– Так что тебе повезло, что мы тебя нашли, – сказал третий марсианин. – Теперь ты не будешь грустить в одиночестве, уж мы-то составим тебе компанию. Еще как составим. С нами ты никогда не соскучишься. Даже и не надейся.
Жак тихо выпал в осадок. Представьте себе разочарование человека, который в поисках одиночества отправился аж на другую планету – и неожиданно встретил там чересчур разговорчивых и донельзя дружелюбных аборигенов. Плюс к тому эти аборигены были отнюдь не чужды иронии и обладали гипертрофированным чувством юмора, то есть качествами, напрочь отсутствующими у Жака (что вообще характерно для любителей серьезной литературы, издаваемой в твердом переплете).
– Что-то мне как-то сонно. Пойду посплю, – сказал он. – Мы потом пообщаемся, хорошо? В другой раз.
– Без проблем. Мы сами вообще никогда не спим. И нам очень нравится ходить в гости. И когда гости приходят, нам тоже нравится. Чем чаще, тем лучше.
Жак только-только заснул, как его разбудил громкий стук в дверь – стук пушистых оранжевых кулачков. Жак поднялся с кровати, пошатываясь спросонья. Прошел в шлюзовой отсек и выглянул наружу: это был один из тех трех марсиан-юмористов, что уже приходили раньше.
– У тебя не найдется стаканчика сахара? – сказал марсианин. – Взаймы.
– Какого че…
– Шучу, шучу. Мне можно войти? И вообще, давай будем дружить домами. У меня, правда, сейчас бардак. Капитальный ремонт, все дела. Но ведь это не страшно, я думаю. Ты ведь переживешь?
У Жака не было выбора: он впустил марсианина внутрь.
– А у тебя симпатично. Все по последнему слову техники, но при этом уютно. И- ух ты! – бесплатный высокоскоростной Интернет! Знаешь, я ненавижу, когда останавливаешься в отеле, и с тебя там сдирают еще и за доступ в сеть. Вроде как он идет за отдельную плату. Сразу складывается впечатление, что тебе там не рады.
– А я как раз собирался обедать, – сказать Жак. – Будешь есть?
– Я? Нет. У нас сейчас период активного метаболизма подкожного жира. – Марсианин указал на свой складчатый, как у шарпея, лоб. – Все идет прямо сюда. – Он продемонстрировал бугорок, похожий на латексный протез, знакомый фанатам "Звездного пути" по одной из серий "Следующего поколения".
Жак налил воду в стакан, достал из буфета банку освежающих кристаллов к завтраку – с повышенным содержанием сахара и апельсиновым вкусом, – открыл ее и зачерпнул целую ложку оранжевых гранул.
– Не хочешь попробовать?
– А-а! – завопил марсианин. – Ты что, хочешь меня убить? Выпусти меня отсюда! Сейчас же!
– Господи, что я такого сделал?
– Молекулы ваших цитрусовых плодов – это яд для марсиан. Мог бы и предупредить. До того, как открыть банку.
– Прости, пожалуйста. Я не знал…
– Ладно, забей. Просто выпусти меня отсюда. – Марсианин бросился в переходный шлюз. – Да, кстати. Сегодня вечером будет большой пикник. Ну, чтобы ты познакомился с соседями. Я тебя очень прошу, постарайся хотя бы изобразить, что тебе весело. Ради детишек.
Когда марсианин ушел, Жак сел на кровать и погрузился в тягостные раздумья. Он не знал, что теперь делать – теперь, когда он снова лишился вожделенного одиночества и покоя, ради которых проделал такой долгий путь. Если бы я знал, что на Марсе у меня будут соседи… если бы мне сказали заранее…
А потом ему в голову пришла замечательная идея. Да! Жак стянул с кровати свой плед – наполовину шерстяной, наполовину синтетический, наподобие тех пледов, что выдают в самолетах пассажирам, летящим в салоне первого класса, – расстелил его на полу и щедро посыпал апельсиновыми гранулами из банки. Вечером Жак взял этот плед на пикник и отдал марсианам. И больше они его не беспокоили. Жизнь наладилась.
