельники наши возятся, только пар валит. Минька подружку на пол сволок, места ему мало и земли, и вот она под ним радостью исходит. Ноги чуть ли не до люстры отрастила - Би-би-си можно принимать, а этот ее в чулках оставил и в поясе: любит поизгаляться, ефрейтор запаса.
Жарит Минька, рюмки на столе трясутся, у соседей лампочки мигают, швы в панелях расходятся. Бой идет не ради славы, ради жизни на земле. Нас нулём, бесстыжие, сильно друг другом увлеклись, а и ладно, мы с Любой поближе к столу, жрать охота, как из пушки. Как сели уминать, всё б подмели, да Минька вмешался, такой аппетит у парня, даже трусы не надел. Торопился. Чует, что мы, как чайки.
Квакнули сухарика, чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось, консервы корочкой вылизали, поддонки додули и зазевали в полный рот. Четвертый час ночи, что ни говори.
Минька ближе к дивану, буйну голову на подушки клонит. Мы простыни подтянули и к себе галопом. Ухнула кроватка с разбегу. Представление должно продолжаться. Фри дог найт. Цирковой марш. Тум-тум-туру-туру-туру-тум-тум-туру...
Легла полюбовница головой мне на живот и давай предметом играться и так, и эдак, а предмет и не так, и не эдак - экая конфузия! Она и за живот куснет, и волосами помашет, и поцелует, и к сердцу прижмет - оживила-таки: пятьдесят на пятьдесят, крючком-дрючком. Стала его шершавым рихтовать, не забывая саму себя пальцами драконить, заахала-заохала, тут и я в нее распаренным ворвался, как Красная Армия в Берлин.
Умелая, ох, умелая. Слишком уж умелая - знает, как завести. Так куда-то получилось глубоко, видимо открылись тайные ходы, закричала криком, ногтями спину на ремни, плугом десятиотвальным, бороной дисковой. Извержение Везувия и Фудзиямы, Гога и Магога: матрац - насквозь, склизкое пятно на простыни тазом не прикрыть. А ну ее к чертовой матери! Без простыни!!
Тут же я и уснул. Морфей подкрался незаметно.
Это вам не пирожки у Параньки со стола тибрить. На Западе за такой труд бешеные деньжищи отваливают. Люди живут этим. Это не пуп чесать деревянной ложкой. Это всё равно что мастер по гирьевому спорту. Это... это, едрить твою, без эпитетов.
10
В канун той ночки потемней, что низы от души повеселились на Дворцовой, у нас в верхах то ль нога попала в колесо, то ль вожжа под юбку, а может и просто с трезвых глаз, как оно бывает в неровный ухабистый час, сие действо к знаменательной дате присиропилось: звякнул замок, лязгнул пробой, щелкнула сувалда, шекспировское "мест нет" вывернулось наизнанку. Началась Вторая Пруссацкая война. А заодно банный день витринным стеклам, смотр-парад кастрюлей и сковородников, чистка поддувал и прочие прейскуранты санитарного дня.
Что до нас - нам что в рот, то и в горло, а вот могучая кучка резко отжалась на паркетах, дабы отскоблить, отмыть и отутюжить ту самую дорожку, которую умные люди совсем не благими намерениями выкладывают. Чем? Как бы это выразиться. Вроде б не учи отца. Но. На березе груши не растут. Посущественней, вот чем. Позапашистей что ли.
Лихо в белых халатах ждать себя не заставило, и как только халдейский народ отмучался, объявилось, будто из лампы Алладина. Шура мыла раму? Можете не вставать. И не проявив, даже для приличия, ни малейших признаков скорби, шлепнула хлорная лапа, пошло, без замаху, сиреневенькое вето, коие овощерезкой, как известно, не провернешь и всякой там "старорусской" милосранского разлива не смоешь. Калибр, милочка моя, не тот.
А почему, спрашивается, такое фэ? Нет бы прислушаться, как мы каждый вечер глотки дерем: "чтобы звери не рычали, надо лучше их кормить". Куда уж проще.
А те тоже, мазок на палочке, раззявили варежку: чем общепит пошлет. Накося - от черствой горбушки!
