В конце девятнадцатого века в Афганистане были проведены некоторые реформы: денежная, военная, налоговая. Известия о них просачивались и в Россию. "Абдуррахман-хан, вынужденный обстоятельствами, - отмечалось в "Сведениях, собранных штабом Туркестанского военного округа за 1894 г.", - объявил своим подданным, что афганское государство сделалось ныне великим, а потому обыкновенные доходы его далеко не покрывают действительных расходов; почему подданные приглашаются платить теперь подати сравнительно больше, чем платили они таковые раньше, а солдаты должны получать жалованья несколько менее против прежнего".
Но при всех противоречиях правления эмира Абдуррахмана именно при нем зародился афганский пролетариат. В 1885 году в Кабуле были открыты первые мастерские заводского типа "машин-хана", станки и механизмы для которых покупались за границей и в разобранном виде доставлялись по горным дорогам и тропам. Скоро в "машин-хане" уже работали около 1500 рабочих.
Абдуррахман был в числе немногих властителей Афганистана, скончавшихся не потеряв власти и не насильственной смертью. В 1901 году эмиром стал его сын Хабибулла.
7. Калейдоскоп Опарина
Глядя на карту, туда, где Афганистан граничит с нашей огромной страной, как-то не ощущаешь его значительного размера. Бели перенести, например, на его территорию самое крупное государство Западной Европы - Францию, еще останется место для стран поменьше - Бельгии, Нидерландов, Дании.
Мрачен, безлюден горный Хазараджат, там редко тают снега, там сталкиваются хребты, почти нет обрабатываемых земель - таков центр Афганистана.
Джелалабадская равнина - восток страны изнывает от зноя. Горы не пропускают сюда дыхания северных ветров, плодородный чернозем ссыхается до твердости камня. Но люди построили здесь каналы, растущие на их берегах фрукты считаются лучшими в Азии.
Плодородной была в древности и низменность Бактрии - север страны, между Амударьей и Гиндукушем. Время и завоеватели разрушили ирригационные сооружения, сегодня даже текущие с Гиндукуша реки иссякают в песках.
А на северо-западе, ближе к иранской границе, лежит изобильная, богатая долина Герируда - "житница Центральной Азии". Но если спускаться на юг, то, миновав орошаемые районы Кандагара и Заминдавара, попадешь в песчаные холмы и малярийные болота Сеистана.
Подобными болотами до недавней поры был печально знаменит и противоположный район страны - северо-восточный. Сохранилась афганская пословица: "Если хочешь быстро умереть - поезжай в Кундуз". Ну что ж, ездил, могу засвидетельствовать: многие болота осушены, не столь обширными стали камышовые заросли, где до недавнего времени водились тигры - может, конечно, водятся и сегодня, но боятся показываться на люди.
А еще дальше на северо-восток от Кундуза, по левому берегу Амударьи, лежит область Бадахшана - край горных селений и городков в долинах.
Однажды услышал песенку: "Не летайте над горами…" А, собственно, почему? И вот лечу в огромном, гулком, как тоннель, транспортном вертолете Ми-6 туда, на северо-восток. Наш вертолет загружен бочками с топливом, второй, ведомый вертолет - картошкой. Все это предназначено для жителей афганского города - провинциального центра: по наземным дорогам туда везти грузы опасно, мятежники перехватывают, сжигают продовольственные колонны, надеясь вызвать волнения в городе. Афганские товарищи попросили наших авиаторов помочь, я узнал о рейсе и пристроился пассажиром.
Аэродром - грунтовой, маленький, с короткой пыльной полосой - отделен от города добрым десятком километров, сужением долины и полноводной густо-синей рекой. На противоположном берегу стоят палатки наших мотострелков, к лагерю переброшен временный железный мост, за мостом - танки и боевые машины пехоты. В итоге получается что-то символическое: этакая эмблема Сухопутных войск.
