Воин! Перед тобой лежит разоренная… Белоруссия. Она ждет своего вызволения. Вылетая в бой, товарищ, помни, что под крылом твоей боевой машины разрушенные немцами Минск и Витебск, взорванная Орша. Взгляни на исстрадавшуюся белорусскую землю и на свою карту - и ты недосчитаешься сотен деревень. Это все сжег немец. Кровью, слезами невинных людей, огнем пожарищ отмечают свой путь фашистские бандиты на нашей земле.
Вперед, на запад, товарищи! Спасем миллионы советских людей, томящихся в немецкой неволе!"
Далее излагались задачи летчикам-истребителям, экипажам штурмовиков и бомбардировщиков, инженерно-техническому составу, работникам авиационного тыла. Обращение заканчивалось призывом своими делами и подвигами умножить славу героев.
На митинге выступил майор К. Ф. Федоров. Он привел конкретные факты жестоких расправ, которые гитлеровцы чинили над советскими людьми, над родными, близкими и односельчанами воинов нашего полка, и призвал авиаторов нещадно истреблять врага, во всем держать равнение на лучших летчиков, техников и механиков.
Запомнилось выступление механика по авиационному вооружению комсомольца Якова Овчинникова. Недавно он получил сообщение о том, что его деревня полностью сожжена и все ее жители уничтожены. В живых случайно остался лишь одни человек. Со слезами на глазах он говорил об этом зверстве и призывал к возмездию за кровь замученных детей, женщин и стариков. [175]
В заключение взял слово командир полка А. Е. Голубов:
- Гвардейцы нашего полка в летних и осенних боях сорок третьего года под Орлом, Брянском, Спас-Деменском, Ельней и Смоленском показали образцы воинской доблести и мужества. За это полк был награжден орденом Красного Знамени. Верю, что в предстоящих боях за освобождение Белоруссии вы сумеете умножить боевую славу полка. Для этого у нас есть все - и отличная боевая техника, и люди, прекрасно овладевшие этой техникой!
Вечерние сумерки быстро сгустились, наступила ночная темнота. В небе послышался рокот моторов легких бомбардировщиков По-2. До утра они наносили удары по врагу, держали его в напряжении.
Июньская ночь пролетела незаметно. Небо стало светлеть. Начинался первый день великой битвы за полное освобождение Белоруссии. Техники и механики уже трудились на стоянках самолетов. Гул прогреваемых моторов разорвал утреннюю тишину.
В 5.00 я построил полк. Знаменосец и ассистенты вынесли с КП наше Знамя, прошли перед строем и под охраной часового установили в районе выносного пульта управления КП. Здесь оно останется в течение всего дня, провожая и встречая летчиков.
После выноса Боевого Знамени старший инженер полка А. З. Нестеров увел техсостав на стоянки самолетов. Подполковник А. Е. Голубов уточнил с летчиками боевую задачу, дал указания.
Над аэродромом установилась необычная тишина. Лишь изредка ее нарушали голоса людей.
Ровно в 6.00 по всей линии фронта от Витебска до Орши и далее одновременно загрохотали тысячи орудий и минометов. От многочисленных разрывов снарядов и мин над линией фронта взметнулись огромные огненные смерчи, поднялись облака дыма, закрывавшие горизонт. Дымы поднимались все выше и выше. А грохот канонады слился в единый мощный гул. Мы на аэродроме почти не слышали друг друга. Чтобы объясниться, приходилось жестикулировать и кричать.
Всех нас охватило боевое возбуждение от предчувствия того, что должно было свершиться. Летчики уже сидели в кабинах "яков". Из штаба дивизии мне сообщили, что бомбардировщики, которых должны сопровождать наши истребители, уже вылетели. Их встретить необходимо было по плану. Об этом я доложил Голубову, и он зашагал [176] к своему самолету. Дал сигнал на вылет дежурному звену, которому надлежало прикрыть взлет полка.
