2
Почему-то во всех больницах двери неплотно примыкают к косякам. Ночами через щели из коридора пробиваются узенькие полоски света, расчерчивая стены и потолки палат. У пациентов, которые подолгу лежат в больницах и мучаются бессонницей, эти лучики вызывают неприятные чувства. Кажется, что ты один на всем белом свете, позабыт-позаброшен и абсолютно никому не нужен. Лишь звуки дают понять, что есть еще люди на этом свете. Вот кто-то из соседней палаты прошаркал тапочками по паркету, отправляясь по своей надобности. Скрипнула дверь в туалете. Зажурчал ручеек, и вслед за этим заревел недовольный таким оборотом дела унитаз. Потом вновь шарканье и скрип двери – ночные звуки в клинике не отличаются разнообразием. А когда кому-нибудь становится плохо, добавляются новые – стоны, сдержанные крики команд, топот и кашель разбуженных людей. Но поменьше бы таких звуков…
Дмитрий большую часть своей жизни провел в клинике. Там он и дневал, и ночевал. А потому тоже не любил надоедливые лучи, пробивающиеся в палату из коридора. Вот и сейчас, отдыхая после работы, он с ненавистью смотрел в потолок, где разлеглась полоска света. Наконец, тяжело вздохнув, он сел на кровати. Та жалобно скрипнула – еще один привычный звук ночи.
– Ты не спишь что ли? – раздалось с соседней кушетки. Вадим приподнял голову с тощей подушки. – Я тоже. Никак не привыкну здесь. Неудобно спать – сетка чуть ли не до полу провешивается. Того и гляди, спину сломаешь. Неужели нельзя нормальные кровати поставить, а то так в верблюда недолго превратиться. Ходи потом с горбом, пока тебя могила не исправит. Да еще мысли в голову всякие лезут. Бывало, так полночи проворочаешься с боку на бок. Думаешь, думаешь обо всем на свете. Аж мозги набекрень. В башке черт-те что творится. Лежишь, пытаешься поймать ускользающие даже не мысли, а какие-то их обрывки. Только-только покажется, что поймал. Бац – она и исчезла. И все заново начинается. Бред какой-то! У тебя такое бывает?
– Да. Как и у всех, – ответил Дмитрий. – Всякое в голову ночью приходит. Я вот в последнее время все о матрешках думаю. Ну, точнее, не о раскрашенных куклах, а о об их принципе… Понимаешь, это вроде как жизнь человеческая… Вот, к примеру, есть самая маленькая кукла. Это как бы младенец. Потом он подрастает, и матрешка-младенец прячется в другую – побольше. Еще вырос – новая матрешка. И так, пока смерть не придет. Это самая большая матрешка – последняя.
– Н-да, – промычал Вадим. – Понимаю. Вроде как форма и содержание литературных произведений, про которые нам в институте рассказывали. Они как бы друг на друга влияют. Плохо уж помню. Если это к твоим матрешкам привязать, то получается, что самая маленькая матрешка – идеал. Она же из цельного дерева сделана. В нее уже ничего не запихнешь. Есть в ней и форма, то есть внешний вид, и содержание – то, что принято называть душой. Позднее человек подрастает и становится школьником. Причем происходит это именно тогда, когда на него ученическую форму надевают. Правда, не везде она есть, но сути дела это не меняет. Ведь имеется же у каждого ученика одежда, в которой он ходит на занятия. Таким образом, маленькая матрешка – младенец помешается в еще большую – школьника. Заметь, что младенец никуда не девается, а сидит преспокойно себе внутри. Затем человек либо идет в армию, где ему выдают форму, либо в студенты. Дальше работа где-нибудь на предприятии, заводе, в учреждении – неважно… Опять новая матрешка. И так до бесконечности, пока на человека не наденут последнюю форму – костюм либо платье с белыми тапочками.
