Что за судьба у бедняка, сидящего у дверей богатого дома! Какая мучительная ирония таится в соседстве дворца и хижины, идеала и действительности, поэзии и прозы! Какая неискоренимая ненависть, должно быть, свивается кольцами в глубине отверженных душ! Какой скрежет зубовный раздается, должно быть, по ночам из их жалких постелей, когда ветер доносит до их слуха вздохи теорбы и виолы д’амур! Поэты, живописцы, ваятели, музыканты, зачем вы нам лгали? Поэты, зачем вы пересказывали нам свои грезы? Живописцы, зачем переносили вы на полотно тот неуловимый призрак, который проник в ваш мозг из сердца вместе с волнами вскипающей крови, и зачем сказали нам: это женщина? Ваятели, зачем вы извлекали мрамор из каррарских недр и навсегда запечатлели в нем на всеобщее обозрение свои самые тайные, самые мимолетные желания? Музыканты, зачем вы подслушивали в ночи пение звезд и цветов и записали его? Зачем создали для нас такие прекрасные песни, что самый нежный голос, твердящий "я тебя люблю", кажется нам сиплым, как скрежет пилы или карканье ворона? Будьте вы прокляты, обманщики!.. Пускай огонь небесный пожрет и разрушит все картины, все стихи, все статуи и все партитуры… Ура! Что за тирада нескончаемой длины и притом вовсе не в эпистолярном стиле! Ну и скучища!
Что-то я ударился в лирику, мой драгоценный С друг, и вот уже довольно долго изрекаю весьма напыщенные глупости. Все это изрядно отдалило меня от нашего сюжета, каковой сводится, если не ошибаюсь, к славной и победоносной истории шевалье д’Альбера, рыщущего в поисках Дараиды, прекраснейшей на свете принцессы, как уверяют старинные романы.
На самом-то деле история эта настолько убога, что я просто вынужден прибегать к отступлениям и рассуждениям.
Надеюсь, так оно будет не всегда, и вскоре роман моей жизни сложностью и замысловатостью превзойдет хитросплетения испанской драмы.
Вдоволь поблуждав по улицам, я решил заглянуть к одному приятелю, который обещал ввести меня в некий дом, где, по его словам, можно встретить толпу красивых женщин, целое собрание идеалов во плоти, способных удовлетворить притязания добрых двух десятков поэтов. Там, дескать, найдутся дамы на любой вкус: прекрасные аристократки с орлиным взором, с глазами цвета морской волны, с точеными носами, гордо вскинутыми подбородками, царственными руками и поступью богинь; серебряные лилии на золотых стебельках; скромные фиалки с бледными красками, нежным благоуханием, подернутыми влагой потупленными глазами, хрупкими шеями и прозрачной кожей; бойкие, пикантные красотки; очаровательные жеманницы - словом, все роды красоты; этот дом якобы - самый настоящий сераль, только без евнухов и кизляр-аги. Приятель мой уверяет, что устроил таким вот образом уже пять или шесть, страстных романов; мне это представляется настоящим чудом; боюсь, что со мной ему не добиться такого успеха; де С*** утверждает, что напротив, я очень скоро преуспею даже больше, чем хотел бы. По его суждению, у меня есть только один изъян, от которого я избавлюсь, когда стану старше и привыкну бывать в свете: я слишком высоко ценю женщину вообще и пренебрегаю просто женщинами. Возможно, тут есть доля правды. Он говорит, что я стану воистину неотразим, когда избавлюсь от этой небольшой странности. Дай-то Бог! Наверно, женщины чувствуют, что я их презираю: те самые комплименты, которые, услышь они их от другого, показались бы им очаровательными и донельзя любезными, в моих устах возмущает их и нравятся им не более, чем самые колкие эпиграммы. Может быть, причиной тому недостаток, в котором меня уличил де С***.