Зашла коса в болото. Посему мы в вынужденном простое. Загораем вечерами под одеялом. По общаге комиссия лазает с деканом, пьяных вынюхивает. Армейские бзики. Клава, я потею. Но делать нечего: дверь на крючок и молчок. Я волчка не завожу, я уселась и сижу. Нет нас дома и весь сказ. Минька в глухой отсып ушел, я же эти транскрипты, что у Маэстро выудил, решил почитать. Звякнул Любке вчера, принесла оставленное по забывчивости. По утрянке тогда руки в ноги: предки вот-вот должны были нагрянуть; девицы на пару, ни свет, ни заря, за стирку да пылесос схватились.
Сурьёзная пришла, тихая. Начепурилпась, будто русалка вылезла из омута. Размазюкалась жар-птицей - не узнать. Боевая раскраска.
Минька без слов к Лёлику свалил, освободил плацдарм. Хоть и натрудил я орудие, но на товсь! Наши жены - пушки заряжены.
Мир-дружба, прекратить огонь. Сегодня праздник у девчат. Этот день самый лучший в году. Роман сказал - авария, Демьян сказал - нефтяники, Лука сказал - ворчать. Краски - слово молвили на пару братья Губины, Иван и Митодор. Старик Пахом потупился и молвил в землю глядючи: духовка прохудилася. А Пров сказал: гостят.
Но это ж делу не помеха, попробовал я намекнуть. Есть же и другие, не менее конструктивные пути. Сослался на древние эпосы индийской культуры, просвещенный мир... Но никак что-то не доходит. Я ведь тоже мучаюсь, говорит. Я бы с тобой, говорит, вообще бы из постели не вылезала, и вообще, говорит, я тебя, наверно, люблю, говорит.
Тьфу-тьфу-тьфу через плечо. Эко черт тебя понес, не подмазовши колес. Люблю. Только этого нам и не хватало для всеобщего и полного.
Если любишь, чего процесс деформируешь?
Налил по рюмке "Плиски" из Минькиных запасов, побесились, покувыркались, смилостивилась, и всё ж таки пожалела. По-французски.
Я даже проводил, расчувствовавшись. Можно сказать, курьез. Такие детали у нас не практикуются - до милого крылечка под ручку.
Простая девка, без проблем с ней, без натуги в разговоре - не надо лоб морщить, чтоб там еще такое придумать. Но поблядушечка, скажем сами себе правду в глаза, хотя, вроде и симпатия у нас взаимная.
Н-да.
Лампу настольную я наклонил - так, чтобы из коридора не больно заметно, и просвещаться стал. "Пинк Флойд" - заголовок. Вот те на! А где ж "Папл"? Я ж видел! Полистал - дальше.
Ну, Флойд, так Флойд - одним махом двух зайцев.
"История Флойдов полна путаницы, переборов и несовпадений во времени и месте, как и положено мистификациям о супергруппе такого ранжира. Миф, легенда - это нечто большее, чем приверженность поклонников, миф - прочнее стали; миф выстраивается и шлифуется годами, его обсасывают до косточки, прежде чем подать на сервированный стол; миф - это реклама, реклама - это деньги, деньги - это свобода распоряжаться собой, осуществлять проекты, вынашиваемые, может быть, годами; миф необходим, как тайна, а разве есть что-то притягательнее тайны, которую всеми фибрами мечтается разоблачить?
Но, довольно и мифах и прочей словесной шелухе! Начать куда как труднее, чем закончить и почему бы не начать с общего места, что мы и сделали? Общее - оно не частное, оно для всех. Здесь, однако, следует сказать, что какое бы общее место ни было, что бы там кто бы там не понаписал, на самом-то деле начинается всё с зачина, как и предписано неписаными законами повествования, начинается с гой еси.
Гой еси!
Долго ли, коротко ли, а сошлись на столбовой дороженьке в году шестьдесят эдаком от рождества Христова, крестные пути студентов архитектурного факультета Лондонского политехнического института, когда заскучав на лекциях нудной профессуры, они не могли придумать ничего лучше, как собрать группешку и побрякать весело, в свое удовольствие, от сессии до сессии.
