Снег выпал и была путевка такова: Новый год нонче - на природе, во саду ли в огороде, чтоб усё было у полном у порядке, ядрено и крепко, по высшей расценочной категории: пар изо рта, яйца в пене, усы в лядышках; наскакаться, наораться, напохабиться. Как в лучших домах, от всей души.
К естеству тянет, к корням, к елкам-палкам-моталкам. Там лес густой, ходит ванька холостой, там добрый дедушка Мороз, борода из ваты, он подарки нам припас, пидорас горбатый: кому чё, кому ничё, а кому через плечо.
Шотландия там. Там фул он зе хил на волынке зайцам наяривает, там хорошо, там нас нет.
Хватит этих общагских сборищ с потными танцами в вестибюле - всегда одно и то же, без вариаций. Надоело.
Кабак на 31 декабря дружно ложил: кто на полиграф потащится Новый год справлять? Не солидно просто. Я так бы и в голодный год за сто блинов не пошел. Ну что там будет? Трактир "Три пескаря"? Ханыжье одно припрется. А возни? Народу в зале будет хрен да маненько, а коллективу каково? Приготовь, подай, унеси. Можно, можно поработать, лишние полстольника срубить, но ведь не всё деньгой меряется.
Не, в праздник работать не в жилу. Отдыхать надо. Ноги в потолок, "Голубой огонек" полупьяным глазом смотреть, выпятив наетый живот. Кому, скажите, охота в праздник на работу идти? Покажите такого мудака. Весь день бы в музее стояли ротозеи. Ладно там Первое мая, день проституции, а Новый-то год - это НОВЫЙ ГОД! Семейный праздник. Детишки табеля с двойками принесут. Папа с работы на рогах припрётся, обглоданную елку притащит. Гирлянду зажгут. Стол накроют. Вкусненькое всякое. Бутылочку. Ну? Хорошо ведь, правда, Маша?
За пару недель до вывесили объяву в окне: новогодняя ночь по заказам, выкупайте загодя билеты.
Ни-ко-го.
Администрация покочевряжилась - как же без этого, но в итоге юрьев день: 31 и 1 - выходной. А у нас вариант сам вылез, как оно обычно и бывает.
Были сборы недолги, репертуар в гастрономе: от стрелецкой до водки, а вот шампанского, конечно, нулём. Шампанского у Зои Палны взяли, по кабацкой, с наценкой. Дорого, ети его, а где кроме кабака? Тащись в дорогую мою столицу, если уж так сильно газированных пузырьков хочется. А уж там язык на плечо, руки в ноги и чесу по магазинам. Возьмешь. Если повезет. Опять же, перед праздником всё равно билетов нет - все за колбасой прут, за мандаринами.
А в кабаке и вырезка - нате пожалуйста, отборная барашка, прямо с живодерни - будьте любезны; в кабаке и колбаска, и ветчина, и майонез, а лучок-чесночок - это уже так, мелочи, этого девки насыплют, жалко им что ли?
Взял авоську, пошли с поварицей к подвалу, где у них овощи-фрукты гниют-разлагаются. Пока спускались, шутковали, я ее за задок, как положено, она - уйдзи, охальник дерзкий, а уж там-то, в узеньком месте, при помойном свете, там-то меня прямо за детородный орган и схватила.
Приперла к стенке, держит. Крепкой мозолистой рукой. Пыхтит-сопит. И с декламацией, со стальным железом в голосе выговаривает: чего это вы, мол, только с официантками трётесь, а? и грудью, грудью широкой толкает, как молодой петушок. Смотрите, говорит, мальчики, на диету посадим.
Ошалел я, не пойму: шутит или всерьез? Пьяновата вроде малость, бухают они там что ли слегонца? Раскраснелась гнилым яблочком. А вроде и нет - духана не слышно.
Вот ведь прихватила, прошмандовка. Да в глаза, прямо в глаза смотрит, следопыт-фенимор купер.
Да что ты, говорю, перепетуля, хвать ее самоё за добро и в шелуху, на мешки задом пячу - с боем будем прорываться, раз такая оказия. Ой-её-ёй! Заверещала, засучила ногами-руками. Да и деваха-то так, только по пьяни, да с голодухи. Никто из нас и верно, помнится мне, ее не лапал: корявенькая какая-то, ни пришей, ни пристегни; вот и надулась на невнимание, как мышь на крупу: живая ж, шевелится, хоца.