Однако через пару недель ему сообщили из НАСА, что на Марс летят еще три колониста. Жак в ужасе выслушал эту новость. НАСА его предало. Когда он принялся протестовать, женщина из отдела кадров сказала:
– Жак, вы редко выходите на связь и не сообщаете нам никакой информации. Если бы вы были более общительным, может быть, нам не пришлось бы так спешно посылать на Марс других людей.
Черт! Жак отправил в правление НАСА срочное уведомление: "Атмосфера отравлена. На планете свирепствует вирус, от которого у меня постоянно течет кровь из носа. Не присылайте людей. Повторяю: не присылайте людей". Но он был уверен, что ребята из НАСА разгадают его хитрость.
Теперь Жак целыми днями лежал на кровати и предавался унынию. На Марс летел не один колонист. Их было трое.
Жак пытался придумать, что делать. Если он притворится мертвым и вообще перестанет выходить на связь, НАСА отключит его скоростной Интернет и, может быть, перекроет доступ к цифровой библиотеке. Нет, только не это!
"Ну, ничего, – решил Жак. – У меня есть еще несколько месяцев, чтобы придумать, как мне прикончить этих троих колонистов, когда они прилетят. И надо будет все провернуть очень быстро. Потому что НАСА наверняка захочет меня убрать. Ничего себе выбор: либо ты убиваешь, либо тебя убивают. Но такова жизнь. В конечном итоге все именно к этому и приходит".
Проповедник и его любовница-шлюха
Диана Битон
Они познакомились по Интернету, на сайте поиска партнеров для секса. Договорились о встрече в отеле на условиях НЧНОС – ни к чему не обязывающего секса, – причем специально оговорили, что они друг о друге ничего не знают и не раскрывают свои волшебные способности.
– Надо сказать, – заявила Бренда, пытаясь вспомнить, куда она надела свои колготки, – что для НЧНОС это было вполне себе пылко.
– А ты часто этим занимаешься?
Бренда обернулась к своему анонимному любовнику:
– Вообще-то, по правилам НЧНОС, такие вопросы задавать нельзя.
Она наклонилась, чтобы достать туфли из-под кровати.
– Но мне хочется узнать тебя лучше. Бренда застыла:
– Так. Не говори больше ни слова.
– Меня зовут Барри.
– Блядь. – Ей захотелось ударить его чем-нибудь тяжелым, но злость быстро прошла. – Ну ладно, Барри. А почему тебе хочется узнать меня лучше.
– Потому что ты не такая, как все. Ты особенная.
– Да неужели? -Да.
– И что во мне такого особенного?
– Твой взгляд, уже в самом конце. Что-то с нами происходило… что-то особенное.
– Что за бред?
– Ладно, не хочешь – верь. – Барри достал сигареты.
– Ты куришь? Сейчас уже никто не курит.
– Я не "никто".
– Очень остроумно.
– Хочешь? – Он протянул пачку Бренде. Та на секунду задумалась.
– А давай. Почему бы и нет?
Она закурила, зная, что этого делать не нужно. А нужно быстро одеться и бежать отсюда со всех ног. А еще лучше – собрать одежду в охапку и одеться уже в машине. Но вместо этого она спросила:
– Так что ты хотел обо мне узнать?
– Ну, для начала, как тебя зовут.
– Бренда.
– Хорошо, Бренда, скажи мне, во что ты веришь.
– Типа как в Бога и все такое?
– Ну, да. Типа того.
– По-моему, Бог ошибся с людьми. Ничего интересного не получилось.
– Как мило.
– А ты во что веришь?
– Теперь уже ты захотела узнать меня лучше?
– Слушай, а не пошел бы ты в жопу?
Потом они молча курили, и чуть погодя Бренда сказала:
– Я не курила со школы. Собственно, я и в школе-то не курила. Так, баловались с девчонками в старших классах. Как-то я не прониклась всей прелестью этой привычки.