Не буду забегать вперед: с воздуха я этих деталей не видел, с земли поначалу тоже, потому что пыль от идущих на посадку вертолетов садится здесь куда позже самих машин. Командир нашего экипажа Виктор Красиёв на одной интуиции подрулил к глиняному приаэродромному домику, выключил двигатели, пыль в конце концов осела, и на пороге домика обрисовался почти киногерой - высокий, с черными усами, в десантной тельняшке, голубых летных штанах и в домашних тапочках старший среди местных вертолетчиков майор Александр Прокудин.
Знаю, что в этих краях служили асы афганского неба Вячеслав Гайнутдинов и Василий Щербаков, поэтому к Прокудину приглядываюсь с пристрастием. Спокойный, чуть ироничный. В летном домике теснятся командный пункт, столовая, общежитие - отсюда и непривычная смесь служебного и бытового, даже в одежде. Прокудина скоро увижу в деле, когда полетим на его вертолете в горы и он с первого захода поставит машину на крохотную площадку, но это опять-таки будет позже, сейчас просто знакомлюсь и спрашиваю, нет ли оказии в заречный лагерь.
Автомобиль туда идет, вот он уже громыхает по выгнутому железному мосту, останавливается перед штабным фанерным бараком. В штабе понапрасну слов не тратят: вводят в обстановку, выделяют койку в общежитии, советуют устраиваться поэнергичнее, чтобы успеть на вечер славы, который, согласно местной специфике, начнется сразу же после обеда, пока светло и спокойно.
Оставляю на койке вещи, иду умываться, и вот там-то, в умывальной комнате, встречаю человека, о котором до сих пор вспоминаю часто и благодарно. Он пришел с тазиком, в котором принес белье, и затеял маленькую постирушку. Показалось, что он молод, но для лейтенанта, пожалуй, несколько будничен, так что больше походил на прапорщика. Одет в тонкий спортивный костюм, спокоен, несколько застенчив. Поговорили в обычном духе: надолго ли к нам приехали? что новенького в Союзе? После этого он представился: Занятнов Валентин Геннадиевич.
Я торопился, человек с тазиком, похоже, никуда не спешил, но к скамейкам под открытым небом, где уже сидели мотострелки, он пришел всего минутой-двумя позже. Полевая форма со звездами подполковника на погонах была ему как-то особенно впору, от него веяло прежним спокойствием и новой притягивающей силой.
С передних рядов Занятнова окликнули сразу несколько голосов: "Валентин!.. Валентин Геннадиевич!.. Товарищ подполковник, к нам!.." Занятнов поздоровался со всеми, извинился: "Спасибо, но я к своим пойду".
На вечере выступили восемь человек - солдат и сержантов, все говорили интересно, каждое выступление коротко и остроумно комментировал командир части, на скамейках отчаянно хлопали. Потом вышел девятый выступающий - стройный, тонкий таджик младший сержант Хайдар Латипов - и не мог ничего сказать, потому что аплодисменты в его честь загремели шквалом. На груди Хайдара сиял новенький орден Красной Звезды, а еще больше сияли гордостью глаза его сослуживцев по разведроте.
- У нас каждый поступил бы так. Я просто был ближе к товарищу подполковнику, вот и все, - сказал Латипов после первой волны аплодисментов, и в ответ загремела вторая. От скамеек разведчиков вышел к столику президиума Занятнов:
- Хайдар, ты спас мне жизнь, и, сколько живу, я буду это помнить и тебя благодарить.
Наступила особенная тишина, когда люди, сами того не ощущая, сдерживают даже дыхание.
- Но не это главное, - продолжал Занятнов. - Ты правильно сказал: мы все здесь, и не только разведчики, готовы отдать жизнь друг за друга. Главное, что ты после госпиталя опять с нами, хотя, я знаю, тебе предлагали уволиться в запас, ты имел право это сделать. Спасибо, что ты вернулся, что верен нашей солдатской дружбе. Спасибо, Хайдар.
Подполковник обнял Латипова и немножко загородил плечом, потому что младший сержант прослезился. Впрочем, вытирали глаза и многие другие солдаты, пытались улыбаться и не могли сдержать елее.