Модно тогда это было: брючки в полосочку, волосы под скобочку, бархатный жилетик, гитарка из комиссионки - это не на папиной суконной фабрике скучные дивиденды посчитывать. Башельками шуршать- это-то как раз и не в струю - "фи" тебе чувиха скажет, сынку суконного мешка. А вот рок энд ролл! Это всё равно, что солнце, воздух и вода!
Всё начинается не с ля минор. И даже не с ми мажор. Первый вопрос на повестке дня: как назваться? Назовешься каким-нибудь непотребством, свиньей какой-нибудь - по телевизору не покажут. Чем-нибудь розовеньким, мармеладно-сингапурным - свои же засмеют. А вот, давайте, ни вашим, ни ихним - "Сигма-6". А что?! Не какие-то там "куорримэн" из подворотни, не голь перекати поле, инженеры всё ж таки, архитекторы без файф о клок, с интегралами на "ты", с логарифмической линейкой за пазухой. Соответственно и названьице - мы вам не из джинки-джаза. Для непонятливых разъясним: сигма, обозначаемая в математике загибулистым знаком, похожим на Е, суть есть сумма, а цифирь "6" - число поющих, приплясывающих и музицирующих на сцене. Отметить надобно, ради справедливости, что не обошлось и без дам, и даже в количестве двух экземпляров.
Но об этих щучках даже и упоминать не хочется. Знаем мы этих рок-энд-ролльш. Квадро их в джоплин. Тюрнер их в оно. Ни на что другое они не пригодны. Йоко иху мать.
Известно, что в лондонах, не как в костромах - взялся за гитарку - держись! Себя прокорми и других не забудь. Как и положено в загнивающем капиталистическом обществе, у "Сигмы-6" вскоре появился и собственный менеджер.
Менеджер, сказано, как в лужу - громко. Если по честному: левак-ловчила, которому все эти энд роллы во где! Ему семью кормить надо, себе на кир, да и на белый день заначить.
Как звали этого хлыща - история почему-то умалчивает. То ли Кен. То ли Кин. То ли Кент. Про то кто-нибудь да и напишет. Потом. Раскопает какой-нибудь ушлый журналист, книжонку сваяет, себя увековечит. Обычно-то группу именно такие кенты и создают. Носятся как с писаной торбой, на радо демо-тейпы таскают, на студиях ночное время за свои кровные выкупают. Глядишь, дело-то и пошло, и поехало. Тут-то и появляются толстые, жар-жир загребают, а кенты в конце жизни на бензоколонке стекла у машин протирают, да за стакан байки рассказывают про то как они князей из грязи сотворили.
И здесь история по проторенному пути двинулась. У нее всего-то, как говорят, тридцать шесть сюжетов. Не больше, ни меньше.
Итак. Кент менеджерить был горазд. Знал что почём, какого омара с какими устрицами едят, первым делом отправился в типографию, отпечатал на вощеной бумаге открытку с завитушками на грегориянский манер:
СИГМА-6
СЫГРАЕМ ТАК, ЧТО
ВЕК БУДЕТЕ ПОМНИТЬ !
и поставив таким образом дело на рекламные рельсы, шатался по лондонам, расхваливая лабухов на все лады и тональности, в надежде на дурных толстосумов.
У каждого своя работа: одному петь да танцевать, а другому сыскать: где, когда, как, за сколько и прочие напряги. Тоже не разлюли малина. Сколько таких сигмов? А сколько кентов? То-то.
Музыка, конечно, само собой. Но чего там скрывать: худо ли оттянуться на свадебках, выпить на дурнячка, поесть на славу, да еще и подзаработать лишний фунтик к стипендии? Что еще никому не мешало. Студент - он и в лондонах студент. Нажарь ему картошки со шкварками - он как зовут-то забудет, сковородочку в секунд подметет. И наши сигмы по общагам терлись вельветовыми штанами и тоже не всегда до стипухи хватало, так что без кента - никак.
Кент, конечно, и других кентов знал. У них кент кента тоже без бинокля видит. Ты стоишь на Сквер-гарден или какой-нибудь Чарринг-кросс-роуд - ни хрена ни видишь, а кент - он видит. На то он и кент, а не конь в пальто. Как некоторые.