Заваливаю клаву в лук, рукой резинку шарю, а резинки и нет. Нет резинки! Они ж на кухне нагишом лазают: пар, жар, сопреет кудрявая - вот в халатах одних и кашеварят, токо сиськи из прорех вываливаются.
Нет, не дается, дурная. Отпрыгнула в угол, шерсть дыбом. Еле отшутился. Сам же и виноват.
Дуры, дуры, что у них на уме? С глузда съехать можно. Чтоб я еще за луком этим пошел! Они в следующий раз всей кухней там подловят да снасильничают. Ходи и оглядывайся.
Успокоилась.
Набил я сетку туго, от нервности подхихикивая. Пронесло. Анекдот-с.
Ан нет, смотри-ка ты. Из подвала вылезли, снова запридурялась. Задком вертит, глазом крутит. Шизанэ ты моя, шизанэ. Перепады такие. Или хочет да боится. А чего бояться? Или влюбилась? Влюбилась поди.
Еле-еле отбоярился с этим луком. Улыбался-разулыбался, аж уши свело. Ну, сумасшедшая, что возьмешь?
Надо на них Миньку напустить. Пусть потопчет. Или хором, всех в кучу малу, разом, компанией. Небольшое бордельеро с забегом в ширину и глубину.
А то ума хватит - кормить не будут. Заведет всех такая вот, им только подай идейку. Тут ухо надо востро по ветру - чем пахнет: щами-борщами или макаронами на воде.
13
Дача промерзла до звона, бревна, как ксилофон: доремифасоляси - кошка едет на такси. Иней сажей-бахромой, елочки-сосеночки в кружевах: сказки венского леса. Истинно - Шотландия.
А терем-теремок какой! Знатный терем: наличники резные, узорчатые, всё покрашено так, с любовью, не спеша.
Замок полчаса открывали, два коробка спичек извели. Руки - крюки, нос - дед мороз, сопли - торсовый лед.
Забежали, повключали всё, что включить нашлось: козел, радиатор, электроплитку, щипцы для завивки волос. Была б возможность, пальцы б розетку засадил - всё нутро промерзло, кишки остекленели. Не холод, а холодец!
В камине, слава хозяину, дровишки заботливо приготовлены, прям в тайге. Запалили, затрещало.
Кой как отошли, чтоб разогреться изнутри.
Хозяйку дачи Миня подцепил в кабаке мимоходом. Буквально. Шел мимо, валенком зацепился и на всю длинноту под стол, под ажурные колени. Знает где падать. Выбор как всегда: под метр девяносто со шнобелем а-ля синагога.
Контакт! Есть контакт!!
Этот своего не упустит. Сразу снимать не стал - уж больно в головорезистой компании веселилась деваха, а склеить - склеил. Подстерег, и телефончик выцыганил. А потом и сам черт ему младший брат. У прародителя зла такого липкого языка нет, как у Мини.
Вот те и дача.
Девки спорили на даче, у кого меж ног лохмаче. Ну, у этой - полный с этим порядок. Она и там себе перманент наведет. Парикмахер-шахер-махер. Да не просто: канадка, полубокс, финский домик, а каждому клиенту его собственную прическу находит. С огоньком, как говорится, расправляется с лохматостью. Посему парикмахер модный. Мастер першего разряду. Минька бает - в очередь к ней стоят по полгода, всяким лямпампончиком называют, в глаза заглядывают.
Гребет по три сотни с лишним, да и предки не под забором валялись: дача, квартира, машина - всё у девки есть. Полный абажур. Кроме мужа. А без мужа неинтересно. Издеваться не над кем. Капризы строить не перед кем. Изменять и то некому. Бабам самое главное - штамп в паспорте, а то вроде как порченая; если не берет никто, свои же подружки зашушукают: так косточки отполируют - лучше ветра и дождя.
А тётя веселая. Лицо доброе, общедоступное, и сама такая уж общительная: ля-ля-ля, ля-ля-ля, затрындычит, так не знаешь, как и отделаться. И плюс ко всему весьма интересная натурой: шея длинная, грудь высокая, нога точеная, а телом крепкая, с изгибом - "и это всё моё". Тепло от нее, прямо как от печки, волной идет, так бы и забрался под махер в дочки-матери на деньги поиграть.
