* * *
Меня всего трясло, я спустился в холл и увидел там лишь обычную суету постояльцев вокруг столиков, накрытых для завтрака. И раздраженного дневного портье, который еле успевал обслуживать набежавших невыспавшихся туристов, удивленных его мрачной физиономией. Мои часы показывали 8.30.
Вестибюль пуст. Слезы выступают у меня на глазах, когда мне не удается поднять руки и толкнуть стеклянную входную дверь - нет сил. Я налегаю на нее плечом, потом всем телом - бесполезно, она не поддается ни на миллиметр. Мои толчки ни к чему не приводят. Я с трудом сдерживаю новый прилив слез и наконец каким-то чудом, едва коснувшись стекла, выбираюсь из отеля.
Улица. Солнце…
Этьен, наверное, давно уехал.
Или же ему приказали уехать. Прогнали, когда он собрался предупредить меня об опасности.
Но нет, его "Datsun" стоит на месте, прямо у меня под носом - как мне кажется, даже слишком близко, хотя на самом деле машина ни на йоту не сдвинулась с места. Когда я хлопаю дверцей, Этьен медленно поднимает голову. Внезапно я чувствую жгучее желание убежать отсюда и выплакаться всласть; нервы совсем ни к черту. Я прикрываю глаза ладонью, чтобы найти спасение во мраке и скрыть свою ярость. И свой страх. Мне бы сейчас маску… Он молча ждет, когда я очухаюсь.
- Ты видел, как они входили?
Молчание. Ему явно не по себе. Я жду.
- Отвечай, Этьен. Ты видел, как они входили?
- Да.
Я изо всех сил прижал ладони к лицу, чтобы сдержаться и не вцепиться ему в горло. Мне страстно хотелось излить в этом укусе все отвращение, всю ярость, что скопились в моем сердце.
- И ты… ты даже не шелохнулся. Струхнул… Или ничего не понял и оттого…
Из-под моих ладоней вырвалось рыдание.
- Ты мне не поверишь, Этьен… Но я кончаю с этим, слышишь, кончаю… Пускай Бертран сдохнет… Пускай все они сдохнут…
Я так сильно надавил на глазные яблоки, что передо мной в темноте заплясали разноцветные звездочки, и я испугался, что ослепну, если рискну сейчас взглянуть на дневной свет и на улицу.
- Когда я увидел, как они входят в комнату, я решил… решил, что старик меня сдублировал… послал эту пару кретинов следить за мной, пока я не приведу их к его детишкам… я решил, что теперь они сами всем займутся… они ведь настоящие профи… возьмут на себя доставку… Но я еще раз облажался… я облажался с самого начала, ты слышишь, Этьен?
- Да.
Внезапно я отдаю себе отчет, что в машине орет радио - так оглушительно, что барабанные перепонки лопаются. Музыка включена на полную катушку, а я только сейчас это заметил. Через открытые окна на улицу вырывались раскаты рока.
- Выключи его, мать твою!.. Слышишь, что я говорю? Эти двое американцев убрали Жерара; им плевать на Джордана и на меня, им нужен старик, они выслеживают его с самой Америки, слышишь? Они явились оттуда, это слишком далеко для нас…
- Наверное, они выжали адрес из китайца…
Я выпрямился, открыл глаза и подождал, пока передо мной рассеется туман.
- … Жан-Марк?
Этьен смотрит прямо перед собой, его руки судорожно вцепились в куртку.
- Думаю, они серьезно его обработали, нашего толстяка, если уж он проговорился, где мы…
Из его губ вырывается легкий смешок.
- Ты только представь… Человек, который ни разу в жизни не дал никому в морду… скулит и выкладывает все, что знает… уткнувшись носом в унитаз… в сортире "Тысячи одной"…
У меня все похолодело внутри, когда он выговорил это. Застывший взгляд, хриплый, постепенно слабеющий голос. И этот странный, отрешенный тон.
Он еле слышно вздохнул, его разжавшиеся руки безвольно упали вниз.
И тут я увидел его живот, залитый кровью, которая медленно стекала к ногам.
- До сих пор ты слышал только, как стреляют пробки от шампанского, верно, Антуан?..
