Комков. А вы их в сейф положите, Лев Алексеевич, и пускай они там на здоровьечко лежат! Поздно теперь ручками махать! Если надо кого-то наказать – давайте накажем. Давайте! Но забирать деньги – нельзя! Лев Алексеевич, это – ра-бо-чи-е! Понимаете?
Потапов. Ну и что – рабочие? Они что – бестолочь? Или как? Не чепай его, а то взбрыкнется? Рабочий!.. Не надо, Комков, пугать рабочими. Я – не пугало, и ты – не пугало. Пожалуйста, соберите всех бригадиров стройки, я буду сам объяснять. Почему надо от этой премии отказаться. Почему эта премия – ни рабочему лично, ни государству лично – невыгодная!
Комков. А я считаю, что рабочие эту премию заслужили! Вот просто так, заслужили, и все! Ну хотя бы тем, что они были готовы и тот, первоначальный план выполнить и перевыполнить. От них не зависело. Они бы сделали. И ещё сделают!
Соломахин. Премия всё-таки выдается за реальные результаты, а не за желаемые и не за возможные в принципе.
Комков. Но эта премия уже выдана, Лев Алексеевич. Вы-да-на! (Садится).
Любаев (поднимается). Товарищи, давайте поймем одно. Чего добивается Василий Трифонович? Конечно же, он, во всяком случае, как я понимаю, добивается не изъятия премии. Он просто хочет, чтобы в тресте было больше порядка. Вот его цель. Но это ведь и наша общая цель тоже. Лев Алексеевич, что я предлагаю. Необходимо срочно выработать серьезный, продуманный, реальный план мероприятий по улучшению организации труда на стройке. Предварительно составить анкеты, раздать бригадирам, мастерам, послать делегации на передовые...
Потапов (перебивая). Я не согласен!
Любаев. Почему это вы не согласны?
Потапов. Потому что у нас таких планов мероприятий навалом! Оргтехмероприятий. Мероприятий по улучшению качества. Мероприятий по улучшению количества. Еще есть по сокращению, по уменьшению, по увеличению и не знаю ещё по чему! А толку нет никакого!
Любаев. Хорошо, давайте сделаем так. Соберем всех инженерно-технических работников треста и попросим товарища Потапова Василия Трифоновича, исходя из этих расчетов (показал на тетради), выступить перед ними с докладом. Я считаю, что это будет иметь большое воздействие. И вообще это хорошо – когда рабочий как равный выступает перед инженерами! Лев Алексеевич, вы согласны?
Потапов (едко). Роман Кириллович, а чего уж мелочиться – инженеров треста собирать? Давайте соберем министров, начальников главков, ученых – и я встану перед ними как равный и буду их уму-разуму учить! Здорово, правда? А потом по телевизору всем покажем! На весь Союз прогремим! А Александра Михайловна в это время будет на спицах носки внучке вязать – в кабине башенного крана!
Любаев. Уважаемый Василий Трифонович! Как я понимаю, вы внесли своё предложение для того, чтобы заострить вопрос. И в таком качестве я ваше предложение приветствую! Если же вы действительно хотите, чтобы тресту опять корректировали план и прочее... тогда, извините, мне непонятен исток ваших действий! Показные жесты никому не нужны, Василий Трифонович!
Соломахин. Короче говоря, вы против, Роман Кириллович?
Любаев (поворачивается лицом к Соломахину). В таком случае – да. Против. (Садится).
Соломахин. Вас прошу, Александра Михайловна.
Мотрошилова (сидя). Я опять насчет дисциплины скажу, Лев Алексеевич. (Батарцеву). У нас на стройке, Павел Емельянович, нет слова "нельзя". Всё можно у нас. Опоздать на работу – можно. Ничего не будет. Прогулять – можно... Чертёж, видите, тоже можно не прислать вовремя, тоже ничего не будет. Наш трест, Павел Емельянович, двор без забора, везде можно пройти! А когда всё можно – коллектива не получится! Даже муж и жена, если всё можно,- уже семьи не будет... Вот я – крановщица. Мой кран по рельсам ходит: отсюда и до сих пор. И высоту имеет определенную. Так и в тресте: надо, чтобы рельсы были по всем вопросам. (Толе). Во, улыбается! Дисциплина, рельсы, свободы нет... Ты свободно думай, куда рельсы эти проложить и какие, а что они нужны – это уж точно!..
Айзатуллин (перебивает). Александра Михайловна! Вы скажите, как к предложению Потапова относитесь?
Мотрошилова. Хорошо отношусь!.. Толковое предложение. Когда у людей высчитывать начнут, каждый задумается! Почему дают премию, люди не спрашивают, а почему отнимают – спросят. И это хорошо.