Когда мы поднимались по лестнице, сердце мое забилось чаще, и едва я немного оправился от смущения, как де С***, подтолкнув меня локтем, подвел к женщине лет тридцати, весьма миловидной, одетой с неброской роскошью и с явными притязаниями на девическую простоту, что не помешало ей наложить на лицо невообразимо толстый слой румян: это была хозяйка дома.
Де С*** тут же заговорил звонким насмешливым голосом, совсем не таким, как обычно, а особым, который появляется у него в свете, когда он желает испытать свое обаяние; подпустив почтительной насмешливости, в которой явно сквозило глубочайшее презрение, он сказал ей, произнося одни слова громче, а другие тише:
- Вот молодой человек, о котором я на днях вам рассказывал; его отличают самые утонченные достоинства; он весьма знатного рода, и, я полагаю, вы с удовольствием станете его принимать; оттого я и взял на себя смелость вам его представить.
- Разумеется, сударь, вы совершенно правы, - ответствовала дама, жеманясь сверх всякой меры. Потом она повернулась ко мне и, окинув меня искоса весьма искушенным взглядом, от которого я покраснел до самых ушей, сказала: "Можете считать, что получили постоянное приглашение; приходите всякий раз, когда не знаете, на что убить вечер".
Я весьма неловко поклонился и пробормотал несколько бессвязных слов, которые едва ли внушили ей благоприятное представление о моем уме; тут вошли другие гости, и я был избавлен от мучений, неизбежных при церемонии знакомства. Де С*** увлек меня в угол у окна и принялся энергично отчитывать.
- Черт побери, ты ставишь меня в дурацкое положение: я аттестовал тебя редкостным умницей, пылким мечтателем, лирическим поэтом, самым возвышенным и увлекающимся человеком на свете, а ты молчишь, как пень, хоть бы слово сказал! Какая скудость воображения! Я полагал, что твоя фантазия пробуждается куда проворнее! Ну же, пришпорь свой язык, тараторь, что в голову взбредет; тебе нет нужды изрекать здравые и разумные суждения, напротив, это может тебе повредить; ты, главное, говори, вот и все: говори побольше, подольше, привлеки к себе внимание, отбрось сейчас же всякую опаску, всякую скромность; заруби себе на носу: все эти люди дураки или вроде того, и не забудь, что оратор, если он жаждет успеха, должен как можно больше презирать своих слушателей. Как тебе показалась хозяйка дома?
- Она мне с первого взгляда очень не понравилась, и, хотя я проговорил с ней от силы три минуты, мне было так скучно, словно я ее муж.
- Ах, вот как ты о ней думаешь?
- Именно так.
- И твое отвращение к ней совершенно непреодолимо? Тем хуже; было бы весьма кстати, если бы ты сделался ее любовником хотя бы на месяц; это произвело бы прекрасное впечатление; имей в виду, что приличному молодому человеку невозможно попасть в свет иначе как через нее.
- Ладно, - сникнув, вздохнул я. - Если нет другого выхода, я, конечно, сделаюсь ее любовником, но так ли это необходимо, как ты полагаешь?
- К сожалению, да, это совершенно неизбежно; попробую растолковать тебе почему. Госпожа де Темин теперь в моде; она в высшей степени наделена всеми смешными слабостями, которые в ходу сегодня, и некоторыми из тех, что войдут в обыкновение завтра, но никогда не грешит вчерашними: она прекрасно осведомлена. Все будут носить то, что носит она, но сама она не одевается так, как до нее одевались другие. Вдобавок она богачка, экипажи у нее самые отменные. Она не умна, но язык у нее подвешен хорошо; вкусы у нее самые смелые, но она холодна, как камень. Приглянуться ей нетрудно, но растрогать ее невозможно: у нее бесстрастное сердце и распутный ум. Что до ее души, если у нее вообще есть душа, в чем я сомневаюсь, то она черным-черна: нет такой низости и пакости, на которые не была бы способна эта женщина; но она весьма ловкая особа и блюдет приличия ровно настолько, чтобы ее ни на чем нельзя было поймать. Например, она запросто будет спать с мужчиной, но ни за что не напишет ему самой простой записки. Даже самые ее задушевные враги ни в чем не могут ее упрекнуть - разве только в том, что она чересчур румянится и что некоторые части ее телес не столь округлы, как им следует быть, - это, кстати, неправда.