Н-да. Если так рассуждать, то из-за этих самых форм и сущность человека-то меняется. Нацепи, скажем, генеральский китель, и подольше поноси, так со временем и станешь считать себя генералом. А что до этого носил, и не вспомнишь. Будешь думать, воспринимать одежку, как собственную кожу. Поэтому самое главное в нашей жизни – это одежда.
Хотя на самом деле ерунда все эти рассуждения. Как будто нельзя свою кожу от одежды отличить?!
– А может, просто не хотим? Ведь так удобнее и спокойнее. К тому же мы настолько отупели, что уже просто не в состоянии воспринимать вещи в том виде, в котором они существуют на самом деле.
– Занятно. Вот только доказательств всему этому нет!
– Ну, почему? – Дмитрий поднялся с кровати и включил свет. Вадим на мгновение зажмурил глаза.
Когда он их открыл, то приятель ходил по палате, дожидаясь, пока тот попривыкнет к свету.
– Возьмем, к примеру, нашего Доктора – Николая Федоровича. Что ты о нем можешь сказать?
– Насколько я успел заметить, у него "не все дома", – стал рассказывать Вадим. – Это надо же удумать – ловить рыбу в Иване!..
– Ты думаешь, это странно?
– Странно? Я бы назвал это другим словом! Я понимаю, любит человек рыбу ловить. Ну, и иди себе на пруд или озеро. Зачем на краю ванны-то сидеть? Кстати, какое-то странное название в нашей психушке дали этому корыту – Иван. Еще бы Петром назвали. Сидит этот псих Ширяев каждый день в помоечной и счастлив выше крыши. Сегодня вот с каким-то Пашей познакомился. С душем что-ли? Черт его знает. Птички, видите ли, у него поют. Деревья кругом растут. Ага! Пока до ванны по коридорам топаешь, лишь фикусы всякие в кадках встретишь. А ему лес дремучий кругом. Идет, радуется… Ну что, не псих разве? Ладно, хоть не буйный. Видимо поэтому ему администрация разрешает чудить.
– Хорошо, допустим, ты прав, – загрустил Дмитрий. – А как же Доктор умудрился в ванне поймать карася? Там рыбы, сам знаешь, нет…
– Вот это-то самое удивительное, – развел руками Вадим. – Сам ума не приложу. Разве что для смеха кто запустил… Вот рыбина с голодухи на крючок и насадилась.
– Может быть, – еще задумчивее заметил Дмитрий. – Ты считаешь Доктора психом, а где этому доказательства?
– Я ж тебе только что все доказал! – изумился Вадим.
– Нет, подожди. Ты только поведал о том, что чудится Доктору, и что сам видишь. Почему ты думаешь, что его видения лживы, а твои – нет. А может быть, все наоборот?
– Да тогда бы не твой любимый Доктор в полосатой пижаме ходил, а я!!! – взорвался Вадим.
– Вот мы и возвращаемся к теории матрешки. Ты же сам утверждал, что люди видят лишь то, что снаружи, а не то, что внутри. О человеке мы судим по одежке, а его истинную сущность не замечаем!
– Да чего я не замечаю?! – заорал Вадим. – Вот халат санитара, – он рванул одежду на груди, так что пуговицы разлетелись по сторонам. – Под ним ничего нет, жара потому что несусветная! Или ты скажешь, что сейчас на улице сугробы?!
– Этого я говорить не стану, – печально проговорил Дмитрий, уставившись на приятеля. – Хотя все может быть.
Вадим проследил за взглядом Дмитрия. Опустив глаза, он взглянул на свою голую грудь. Пропотевшая от жары кожа была сероватой. Грязь постепенно темнела, приобретая синий оттенок. Потеки пота, оставившие светлые борозды, становились все ярче. Не прошло и полминуты, как они превратились в белые ровные полоски. Вадим с ужасом смотрел на превращения. Обхватив внезапно разболевшуюся голову, он рухнул на кровать и, уткнувшись в подушку, завыл.
Дмитрий, словно маятник, медленно прохаживался по палате от окна с решетками до двери. Подождав, пока тот успокоится, он подошел к приятелю и сел рядом на привинченную к полу кушетку.