Две пары дежурного звена взлетели тотчас же. Остальные "яки" выстроились на старте. Первыми поднимутся в небо истребители звена, которое поведет в бой подполковник А. Е. Голубов.
Рядом со мной у выносного пульта управления КП находился К. Ф. Федоров. У меня были наушники, и объяснялись мы жестами.
Неподалеку от нас расположились французские летчики. Их полк пока оставался в резерве, и они пришли к нам, чтобы увидеть все своими глазами.
В наушниках послышался голос командира группы "Петляковых":
- Я - "Ворон-тридцать", подошел к рубежу номер один.
Тут же я дал команду по радио:
- "Орел-первый" и все остальные - готовность номер один!
В ожидании команды на взлет летчики словно замерли в кабинах.
В наушниках снова послышался голос ведущего пикировщиков:
- Я - "Ворон-тридцать", рубеж номер два прошел! Мы с Федоровым одновременно выстрелили из ракетниц.
Истребители взревели моторами и в установленном порядке начали взлетать. Они уходили к рубежу встречи с "Петляковыми".
В гул орудийной канонады вплетался мощный рев сотен самолетных моторов. Пикировщики шли девятками в огромной колонне. Над ними маневрировали истребители. Техники и механики, французские летчики стали смотреть в небо.
Сквозь гул моторов я услышал в динамике голос А. Е. Голубова:
- "Гранит", я - "Орел-первый", свое место занял!
- "Первый", вас понял. Ни пуха вам!
Вслед за бомбардировщиками воздушное пространство заполнили низко пролетавшие штурмовики. Рассредоточенные по фронту и в глубину, они стремительно уходили к переднему рубежу обороны врага. Над ними тоже пролетали истребители прикрытия.
Со стороны фронта начали доноситься мощные разрывы авиационных бомб. Облака дыма и пыли стали еще плотнее. Они закрывали, казалось, все небо. Над аэродромом [177] прошли последние группы штурмовиков, и начавший было утихать рев моторов снова усилился: к нашему аэродрому приближались "Петляковы" и "яки".
- Идут! - выкрикнул кто-то. - Домой возвращаются!
И снова все мы глядели в небо. Каждый придирчиво осматривал строй "Петляковых". Они возвращались в таком же четком строю, как и уходили в бой. Однако от тех, кто оставался на земле, не могло ускользнуть, что в отдельных девятках недоставало самолетов. Один пикировщик заметно отстал. Он дымил, и было видно, как из мотора выбивалось пламя. Затем Пе-2 свалился на крыло и начал падать. Французские летчики подбежали к нашим техникам.
- Почему они не прыгают? - спросил кто-то.
- Сейчас прыгнут, сейчас…
- Прыгнули! Прыгнули! - послышались возгласы. В воздухе словно зависли два парашютиста.
- А третий-то где?
- Кто ж его знает? Может, ранен, а может, убит.
Бомбардировщик упал, и над землей взметнулось огромное пламя. Мы молча сняли фуражки и пилотки.
- Еще одна "пешка" горит! - выкрикнул француз Риссо.
Мы увидели отклонившегося от строя пикировщика. Он сильно горел, и выпрыгнуть из него никто не успел. Пе-2 взорвался в воздухе, и снова мы обнажили головы, почтив память тех, кто отдал свою жизнь за Родину.
- Наши идут! - раздался чей-то голос.
Наши истребители вернулись без потерь.
- Техсоставу по местам! - скомандовал инженер Нестеров.
Началась посадка. "Яки" приземлялись один за другим и с ходу заруливали на стоянки. Как руководитель посадки я придирчиво наблюдал за каждым. Садились они без замечаний.
К нашему КП подходили, оживленно обмениваясь впечатлениями, летчики. Командиры эскадрилий докладывали о выполнении задания. В воздухе они видели отдельные группы истребителей врага, но в бой фашисты не вступали. Зенитный огонь в районе цели и над линией фронта оказался довольно сильным.
Французские летчики сетовали на то, что им пришлось находиться без дела на земле.