- Откуда ты знаешь?
- Ну и вопрос! Оттуда, откуда узнаются такие подробности: сам убедился.
- Значит, ты тоже был любовником госпожи де Темин!
- Разумеется! Почему бы и нет? С моей стороны было бы весьма нелюбезно, если бы я с ней не переспал. Она оказала мне огромные услуги, и я очень ей благодарен.
- Не возьму в толк, какого рода услуги она могла тебе оказать…
- Ты что, в самом деле глуп? - изумился де С***, уставившись на меня с преуморительнейшей гримасой. - Право, ты меня пугаешь! Уж и не знаю, все ли можно тебе рассказывать? Госпожа де Темин слывет, и вполне заслуженно, дамой, весьма искушенной в совершенно особых областях знания, и молодой человек, которого она к себе приблизила и подержала при себе, может смело представляться в любом доме и быть уверенным, что очень скоро ему подвернется случай вступить в любовную связь, да и не в одну. Помимо этого неоспоримого преимущества есть у нее еще одно, не менее важное: когда женщины, принадлежащие к этому кругу, увидят, что ты признанный любовник госпожи де Темин, то, коль скоро ты возбудишь в них малейшую склонность, они почтут для себя радостью и даже долгом отбить тебя у такой законодательницы мод; а тебе, вместо того чтобы ухаживать да маневрировать, останется только выбирать, ибо все наверняка примутся с тобой заигрывать и кокетничать напропалую.
И все-таки если она внушает тебе чрезмерное отвращение, не сближайся с ней. Это не то чтобы совсем уж необходимо, хотя так оно было бы приличнее и вежливее. Но тогда сделай выбор не мешкая и открыто напади на ту, которая больше тебе приглянется или покажется доступнее остальных; иначе ты утратишь в их глазах прелесть новизны, которая на несколько дней даст тебе преимущество перед всеми здешними кавалерами. Все эти дамы не подозревают, что бывает такая страсть, которая рождается в глубине души и неспешно зреет там, в почтении и безмолвии: у них на уме любовь с первого взгляда и мистическое сродство, необыкновенно удачные выдумки, избавляющие от докучной необходимости давать отпор, томиться, вести долгие беседы, - словом, от всего, что вносит в любовный роман истинное чувство и что, в сущности, лишь понапрасну оттягивает развязку. Эти дамы весьма берегут свое время и до того дорожат им, что каждая минута, прожитая впустую, приводит их в отчаяние. Их обуревает в высшей степени похвальное желание осчастливить род людской, и они любят ближнего, как самих себя, - весьма похвальная добродетель, вполне в духе Евангелия; эти более чем милосердные создания ни за что на свете не допустят, чтобы поклонник умер от отчаяния.
Должно быть, три-четыре дамы уже поражены тобой, и советую по-дружески: поспеши проявить настойчивость; нечего тебе тешиться моими россказнями в оконной нише, этак ты далеко не уйдешь.
- Но, дорогой С***, я в этих вещах совершенный новичок, Я хуже, чем кто бы то ни было, умею отличать с первого взгляда женщину, которую успел поразить, от той, которая передо мной устояла, и если ты, человек опытный, мне не поможешь, я могу допустить самые нелепые ошибки.