– Ничего страшного, – погладив по плечу Вадима, сказал он. – Зато мы теперь знаем правду.
– Да кому она нужна – твоя правда?! – взвился тот. – Что я с ней делать буду?! Шизик, который знает правду!.. Здорово! Дальше-то что? Прожить остаток жизни в психушке, зная, что не напрасно в ней сидишь! Да лучше бы я вообще ни о чем не думал и не знал! Ощущал бы себя санитаром и в ус не дул! Что мне делать! Так, так, так… Содержание… Форма… – лихорадочно забормотал Вадим, бегая из угла в угол. – Содержание… Форма… Одежда. Мне нужна другая одежда. Я ее утром надену и забуду обо всем! Воспоминания, конечно, иногда станут возвращаться во сне. Но это не страшно. Мало ли кому чего снится. Так! Где бы мне раздобыть другую одежду?!
Вадим ринулся к шкафу и распахнул его. Казавшийся снаружи небольшим, тот оказался на удивление глубоким. На вешалках висели кители, халаты врачей, санитаров, рабочих, спецовки… На полках лежали фуражки, кепки, панамки, строительные каски. Внизу – разная обувь. Имелись даже ласты, которые кто-то запихнул в дальний угол. Этого вполне хватило бы, чтобы одеть с полсотни людей. Вадим, вытаращив глаза, смотрел на все это изобилие. До этого он ничего подобного в шкафу не видел.
– Ладно. Завтра с утра влезу в какую-нибудь очередную матрешку. А теперь спать! – скомандовал он сам себе и, содрав халат вместе с полосатой пижамой, запрыгнул в постель.
Дмитрий печально смотрел на своего приятеля. Постояв с полминуты у его постели, он выключил свет и улегся на свою кровать. Долго смотрел санитар на полосу света на потолке, размышляя о форме и содержании человека. Лишь когда забрезжил рассвет, провалился в бездну сна.
Буквально через час после этого Вадим очнулся. Ему ужасно хотелось пить. Пьяный ото сна, еще не понимая, кто и что он такое, Вадим, врезавшись в шкаф, отворил створку и зашел внутрь. Сообразив, что попал не туда, вышагнул обратно. Поежившись от холода, он вынул первую попавшуюся обувку и прошлепал в коридор.
От шараханья Вадима проснулся Дмитрий. Услышав, как тот проковылял в ластах из палаты, Санитар улыбнулся. Он потянулся на кровати, стараясь не помять изящного камзола.
– А ведь Доктор, как всегда, прав. И какую только ерунду не вдолбишь в головы этим тупым людям. Опять Он вернется сегодня с уловом, – подумал Дмитрий, почесывая копытцем рожки.
Мой друг
Тишина никогда не бывает безмолвной. По крайней мере, я таковой никогда не встречал. Даже ночью квартира полна копошащимися в укромных уголках звуками. Другое дело, что в темное время суток ведут себя они не так нагло и явственно, как средь бела дня. Но, как говаривал мой предок, выцарапавший человеческие мудрости из сомкнутых страниц: имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит, имеющий ноги да уидит… Хотя об истинности данного изречения судить тоже не берусь, ибо, как сказал все тот же мой пращур: не судите да не судимы будете. Он вообще очень любил продолжать эти выражения, приставляя к ним действия разного характера и выводить результат. Но вернемся к нашим звукам. Как было уже выше сказано, абсолютная тишина никогда не касалась краешков моих весьма чутких ушей и не пыталась в них заползти. Когда жилище наполняется тьмой, звуки продолжают обделывать свои делишки, от которых поневоле вздрагиваешь.
Кругляш на стене, причмокивая от удовольствия, пережевывает время, расчленяя и выплевывая сквозь вращающиеся клыки мгновения. В углу храпит с набитым брюхом кладезь пищи, вздрагивая и замирая, когда ему видятся кошмары. Половицы выпрямляют с хрустом затоптанные спины, трещат широкие плечи шкафов, вогнутые сиденья стульев, нет-нет да взбрыкнет шальной пружиной диван.