Для Лёлика, по Минькиной просьбе, подружку прихватила. Птичку-невеличку, кнопку джинсовую с конским хвостом.
На эту посмотришь мельком - и уже картина ясная. Лицо - зеркало души. Всё на нем худым помелом. И кто это говорит, что по лицу нельзя определить: пьет или не пьет? таскается или уже истаскалась? Можно. И еще как можно. Всякие там физиогномисты такого наворотят - бульдозер не разгребет. Да и без них особого ума не надо. Откуда это: Бог шельму метит? печать порока? От народа. От самых, так сказать, глубин.
И еще. Вот что интересно: у хорошей девочки подружка обычно блядь худая. Почему так? Сколько раз замечал. Парадокс какой-то. Бином Ньютона.
Минька, конечно, уже провел оперативную разработку, разнюхал у своей.
Принцип примитивный: если хочешь что-нибудь эдакое педикюрное узнать о девке, скажи о ней что-нибудь хорошее ее же подруге. Безотказный вариант. Результат обычно олимпийский: девяносто девять из ста.
Ну и что я говорил? Сильно падкая и не только на спину. К тому же не прочь и шведский вариант. Эмансипе. Как в кабаке - по заказу. Лёлик же с ней не поэму собирается разучивать. А то, что худющая, так такие от жизни никогда не устают.
Ходит Лёлик лисой вокруг кувшина, усы облизывает. Будет небесам жарко, сложат о героях песни.
Я с Любашей. Куша с бананишной. Хоп, хей хоп.
Чтобы осознать себя, решили принять для сугреву. Замерзшую до деревянного состояния колбасу разогрели на сковородке вместе с хлебом. А буханку пришлось рубить топором - виданное ли дело? Водка замерзла до тягучести, из бутылки вылезать не хочет, ленивая. Заставили. На копченую утку даже смотреть жутковато - скрючилась от холода, лапы поджала. Засунули в гусятницу, и в камин, к уголькам - отогревайся, птичка.
Девицы сумки стали потрошить, мы после второй соточки - покурить на крылечко, будто месяц май. Время детское, а тьма тьмущая, коли глаз, не коли - згу видно, а больше - ни херам-с. Темно, как у Поля Робсона пониже копчика. Лампочку на крылечке ввернули, еще темней стало. А ну, дрова колоть, топором играючи. Натюкали полешков, согрелись, что рукавицы побросали. Сила-то дурная, невостребованная.
- Миньк, хомутай-ка ты эту мандолину, - сказал Лёлик. - Оженим тябе и будешь, как у Христа в подоле. На тачке, Минь. А? И с самой модняцкой прической. Ух! Все козы наши.
- Только нос ей надо отпилить малехо. А так мадам при всем при том, - похвалил выбор Куша. - Задок - полный вперед. Сказки Древней Греции. Минька, где ты их берешь?
- Да они под ногами валяются. Вы под ноги-то не смотрите, вот и подбираете всякий триппер, что поверху плывет. Под ноги смотреть надо. Учишь вас, учишь. А нос не картошка, не выкинешь в окошко. - Минька метнул топор томагавком в поленницу, но попал обухом, звоныхнуло. - Был бы человек хороший, а подмахивать научим.
- Так женись, ебтыть. Мы к тебе в гости ездить будем, дрова заготовлять, редиску кушать. Здесь, наверно, летом лепота.
- Да-да, лепота эта, - сказал Лёлик. - Припашут на огороде, будешь горбушку гнуть, с мотыгой в обнимку спать. Я, блин, знаю эти дачи. Наворочаешься - белый свет не мил. И вот каждый выходной: без выходных, без проходных, пиздякайся на здоровье. Я мамаше говорю: на хера она нужна? Картошка в магазине восемь копеек килограмм. В сеточке, без шума и пыли. Давай, говорю, засеем всё травой, будет лужайка красивая. Лег, пузо кверху, загорай. Если уж так сильно хочется повозиться - клубничку грядочку и абзац. Нет, блин. Каждый выходной, как проклятый. Батя поездил, поездил, а! гори оно гаром. Я тоже забил руки оттягивать.