Расходились по модулям и палаткам уже в темноте. Меня взял под свою опеку Александр Опарин - тот, о котором я уже упоминал, майор, аспирант-заочник Ташкентского университета. Мы быстро сдружились, перешли на "ты".
- В одиночку напрямик к модулю не ходи, - предупредил Опарин.
Быстро просчитываю два варианта: либо в лагере есть открытое опасное место, по которому ночью бьют супостаты, либо, скорее всего, Опарин меня разыгрывает. Но, как обычно, справедливым оказался третий, неожиданный вариант: на вечер славы я шел длинной дорогой, в обход, а кратчайший путь ведет через недостроенную полосу препятствий, где топорщатся абстрактные конструкции из сваренных труб, неразличимые во мраке столбы и столбики, поджидают растяпу свежие ямы…
С Опариным же становились пустячными любые проблемы. Когда я сказал, что неплохо бы поужинать, потому что сегодня еще не обедал, но не знаю, где столовая, Александр ответил: и не надо знать. Правда, в столовую мы все-таки заглянули, взяли там буханку хлеба, затем побывали в палатке медиков… В общежитии Опарин за минуту перезнакомил меня с соседями - в комнате жили политработники, открыл тумбочку, выложил на стол гастрономическое богатство: колбасу, сало, консервы. Между продуктами почему-то оказалась детская игрушка - трубка-калейдоскоп. Александр навел ее на лампу, встряхнул, заглянул в дырочку:
- Тускловато, раньше поярче делали.
Нарезали, открыли, сдвинули.
- Поздравляю всех с моим возвращением. - Опарин поднял кружку. - С завтрашнего дня для вас снова начинается счастливая, полнокровная жизнь. Объявляю первый указ: немедленно восстанавливается система дежурств, беспорядка в комнате я не люблю. Указ второй: сегодняшний вечер объявляется праздничным, поэтому завтрашний и все остальные будут рабочими. Если нет вопросов, давайте начинать.
Мы долго ужинали и говорили. Выяснилось, что Опарин больше месяца пробыл в Союзе, вернулся в лагерь лишь сегодня, чуть раньше меня.
Наутро он пошел по лагерю "восстанавливать кровную связь с личным составом", я присоединился к нему - было интересно увидеть людей и всю лагерную жизнь глазами старожила, побывавшего в отлучке и замечающего теперь любую новость и всякое изменение.
Попутно, в паузах, мы говорили о политике, военном положении, об истории и современности Афганистана.
Разговоры были серьезные. Александр всегда помнил, на чем они прерывались, и не повторялся. Скоро я понял, что это не отрывочные наблюдения и мысли, а система - система, как ни странно, опровержений: уж очень много, по его мнению, наврано вокруг да около Афганистана.
- Обстановка сейчас сложная, чего скрывать. А чья вина? За рубежом пытаются все валить на апрельскую революцию: дескать, из-за нее потеряны централизация и единство страны. А истина в том, что и раньше их не было. Один хотя бы факт: население в Афганистане говорит на тридцати языках.
Соглашаюсь с Опариным, тем более что перед командировкой прочитал немало книг об Афганистане и сам могу с Александром кое-чем поделиться. Переписи населения проводились здесь только частичные: в различных источниках приводится разная численность жителей - от пятнадцати до двадцати миллионов. Конечно, известную путаницу вносят кочевники: на зиму они уходят в Пакистан, весной возвращаются. Как их подсчитывать, если они и сами порой не знают, чьими подданными являются? Столь же приблизительно даются цифры грамотности, а точнее сказать, неграмотности населения. Опять же приводятся они в разных источниках то с учетом кочевников, то без оного, но в любом случае двух одинаковых сведений я не встречал. Достоверно известно, что неграмотных в стране больше 90 процентов, речь только о том, на сколько больше. Останавливаемся с Опариным на цифрах справочника по Афганистану, выпущенного в 1981 году издательством "Наука", хотя и там оговорка: "согласно предварительным данным переписи… проведенной летом 1979 г.". Итак, по этому справочнику население Афганистана составляет 15,55 миллиона человек, около 2,5 миллиона ведут кочевой либо полукочевой образ жизни. И еще цифры, так сказать, культовые: 98 % населения исповедуют ислам, из них суннитов - 80 %, шиитов - примерно 18 %.