Мало в квартире своих звуков, так еще чужаки норовят пробраться. Храпы, присвисты, вскрики, бормотание, шумы… И все их приходится тщательно выслушивать, чтобы не пропустить нужную череду звуков: хлопок входной двери, затем – шарканье подошв по лестнице и, наконец, скрежет ключа. Я уже знаю, что это вернулся мой Друг, которого я с нетерпением жду.
Каждый раз я вскакиваю и несусь навстречу со множеством вопросов: как-дела, что-нового, почему-так-поздно…
Друг ничего не отвечает. Молча снимает кожанку, наголовник, налапники и проходит в комнату. Последовательность его действий всегда одинакова и не отличается разнообразием: включает телевизор, ставит на стол бутылку, наливает из нее в стакан, выпивает, закусывает отобранной у храпуна едой и принимается пускать дым из носа. Я кручусь рядом, мучая вопросами, на которые он никогда сразу не отвечает. Когда ему надоедает, он злится и ругается.
– Кот! – орет он, – иди ты… Далее следует перечень адресов, куда он хотел бы меня отправить, и желательно навсегда. – Кот!
Я обижаюсь и на время отстаю от него. Ах, да! Я же забыл сказать, что Друг называет меня Котом. Почему? Надо у него спросить. Я не знаю.
Выговорившись, он замолкает, сидит и дымит. Тоже мне – надулся как мышь на крупу.
Ладно. Я не гордый. Подхожу и пытаюсь завязать разговор. Друг у меня отходчивый – обнимает и теребит за голову. И мне сразу так мурненько-мурненько становится.
Он допивает бутылку и принимается рассказывать, как провел день. Я молча слушаю, иногда вставляя свои замечания и переспрашивая. Потом он ложится спать. Я сворачиваюсь клубком в изголовье и напеваю баюкательную песенку. Утром Друг уходит на работу. И так повторяется изо дня в день с некоторыми отклонениями, когда Друг сидит дома и никуда не ходит. Иногда к нему заглядывают гости. Среди них бывают и самки, с которыми он уединяется в комнате. Порой я наблюдаю за их размножительными движениями. Забавно!
Но в основном мой Друг один. Я иногда думаю, что было бы неплохо, если бы он завел себе постоянную самку. Котишек бы народили. А то на старости лет ему никто и блох не повытаскает. Но Друг об этом, кажется, и не помышляет. Жалко! Все повеселее было бы. Хотя жилище у нас, прямо сказать, невелико – три на четыре моих прыжка. Если еще самка с детенышами поселятся – тесновато станет. Но это ничего, лишь бы Другу хорошо было.
Мне и так неплохо, даже когда я один остаюсь.
Думаете, мне скучно? Да Мур с вами! Умному одиночество не мешает, даже, наоборот, помогает. Я сижу на подоконнике, взираю на мир и размышляю. О чем? Да обо всем!
