Батальонный комиссар Журавлев понимал командира полка, как говорят, с полуслова. Они не "делили власть", все вопросы боевой и партийно-политической работы решали принципиально, спокойно, сообща. Особое внимание Яков Иванович уделял летчикам. И это естественно. Воздушные бойцы - наша главная ударная сила. Находил он время и для того, чтобы ознакомиться с делами штаба, побеседовать по душам с младшими авиаспециалистами.
Контрнаступление советских войск шло полным ходом. На волоколамском направлении, где чаще всего летали наши истребители, гитлеровцы были отброшены на [58] запад до 100 километров. Нам предстояло перелететь поближе к фронту.
30 декабря начальник штаба авиагруппы полковник Н. П. Дагаев приказал мне осмотреть один из аэродромов под Тулой и доложить о его пригодности к боевой работе. Я вылетел туда без промедления. Объем необходимых предварительных работ определил по самому жесткому минимуму и пришел к убеждению, что летать с этой "точки" можно будет начать не ранее 4 января.
Новый, 1942 год мы встречали в хорошем настроении. В канун праздника комиссар полка Я. И. Журавлев распределил между эскадрильями подарки, которые прислали нам из разных уголков страны. Это были небольшие посылки с теплыми варежками, свитерами, шарфами, искусно расшитыми женскими руками кисетами, носовыми платками и прочими вещами бытового обихода. Были в посылках табак, папиросы, трубки. В каждой посылке - письмецо, написанное женской или детской рукой. Эти письма нельзя было читать без волнения: "Бейте проклятых фашистов!", "Немцы убили моего папу…", "Я потеряла единственного сына. Отомстите за него!", "Громите врага нещадно. Мы сделаем для фронта все, что в наших силах!".
Добрым подарком к Новому году стал для нас поступивший из штаба авиагруппы приказ о присвоении многим авиаторам очередных воинских званий. Командир полка С. Д. Ярославцев стал подполковником, комиссар Я. И. Журавлев - старшим батальонным комиссаром. Командиры эскадрилий Иван Лукъяненко и Василий Брык - майорами. Звание майора было присвоено и мне.
Зачитав этот приказ, подполковник Ярославцев сердечно поздравил подчиненных с новыми воинскими званиями, с Новым годом и… приказал всем немедленно укладываться спать, поскольку ранним утром предстоял боевой вылет.
В первые два дня нового, 1942 года летчикам пришлось вести нелегкие воздушные схватки с фашистскими асами. Победа оказалась на нашей стороне. Воздушные бойцы уничтожили 4 вражеских самолета. Во время штурмовых ударов нашим истребителям удалось разбить около 20 машин с войсками и грузами.
5 января по приказанию генерала И. Ф. Петрова полк перелетел под Тулу. Я возглавил колонну машин с техсоставом, штабом, имуществом. Представилась приятная возможность еще раз увидеть нашу столицу, проехать по [59] дорогам через район недавних боев южнее Серпухова, где фашисты предпринимали отчаянные попытки перерезать шоссе Москва - Тула. Хотелось посмотреть, что там сделали наши наземные войска и авиация.
Первое, что нам довелось увидеть в пути, - это серьезные разрушения многих населенных пунктов. Они пострадали от бомбардировок вражеской авиации. Навстречу нам угрюмо шагали колонны пленных немецких солдат и офицеров. В летних шинелишках и обмотанной тряпьем обуви, в женских платках, обмороженные и истощенные, они выглядели жалкими.
Путь наш лежал через район, где фашисты намеревались замкнуть кольцо окружения вокруг Тулы. Здесь мы воочию ознакомились с делами наших войск. Повсюду стояли разбитые и обгоревшие танки, машины, бронетранспортеры, орудия врага. Многие из них были перевернуты, отброшены в кювет. На снегу валялись трупы фашистов. Их было много, очень много.
Тяжелое поражение понесла и вражеская авиация. Ее бомбардировочные эскадры были разгромлены. Сбитые и попавшие в плен фашистские летчики не однажды говорили о своих "ужасающих потерях", о том разочаровании, которое вызвало у них поражение в битве под Москвой.