- Да, знаю, бытует мнение, - продолжает Опарин, - будто афганский народ объединен Кораном, законами шариата. Но попробуем разобраться: объединен или разъединен? В Коране, где собраны "откровения", ниспосланные Аллахом пророку Мухаммеду, сто четырнадцать глав - сур. Есть еще так называемая сунна - предания о жизни Мухаммеда, дополнения и толкования к Корану, составленный при первых трех халифах. Сунниты их признают и ими руководствуются, хотя, между прочим, афганские сунниты тоже не монолит - существует множество дервишских орденов, а мусульмане-шииты сунны не признают, зато включают в Коран еще одну главу - сто пятнадцатую "Два светила" о пророке Мухаммеде и четвертом халифе Али (с первыми тремя халифами шииты не в ладу). Шииты издавна враждуют на религиозной почве с суннитами, не раз дело доходило до вооруженных столкновений. А ведь есть еще, к примеру, исмаилиты, назвавшиеся так по имени седьмого мусульманского святого Исмаила, - здесь, на северо-востоке, их особенно много; есть и другие религиозные течения… Плюс к тому вплоть до конца прошлого века в сердце Афганистана - Кафиристане (переводится "страна неверных") люди не признавали ислама, в мусульманскую религию их обращали воистину огнем и мечом и позже нарекли насильственно покоренный край Нуристаном - "страной света…". Но в любом случае, пожелай ислам объединять людей, кто этому мешает? Может быть, новое революционное правительство? Напротив, оно сразу же заявило, что революция совершена во имя "защиты принципов ислама и демократии", а после декабрьских событий 1979 года - нового этапа саурской, как они говорят, то есть апрельской, революции - были опубликованы "Основные принципы Демократической Республики Афганистан", и начинался этот документ словами: "Во имя Аллаха милостивого, милосердного!" Дело не в словах, конечно, но ведь лишь сейчас впервые создан государственный фонд для ремонта и строительства мечетей, увеличилось число паломников, совершающих путешествие - хадж в Мекку, официально, в государственном масштабе отмечаются все мусульманские праздники… Знаешь, сколько здесь служителей культа? С четверть миллиона наберется. Есть, кстати, и умные мужики, особенно среди улемов - ученых-богословов. Разве государство их притесняет? Ценит, помогло впервые собрать Конференцию улемов, образован даже Высший Совет улемов страны…
Религия - любимый философский конек Опарина, я это давно понял, тем более что в первый же вечер его друзья не без юмора изложили мне, как майор месяца полтора назад встречался с мусульманскими священниками здешней провинции. Получился своего рода диспут. Кто-то из оппонентов усомнился: права ли народная власть, частично национализируя землю, передавая под контроль тружеников некоторые предприятия, объявляя недействительными часть прежних задолженностей бедняков феодалам? Опарин вместо ответа попросил принести Коран, нашел и зачитал строки, где мусульманам запрещено крупное землевладение, где осуждается эксплуатация и скупость.
Муллы согласно покивали головой, но задали еще более острый, по их мнению, вопрос: да, шурави помогают афганскому народу, но законно ли с точки зрения ислама присутствие неверных в мусульманской стране? Опарин обратился к шариату, процитировал: если народ попросит, то сосед вправе прийти на помощь.