Например, о смысле мытия или о создателе нашем – Муре, пострадавшем от Гавлая. Поэтому наше племя и ненавидит его, а его потомки, в свою очередь, нас. Но, ничего, отольются когда-нибудь псам муркины слезки. Хотя о Муре много споров. У каждого он свой и выглядит по-разному. Но большинство сходится во мнении, что после нашей кончины все мы попадем в Мурдом и предстанем пред Его Судом. А Мур уже определит: кому несъедаемый котел мяса, кому вечное висение на хвосте и нескончаемые пытки пылесосом. Впрочем, некоторые наши заумные мурченые вообще отрицают его существование и утверждают, что произошли все мурчане от шебуршей. Якобы те – низшая ступень нашего развития. Придумали тоже! Сцапал недавно пару шебуршей, которые к нам по ошибке заскочили. Пытался с ними о жизни поговорить – пищат, и все. Ничего понять невозможно. Пришлось неучей за незнание языка съесть. Может, они, конечно, и к низшей ступени развития относятся, но точно не наши далекие предки. Вот Свистун – их родственник. Живет он в клетке в углу квартиры, ничего не делает, только ест и свистит. Чего сидит, чего свистит – не разберешь. Друг его Свином называет. Зачем его держит – непонятно. Я сначала надеялся, что на мясо. Только не в Свина корм – время идет, а он не жиреет. Да и как вырастешь, когда пичкают тебя травой и овощами. Это же кошмар какой-то! Я от такой диеты когти откинул бы сразу. А тому хоть бы хны: сидит и свистит, сидит и свистит – достал уже. Зачем нахлебника держать? Но Друг у меня вообще странный. Как-то решил меня удивить. Взял и приволок домой дерево. Вы только вслушайтесь: дерево – домой! Он бы еще пруд выкопал и рыбок туда напустил! Посадил его, значит, возле окошка, фигни всякой понавешал… Воняет, конечно, здорово, ничего не скажешь. Я потом полдня чихал, пока не привык. Но на кой пес мне дерево, пылесос меня засоси?! Я что, гавлай какой-нибудь, чтоб на него ногу задирать? У меня свое укромное место есть. Сделал дело, закопал и гуляй смело, как говаривал мой дедушка.
Кстати, если я уж затронул эту тему… У нас с Другом негласный договор – он ко мне в горшок не ходит, я к нему. Но, когда Друга дома не было, заглянул ради интереса…Смех, да и только! Стул с дырой! Ну, вот как на нем сидеть?! Попробовал: скользко, неудобно и сушиться потом долго.
А иногда я на досуге мыроскопы сочиняю, это меня бабушка научила, когда я еще под шкаф ползал. Согласно расположению небесных глаз, каждому уготована своя судьба. Ее можно предугадать. Зависит она от момента твоего рождения. Лично я появился на свет в знаке Молока очертания Журчуна. Поэтому жизнь моя должна сложиться тихой и без излишних волнений и тревог. Обладаю я ласковой сущностью. Пока все сходится, а дальше посмотрим.
Можно, конечно, и на волю сбежать, но мне что-то не хочется. Был я несколько раз на улице – не понравилось. Я по молодости из окошка выпал. Когда летел, обделался к своему стыду с непривычки. Друг меня потом из-под куста вытащил, домой принес, отмывал и ругался.
А однажды я из дома улизнул. Причина для этого весьма весомая имелась. Вместе со мной подруга жила – Друг притащил. Особа весьма симпатичная и легконавпрыгиваемая, но не культурная. Гадила везде подряд. Друг ее и унес куда-то. И заскучал я, пошел ее искать. Но та будто псу под хвост слиняла. Побродил, заблудился, гавлаи меня в подвал загнали. Оттуда несколько дней я Друга на помощь звал, пока он меня не отыскал. Домой принес и еды насыпал. А у меня от усталости китикэт в горло не лезет. Он меня в ванну – отмыл от блох. Я в каком-то полубреду находился – мокрый бродил по комнате, жаловался, сил вылизываться не было. Друг взбесился и как даст ногой по башке! Дальше не помню. Очнулся уже, когда Друг со мной на руках носился по квартире и рыдал, как дурак.
Ну ее, к чертям собачьим, эту свободу! Нас и здесь неплохо кормят…
Я даже на праздник Мура, когда все сородичи бродят и гимны ему поют, носа на улицу не кажу. Славить Создателя и дома разрешается. Правда, по традиции принято мурить в несколько голосов и совершать при этом ритуальное вспрыгивание на самок… Но и это необязательно.
И к тому же… Если я уйду, то как же мой Друг? Он такой беззащитный, ничего без меня сделать не может. С кем он станет делиться своими проблемами и неурядицами?! Он же один. У него никого ближе меня нет. Пропадет! Ей Мур, пропадет!
Но, мур! Ключ в дверях заскрипел! Это пришел МОЙ ДРУГ!
Мелочи жизни
1