- Это как кому. Бабы любят в земле ковыряться. Цветочки-хуёчки, пестики-тычиночки.
Лёлик вконец замерз и убежал пробы снимать с праздничного стола.
- Ты гляди: дача-то - целый дом. Такая дача сейчас - сила. Такие хоромы, Минь, мульон стоят. Требуй в приданое и без никаких. Клубничка-земляничка, петрушка-сельдерюшка. На витаминчиках. Хозяйничать станешь, понравится еще. Свиней, кролей заведешь. По выходным на базар, торговать. Мак посеешь, слушай!
- Не слушай, Минька. Лучше без редиски и хероват подстрижен, и бибикать не во что, зато, как орел степной - гордо реять на просторе. Пойдем-ка, в самом деле, косячок забьем.
Обстучали валенки об крыльцо, обмахнули веником у порога, потопали в дом. Тепло белым паром на улицу шмыгнуло.
Лёлик во второй малюсенькой комнате печку затопил, щепочки подкладывает. Что эти щепочки, тенето! засунули три полена хороших - гудит. Принесли хозяйкин "Грюндик", поставили Цепов "Хаус оф зе холи".
- Кто взрывать будет?
- Дай папе.
"Ит из зе спрингтайм оф май ловинг". Запыхнули. По кругу пошла.
- С воздухом забирай, с воздухом. Вот так, - подсказал Лёлик Куше, - и держи подольше.
Куша выдохнув дым и, хлопнув себя по коленям, хихикнул:
- Подпишем герлушек на фак!
- Что, зацепило? - заглянул ему в глаза Лёлик.
- Нормально, Григорий, отлично, Константин.
Эх, хорошо в стране советской жить!
А тут и к столу по бутылке вилкой постучали, старый год провожать. Налили, закусили. Для романтической минуты среди винегрета хозяйкиных записей нашлась "Эль бимбо" под соусом Поля Мориа. Кавалеры пригласили дам. После тура перетоптований симпатии окончательно определились. Одна минута и шустрый Лёлик свою уже за коленки на диване углаживает. Ах, у любви, как у пташки крылья и ёб поймать никак нельзя. Уже усы распушил. Верьте, что рекорд будет, знайте, мы близки к цели.
Минька пошел с хозяйкой печку прокочегарить, дверку за собой прикрыл плотненько. Крючочек звякнул. Закрыто на инвентаризацию.
Куша к Лёлику подсел, спорить стали, что казистее: его голубой "Ранглер" или стоячие лёлины "Левисы", барахольщики чертовы. Папиросы достали, стали девок дурью травить, мозги им туманить.
Мы с Любой на диванчике. Села девочка ко мне на колени, кудри накручивает, в ушко нацеловывает, а я "Грюндик" кручу - по странам и континентам. Мир поет и пляшет, веселится и поет. Новый год шагает по планете. Нашел "Москау Рэдио Ворлд Сервис" с их кристально-выверенной дикцией.
А тут...
Куранты!!
Сони привередливые! Новый год и тот проспали!!
Всё смешалось в буйном заведении. Где шампанское? в какой сумке? кто нес? куда зашхерил?
На веселый шум Минька со своей прибежал, рубашка из штанов выбилась, заправить не успел.
Пока туда-сюда, пока фольгу долой, уже и гимн впарил. Пробка, как в пошлых романах, хлопнула в потолок и, запрыгав по столу, успокоилась в хлебнице. Наплескали вразмах по стаканам, изрядно замочив скатерть в клеточку. Сдвинули с пролетарским звоном. Перецеловались, ура рявкнули троекратно.
Что ни говори, а в этом году - в новую жизнь. Кода, кибальчиши. Диплом. Распределение. Завод.
Это, как говорят, кровь у человека меняется через семь лет, так и тут - человек вроде бы тот же. Но не тот. И заботы другие, и проблемы ненужные. Как Миньку насчет женитьбы не доставай, а и для нас прелюдия вот-вот доиграет, и для самих эти разносторонние параллепипеды не за семью лесами. Короче, чирикать недолго осталось.
Чу! что там до мурашек знакомое? По радио!??
И о домике в тихих сумерках
Где огни угольками рдеют
Где не верят тому, что умер я
Где все время ждут
И надеются...