- Ничего, без работы не останетесь, - успокаивал их А. Е. Голубов. - Фашисты еще не поняли, что происходит. [178]
Они выжидают, чтобы нанести ответный удар. Тогда придет и ваш черед.
Прибывший командир "Нормандии" Пьер Пуйяд сказал своим летчикам:
- Это верно, драки хватит на всех. Фашисты еще покажут оскал своих зубов.
До конца дня полк произвел еще два вылета.
Ночью из штаба дивизии мы получили сводку об изменении линии фронта за первый день наступления. Наши войска севернее и южнее Витебска прорвали оборону противника и охватили с флангов витебскую группировку. На оршанском направлении они глубоко вклинились в оборону врага, овладели Богушевском.
На другой день операции 18-й гвардейский авиаполк продолжал сопровождать бомбардировщиков. Вражеские истребители рыскали по всему небу. Они не вступали в бой, подкарауливали зазевавшихся или отставших от строя и атаковали те группы "Петляковых", у которых было слабое прикрытие.
26 июня мы и полк "Нормандия" получили задание прикрывать танковые войска, развивавшие наступление вдоль минского шоссе на Борисов, а также соединения, громившие группировку врага, окруженную в районе Витебска.
В полдень, когда в воздухе находилась наша 1-я эскадрилья, минут за десять до конца ее патрулирования В. И. Запаскин передал:
- "Гранит", я - "Орел-десять". К району подходят две девятки "юнкерсов" под прикрытием шестнадцати "фоккеров". Вступаю в бой!
Стоявший рядом со мной майор Дельфино спросил:
- О чем доложил вам "Орел-десять"?
- Он вступает в бой. У врага восемнадцать "юнкерсов" и шестнадцать "фокке-вульфов". У наших "яков" горючее на исходе.
- Даю эскадрилье команду на вылет! - решил Дельфино.
Десять "яков" с трехцветными коками взлетели и пошли на помощь нашим летчикам. Тем временем Запаскин атаковал своей шестеркой первую девятку Ю-88, а шестерка Николая Пинчука вступила в бой с "фоккерами". Несмотря на сильный огонь воздушных стрелков врага, ведомые Запаскина пошли в стремительную атаку сверху сзади со стороны солнца. При этом Запаскин поджег самолет ведущего группы, и тот с большим креном скользнул [179] вниз, взорвался в воздухе. В этот момент Александр Захаров сбил ведомого правого звена. Потеря двух самолетов вызвала растерянность в первой девятке врага. Бомбардировщики сбросили куда попало груз и повернули обратно.
Группа Запаскина вышла из атаки боевым разворотом и нанесла удар по второй девятке "юнкерсов". Горячий по натуре Мириан Абрамишвили ворвался в самую середину строя противника и с короткой дистанции сбил третий бомбардировщик. Это также принудило "юнкерсы" сбросить бомбы, не доходя до цели, и повернуть назад.
В напряженные минуты боя В. И. Запаскина с "юнкерсами" шестерка Николая Пинчука связала боем две шестерки "фоккеров", закружив их на виражах. На третьем витке Пинчук под прикрытием Алексея Калюжного зашел в хвост ФВ-190 и сразил его меткой пушечной очередью. На выходе из атаки Пинчука попыталась атаковать пара "фоккеров", но сама попала под прицельный удар пары Владимира Баландина, который двумя очередями сбил ведомого этой пары.
В разгар боя на помощь нашим истребителям подоспела десятка "яков" под командованием Жака Андре, и "фокке-вульфы" стали выходить из боя пикированием. Преследуя врага, Пинчук и Калюжный догнали фашистов и на выходе из пике атаковали замыкавший "фоккер". Он загорелся после первых же выстрелов и врезался в землю. Французские летчики получили команду не преследовать противника, продолжать прикрывать наши войска.
Эскадрилья Владимира Запаскина возвратилась на аэродром. На ее счет были записаны шесть сбитых самолетов врага.
