Пьяный спуск… Местечко между Аничковым и Симеоновским мостами через Фонтанку. Место, где летом в жару можно было, раздевшись, до у кого совесть позволяла, опустив ноги в воду, под относительно свежее пиво, в центре города, послать всех нах… и попробовать слегка отдышаться! Выбор места далеко не случаен, стрёма ждать было, в принципе, неоткуда! За спиной - Фонтанный дом, Ахматова там больше не живёт, да и вряд ли вызвала бы, музыкальная школа справа - улыбается брандмауэром, разве что напротив? Но там - Дом Кино, а жильцам соседних домов было глубоко параллельно на происходящее на том берегу.
Издержки бывают во всём: оттуда стучали исполненные праведного гнева и зависти культурные квартиросъёмщики и квартировладельцы, а на адрес, с коего был произведён звонок хронически откликалось только 27‑е, которому было глубоко насрать, кто гадит у соседа на участке! Весёлая компания продолжала отдыхать, нарушая открыточный вид из окна, и оскорбляя вседозволенностью.
Проколы неизбежны, совпадения - тем более. У жизни вообще, под хвостом - то кнут, то пряник. С нашей стороны набережной озабоченные согорожане не ленились иногда дойти до телефонной будки, и оттуда приходилось приезжать уже "Пятёрке". Бежать было некуда, разве что вплавь через речку, но обламывало, да и не особо климатило сдохнуть, по пьяни под очередным речным трамвайчиком, русалку им в жёны, да вилы Нептуна им в задницу!
Стуканули, как–то с обеих сторон одновременно. Поверив внутреннему чутью, наслушавшись сторонних матюгов и, приняв во внимание исчезновение Оголтелого, мы, подхватив свои банки с пивом, успели–таки добежать и взобраться на мост, надеясь прорваться к Инженерному замку. Там уже стояли, не двигаясь, две упаковки…
Один взгляд назад ничего не дал - там была ещё одна. Мы застряли посредине моста. Менты отдыхали, в ожидании: куда же всё–таки мы двинемся, и кому придётся комплектовать весь этот паноптикум: брать на мосту ни тем ни другим не улыбалось! А мы стояли, осознавая, что только здесь находимся в полной безопасности. Грустно было и тем и этим.
Поняв, что в данной ситуации нас винтить никто не собирается, мы расчехлили свои банки и, под "Ой, мороз, мороз!" продолжили начатое. В конце концов, загребут - так загребут, место клизмы изменить нельзя! Был чисто спортивный интерес, кто раньше сдастся - Сцилла или Харибда?
"Пятёрка" сдалась раньше, да и руно уже заканчивалось, одиссея же совершила комбэк и, набрав пива, продолжилась в пьяном садике. Алекса чуйка и тогда не подвела, Царствие, ему Небесное!
Пьяный спуск - 2
Есть всё–таки в нас, питерцах, и не только в нас, но и в приезжих, долго живущих здесь, стремление быть к воде поближе, а летом в хорошую погоду - особенно. Неистребима жажда моря на болоте!
А в жару, да в центре, да под пивко, сам Бог велел! И дышится легче, и подзагореть слегка можно. А когда ещё и ехать далеко и в ломак физически, вчерашнее по организму шляется неприкаянно, ища выхода наружу: хорошо, чтоб источник напитка поблизости располагался - то лучше места, чем пьяные спуски на Фонтанке не найти!
Покупая пиво в розлив, его естественно следовало во что–то наливать, но о "стеклянной войне" между местными сИнегаллами и нами я расскажу чуть позже, а пока лишь упомяну о том, что у каждого, в то время была своя "нычка": заветная, проверенная боями трёхлитровая банка, запрятанная где–то неподалёку (пытай, Гестапо, партизана, где - он не скажет никогда!).
На спуске пиво двигалось по конвейеру: из одной - по кругу. Вновь прибывшие ставили свои в очередь последними, как наиболее "свежее", а с освобождавшимися гонцы, каждый с двумя, отправлялись на дозаправку. Цепкость человеческих рук, как показывает практика, позволяет безболезненно и без ущерба для продукта перемещать лишь по две штуки, т. е. литров шесть амброзии, включая бег от ментов с препятствиями сквозь проходные дворы.