Да, победа на подступах к столице была на нашей стороне, победа большая, вдохновляющая. Долю ратного труда внесли в нее и наши летчики, инженеры, техники, механики. В подмосковном небе истребители полка совершили свыше 1000 боевых вылетов. Большая часть из них - на штурмовку наземных войск врага. В итоге этих ударов были уничтожены 20 танков, около 200 машин, 19 орудий, 11 автоцистерн. За отвагу и мужество, за образцовое выполнение заданий в воздухе и на земле 22 наших летчика и техника были удостоены боевых наград.
На аэродроме под Тулой наш полк долго не задержался. Советские сухопутные войска быстро продвинулись на запад, и мы снова оказались на значительном от них удалении. В середине января истребители перелетели на аэродром южнее Калуги и с ходу включились в боевую работу в составе авиагруппы генерала Е. М. Николаенко. На вяземском направлении шли тяжелые бои, и нам было приказано прикрывать наземные полки с воздуха, штурмовыми ударами уничтожать технику и живую силу врага на шоссе.
В ту зиму часто шел снег. Взлетно-посадочную полосу требовалось постоянно расчищать, а сил и средств у нас [60] не хватало. Один-единственный трактор никак не мог управиться с этим делом. Авиационные специалисты были предельно заняты ремонтом и подготовкой боевой техники. Мы обратились к жителям соседней деревни. Пришли вооруженные лопатами женщины. Сил у них было маловато. Выдыхались и наши люди. И все же мы расчистили полосу. Она получилась узкой и длинной, похожей на траншею, с той лишь разницей, что выглядела ровной, без изломов. По обеим сторонам ее возвышались снежные валы, за которыми самолеты со стороны не разглядишь.
Взлетать с такой полосы и производить посадку оказалось далеко не безопасно. Стоило летчику не выдержать направление, и самолет мог врезаться в снежную стену. Последствия такого просчета могли стоить жизни.
Не радовала нас и погода. Низко над землей - и на маршруте к фронту, и в районе действий - громоздились тяжелые облака. Однако наземным войскам постоянно требовалась поддержка с воздуха, и наши истребители вынуждены были летать, по существу, в любую погоду. Правда, на задания в сложных метеоусловиях мы направляли самых опытных. Молодые же летчики находились в постоянной готовности. Они уходили в бой, как только облака расступались и в небе появлялись синие "окна".
В один из тех январских дней звено истребителей повел через линию фронта В. Г. Серегин. В районе Юхнова на шоссе летчики обнаружили большую колонну вражеской техники. Она двигалась к фронту. Вражеских "мессершмиттов" в воздухе не было, и ведущий подал команду атаковать гитлеровцев.
Истребители перестроились в удобный боевой порядок и, пикируя, открыли по колонне прицельный пулеметно-пушечный огонь. Затем они быстро развернулись и выполнили еще одну атаку. Колонна застопорила ход. На дороге буйным пламенем заполыхали еще две цистерны с горючим. Рядом с ними горели четыре большегрузные машины с каким-то имуществом.
"Еще заход!" - подал Серегин сигнал ведомым.
К этому времени обстановка серьезно изменилась. Гитлеровцы ударили по нашим истребителям из скорострельных "эрликонов". Пушечные очереди будто штопали небо своими огненными нитями. На них тотчас нацелились Александр Павлов и Николай Степанов. Один "эрликон" они вывели из строя первыми же очередями, но другой продолжал стрельбу, и светящиеся снаряды молниями проносились рядом с крылатыми машинами. [61]
Летчики снова зашли в атаку. Эту пушку необходимо было подавить прежде всего, иначе довершить разгром колонны будет сложно. Лейтенант Павлов шел на врага первым. Один снаряд ударил в мотор ЛаГГа, и самолет загорелся. Летчик отвернул машину в сторону. Тянуть на свою территорию не было смысла - слишком далеко до линии фронта, а высота - она оказалась и без того малой - заметно падала. Александр мог выброситься из кабины с парашютом, спасти свою жизнь, но он непременно попал бы в руки фашистов. И летчик, развернув охваченный огнем истребитель, направил его в скопление автоцистерн. Раздался взрыв, над землей взметнулось пламя. Александр Александрович Павлов погиб, отдав жизнь за Родину. Этот подвиг он совершил на глазах товарищей.