Звонит телефон. Трубку берет Любаев.
Любаев (в трубку). Слушаю!.. Потапов не может подойти к телефону, идёт партком! (Кладет трубку, всем). Товарищи, давайте закругляться, а то бригада Потапова явится сюда в полном составе демонстрировать единство!
Соломахин кивает Фроловскому – его очередь выступать. Фроловский поднимается. Батарцев на секунду взглянул ему в глаза и отвернулся.
Фроловский. Тяжёлый вопрос сегодня решается у нас, товарищи. На мой взгляд, он вот в чём состоит. Как бы вам объяснить? Например, один мужчина может разрешить своей жене пойти вечером в кино с соседом. Он считает, что это нормально. А другой мужчина – стоит его жене улыбнуться кому-то в автобусе – так он ей такой скандал закатит дома, что стены дрожат. И это он считает вполне нормальным. Весь вопрос в том, где у нас в душе проходит граница между допустимым и недопустимым!.. Знаете, у меня на днях уже был один партком. Дома. Вечером прихожу – жена сообщает: так и так, у нас новости. Валерка отказался от премии, вся бригада у них отказалась. Я поднял его с постели: "Это правда?" – "Правда, папа", Так вот, завтра утром, говорю, ты пойдешь в кассу и получишь свою премию! И больше в этой бригаде ноги твоей не будет! А он стоит передо мной в трусиках: "Я могу уйти из дома, папа, но из бригады не уйду!" Дело дошло до того, что жена кинулась нас разнимать... Я всю ночь проговорил со своим сыном. Как мужчина с мужчиной. И как работник треста с работником треста. Так вот, там, у меня на кухне, за столом, прав был мой сын. А здесь, за этим столом, прав Потапов!.. (Батарцеву). Паша... Я не знаю, как это случилось... Но с каких-то пор ненормальное мы считаем нормальным, недопустимое – допустимым, неположенное – положенным!.. Вчера Валерка говорит: "Ну, что папа, ты, конечно, завтра выступишь против нашей бригады?" – "А почему ты так думаешь?" – "А потому, говорит, что Павлу Емельяновичу наш поступок наверняка не понравится, а ты против Павла Емельяновича никогда в жизни не пойдешь". И добавил: "Я могу тебе, папа, совет дать. Ты завтра на партком не ходи. Скажи – заболел". Вот такие дела, Павел Емельянович. Извини меня, но я – за предложение Потапова. (Садится на своё место, закуривает).
Поднимается Айзатуллин – его очередь.
Айзатуллин. Я убежден, товарищи члены парткома, что мы должны быть честными. Но я не убежден, что мы должны быть глупыми! Я тебя, Григорий Иванович, слушал и никак не мог понять, где я, собственно, нахожусь: в институте благородных девиц или на крупном современном производстве? Как-никак мы деловые люди. Не очень, правда, ещё деловые, но всё-таки! А вы посмотрите, в каком идиотском положении мы можем сейчас оказаться! Совсем недавно мы доказывали, требовали, умоляли – измените нам план! С большим трудом главк пошел нам навстречу. С большим трудом! А теперь мы должны поехать в этот же главк и таким тоненьким голоском сказать: тут у нас один бригадир подсчитал, что, оказывается, план мы выполнить могли, так что, пожалуйста, восстановите его... Это же скандал! Все наши отношения с главком немедленно летят к чертовой матери! Ведь после того, как главк подписал нам изменение плана, он за это отвечает больше, чем мы! Вы понимаете, что отсюда вытекает? Товарищи, давайте не витать в облаках! Для нас очень важно то обстоятельство, что руководство главка относится к тресту доброжелательно! Это отражается и на снабжении, и на фонде заработной платы, и на других жизненно важных вещах. Ведь пока ещё не роботы решают вопросы, а люди. И нам очень важно, чтобы те люди, которые решают вопросы, уважали нас... Тут Дина Павловна говорила: мы слишком любим свой трест! Да, любим! Это закон жизни – стараться, чтобы твоя организация выглядела лучше! И этот закон главк понимает. А вот то, что предлагает Потапов,- этого главк не поймет!.. Так же нельзя. Пришел Потапов, принес две тетрадочки, и сразу всё пошло вверх тормашками! А если бы товарищ Потапов не работал в нашем тресте? Если бы нам немножко меньше повезло в жизни? Тогда, очевидно, вопрос не стоял бы. Значит, всё зависит от одного человека?..
Соломахин. Один человек – это не так мало, Исса Сулейманович. Вот, скажем, взять вас. Если бы на вашем месте был другой...
Айзатуллин (не сдержавшись). Если бы на моем месте был другой, вас бы давно всех разогнали!.. (Садится).