- И впрямь, твоя непросвещенность ни с чем не сравнима; никогда бы не поверил, что в наш блаженный век может явиться на свет такое пасторальное и буколическое создание, как ты! Какого черта, тебе даны эти огромные черные глазищи - и, при условии, что ты научишься пускать их в ход, кто перед тобой устроит? Ну-ка, взгляни в тот уголок, у камина, на малютку в розовом, что поигрывает веером: вот уже добрых четверть часа она в упор лорнирует тебя с таким усердием, которое говорит о многом; она единственная в этом обществе умеет с видом такого превосходства нарушать приличия и в самом бесстыдстве хранить такую величавую осанку. Ее очень не жалуют дамы, которые отчаялись когда-либо достичь высот безнравственности, зато она весьма по вкусу мужчинам, которые находят в ней живость и бесшабашность, присущие куртизанкам. И в самом деле, она очаровательна, беспутна, исполнена остроумия, пылкости и причуд. Превосходная любовница для юноши с предрассудками! В неделю она избавит вас от угрызений совести и вдохнет вам в сердце такое распутство, с которым вы никогда уже не будете выглядеть ни смешным, ни печальным. Обо всем на свете у нее наготове неописуемо ясные и точные суждения, и она с удивительной быстротой и уверенностью добирается до самой сути. Эта миниатюрная женщина - воплощение алгебры: именно то, что нужно мечтателю и энтузиасту. Она скоро излечит тебя от твоего туманного идеализма и тем самым окажет тебе огромную услугу. Впрочем, ей самой это доставит большое удовольствие, ибо она инстинктивно стремится избавлять поэтов от иллюзий.
Описание де С*** раздразнило мое любопытство, я выбрался из укрытия и, пробравшись между группками гостей, приблизился к даме; я окинул ее внимательным взглядом: на вид ей было лет двадцать пять, двадцать шесть. Она была невелика ростом, но недурно сложена, хотя слегка полновата; руки у нее были белые и мягкие, кисти достаточно изысканной формы, ножка премилая и даже чересчур крохотная, плечи полные, ослепительные, грудь невелика, но вполне удовлетворительна и позволяла надеяться, что прочее не хуже; волосы у нее были необыкновенно блестящи и черны, как вороново крыло; глаза слегка раскосые, удлиненные к вискам, тонкий нос с глубоко вырезанными ноздрями, влажный, чувственный рот, на нижней губе маленькая складочка, а над уголками рта едва заметный пушок. А сквозившие во всем облике живость, бойкость, здоровье, сила и непостижимое выражение чувственности, умерявшееся кокетством и всякими уловками, сообщали ей незаурядную привлекательность и с лихвой оправдывали тот пристальный интерес, которым она была окружена и который постоянно возбуждала в окружающих.
Я желал ее - но я сразу понял, что, при всем ее обаянии, эта женщина не приблизит меня к моей мечте, не заставит сказать: "Наконец-то у меня есть возлюбленная!"
Я вернулся к де С*** и сказал:
- Эта дама мне очень нравится и, быть может, у нас с ней сладится дело. Но прежде, чем высказаться определенно и связать себя, прошу тебя, будь добр, покажи мне тех снисходительных красавиц, которые великодушно обратили на меня внимание: я хочу сделать выбор. И раз уж ты взялся быть моим вожатым, окажи мне любезность, добавь к этому короткий рассказ о каждой и перечень их достоинств и недостатков, а также поведай, каким образом лучше их атаковать и в каком тоне лучше с ними разговаривать, чтобы избегнуть как излишней провинциальности, так и литературности.