Я положил руку ему на плечо. Распускать нюни было некогда, я понял, что нужно срочно что-то делать.
И еще меня охватило странное спокойствие.
- Сиди смирно, не двигайся, сейчас я сбегаю в отель, и через две минуты за тобой приедет "скорая"…
- Нет, не надо. Останься…
Он кашлянул, из его горла вырвался хрип, и я отвел глаза, чтобы не видеть, как отреагирует на это его рана.
- Только не выключай музыку, ладно?.. Сделай погромче… Это как анестезия.
Я снова уткнулся лицом в ладони.
- Будешь уходить, прихвати ключи от моей берлоги. Возьмешь там, что понравится.
- Молчи, тебе нельзя говорить. Через три минуты "скорая" будет здесь, я не собираюсь сидеть тут и любоваться на тебя, ясно?
- Пошарь в стенном шкафу… там бумаги… письма… может, найдешь среди них…
Сам не зная отчего, я понял, что он делает мне подарок.
Он попытался усмехнуться. Я тоже. Рок безжалостно долбил по мозгам.
Нужно срочно придумать что-нибудь… такое, что пробудило бы в нем волю к жизни. Но я не решался бросить его и бежать за помощью в отель. Боялся, что не успею. Что он устанет ждать моего возвращения.
И я засмеялся, хмелея от горя и уже ничего не соображая. Истерическим смехом, который перешел в рыдания. У меня перехватило горло. Подступила тошнота. Я приоткрыл дверцу, чтобы проблеваться.
- Слушай, Антуан… Доставь мне удовольствие…
Вытерев лицо, я подсобрался и стал слушать. А что мне еще оставалось…
- Сядь за руль… Поедем… Надо убраться отсюда… Покажи мне город…
Да. Конечно. Взять и отвезти его в больницу, самому. Если хватит сил. Должно хватить.
- Куда ты хочешь ехать?
- Не знаю… придумай сам… местечко покрасивее… где людно…
- Сегодня же воскресенье.
- Где людно…
- Ну ты и даешь, где я тебе возьму людное место - в воскресенье-то! У церкви после службы? В супермаркете? Возле пирамиды Лувра? Или, может, в барах с тотализатором… с пастисом на террасе и кучами рваных квитанций на полу?.. Подскажи, Этьен!
И я схватился за живот - в точности, как он. Мне стало так же больно, я судорожно стиснул руки.
- Ты смеешься надо мной! Ну же, напрягись немножко, я не знаю, куда ты хочешь… Где у нас тут людные места…
Если уж на то пошло, сейчас для него самое подходящее - это больница, там-то уж жизнь кипит круглые сутки.
Я помог ему перебраться на пассажирское сиденье, а сам сел за руль, не слишком представляя, куда ехать. И не слишком понимая, кого из нас двоих слушать.
* * *
Этьен покинул меня спустя три улицы - довольно-таки безобразные, безликие, обычные парижские улицы. По чистой случайности мы ехали несколько секунд мимо рынка Ришара Ленуара; надеюсь, он еще успел увидеть битком набитые продуктовые сумки, людей в теплой одежде, продавцов овощей, во весь голос нахваливающих свои помидоры. Этого ему должно было хватить. Я-то планировал провезти его по Большим бульварам, попросту, без затей; у меня вообще плоховато с воображением. Когда он уронил голову и обмяк, в машине тут же запахло смертью, ее жуткий запах нежданно заполонил все пространство, и мне пришлось поскорее убраться оттуда. Мои штаны пропитались кровью, залившей сиденье. Затормозив возле закрытого железными жалюзями писчебумажного магазина, я вышел и хлопнул дверцей, не взглянув на поникший труп. Мне пришлось внушить себе, что это уже не Этьен, что мне не обязательно уважать его кончину, закрывать ему глаза, прощаться и все такое. Я только оставил включенной музыку. И нечего требовать от меня большего.
В конце концов он сам настоял на том, чтобы ехать со мной. И всю последнюю неделю он здорово развлекался. Еще бы, такое увлекательное занятие - охота на вампиров. Взбодрит любого. Я его не заставлял, он сам…
Блевать уже нечем. И плакать - тоже, все слезы кончились. Я просто бродил по улицам. Долго, очень долго.