Однополчане отлично знали Сашу Павлова, человека смелого и скромного. Он ничем особенно не выделялся. На собраниях выступал не часто, но говорил по существу, и прежде всего о том, что больше всего волновало каждого летчика - как в той или иной ситуации вернее бить врага. Летая ведомым командиров, он был надежным щитом, уверенно прикрывал ведущего от атак фашистских "мессеров". И вот А. А. Павлова не стало. За тот последний подвиг в бою Родина отметила его орденом Красного Знамени…
К нам на аэродром из штаба авиагруппы генерала Е. М. Николаенко прибыл майор и передал приказание: с утра следующего дня и до особого распоряжения прикрывать от возможных ударов гитлеровской авиации аэродром Перемышль, который находился от нас в нескольких километрах. Эта необходимость вызывалась тем, что на соседнем с нами аэродроме сосредоточивались транспортная авиация и десантники. В ближайшие ночи они должны будут высадиться в районе Вязьмы и оказать помощь нашим наземным войскам, сражавшимся в тылу врага.
Я спросил представителя штаба авиагруппы:
- Кто еще будет прикрывать соседний аэродром?
- Эта задача возложена только на ваш полк.
- У нас очень мало исправных истребителей, - заявил подполковник Ярославцев. - А другие задачи с нас не сняты. Как выполнить это новое приказание?
- Вы командир, вам и решать, - спокойно ответил майор.
- В таком случае прошу доложить генералу Е. М. Николаенко, [62] что в нашем полку осталось всего десять истребителей.
Майор обещал. В полку он не задержался, улетел.
Мы же с командиром полка серьезно призадумались: как-то сумеем выполнить такую задачу? Слишком уж мало у нас сил. Посоветовались, взвесили наши возможности и решили: летчики будут находиться на своем аэродроме в готовности № 1. В воздух они поднимутся лишь после сигнала от постов ВНОС.
Собрали воздушных бойцов, разъяснили им задачу, обсудили на всякий случай возможные варианты боя. В то время никто из нас даже не предполагал, какими невероятно трудными окажутся для полка эти очередные дни войны.
Ночью мы слышали доносившийся с соседнего аэродрома гул моторов военно-транспортных самолетов. Нам было известно, что в эти часы они улетали за линию фронта с десантом на борту. К рассвету воздушные корабли вернулись, и гул моторов утих.
С этого времени и началось наше боевое дежурство. Радисты на КП внимательно слушали донесения постов ВНОС. Все наши исправные ЛаГГ-3 были готовы к вылету в любую минуту. В 11.00 сигнал тревоги поступил непосредственно с аэродрома Перемышль:
- С юга к аэродрому на высоте около пятисот метров подходит группа вражеских бомбардировщиков!
Времени на размышления не было.
Я подал сигнал, и шестерка ЛаГГ-3 тотчас же поднялась в воздух. Ее повел комэск майор И. Д. Лукъяненко. У нас оставалось еще четыре истребителя. Все они также находились в готовности № 1.
Между тем 22 фашистских Ме-110 встали над соседним аэродромом в "круг", начали наносить по стоянкам самолетов, машинам обслуживания и сооружениям бомбовые и пушечные удары. Мы собирались выпустить еще четверку истребителей, но наш аэродром оказался заблокированным. Гитлеровские "мессеры" носились на высоте менее 400 метров, и летчики внимательно осматривали взлетно-посадочную полосу. Находившаяся в воздухе шестерка наших ЛаГГ-3 вынуждена была вступить с ними в бой.
На Ме- 110, как известно, было мощное вооружение. Этот самолет применялся обычно для ведения разведки и штурмовых ударов. В носовой части у него -две пушки, четыре пулемета. Заднюю сферу прикрывал воздушный [63] стрелок с помощью спаренного пулемета. И наши летчики, атакуя врага, старались не подставить себя под огонь передних точек.