– А в каком году ты окончила школу? Она сказала, в каком.
– Значит, мы с тобой одногодки.
– Вот это да! Офигеть! – Она затушила окурок в пепельнице. – Все, мне пора.
– Мы еще встретимся? Бренда помедлила и сказала:
– Хорошо. Здесь, в то же время. Ровно через неделю.
Так прошло несколько месяцев. Раз в неделю Бренда и Барри встречались в отеле, и каждый раз Барри задавал Бренде вопросы, чтобы узнать ее лучше, и Бренда рассказывала о себе – хотя внутренний голос подсказывал, что этого делать не стоит. Тем более что сам Барри почти ничего о себе не рассказывал. Бренда уговаривала себя, что ничего страшного в этом нет, ведь она не открыла Барри свою самую главную тайну. Если Барри узнает ее секрет, их отношения изменятся навсегда. Причем вряд ли в лучшую сторону. А этого Бренде совсем не хотелось.
Постепенно эти еженедельные свидания превратились для Бренды в главное событие недели. А потом, в один явный погожий денек Бренда выглянула в окно и увидела, что во дворе цветет персиковое дерево – как это было, когда они в первый раз встретились с Барри. Она поняла, что они с ним встречаются для НЧНОС уже год, и что это уже никакой не НЧНОС. Она по-настоящему влюбилась в Барри. Хотя он-то, похоже, ее не любил.
Это было так грустно, так больно. Одиночество – тяжкая штука, а безответная любовь еще более усиливает его тяжесть.
Вскоре Бренда не выдержала и сделала то, чего нельзя было делать: призналась Барри в любви. Она, в общем, догадывалась, что услышит в ответ, и приготовилась к самому худшему. Но ответ Барри был настолько неожиданным, что Бренда буквально лишилась дара речи.
– Если хочешь видеть меня почаще, вступай в мою церковь. Будешь моей прихожанкой. Я проповедую истину.
Бренда сказала, что ей надо в душ. Но на самом деле ей надо было просто побыть одной и спокойно подумать. Закрывшись в ванной, она включила воду в душе, а сама села на краешек ванны и попыталась понять, сможет она или нет стать "прихожанкой" в церкви у проповедника Барри. Все дело в том, что она сама была жрицей. Верховной жрицей в своей собственной церкви. Это и есть ее страшная тайна. Бренда не знала, что делать. На такой случай нет никаких четких правил.
Когда Бренда вышла из ванной, Барри был уже почти полностью одет. Она сказала ему, что – да, она придет к нему в церковь. А он ответил:
– Вот и славно. Значит, увидимся в воскресенье. В одиннадцать утра.
Он объяснил ей, как ехать, и ушел.
И вот настало воскресенье. Бренда приехала к назначенному часу. Здание церкви было вполне симпатичным, хотя и располагалось слишком близко от съезда с автомагистрали. Не самое приятное соседство, но бывает и хуже.
Но Бренду ждал неприятный сюрприз. Оказалось, что Барри не только священнослужитель, но еще и женатый мужчина с двумя детьми. За целый год пылкого НЧНОСа Бренде и в голову не приходило, что у Барри может быть жена. И тем более – дети. Кстати, жена Барри очень тепло встретила Бренду, и вообще была милой, приятной и дружелюбной. После службы все прихожане собрались в зале на первом этаже, чтобы поприветствовать Бренду – нового человека в общине, – в зале с плохим освещением, с доской объявлений, увешанной листовками религиозного содержания, и с жутковатого вида стареньким пианино в углу. Бренда сидела смурная и думала только о том, какой же она была дурой!
На следующей неделе Бренда не поехала встречаться с Барри в отеле в их обычное время. И не пришла к нему в церковь. И еще через неделю, и еще. А на четвертую неделю ей позвонил Барри.
– Откуда у тебя мой номер?