После того диспута Опарина в провинциальном центре зауважали и стар и млад. Впрочем, юные афганцы любили советского майора и прежде, он часто приходил к пионерам, а сейчас, вернувшись из Союза, привез им подарки: игрушки, тетради, цветные карандаши, те самые калейдоскопы, один из которых Опарин достал в первый вечер вместе с продуктами. Кстати, этот довольно объемистый груз Александр вез, едва закончив долгое лечение в госпитале. Но это к слову…
Обход лагеря и разговор заняли у нас с Опариным день и вечер, да и на следующее утро мы вышли из общежития вместе. Утро было холодным и чистым. На окраине лагеря горбились под брезентами танки и самоходные зенитные установки, шумела, рассекаясь об острые валуны, река, притопывали, согреваясь, под грибками у палаток дневальные. За изгибом речки виднелись бурые глиняные дувалы кишлака, в противоположной стороне уже проступали из разреженных сумерек контуры минаретов в провинциальном городе.
- Нет, революция ничего не нарушила, - вернулся к вчерашнему разговору Опарин. - Она логично продолжила то, что начиналось давно, еще в начале века. Давай вспомним: в 1913 году с прогрессивной программой выступили офицеры и чиновники - младоафганцы в Герате; тогда было арестовано и доставлено в Кабул двести человек, всех их приговорили к смертной казни. Но с приходом к власти Амануллы-хана дело младоафганцев продолжилось. В 1921 году было окончательно отменено рабство, годом раньше был принят закон, запрещающий ранние браки, покупку жен, обязательный переход вдов к брату умершего. Проводились реформы образования и культуры, уничтожались все титулы, и устанавливалось единое обращение "азиз" - дорогой. Афганистан одним из первых в мире признал Советскую Республику, а мы первыми признали независимый, освободившийся от английского влияния Афганистан. Были, конечно, приливы и отливы и в наших отношениях, и во внутреннем развитии Афганистана. Но самое главное, что от поколения к поколению афганцев передавались и крепли добрые традиции. В итоге появились люди, которые сумели поднять страну на апрельскую революцию 1978 года. Настоящие люди - преданные, отважные. Сегодня мы стоим с ними плечом к плечу, и лично я в этих людей верю, - закончил Опарин. Но подумав, добавил: - А вообще-то, суха теория, мой друг… Я, конечно, тоже кое-что своими руками делаю. Но надо бы тебе поговорить с Валентином Занятновым - он практик получше меня. Жаль, Валя сейчас с батальоном в горы ушел…
На этих словах мы с Опариным и простились: я ринулся в штаб узнавать о ближайшем вертолете к Занятнову, Александр вызвал уазик и поехал в город - там, по утренней сводке, что-то произошло, да и афганские пионеры заждались, наверно, своего азиза майора.
8. Герои времени
…Прокудина встретил в том же месте - у порога приаэродромного домика, в той же позе - со скрещенными на груди руками, в той же одежде - полувоенной, полудомашней. Узнав, что лечу к батальону в горы, бесстрастно молвил:
- Значит, со мной, - и ушел в дом.
Буквально через минуту вернулся преображенным: в шарообразном шлеме со светозащитным забралом, в новеньком голубом комбинезоне, в высоких ботинках с металлическими застежками, на правом бедре - пистолет. Сколько встречаюсь с армейским народом, а никак не привыкну к таким вот мгновенным превращениям. Что-то здесь от древнерусского богатырства: сиднем сидел Илья Муромец тридцать три года, встал - и уже не крестьянин, а богатырь, воин.
Дробится в кабине рассеченной лопастями солнце, стелется внизу однообразное серое море холмов, тень вертолета ныряет в темные глубокие распадки, перескакивает с вершины на вершину, снова ныряет. Сигнальный оранжевый дым увидели со второго захода, посадочная площадка была крохотной, но на удивление ровной. Прокудин резко повел машину вниз - в облако взметнувшейся под лопастями пыли, смешанной с дымом. Едва я успел выпрыгнуть из дверцы на землю, вертолет рванулся вперед, пронесся над самым гребнем холма, круто пошел вверх.
Медленно развеялась пыль, и открылись взгляду люди, к которым спешил. Вертолетным вихрем унесло пару вещмешков, хозяева обескураженно погнались за ними, остальные посмеивались - нечего рты разевать.