Для того чтобы поразить врага, необходимо было разорвать его строй. Это решил сделать сам же ведущий майор Лукъяненко. Он решительно направил свой истребитель на "мессера" со стороны верхней задней полусферы и расстрелял его с близкого расстояния. Самолет вспыхнул и свалился на землю. Его ведомый открыл по командиру эскадрильи огонь изо всех передних пушек и пулеметов. Истребитель Лукъяненко загорелся. Летчик был, вероятно, тяжело ранен. У него хватило сил открыть фонарь и выброситься из кабины. Но раскрыть парашют ему не удалось, и Лукъяненко погиб.
Боевой порядок вражеских самолетов был нарушен. Этим тут же воспользовался старший лейтенант П. П. Пронюшкин. Он поймал "мессера" в прицел и сразил его короткой пушечной очередью. Гитлеровцы растерялись. Почувствовав это, лейтенант Н. В. Селезнев из удобного положения атаковал. На землю упал еще один Ме-110. Опасаясь новых потерь, фашисты прекратили сопротивление и повернули на свою территорию.
Численное превосходство врага в этом воздушном бою было подавляющим. Наши летчики сбили три таких мощных самолета. Однако эта победа досталась дорогой ценой. Погиб замечательный командир Иван Демидович Лукъяненко. Горечь безвозвратной потери обжигала сердце.
Через четыре часа гитлеровцы совершили еще один налет на аэродром Перемышль. В небе находились шестнадцать Ме-110. Сигнала предупреждения от постов ВНОС о приближении воздушного противника мы не получили. Причина была непонятной. Такой сигнал подали на КП наши наблюдатели.
На этот раз взлететь успели лишь пять ЛаГГ-3. Их возглавил комиссар эскадрильи старший политрук Петр Рогожкин.
Гитлеровцы действовали так же, как и в первом случае. Они снова заблокировали наш аэродром. Попытки взлетевших истребителей сблизиться с "мессерами" не удавались. Тогда Рогожкин изменил направление атак. Он вышел на одного из врагов снизу сзади и почти в упор выпустил в Ме-110 меткую очередь. Однако при выходе из атаки летчика обстрелял другой фашист. Увернуться [64] Петру от его огня не удалось. Так в один день погибли командир и комиссар эскадрильи. Тяжкая утрата.
Старший политрук Петр Рогожкин был в нашем полку единственным летающим комиссаром. Он не однажды водил в бой группы истребителей, показывал достойный пример мужества и храбрости. Люди относились к нему с глубоким уважением, делились с ним своими думами и планами на будущее, обращались за советом. Комиссар чутко относился к каждому, делал для авиаторов все, что было в его возможностях…
Командир полка, штаб детально проанализировали ошибки отдельных летчиков в боях. В итоге приняли такое решение: для нарушения оборонительного боевого порядка вражеских "мессеров" и повышения эффективности действий своих истребителей в первой же атаке применять для удара по врагу реактивные снаряды РС-82, которые использовались обычно для штурмовых ударов по наземным целям. Затем атаковать оторвавшиеся от строя самолеты парами истребителей одновременно с двух сторон.
Новый день начинался относительно спокойно. Низкая серая облачность наглухо закрыла небо. Лишь в полдень облака стали мало-помалу приподниматься.
На старте дежурили летчики четырех ЛаГГ-3 во главе с майором Василием Брыком. Еще одна четверка истребителей находилась в готовности к вылету на стоянке. Ее возглавлял капитан Константин Пильщиков, который был назначен на должность командира эскадрильи.
Время ожидания тянулось медленно. Поглядывая в небо, авиаторы начали было высказывать предположение, что сегодня-де фашисты вообще не поднимутся в воздух - не та погода.
Летчики собрались на обед. И в это время дежурный радист, приняв сигнал от одного из постов ВНОС, доложил:
- С юга-запада в нашем направлении идут двенадцать самолетов!
Подполковник Ярославцев приказал поднять обе четверки.