– Бренда, не надо разыгрывать из себя дурочку. Номер телефона узнается элементарно. Куда ты пропала? Приезжай в церковь. И на нашу обычную встречу. Ты даже не представляешь, как много ты для меня значишь. Неужели ты ничего не чувствуешь? Прислушайся, что подсказывает тебе сердце.
И Бренда прислушалась. Посреди недели, в обычный день, они с Барри снова встретились в отеле и предались страстному сексу, а в воскресенье Бренда приехала в церковь, где ей пришлось притворяться, изображая из себя кого-то другого.
А потом, в субботу вечером, Бренда поехала в центр – возвращать в магазин куртку, которая ей все-таки не подошла и сидела не так, как надо. Выходя из магазина, она увидела, как ее возлюбленный проповедник пронесся по улице на своем новеньком GMC – где весь салон пропах духами его жены, – и сбил бордер-колли. Бренда бросилась к сбитой собаке, подхватила ее и прижала к груди. Проповедник вышел из машины.
– Бренда, не убивайся ты так. Это всего лишь собака.
– Что значит "всего лишь собака"?
– Собака – это собака. У нее нет души. Так что не переживай.
– Что значит "не переживай"?! Это живое существо, и ей больно! Она умирает!
Колли умерла на руках у Бренды, а в сердце Бренды умерла любовь к Барри.
Она обернулась к нему. Ее щеки пылали. Она тихо сказала:
– Я ухожу.
– Уходишь – откуда?
– Из твоей церкви. От тебя. Кстати, ты ведь не знаешь, что я верховная жрица.
– Ну, уходишь, и ладно. И будь себе жрицей, раз у тебя с головой не в порядке.
– Да, я ухожу. Кстати, как у верховной жрицы, у меня есть три официальных желания, и я пока ни одно не использовала. Но одно я использую прямо сейчас.
– Ну, давай, – сказал Барри, садясь в машину.
– Вот мое первое желание: отныне и впредь родители больше не будут любить своих детей.
Барри уже отъехал на несколько метров, но окна в машине были открыты, и он услышал, что сказала Бренда.
– Что?! – Барри резко нажал на тормоз.
– Отныне и впредь родители больше не будут любить своих детей.
– Ну, ладно. Как скажешь, – и Барри уехал.
Первое желание Бренды как верховной жрицы исполнилось.
Во всем мире родители перестали любить своих детей. "Если моя любовь умерла, – думала Бренда, – пусть умрет и вся остальная любовь, во всех ее проявлениях".
Итак, родители перестали любить детей, и ничего страшного не случилось – поначалу. На самом деле мир практически не изменился. Просто в конце первого дня у всех людей, у кого были дети, возникли похожие мысли:
…Хочешь поехать на стадион? Я тебя не повезу. Доберешься сам, на автобусе. А мы с папой пойдем поплаваем с маской и трубкой.
…У меня ощущение, что я приходящая няня у чужих детей. Даже нет, не детей, а мелких чудовищ.
…Не буду я им звонить. Они только и делают, что жалуются на своих мужей, и просят у меня денег. Надоело.
…Диплом о высшем образовании?Подумаешь, какое событие! У всех дипломы о высшем образовании.
…Не хочешь есть? Ну, и ладно. Не хочешь, не жри. Делать мне больше нечего, как только следить, поела ты или нет.
На второй день люди уже бросали младенцев на порогах церквей, и заседания всех родительских комитетов на Земле были отменены.
На третий день беременные женщины буквально повалили в бары, где подают алкоголь. Главы правительств по всему миру отменили День матери и День отца и объявили о том, что все граждане, имеющие детей, получат правительственные дотации, каковые следует употребить на путешествия и различного рода увеселения для себя.
Четвертый день стал началом золотого века для гувернанток и нянь. Цены на их услуги взлетели практически до небес. Из серии "сколько скажете, столько заплатим". Все предприятия потогонного производства окончательно забили на законы, запрещающие эксплуатацию детского труда, и общественность даже не возмутилась.