Набор в канистры не рассматривается по причине моментальной утраты канистры при неожиданных обстоятельствах, да и перетаскивание этой пустой ёмкости ближе к ночи с флэта на флэт выглядело бы оригинально: этакий верблюд с пустым горбом, плюс патрули бы не одобрили.
Но нет предела совершенству!
Лео Уфимский (похожий одновременно на Брюса Ли в запое и Чингачгука, в исполнении Гоши Пицхелаури, в "Зверобое") носил по четыре банки одновременно, не проливая ни капли! Он же додумался, уходя в "Краны", брать с собой лишь одну и там же переливать из неё содержимое во вложенные друг в друга полиэтиленовые пакеты (для прочности). Умещались между пальцами одной руки у него три упаковки таких зарядок, общим литражом в девять литров в обеих.
Банку, естественно полную, при этом нёс какой–нибудь засланный ассистент, и со стороны они смахивали на двух ветеринаров, взявших анализы мочи у постояльцев прихворнувшего слоновника. Поток был налажен безупречно.
Однажды мы с Мишелём Алма - Атинским очнулись у Гриши Колосова на Красной, и поняли, что всё х. ня, включая пчёл, и надо двигаться к Фонтанке.
Кок–как добравшись, отыскав каждый свою тщательно заныканную банку, набрали "напитка завтрашнего дня" и двинулись на спуск. Жара была несусветная: в асфальте ноги просто утопали, а от гранита явственно отдавало ботфортами Петра Великого - если присядешь и нечаянно оголённым местом прикоснёшься к поверхности, то явно ощутишь реальный пинок отца–основателя в виде ожога филейной части.
Раздевшись сверху по пояс (стесняться нечего - лифчиков пока не носим), и, закатав снизу джинсы до колен, мы расположились, свесив ноги в воду, и наполовину погрузив в неё купленное, для дальнейшего охлаждения.
О, это оттягивание счастья первого глотка в молодые годы! Предвкушение удовольствия, превышающее сам кайф! Романтика, пока ещё не ставшая насущной потребностью утра, начало конца иллюзий почти любого алкоголика! Ещё прекрасен свет в конце тоннеля и Божественна музыка, которые на поверку оказываются лишь фарами и рёвом мчащейся на тебя на полном ходу электрички!
В ожидании блаженства лишь закурили по законной, и по–детски улыбнулись проплывающему мимо нас речному трамвайчику с такими милыми людьми на открытой палубе, помахав им вслед от души.
Но любое плавсредство, вплоть до брошенной в воду спички, гонит за собой неизбежную волну, а если оно ещё и на подводных крылышках! Цунами местного значения окатило нас по нательные кресты, аккуратно слизнуло наши полные банки и тихо и печально понесло их в сторону Невы.
Первым опомнился Мишель. Со страшным воплем "Стоять!!!" он пешком рванул за ними по руслу речки (там у берега по колено, в принципе).
Страшила ещё и не столь утрата содержимого, сколь потеря самой тары: это ж перспектива покупки ещё двух трёхлитровок абсолютно несъедобных кабачков, с выбрасыванием их в ближайшую помойку для освобождения полезных ёмкостей. Расход страшный: недополучение минимум шести литров искомого плюс накладные!
Догнал–таки, брат–бродяга, даже воды сверху не наплескало! После этого все пили только сидя на верхних ступеньках, омывая разгорячённые ноги до колена, и поднимая драгоценное в воздух даже при виде безобидной черепахи–плоскодонки…
…Давно уж нет "пьяных спусков". Вроде и пьяные есть, да и сами–то они никуда не делись, хоть бомжи теперь там летом ванны принимают и пьют, конечно, тоже. Тоже, да не то, да и не также, хотя…
Всегда придут другие, ничуть не мешающие сидящим там с этюдниками художникам и влюблённым парочкам потому, что и сами влюблённые. Зная, догадываясь, а, порой и не зная в кого и во что, но добрые и так не похожие на всех остальных: шебутные и спокойные, проповедники и ёрники, разные и такие одинаковые! Просто для нас - это где–то уже немножко в прошлом, сзади, чуть–чуть…
Прощайте, пьяные спуски! Я обязательно загляну сюда, один или нет, но с непременной бутылкой пива, с ним теперь уже полегче. Когда - не знаю, знаю лишь, что кто–нибудь хороший там ещё непременно появится. А значит, не зря всё!..