Через пять минут они взлетели, взяли курс к аэродрому Перемышль и сразу же увидели дюжину Ме-110. "Атакуем с ходу!" - подал майор Брык команду ведомым. И восьмерка ЛаГГ-3 почти одновременно ударила по вражескому строю "эрэсами". Этот неожиданный мощный огонь реактивных снарядов вызвал у гитлеровцев замешательство. Боевой порядок "мессеров" расстроился. [65]
Повторная атака заставила врага сбросить бомбы, не долетая до цели, как попало. Они быстро развернулись, легли на обратный курс, начали укрываться в нижних слоях облаков. И все же лейтенант Н. В. Селезнев сумел поймать на прицел и сразить одного из удиравших врагов. Он загорелся и врезался в землю. Однако подбитой оказалась и машина Селезнева. Он направил было истребитель к своему аэродрому, но дотянуть до него не удалось. Во время посадки на снег ЛаГГ-3 скапотировал, загорелся. Пока техники и механики добежали до него и погасили огонь, летчик сильно обгорел. Меховые унты на ногах у него сгорели полностью. Он умирал у нас на руках в полном сознании.
Мы нанесли врагу чувствительный урон - сбили 5 фашистских Ме-110. Эти потери охладили пыл гитлеровцев. Их налеты на аэродром Перемышль прекратились, хотя работа с этой "точки" по переброске воздушного десанта в тыл врага еще продолжалась.
Во время налетов на аэродром Перемышль фашисты засекли и нашу "точку". Тогда им было не до нас. Они решили рассчитаться с нами при первом же подходящем случае.
Такой случай подвернулся им дней через пять, когда мы совершенно их не ждали. Используя низкую облачность, шесть Ме-110 пересекли линию фронта и внезапно налетели на наш аэродром. На землю посыпались мелкие бомбы. Затем фашисты открыли огонь по стоянкам из пушек и пулеметов.
Взлететь мы не успели. Пришлось затаиться и ждать окончания этого внезапного штурмового удара. Впрочем, не все ушли в укрытия. Инженер по вооружению Владимир Гончаров в первую же минуту этого налета открыл по врагу огонь из самолетной пушки ШВАК. Ее позиция находилась неподалеку от стоянок. Фашисты заметили Гончарова, и два Ме-110, спикировав, ударили по нашей огневой точке из носовых пушек и пулеметов.
Налет этих "мессеров"не причинил нам особого вреда. Жертв не было. В двух истребителях оказалось всего несколько осколочных и пулевых пробоин. Заделать их не составляло труда.
Оставалась неизвестной лишь судьба инженера Гончарова. На КП он не прибыл, не доложил, и я вместе с двумя товарищами из штаба направился на позицию пушки, из которой Владимир вел огонь.
Пушка как стояла на треноге, так и осталась на своем [66] месте. Вокруг валялись, отсвечивая латунью, стреляные гильзы. Самого же Гончарова не было. Мы обшарили глазами все вокруг, начали выкрикивать. В ответ услышали глухой, будто из-под земли, голос. Подбежали к щели. В ней лежал инженер.
- Ты ранен? - спросил я.
- Никак нет.
- Тогда вылезай. Налет давно закончился.
- Пытаюсь. Ничего не получается.
- Не придумывай.
- Застрял я здесь. Помогите!
Двое штабных работников спустились в щель. Я подал им лопату. Они расковыряли землю и вытащили Гончарова.
- Как тебя угораздило туда? - спросил я инженера.
- Очень даже просто. Когда "мессеры" пикировали на позицию, я в щель спрыгнул. Будто ветром в нее сдуло. Упал боком. Застрял так, что не то что шевельнуться, но и дышать стало трудно. Думал, там и загину. Спасибо за выручку.
Я оглядел позицию. Вокруг нее земля была изрыта снарядами. Значит, укрылся инженер вовремя. Не будь этой щели здесь, недосчитались бы человека.
- Подстежка у меня толстая. Из-за нее и застрял, - говорил Гончаров, словно оправдываясь.
- Ну так постарайся расширить эту щель на толщину твоей подстежки, - посоветовал я Владимиру шутливо, и мы рассмеялись.