День клонился к вечеру, когда вылетевший на разведку Василий Серегин в паре с Матвеем Барахтаевым передал по радио, что на аэродроме в районе Борисова произвели посадку около тридцати Ю-88 и примерно столько же Ме-109 и ФВ-190. Причем посадка самолетов на той "точке" еще продолжалась.
Командующий 1-й воздушной армией решил немедленно нанести по этому аэродрому удар группой штурмовиков под прикрытием эскадрильи 18-го авиаполка. Для того же, чтобы с аэродрома не взлетели истребители противника, заблокировать их предстояло силами полка "Нормандия". Получив такой приказ, 37 истребителей "нормандцев" взлетели и взяли курс на запад. Первая [180] группа из 20 "яков" шла под командованием Пуйяда, а вторая - в ней было 17 самолетов - во главе с Дельфино.
Истребители врага встретили группу Пуйяда на подлете к аэродрому и попытались связать ее боем, но подоспела группа Дельфино, и фашистов удалось рассеять. Противник ввел в бой новую группу истребителей. Теперь уже необходимо было не блокировать аэродром, а связать боем истребителей гитлеровцев, чтобы обеспечить удар штурмовиков по аэродрому.
Разгорелся на редкость трудный бой. С обеих сторон в нем участвовало около 80 истребителей. Небо гудело от рева моторов и пулеметно-пушечной стрельбы. И все, казалось, в нем смешалось - наши "яки", вражеские "фоккеры" и "мессеры". Бой длился около четверти часа. Это была схватка не на жизнь, а на смерть. Четыре сбитых и пять подбитых истребителей врага. Наши потери - Ж. Гастон и два подбитых "яка". Таков итог этого боя.
Пока он шел, группа штурмовиков под прикрытием эскадрильи Василия Барсукова нанесла мощный бомбово-штурмовой удар по самолетам на аэродроме врага. 20 истребителей и бомбардировщиков были сожжены и примерно столько же получили повреждения.
В ночь с 26 на 27 июня мы получили очередную информацию. Наши войска освободили Витебск и вели бои по уничтожению окруженной группировки южнее и юго-западнее города. На богуглевском направлении соединения 5-й гвардейской танковой армии, развивая наступление вдоль минского шоссе, овладели районными центрами Сенно и Толочин. В ту ночь, слушая по радио приказ И. В. Сталина с объявлением благодарности войскам, освободившим Витебск, и сообщение о салюте в Москве по этому поводу, мы чувствовали себя именинниками.
Утром из Политуправления 3-го Белорусского фронта поступила листовка, в которой рассказывалось о зверской расправе, учиненной гитлеровцами над рядовым Юрием Смирновым, который, будучи участником танкового десанта, получил тяжелое ранение и попал в плен. Фашисты жестоко пытали воина и, не получив от него никаких сведений, распяли на кресте, оставили в блиндаже. Через несколько часов наши войска заняли этот район и обнаружили распятого на стене бойца…
С утра погода оказалась нелетной, и мы решили провести митинг, на который пришли и французские летчики вместе с нашими советскими техниками, механиками и мотористами. [181]
Открывая митинг, майор К. Ф. Федоров рассказал об акте зверского вандализма фашистских варваров над пленным Юрием Смирновым и зачитал текст листовки. Этот документ потряс всех. Выступавшие на митинге летчики Пинчук, Калюжный, Репихов, французы Риссо, де Жоффр, бойцы и сержанты обоих полков заклеймили позором гитлеровских вояк. Они говорили о беспредельной преданности Родине, верности воинскому долгу, давали клятву бить врага нещадно, до полного его разгрома.
Негодованию и возмущению людей не было предела. Чудовищные преступления, творимые гитлеровцами на советской земле, требовали справедливого возмездия.
Наши политработники, партийные и комсомольские организации начали разъяснять личному составу подразделений, что наша армия несет немецкому народу не месть, а освобождение от фашизма и мы не должны ставить знак равенства между фашистами и немцами вообще. Разъяснение этих вопросов было весьма важным, так как до земли германской, в частности до Восточной Пруссии, было совсем уже недалеко.