Соберутся кенты в сквер-гардене и давай пыжиться: кто кого знает, с кем пил, кому чувиху козырную подкатил. Леннон у них Джоник, Джаггер - Микуха, в общем, трёпла, сами понимаете.
Один из кентов Джерри Брон, толковый кент, не другим кентам чета, сам, в ближайшем будущем Его Высокопревосходительство, Продюсер "Юрае Хип" и хозяин граммофонной компании, сочинял в то время нехилые, по мнению нашего кента, песни. Музыкальный был парнишка. Свою команду хотел собрать, в рок-звезды выбиться, замок в Шотландии прикупить на гонорар от очередного концерта, а пока так, кентовался с кентами.
Сигмовцы по наводке своего кента к нему подвалили на предмет репертуара - своего-то ничего не было, "Лов ми ду" петь что ли? Однако, кент Брон, занятый исключительно собой, не усмотрел во ребятушках особых талантов, что и следовало ожидать: "Стихов твоих не читал, - ответил Пушкин А.С. женушке в письме, - чёрта ли, свои надоели".
Ну что ж, всё, что не делается - надо делать. Репертуар пришлось ковать собственными силами. А поскольку девятнадцатилетними ручёнками такую закаленную штукуёвину, как рок энд ролл согнуть по своему хотению ой как не просто, музыкальные блины подгорали и обугливались, а "Сигма-6", бросаясь из межи в бороздку, именовалась всяким безрассудством типа "Агдебабы", "Бабудабы", "Далиббабы", надеясь всеми этими крибле-крабле-бумс повлиять на тупиковую ситуацию. Однако, не к рукам, как говорится, так хуже варежки: сказка про горшок и печку, плюс басни дедушки Лафонтена.
Дело шло не туды и не сюды. Не шатко, не валко. А абыдабов уже, как говорится, забрало, и кроме музыки они ничего и слышать не хотели; рококо и барокко, готика и классицизм сидели в печенках и селезенках, застывшую музыку мечталось воплотить в живую.
Сказано: кто хочет, тот могёт. А если хочется, то пусть колется. Успех пресловутых пацанов из каменоломни и перекатипольцев подстегивал самые смелые мечты: ведь плох тот солдат, который не мечтает выковырять у маршала рубины из звездочек на погонах. Хорошее молодое тщеславие только похвально, оно - панацея от унылостей и прозябания жизни. Когда же еще и мечтать, как не во студенчестве? И как это ни смешно, как это ни странно, а может быть, именно поэтому, именно потому, что странно да нелепо, сигме-абдабе суждено было стать фундаментом того сооружения с колоннами, на фронтоне которого выписано до радости всем знакомое: Пинк, ёкаламанэ, Флойд.
И вот только сейчас мы подобрались к одному из самых путанных вопросов в загадке ПФ: кто был кто и кто был за кем?
Историки на выдумки в этой части горазды, однако, зря в корень, нам думается, что и эта неразбериха - целенаправленная программа организации собственноручно отгроханного величия.
Итак, одни уверяли, что стукальщик Ник Мейсон и голосист Роджер Уотерс наши двух гитаристов: джазового вертилу Бода Клоуза и блюзового запильщика Сида Баррета, посадили их супротив... и в этом гитарном споре перепилил Сид Баррет, что и было решающим фактором в его пользу.
Другие, а их большинство, говорят, что Сид Баррет, после учебы в Кембридже поступил в Лондонскую школу искусств, где и познакомился в Ником Мейсоном и Риком Райтом, что и определило его дальнейшую судьбу. Третьи, с апломбом собутыльников, пренебрежительно отмахиваясь, лениво цедят сквозь прокуренные зубы, что Сид был одноклассником Уоторса и когда дело дошло до огранки ПФ - а по камушку и оправушка, - Уотерс, сам писавший, а, точнее, пробовавший писать тексты песен, и уже понимавший что почём, пригласил Баррета, уже снискавшего определенную известность в неопределенных кругах, в команду.
Сид, тот самый крейзи даймонд, хотя и появился только на десерт, считается, не без оснований, основателем ПФ, основоположником и автором темы, которая, наконец, воткнула стальные прутья арматуры в жидкий бетон "Дерибаб".
Что это был за человек? В благословленные года сказали бы, что это была разносторонняя личность.