- С удовольствием, - отозвался де С***. - Взгляни вон на ту прекрасную, меланхолическую лебедушку, которая так изящно изгибает шею и взмахивает рукавами, словно крыльями; это сама скромность, это средоточие всей земной чистоты и невинности; снежное чело, ледяное сердце, взоры мадонны, улыбки святой Агнессы; платье на ней белоснежное, душа - такая же; волосы она украшает только флердоранжем да лилиями, и к земле привязана всего одной ниточкой. Ее никогда не посещала ни единая дурная мысль, и она понятия не имеет о том, чем мужчина отличается от женщины. Пресвятая Дева - рядом с ней вакханка; впрочем, несмотря на все это, у нее перебывало больше любовников, чем у любой известной мне женщины, а это не так уж мало. Рассмотри как следует грудь этой скромницы: воистину, маленький шедевр - право, не так уж легко все скрыть и в то же время показать так много; согласись, при всем ее аскетизме и при всей недоступности она, пожалуй, выглядит более вызывающе, чем эта добродушней особа слева от нее, храбро выставляющая напоказ два полушария, которые, если их соединить, явили бы собой карту земного шара в натуральную величину, или другая, та, что справа, с вырезом до самого живота, с чарующим бесстрашием обнажающая перед нами свое убожество? Или я глубоко заблуждаюсь, или это непорочное создание уже мысленно подсчитало, сколько любви и страсти сулят твоя бледность и черные глаза; я это потому говорю, что она ни разу не глянула в твою сторону, во всяком случае так, чтобы это можно было заметить; на самом деле она так владеет искусством косить глаза во все стороны, что от нее не ускользнет ни единая подробность; кажется, что у ней глаза на затылке, ибо она прекрасно знает все, что творится у нее за спиной. Это Янус в юбке. Если хочешь снискать у нее успех, откажись от небрежных манер и победоносного взгляда. Надо говорить с ней, потупив очи долу, застыв в принужденной позе, приглушенным и почтительным голосом; таким манером ты сможешь высказать ей все, что захочешь, - лишь бы это было пристойно завуалировано, и она позволит тебе любые дерзости, сначала на словах, а там и на деле. Потрудись только понежнее закатывать глаза всякий раз, когда она смущенно потупит свои, и толкуй ей как можно слащавее о платонической любви и о связи двух душ, пуская в ход пантомиму, которая не имеет ничего общего ни с платонизмом, ни с идеализмом! Она очень чувственна и очень обидчива; целуй ее и обнимай, сколько душе угодно, но в самом сокровенном упоении не забывай по меньшей мере трижды вставлять в каждую фразу обращение "сударыня": она рассорилась со мной потому, что, ложась в постель, я что-то сказал ей, назвав ее на ты. Черт побери! Недаром же она порядочная женщина!
- После всего, что ты мне рассказал, у меня нет большой охоты пускаться в эти приключения: Мессалина-недотрога! Какое чудовищное и небывалое сочетание!
- Оно старо как мир, мой дорогой! С ним встречаешься на каждом шагу, это самое обычное дело. Напрасно ты не желаешь направить свое внимание на эту особу: в ней есть своя прелесть; пока ты с ней, тебе все время кажется, будто ты совершаешь смертный грех и с каждым поцелуем все больше губишь свою душу; меж тем как с другими ты насилу сознаешь за собой заурядный простительный грешок, а то и вовсе не чувствуешь, что согрешил. Вот почему я оставался с ней дольше, чем со всеми остальными любовницами. Я и доныне был бы при ней, да она сама меня бросила; это единственная женщина, которая дала мне отставку, и я за это питаю к ней немалое почтение. У нее в запасе есть необыкновенно изысканные сладострастные уловки, притом она всегда так великолепно притворяется, будто у ней силой вырвали то, что она дала вполне добровольно; принимая от нее любую милость, чувствуешь себя насильником, а это упоительно. В свете ты найдешь десяток ее любовников, которые поклянутся тебе своим счастьем, что это самая добродетельная особа на свете… Хотя на самом деле все наоборот. Анатомировать эту добродетель на подушке - прелюбезнейшее занятие. Теперь, когда ты предупрежден, ты ничем не рискуешь и не совершишь промаха: не влюбишься в нее искренне.
- Сколько же лет этой очаровательной особе? - спросил я у де С***, поскольку не в силах был определить это сам, хотя оглядывал ее с самым пристальным вниманием.