Линяют серые трусы
У неба Ленинграда летом.
И капли, словно эполеты,
На всём, как мокрые усы
Листвы не выплаканных ив.
Здесь лета нет уж год от года.
А он, привыкнув, так красив,
Мой город, в эту непогоду.
БЕЛЫЕ НОЧИ
Представьте себе: лето, середина 80‑х. Ты приезжаешь домой с набережных, с "Треугольника" с какой–либо юной герлицей.
Вы слегка пьяны и очарованы друг другом на эту дивную, и так затянувшуюся Белую Ночь.
…Утро. Хочется сказать ей что–нибудь хорошее, одновременно не посылая её на х..й. Да она и так всё знает сама, и нисколько не обижается…
Сами собой рождаются вальсирующие строки:
Золото, Вы мое золото,
Хоть я бессеребренник, и Вы это знаете.
День, и гитара расколота,
Вы головою киваете.Завтрак: чай и яичница,
Вы ничуть не расстроены, -
В школе Вы были отличницей -
Все в жизни отлично устроено.Золото, Вы мое золото,
Ласковое, самоварное.
Вы удивительно молоды,
Всё еще будет, сударыня!Я, же - ублюдок редкостный,
Мне всех милей Одиночество.
А Любовь? А Вы скажете: "Хрен ты с ней!",
Вот Вам мое пророчество.Вы еще будете сравнивать
Качество и количество.
Скажут Вам: "Блядь", скажут: "Славная",
Скажут Вам: "Ваше Величество!".Я же - король незатейливый,
В моем королевстве устанете.
В нем, как бы Вы не хотели бы,
Вы королевой не станете…Ночь - интересная сводница,
Утро - защитник общественный.
Золото, солнце, негодница,
Будьте ж немного естественней!
Всё: пол–второго, извольте!
Пальто подаю Вам ловко.
Вот Вам на кофе: не спорьте!
И вот она, остановка…
ЦВЕТЫ
С цветами вообще веселуха полная! Мы с Трёх углов через Медного всадника обычно домой возвращались, а перед ним на решётке всегда такие залежи силоса наблюдались!
От роз - до гвоздик и гладиолусов: новобрачные традицию блюли, да туристы подбрасывали!
Помню долгую дискуссию о том, этично ли это, от памятника цветы тырить:
вывели в оконцовке, что дядя Петя там всё–таки не похоронен, а цветы окрестные менты всё равно к утру сами собирают, да цыганам оптом сбрасывают! Это ж не Пискарёвка!
Гениальный был момент, когда они нас всё–таки повязать решили: Я, набрав любимых роз, первым домчался до Синодской арки, ведущей на Красную, и оглянулся назад (хоть в соляной столп не превратился!).
Там, петляя и перепрыгивая через ограду, вензеля выписывали все остальные, но круче всех был бегущий букет длиннющих гладиолусов в хайкингах: это был Лёшка Боцман, и так невысокий, да ещё и букетик ростом и объёмом с себя прихватил!
Ну, окрестные проходные мы–то получше их знали, так, с вылетом на Бульвар Профсоюзов и обратно, испарились!
А цветы мы, всё–таки, и после постоянно таскали, да и потом на Канал Грибоедова без них никогда не приходили!
СКВОТ
Ты говоришь, что сквот на Грибоедова был более уютный? Полностью согласен! Но разгадка тут, скорее, крылась в его отдалённости от "Треугольника" и в обилии других вписок по дороге: кто–то оставался у Ярочкина на Красной, кто–то на Почтамской у Матроскина, кто–то у Крюкова канала вместе с Лёшкой Уфимским, а кто–то не мог пройти мимо Декабристов, где была большая квартира, ныне покойных, Ёза и Янки Ишмуратовых.
В общем, по дороге, отряд то и дело недосчитывался очередного бойца, и до места назначения добирались лишь самые стойкие, такие, как мы с Ингером (Железновым) и Валеркой Блэйком. Причем последние иной раз приносили меня на своих плечах.