С девяти часов до полудня.
Воскресный день - скверное время для халявщиков. А что я делал в прошлое воскресенье? Ах да, у нас были ключи от квартиры приятеля, уехавшего на уикэнд; мы накормили его кота, отсмотрели на видаке чуть ли не все серии "Рокки" - почти восемь часов кряду! - затем Бертран приготовил "тортеллини", после чего мы вышли в сквер напротив и поиграли в фрисби. Вечером нам было куда пойти: в "Бушоне", около Центрального рынка, давали небольшой фортепьянный концерт плюс сангрию; Гро-Жако снабдил нас входными билетами. Но мы поленились переться туда и остались дома, перед видаком. Этьен умер.
* * *
Старик нетерпеливо поджидал меня, он был крайне возбужден. Я дал знак двум его гориллам очистить машину, и они мгновенно подчинились, не ожидая даже приказа шефа. Я спросил, где Бертран - из принципа. Исключительно из принципа. Потому что в данный момент Бертран представлял собой наименее интересную тему для разговора. Так, некое смутное понятие, и все. Просто имя, не более того.
- Он не захотел приехать.
Я пожал плечами и велел ему отъезжать, не заботясь о парочке кретинов, которые приглядывали за нами, сидя на парапете фонтана площади Шатле. Они было кинулись следом, но старик жестом успокоил их, и скоро машина влилась в плотный поток автомобилей на бульваре Себастополь.
- Два раза по сорок восемь часов на ваших двоих детишек - я считаю, что еще хорошо уложился. Сегодня утром с ними еще все было в порядке, они спали. Они ненавидят вас; я пытался сказать вашему сыну, что с виду вы вовсе не злодей, но он убежден, что Вьолен снова впадет в безумие, если увидит своего папочку после стольких лет разлуки, и тут уж я пас: во-первых, не желаю копаться в вашем грязном семейном белье, а во-вторых, все эти сложности - психические травмы, эдиповы комплексы, образы отца, члена, и прочее, и прочее - мне не по зубам, это ваша работа, а не моя.
Я получил затрещину в тот миг, когда из любопытства нагнулся к бардачку; моя голова стукнулась о лобовое стекло. Затрещина, даром что от старческой руки, была весьма ощутимой. Дождавшись, когда он сбавит скорость, я набрал в легкие побольше воздуха и осыпал его сморщенную физиономию градом ударов; к концу этой кулачной расправы я почувствовал огромное удовольствие, у меня даже стало легче на душе. Сзади яростно сигналили машины, потом они стали нас объезжать; водители, изрыгавшие проклятия, замолкали при виде его лица с окровавленным носом и подбитыми глазами.
- Это несерьезно, Робер; неужели ты думаешь, что детишки признают тебя - с такой-то рожей? Сегодня вечером тебе надо бы выглядеть поприличнее.
- Я не бросал их! - сказал он, утираясь рукавом. Кровь стекала по его бороде, ему не удавалось остановить ее. А я готов был повторить все сначала.
- Езжайте по улице Риволи и остановитесь возле "Макдональдса".
Увидев вывеску, он затормозил.
- Давайте деньги.
- … Сколько?
- Все что есть.
В конечном счете сумма набралась весьма приличная. Я вышел из фаст-фуда с картонным стаканчиком кофе. Мерзким на вкус, но мне безумно хотелось глотнуть чего-нибудь горяченького, притом не откладывая. Он завел машину, и мы поехали в сторону площади Согласия.
- Вам наверняка известно, что за вами охотятся с самых Штатов, - просто потрясающая история!.. И стоит вам приехать на очередной континент, как там начинаются трагедии. Недаром говорят, что все психиатры слегка того… но вы… вы побили все рекорды.
- Что вы имеете в виду?
- Спокойно, не торопитесь, до десяти вечера у нас еще вагон времени. Вас ищут американцы, но это вы уже знаете. Они хитры, прекрасно информированы, вооружены, терпеливы и вообще большие забавники - они поимели и меня, и моих дружков. Настоящие артисты, просто асы!
- Как же они вас нашли?