На пятый день бездетные люди во всем мире вышли на демонстрации протеста против родителей, которые прекратили заботиться о детях. "В законе сказано, что родители обязаны заботиться о своих детях!"; "Что, вот так прямо и сказано? Ну, хорошо. В холодильнике – готовые завтраки со сгущенкой. Со вкусом клубники и ванили. Видеоигры – на полке. Пусть обыграются до посинения. А будут жаловаться и ныть, пойдут спать в подвал на матрасе. И большое спасибо, что вас так волнуют мои дела. А теперь, будьте добры, отъебитесь. Я уже опаздываю на йогу".
Разумеется, Барри и его жена тоже перестали любить своих детей, хотя Барри не думал, что такое возможно. Ощущение было странное: вот ты любишь кого-нибудь сильно-сильно, а потом -раз!- и больше не любишь. И тебе уже по хрену эти люди. В следующее воскресенье Барри читал проповедь о том, как важна в человеческой жизни любовь, но в церковь в тот день пришли только те люди, у которых не было детей. А те, у кого были Дети, повыгоняли своих чад во двор, а сами заперлись дома и принялись жарить яичницу со шпинатом. Бездетные прихожане кипели от ярости и не знали, что делать, потому что как только они принимались заботиться о чужих заброшенных детях – причем совершенно бесплатно, – они становились родителями de facto и тут же лишались способности любить своих подопечных.
Так прошла еще неделя, а в пятницу Барри не выдержал и позвонил Бренде.
– Ну, хорошо. Теперь можешь злорадствовать. С полным правом.
– Я не хотела злорадствовать.
– А чего ты хотела?
– Чтобы ты понял, что ты со мной сделал. Умчался на своем джипе в туманную даль, а я осталась сидеть в канаве. В прямом смысле слова.
– Я тебя очень прошу, пожалуйста, отмени свое желание. Хочешь, чтобы я встал на колени?
– Нет, не хочу. Вообще-то я не жестокая… не такая, как ты. Убить живое существо и ничего не почувствовать! Ничего!
– Бренда, пожалуйста, отмени свое желание.
– Я не могу его отменить. Вернее, могу, но только используя еще одно волшебное желание. Вот мое второе желание: отныне и впредь дети больше не будут любить родителей.
– Ну ты и сука.
Вот так и вышло, что люди всех возрастов во всем мире перестали любить родителей. Но масштаб катастрофы был значительно меньше по сравнению с первым желанием, потому что таков естественный ход вещей: дети, как правило, неблагодарны и принимают родительскую любовь и заботу, как нечто само собой разумеющееся. Дети, которые еще не вышли из детского возраста, продолжали капризничать и не слушаться – как всегда. Дети, которые сами давно стали взрослыми и жили отдельно, продолжали откладывать на неопределенное завтра тот пресловутый звонок родителям, на который никак не могли сподобиться и безо всяких волшебных желаний. Миллионы людей поувольнялись с работы, куда устроились лишь для того, чтобы сделать приятное маме с папой. Производители поздравительных открыток полностью разорились. А сколько детей изничтожило своих родителей, чтобы скорей получить наследство! Счет таким случаям шел на миллионы. Суды во всем мире уже не справлялись с количеством дел об убийстве.
Барри позвонил Бренде.
– Ты победила.
– Мы с тобой не воюем. Я просто хочу, чтобы ты понял, что ты сделал со мной и с той бедной колли.
– О Господи! Ты все о том же! Бренда вздохнула.
– Ты и вправду редкостный мудак. – А потом она выпалила со злости: – Хочу, чтобы никто никого не любил.
Желание Бренды исполнилось. И у нее уже не осталось желаний, чтобы отменить это – последнее. Земля превратилась в планету одиночек – в планету Унабомберов, отшельников, затворников и мизантропов, людей, обреченных на одиночество в мире, где невозможно уединиться. В мире без надежды.
"Вот и славно, – подумала Бренда. – Пусть так и будет. Теперь все знают, каково было мне".