На Канале было клёво, даже, кажется, и телефон был! Плюс вечно несливающий бачок унитаза, который мы с Блэйком периодически пытались починить, да только практики из нас хероватые получились: как инженеры по образованию, конструкцию устройства секли на ноль, а вот чтобы качественно исправить…
Недавно вспоминали, как какая то интеллигентная барышня туда зашла, передать кому то что то. А потом, перепуганная, жаловалась, что она по ошибке заглянула не в ту комнату, а там четверо полуобнаженных фавнов вокруг трехлитровой банки пива распевали под гитару оперными голосами из "Мамы" Боярского: "Ля–ля–ля-ля–ля, была я на ярмарке, ля–ля–ля стою у дверей… ля–ля–ля вернулась с подарками…
Ну, я это пел, каюсь, а что до того, что все в трусах (хорошо, хоть в них!) - так ведь лето, жарко было!
Если помнишь, мы с Ингером крайнюю комнату занимали: обычный безмебельный пенал с видом на Канал. Так вот его, как прирождённого дизайнера, отсутствие оной мебели сильно беспокоило: мне на это было - как от Крестов до Алькатраса, два матраса по углам присутствуют, и ладно!
Хрен с ним, если бы он только по поводу неё сокрушался, так нет, творческая натура художника требовала выхода, причём немедленно!
Как–то раз, возвращаясь, то ли с Казани, то ли с Трёх Углов, навестив все попутные пьяные углы и затарившись "Ркацители" по 4 рубля под завязку, с трудом поднявшись по лестнице, открываю дверь в нашу комнату и ни хрена понять не могу: передо мной ОКНО!
Этот гибрид Нимейера и Церетели приволок откуда–то огромную раму от пола до потолка, со стёклами и форточкой (слесарь Полесов, блин, без мотора), и водрузил её ровно посередь комнаты! Намертво!
Я это тогда даже как глюк не воспринял: просто есть преграда, которая мешает мне пробраться к моему матрасику, который мне сквозь неё и виден, к тому же!
Теперь рассказ Ингера:
- Лежу я, никого не трогаю, Кастанеду почитываю. Думаю, вот, сейчас Рыжов заявится, принесёт чего–нибудь (ага, а я уж и костерок развёл, и веточек подбросил, этих, как их там… можжевеловых! Чтобы дымок пах!). Тут открывается дверь и на пороге выплывает тот самый ёжик из сильного тумана, с авоськой сушняка.
Окидывает взором комнату, видит постель, видит препятствие, секунду думает, подходит к раме, открывает ФОРТОЧКУ, просовывает в неё и аккуратно ставит на пол драгоценную ношу, а после с невообразимыми матюгами сквозь неё же втискивается сам!
И ведь влез! И ни одного стекла не побил!
…Чудесное было там место! И балкон, нависающий над каналом, и тополя на набережной, и даже бомжи с алкоголиками по округе какие–то симпатичные!
ПРО ФОРТОЧКИ
Порой от набережных мы возвращались всё ж не только на общераспространённые между всеми нами вписки.
Приходит на ум замечательный адрес: квартира Саши Фишмана на улице Социалистической (занесло, блин, диссидента!), название которой служило детерминантой степени опьянения: тут и по трезвяни–то не каждому дано с первого раза произнести, а так - всё, сливай воду!
Его диссидентство, впрочем, было сродни его же постоянной озабоченностью в определённом плане: до кратковременного удовлетворения, после чего оно переходило в постоянную хмурую озадаченность. Дело в том, что Саша очень любил отлавливать барышень где–нибудь в районе "Треугольника", очаровывать их рассказами о "гибели русской демократии" и приводить их домой под покровом ночи на чашку "чего получится".
А, так как он усиленно играл в либерала (или же являлся таковым), то приводил к себе домой - (э-э! с другими целями!) - просто переночевать, подкормить, да и просто попьянствовать и прочих представителей нашей разношёрстной тусовки, т. е мужское население. В частности, меня и, ныне покойного, Маршала.