Соломахин (обращаясь к Зюбину). У вас будет что-нибудь, Александр Александрович?
Зюбин, который за все время не произнес ни слова, встаёт.
Зюбин. Тут Павел Емельянович упрекнул меня премией. Дескать, я её не заслужил. Так вот, Павел Емельянович, завтра утром я свою премию сдам обратно в кассу. Можете меня снимать, я пойду работать к Потапову в бригаду. Простым бетонщиком. Вы, Павел Емельянович, наверное, не знаете, что значит на нашей стройке работать прорабом. Это значит, Павел Емельянович, бегать с утра до вечера высунув язык, как собака! Я здесь с первого колышка – и не было ни одного дня нормального, спокойного! (Сел. Но тут же встал снова). И ещё я хочу сказать Комкову. Запомни, Комков, тебе до Потапова далеко. Ты только за себя. Хватать за горло – твой метод. Но уже скоро такие бригадиры, как ты, уйдут в тень... Не улыбайся. Ты в передовиках ходишь только потому, что на стройке порядка нет! (Снова садится, на этот раз окончательно).
Соломахин (Черникову). Виктор Николаевич... вы будете говорить?
Черников (не сразу, сидя). Как я понимаю, если предложение Потапова будет принято, Павла Емельяновича снимут с работы. (Помолчав). Я от всей души поддерживаю это предложение.
Айзатуллин (вскочив). Вы карьерист! Вы бы всех тут уволили, одного себя оставили! Когда вам светила должность главного инженера, вы поддерживали Павла Емельяновича! А теперь осмелели? Рано хороните! (Резко поворачивается к Соломахину). Это вы виноваты, что партком принимает такой оборот! Лично вы! Поторопились: "Я – за". Вы что, думаете, если свою точку зрения как секретарь парткома высказали первым, вас обязательно поддержат?
Соломахин. Успокойтесь. Ничего страшного не происходит.
Айзатуллин. Значит, вы согласны с заявлением Черникова?
Соломахин. Я считаю, надо сначала выслушать Черникова.
Айзатуллин. А по-моему, сейчас не время обсуждать этот вопрос!
Соломахин (Черникову). Прошу вас, Виктор Николаевич...
Черников. А мне больше сказать нечего.
Возможно, препирательства продолжались бы ещё, но поднялся Батарцев.
Батарцев (старается говорить спокойно). Пока Павла Емельяновича ещё не уволили из треста, он, с вашего позволения, скажет несколько слов. Честно говоря, я не ожидал, что наш сегодняшний разговор зайдет так далеко. И не буду скрывать, я в некоторой растерянности. От многого, что я здесь сегодня видел и слышал. Но раз уже пошло в эту сторону, то, я думаю, надо идти до конца. Вы, товарищ Потапов, и понятия не имеете, в какой момент, в какое сложнейшее переплетение обстоятельств вы влезли со своими тетрадочками!.. Я собирался доложить об этом членам парткома несколько позже, не сегодня, но вот придется сделать это сейчас. (Пристально посмотрел на Соломахина). Вы все знаете, что к концу этого года страна ждет от нас пуска комбината. Та продукция, которую будут здесь выпускать, уже разнаряжена, расписана на десятки предприятий. И даже за рубеж! Так вот, я должен вам сообщить: пуск комбината под угрозой срыва!
Соломахин вскинул голову.
Батарцев (прямо встретил его взгляд). Да, Лев Алексеевич, к сожалению, дела обстоят именно так... Нам придется пускать комбинат без некоторых объектов. Без центральной лаборатории. Без ремонтно-механической базы. И без очистных сооружений.
Соломахин. Павел Емельянович, нам никто не позволит пускать комбинат в урезанном виде!
Батарцев (резко). А почему нам позволили три года назад начинать строить этот комбинат задом наперёд?! Труб не было! Технической документации не было! А план был! И вместо того чтобы сначала провести подземные коммуникации, построить дороги, построить базу, я начал возводить здания, цеха, класть стены! А начало стройки, чтоб вы знали, это ген, из которого потом всё дальнейшее произрастает! Вы посмотрите на нашу площадку: всё перекопано, перерыто, вся технология нарушена! А почему? Потому что мы так начали! (Чуть спокойнее). Теперь я хочу вам объяснить, товарищ Потапов (поворачивается к Потапову), почему так беспокойно ведет себя сегодня Исса Сулейманович. Дело в том, что, пока вы с Милениной делали свой анализ (показывает на тетради), он (кивает на Айзатуллина) сидел ночами и делал другой расчёт. Расчёт, доказывающий, что с первого дня строительства трест был поставлен в такие условия, которые дают нам сегодня право настаивать на изъятии из пускового комплекса некоторых объектов!..