Продолжая наступление, наши наземные войска приближались к Борисову, к Березине. Им необходима была информация о том, что делает противник, какие резервы, откуда, куда и в каком количестве подтягивает, где они сосредоточиваются. Вышестоящий штаб требовал от нас вести непрерывную разведку на направлении главного удара наших войск, где действовала 5-я гвардейская танковая армия. Выполняя эти требования, мы с утра 28 июня, несмотря на мелкий моросящий дождь и низкую облачность, приступили к полетам на разведку.
Первыми за линию фронта ушли Серегин и Шалев. Враг не ожидал, что в такую погоду могли появиться советские самолеты. Маневрируя и время от времени маскируясь облаками, истребители вели разведку и тотчас же передавали по радио полученные данные.
Очередной вылет Пинчука с Калюжным оказался менее удачным. Противник встретил их ураганным огнем зенитной артиллерии, а при попытке пройти поглубже в тыл врага наших "яков" атаковала четверка ФВ-190. Отбиваясь от "фоккеров", Пинчук и Калюжный вынуждены были вернуться на свой аэродром.
Задачу пройти глубже в тыл гитлеровцев должны были выполнить Барсуков и Репихов. Поначалу их полет шел нормально. Сильный огонь зенитчиков не помешал им осмотреть район, где уже побывали обе наши пары. Когда [182] же они попытались проникнуть в тыл врага подальше, их атаковали из облаков две пары Ме-109. Завязался бой. Наши летчики израсходовали горючее и вернулись на свою "точку", не выполнив задачу до конца. Тем временем погода ухудшилась. Облака опустились до высоты 100 метров. Видимость не превышала 1000 метров.
Позвонил генерал Г. Н. Захаров. Командира полка на КП не было, и комдив приказал мне передать А. Е. Голубову срочно выделить наиболее подготовленных летчиков для ведения разведки шоссейных дорог, шедших от Борисова к Смолевичам и Логойску. Туда, как выяснилось позже, должны были двигаться части 5-й гвардейской танковой армии после форсирования Березины.
Приказание комдива я передал командиру полка тотчас же.
- А вы доложили генералу, что в таких условиях мы давно уже не летали? - спросил подполковник Голубов.
- Разумеется. Однако он настоял на своем. Командованию фронта крайне необходимы эти данные.
- Рискованно лететь в такую погоду. Кто, по-вашему, может выполнить это приказание?
- Предлагаю направить Сибирина или Запаскина.
- Опытные летчики. Но выполнять задания в таких условиях им тоже давно не приходилось. - А. Е. Голубов ненадолго задумался, затем сказал: - Слетаю, пожалуй, сам. Один. - И обратился к старшему инженеру А. З. Нестерову: - Прикажите срочно подготовить для меня истребитель Як-девять "д".
Этот самолет мог находиться в воздухе около 4 часов.
- Вы тоже в таких условиях давненько не летали, - сказал я командиру. - Да и разрешение комдива на ваш вылет требуется.
- Все верно, Федор Семенович. Но командованию фронта необходимы разведданные. Значит, выход один - лететь. Генералу Захарову докладывать не буду. Когда вылечу, доложите сами.
Представляя трудности этого полета, я пожелал:
- В таком случае ни пуха вам, Анатолий Емельянович. Не увлекайтесь. Осмотрительность там - прежде всего.
Через 15 минут командир взлетел и взял курс на запад. Полет шел под нижней кромкой облаков. Я позвонил в штаб дивизии и доложил о вылете А. Е. Голубова. Начштаба Ф. И. Сажнев строго спросил:
- У вас что - других летчиков нет? [183]
- Это решение принял сам командир.
- Разве комдив разрешил ему лететь?
- Это мне неизвестно, - покривил я душой.
- Ладно, вернется Голубов - разберемся!