И вот тут у него случались накладки…
Дело в том, что мы с Олегом очень быстро просекли, каким макаром пролезть в квартиру без ведома хозяина (P. S ментам: с его же благосклонного к тому отношению!), не дожидаясь его прихода. Всё очень просто: стояк парадной вплотную примыкал к стенке с Сашкиным окном, а перешагнуть из окна на карниз соседнего, нырнуть в форточку, да открыть фрамугу, а потом и входную дверь - ребёнку под силу!
Так ведь ребенку–то - да, ему сам Бог (или кто Там?) велел! И телосложение, и вес и габариты позволяют! А в варианте с нами - чуть сложнее, но, обо всём по порядку…
Накладок было с этой впиской больше, чем одна, я Сашку хорошо понимаю, и даже сочувствую: приходишь домой с очарованной сударыней, а там - два упыря, пожрав всю имеющуюся съедобную и несъедобную провизию, радостно предлагают тебе остатки сушняка, вопрошая: "Пить будешь?".
В ту ночь мы отправились опережать нашего местного Сахарова в компании ещё и Коли Барабанова (группа "Спокойной Ночи!"). Поднявшись на нужный этаж, открыв окно на улицу, я, привычно дотянувшись до соседней форточки, нырнул внутрь.
Фишман не поставил наружную раму на верхний и нижний замки…
Фрамуга, тоскливо скрипнув, начала поступательно–возвратные движения, стеная всеми своими дореволюционными петлями (Господи, хорошо не современными, сделаны на совесть!). Я застрял, не имея точки опоры, как Винни Пух в норе у Кролика, правда, задницей наружу, и хмуро раскачивался на уровне четвёртого этажа дома дореволюционной постройки на оконной раме.
Маршал, желая мне помочь, стал ловить меня за ноги и запихивать внутрь, а Коля с криками: "На х. й, на х. й, к терапевту!", умчался ку
да–то вниз, кажется, с концами.
Главное - манёвры! Внутрь мы, конечно же, попали, хорошо хоть трупаков Сашке под окнами не обозначили!
ОЗЕРКИ - ШУВАЛОВО - ПРОСВЕТ
Шувалово… Ежели разобраться, прикольное место. Рядом - Поклонная гора, последний костёр Распутина, церковь баптистская, Валера Баринов там в "Трубном зове" играл, дача Бадмаева, дача, на которой попа Гапона порюхали, бывшая лодочная станция на третьем озере рядом с тем местом, где кабачок располагался, и Блок "Незнакомку" написал (хорошей памятью на текст, даже зарифмованный, я никогда не отличался, своих–то не помню, мне всегда проще новое написать. Помнится на выпускных экзаменах по литературе надо было стихи заучить.
Так я их автоматом на музыку положил. Ту же "Незнакомку" - на Бобовскую "Зачем меня ты надинамил…". Она же и досталась.
Помню обрадовался, набрал воздуха и… запел. Негромко, но ощутимо, так что до последней парты пробирало: "По вечерам над ресторанами".
Закончил приплясывая.
Но недаром моя литераторша вместе с Тамарой Максимовой училась, да мне пропуска на все Музыкальные Ринги выбивала на запись, отсмеявшись, "пять" поставила.
В доме напротив школы Сергей Скачков из "Землян" жил, пару раз с нами, пацанами, пообщался, после чего, обладая каким–никаким музыкальным слухом я понял, что у них поёт отнюдь не Игорь Романов.
Вообще я любил народ с Финбана к себе на электричке привозить: приедешь в Шувалово, десять минут в горку по обычной деревеньке и раз - Город, отделённый Выборгским шоссе.
…………………. Но речь не об этом. По другую сторону железнодорожного переезда раскинулась настоящая деревня, где уютно расположились художники и мы у них периодически ночевали.
Один из них (назовём его Гена), устав от хронических запоев, где–то с похмелья прочёл о пользе козьего молока. О полезном и очистительном его воздействии на почки, печень, селезёнку и прочий ливер, да загорелся желанием приобрести себе оную животину в хозяйство.
Пахал как два Папы Карло, но накопил и однажды приволок откуда–то симпатичную молодую, ещё не рожавшую козочку. А лактация, э-э, после определённых событий начинается. Гена этого не учёл.