И одну за другой. Одну за другой. "Машина", парни! "Машина"!! Господи! неужели свершилось?! Вот это подарок. Вот это уважили. Кто ж там такой на "Москау Рэдио" сидит за любитель? Или наши пришли? Пока мы тут в бутылочку играем?
А вот и еще сюрприз. Минька, лыбясь до ушей, мелитоном кантарией на стол арбузище водружает! Откуда? Зимней зимой!?
Мало того, оказывается, в бархатном зеве уже и крюшон настоялся. Фирменный напиток парикмахеров, особливо мастеров своего дела. Мне до сих пор, не буду за других говорить, попробовать не случалось. Читать - читал, но всё из той жизни, про графьёв.
Пока мы топливо заготовляли, из арбуза уже и сердцевину вынули, забабахали туда шампанского, сухинького и коньяковского, и оставили до прелестного момента. И половник мельхиоровый был припасен, и стаканы эстонского стекла, длинные, с картинками и ободком из сахарной пудры. А после третьей чумички, розоватой невинно-глупой водицы, я уже ничего не помнил.
Аут.
14
Проснулся от немыслимой, до дрожи, холодрюги. Замерз, как самый распоследний цуцик. Любаша с меня одеяло стащила во сне и завернулась коконом. Пока изнутри грело - еще ничего, спал; потом сравнялось, затем отрицательный баланс пошел, дальше - больше... В той степи-и глухой... Язык - что наждак, скребет по нёбу, сухо, будто в каракумах. До стола дополз, свечку запалил, гори-гори ясно.
Народ по углам, кто где, как на картинах русских баталистов. Богатырское поле. Раз-два-три-четыре-пять - все вроде тут, а Миньки с Лёликом нетути.
Камин еле тлеет, печка выстужена, "козел" молчит, только терморадиатор оранжевым пятнышком теплится - куда ему такую хоромину отопить?
Зачерпнул крюшончику холодненького. Ух! Бре-ке-ке-ке-кекс. Четыре часа на ходиках. Время вперед!
Накинул тулуп и, как поп, со свечкой в комнату соседнюю заглянул.
А там... Там потеплее. На матраце скульптурная композиция "во поле березка лежала". Ручки, ножки, огуречик, два конца, а посередине пигалица.
Титьки маятником, изо рта слюна свисает, Лёлик за савраску пошел, Минькин дуболом за уздечку. Э-э, да это и не слюна, это хрен-брюле на пол соплями тянется. Что вытворяют, охальники. И откуда это? Такие, простите за выражение, патрицианские нравы? И куда только смотрит общественность? трудовой коллектив, профсоюзы, наконец, - начальная школа "ты работай, а я погляжу"?
Захожу.
Минька на меня оловянные выпучил. В хлам парень, еле на ногах.
- Ну где ты там? - Сиська Тараканья хрипит, Миньку за поникший к себе подтаскивает.
- Отчепись, сука, - по рукам ей, да в штанине запутавшись, на пол кулем свалился, только костыли стукнули. Не вставая, ногу просунул, зипер задернул. - Овца!
Вот те на! Видно и впрямь уработала. Поднес свечку к лицу, дунула клава, пламя от фителька отскочило, но оправилось. Руку ко мне обтруханную тянет, пальцы сжимает-разжимает.
А Лёлик тем временем трудится. Волосы мокрые, пот за воротник бежит. Гвозди бы делать из этих людей.
- Живой? - спрашиваю.
Не отвечает, сыч, прелюбодейке в бока вцепился. Свистят клапана, шумят шатуны, скрипит коленвал. Худой, жилистый, дыхалка не до конца прокурена. На конкурс можно выставлять - не подведет.
Сосалка за полу тулупа вцепилась, к себе тянет. Глаза залитые в нетуда смотрят.
- Целоваться хочешь?
- За-ку-рить дай, - Лёлик трудится, выговорить не дает.
- Закурить? Вот это класс! А палочку?
- Можно и "опальчику".
- Ищыте, девушки, должон быть, - зипер рассупониваю, достаю.
Дверь хлопнула, свечка заметалась. К нам едет ревизор. Взвыла Любка, прыгнула с порога кошкой на разлучницу, за волосы ее с Лелика сдернула, протащила по полу тряпкой, туда-сюда.
Сцепились крысиным клубком, сопли, слезы. Летят клочки по заулочкам.