Соломахин. А почему партийный комитет ничего не знает об этом расчёте?
Батарцев. Потому что он ещё не готов, Лев Алексеевич. Я от партийного комитета ничего не скрывал и скрывать не намерен. Хотя ты меня в этом сильно подозреваешь! (Потапову). Я не хочу сказать, что здесь (показал на тетради) – неправда. Если брать отдельно тот год, который здесь (опять похлопал по тетрадям) отражён, то всё точно. Все правда. Но эта правда в немалой степени порождена той правдой, которую в своем анализе показывает Исса Сулейманович. Вы всё учли, за исключением того момента, что стройка была начата технологически неверно... А теперь представьте, что и ваши тетрадочки и расчет Иссы Сулеймановича – он на днях будет готов – вместе и одновременно поступят в главк! Товарищи, спросят нас, в чём дело? Вот у вас какие резервы (он потряс тетрадочками Потапова), вот где собака зарыта! В вашем неумении организовывать труд людей! А не в том, что вы не так начали! И ходатайство наше об изменении пускового комплекса будет отклонено! Пускайте, скажут! Полностью, как надо, пускайте, и никаких гвоздей!.. Стройка будет поставлена в тяжелейшее положение. (Соломахину). Полного пуска всё равно не будет, Лев Алексеевич. А будет кошмар штурмовщины, причем бесполезной... (Потапову). Я вас прошу, очень вас прошу, товарищ Потапов, и как человек, проживший на свете пятьдесят два года, и как управляющий трестом, заберите свои тетради. Снимите с повестки дня своё предложение! Поверьте мне – это будет во всех отношениях и правильно и справедливо. Поверьте, что я вас прошу об этом не потому, что боюсь наказания за срыв пуска. Во всяком случае, не только поэтому.
Наступило молчание. Соломахин было встрепенулся, хотел что-то сказать, но не стал. Очевидно, он решил сначала послушать, что ответит управляющему Потапов. Все сейчас смотрят на Потапова. Потапов, опустив голову, молчит. Тогда поднялся Комков. Он взял со стола обе тетрадки и подошел с ними к Потапову.
Комков (протягивая тетради). От парткома бригаде Потапова на память. Надеюсь, на до-о-олгую!
Потапов взял тетради. Он прошел несколько шагов и остановился перед Батарцевым.
Потапов (негромко, Батарцеву). Зачем же вы начали, Павел Емельянович?
Батарцев. Что зачем я начал?
Потапов. Стройку зачем вы начали?
Батарцев (усмехнувшись). Вы, наверное, думаете, если я управляющий, я уже всё могу? У меня был приказ. Был план!
Потапов. И вы не сопротивлялись?
Батарцев. Чему я должен был сопротивляться?
Потапов. Ну, чтоб не начинать в таких условиях. Вы же знали наперёд, чем дело кончится.
Батарцев. Сопротивлялся, товарищ Потапов, как же вы думаете! Конечно, сопротивлялся!
Потапов. А как вы это делали, Павел Емельянович?
Батарцев. В главке разговаривал, с руководством главка: втолковывал, доказывал! Матом даже ругался!
Потапов. А они?
Батарцев. А они меня по спине хлопали: ничего-ничего, всё будет нормально...
Потапов. А вы?
Батарцев (уже раздражённо). Что я?!
Потапов. Но вы же могли поставить вопрос ребром. В крайнем случае написать заявление: или отодвиньте начало строительства, пока не будет всё, что положено, или сымайте с должности.
Комков. А ты, оказывается, Потапов, наивный парень! Ну и сняли бы Павла Емельяновича. Пришел бы другой и начал!
Потапов. Не скажи! Когда вопрос ребром ставится, люди начинают думать. Прояснение в мозгах происходит, когда вопрос ребром ставится.
Любаев. Ну, это же несерьёзно, Василий Трифонович! Заявление, ребром... Вы опять рассуждаете с горки бригадира.
Потапов. А вы гляньте, что получается, Роман Кириллович! Павел Емельянович – со своей горки – говорил тут, что у меня простои потому, что в стране с планированием плохо. А я вот вижу – со своей горки,– что именно Павел Емельянович тем, что начал стройку, когда её начинать нельзя было, это самое планирование и запутал. (Батарцеву). Тут крупная промашка с вашей стороны, Павел Емельянович... (Кладет тетради на стол).
Батарцев (Потапову, мягко). Вот здесь сидит начальник ваш – Виктор Николаевич. Вы уже поняли, что относится он ко мне далеко не дружелюбно. Но даже он вам скажет, как я не хотел тогда начинать стройку. В чём угодно я грешен, но только не в этом,
Черников. Лев Алексеевич, разрешите?
Соломахин кивает.