- Видимо, они уже несколько недель ищут случая прижать вас к стенке. Они знали, что вы устраивали прием на улице Круа-Нивер. Видели, как ваши люди пропустили нас с Бертраном. Подождали, когда мы выйдем, дождались только меня одного и проследили до моей штаб-квартиры - ночного заведения около Пигаль. А потом устроили там настоящий спектакль - разыграли клиентов-пьянчуг, вошли в курс дела, освоились как следует и стали меня пасти - что бы я ни делал, ходили за мной по пятам и даже в один прекрасный вечер завалили охранника, который зазнался не по чину, угрожая мне. Так вот, сегодня утром они сбросили маски: вышибли информацию из моего приятеля-сумиста и взяли в заложники ваших детишек. В общем, они спецы, эти ребята; не знаю, чем уж вы им так насолили, не знаю, легавые они или гангстеры, но работают они грамотно. На сегодняшний вечер забита стрелка - стандартный обмен, старый на малых, детишки на отца. Кажется, они твердо настроились вас убрать. На вашем месте я бы туда не ходил. Свидание грозит быть коротким.
Пауза. Он молчит, обдумывая мои слова. Все, что я говорю, правда, и к тому же я ничего не утаил. Выложил ему все. Как хочешь, так и понимай. В данную минуту Этьен уже не слышит свой рок, его лишили любимой музыки, вот что его убило, и вскрытие ничего не даст, они установят смерть от пули, дураки безмозглые.
- Я знаю, кто их послал. Я был слишком надежно защищен, они не могли меня достать. Чтобы добраться до меня, им понадобились Джордан и Вьолен.
- Ах да, чуть не забыл, им нужна вдобавок еще одна штука, они называют это "The book". Но вы можете не говорить мне, что это такое, я уж как-нибудь переживу.
- Это мои мемуары.
- Мемуары?.. Ага, мемуары… - Я с минуту помолчал, давая уложиться этому словцу у себя в голове.
- Они и их получат… Я был к этому готов. Меня предупредили, еще там.
- Ну, мне плевать, поступайте, как хотите. Мое дело передать.
Я чувствовал, что сейчас он опять расхнычется; я был готов избить его, лишь бы он перестал думать о своих проблемах, о своей жизни, о своих детях, о своем смертном приговоре, лишь бы уразумел наконец главное: что этот старый дурень Этьен лишился своей музыки. И что мне понадобится еще куча бабок, чтобы оплатить билет Жан-Марку. Я ждал, когда он перестанет всхлипывать и задышит нормально.
Хотя и делал вид, что его мемуары мне до лампочки, но все же не смог удержаться и спросил, намеренно небрежно:
- Что же в них такого замечательного, в ваших мемуарах?
И только задав свой вопрос, я понял, чего ожидал.
Эффект был потрясающий: у него просветлело лицо, он с идиотски счастливым видом схватил и потряс мою руку.
- Вы быстро читаете? Я не посмел вам предложить…
- Успокойтесь. И лучше сами вкратце изложите мне содержание.
- Это невозможно. Они не укладываются в резюме, и отдельные фрагменты тоже никто не сможет отобрать, особенно я. Но мне совершенно необходимо, чтобы вы это прочитали. Очень нужно, вы понимаете?..
- Нет.
- Я писал их специально для моих детей. Даже не зная, существуют ли они, как выглядят и чем живут. Не подозревая даже, что их двое. Они должны, должны услышать от вас, что там написано. Неужели вы мне откажете?
- Ну так суньте им копию сегодня вечером, украдкой между двумя выстрелами.
- Антуан, вы должны прочесть это, ведь никто не знает, что может случиться… Вы не откажете, Антуан?
Нет. Я сказал "нет". Он улыбнулся мне, счастливый донельзя. И повез меня туда, где хранились его знаменитые мемуары. Я не протестовал.
Знал бы он, до чего мне безразлично все, что может случиться с ним самим и с его драгоценными отпрысками. Если я и согласился, то лишь из-за какого-то смутного предчувствия, что в этой рукописи заключено все. Все. И начало, и конец. Там, в этих мемуарах, были страдание и боль, Париж и Нью-Йорк, безумие и цинизм, пистолетные выстрелы и укусы, темница Бертрана и смерть Этьена. Все.