***
Первый день каникул. Делать нечего. Когда был малый, сидел все каникулы дома, смотрел мультики – капитана Врунгеля и "Вокруг света за восемьдесят дней". Потом, класса с четвертого, – разные детские фильмы. А сейчас уже и фильмы задрали – каждый год те же самые.
Одеваюсь и иду на остановку. Пацанов – никого. Кто учится, кто еще спит. Снег как выпал, так и растаял. Сейчас вообще хорошо, тепло – только что солнца нет.
Подходит троллейбус, я сажусь и еду в город.
Доезжаю до драмтеатра, захожу в комиссионку. Под стеклом – зеркальные очки "Италия" по 22 рубля. Я просил мамашу в том году, чтоб купила, но она уперлась: зачем тебе они, и так денег нет.
В другом отделе – разные японские "маги", как у Ленки, только лучше. Все в разноцветных наклейках. Вот бы родоки мне такой подарили, а не сраную "Электронику".
Из комиссионки иду к "Чырвонай зорке". Там еще идет то кино, в котором играет Виктор Цой, – "Игла". Сеанс на двенадцать сорок, как раз через двадцать минут.
Очередь в кассу небольшая. Я беру билет и поднимаюсь в буфет за мороженым. Там толкутся разные бабы – видно, на каникулах, как и я. В основном, с подругами, а не с пацанами: на стрелу так рано не ходят. Некоторые ничего, но подкалываться лень. Мороженого нет, я беру пирожное – трубочку с кремом – и иду в зал.
Когда был малый, ненавидел "Чырвоную зор-ку" за то, что экран в ней низко, не то что в "Октябре" или "Родине". Сядет какой-нибудь длинный впереди – и все, ничего не видно. Или куртку надо сворачивать и подсовывать под жопу, или крутиться, чтоб видеть между головами. Но малый я редко ходил в кино в город, обычно – в ДК Куйбышева. До него – десять минут на троллейбусе, и фильмы те самые, что в кино, только идут позже. Зато пускают всех – нет такого, чтоб "кроме детей до 16 лет". И "Менжинка" нас никогда не трогала, хоть и рядом это – малые еще были, не до того. А потом, классе в седьмом, ходить в ДК стало несолидно. Если в кино, то только в город. Иду в зал, сажусь на свое место. Хорошо – сиденье не порезано, а то малые приносят с собой лезвия, режут дерматин и выдирают поролон – сиди потом на деревяшке.
Кино хорошее, и песни тоже – некоторые у меня есть на кассете.
После кино иду к ГУМу. Захожу в "Патент" -кооперативный магазин. Он только недавно открылся. В нем – разные нормальные шмотки, только все дорого. Джинсы вареные – сто двадцать рублей. Кооператоры – гады, спекулянты сраные. А народу в магазине – целая толпа, и почти одни бабы: смотрят шмотки, мерят, тоже воз-бухают, что дорого.
Сбоку от ГУМа, где вход на стадион, в деревянных будках, всегда что-то "выбрасывают", и там стоит очередь. Сегодня – тоже, но небольшая. Я спрашиваю у мужика: – Что дают?
– Джемперы польские.
Подхожу ближе, смотрю. Джемперы лажовые, но мне и не надо.
Хочется жрать. Баба в грязном белом фартуке продает беляши. Сую ей пятнашку, она дает мне жирный беляш в поносного цвета бумажке. Я жую его по дороге к остановке.
***
Идем с Батоном к Чиче. Она до девятого была у нас в классе – тихая такая, чмошная: ее даже никто не щупал. Потом ушла в семидесятое учило и стала всем давать. Батон с ней побазарил, сказал, что придем вдвоем.
По дороге я говорю Батону:
– Слышь, может, зря все допили? Может, надо было взять ей чернила?
– Она не пьет.
– Откуда ты знаешь?
– Я тебе говорю.
– А почему не пьет?
– Сам у нее спроси.
– Ладно, спрошу.
– Только пиздить ее не надо, понял? Сказала – все нормально, дает двоим, все по-хорошему. Так что не трогай, ладно?
– Ладно.
Чича живет с мамашей в пятиэтажке около школы. Помню, как эту пятиэтажку строили, как убирали кран, как заселяли, – я все это видел в окно. Я еще малый был – года три, может, – но это помню. И помню свой день рожденья, четыре года. Родоки купили торт, вставили в него четыре свечки и зажгли, чтоб я задул. А я как раз срать захотел. Мамаша принесла горшок, и я сел. Сидел, срал, а на торте горели свечки.
Звоним. Чича открывает. На ней синяя "мастерка" от спортивного костюма и черное эласти-ковое трико со швами спереди. Швы полопались, из них торчат нитки.
– Привет, – говорит Батон.
– Привет, заходите.
– Ты одна?
– Одна, не бойтесь.
Мы разуваемся.
– Ну, ты, это самое, посиди пока на кухне, а? – говорит Батон.
– Ладно.
Раз добазарился, пусть идет первый, само собой. Бухнуть бы еще, только у Чичи ничего не будет, раз она не пьет. Хотя мамаша ее, скорее всего, пьет: в углу – целая батарея бутылок от пива, водяры и чернила.
Из мебели – три старые табуретки, стол и буфет, как много у кого на Рабочем: одна дверь высокая, одна низенькая, над ней – откиднушка, а сверху – стекло. У нас тоже такой был, пока родоки не купили в том году кухонный гарнитур.
В буфете за стеклом – фотографии. Чичина мамаша со своим мужиком – он давно умер, а на фотографии еще молодой. И Чичина мамаша – тоже молодая, но смотрится, как колхозница. Губы накрашены криво, волосы – в клубке, как у деревенской бабы. На другой карточке – Чича малая, видно, еще в саду: в белых гольфах, с бантиками.
Сидеть на кухне надоедает. Я поднимаюсь и иду к двери комнаты, приоткрываю и заглядываю.
Батон и Чича сидят на диване, и она ему дрочит. Значит, не встал. Батон в майке и носках, на Чиче – лифчик и трусы.
– Может, возьмешь, а? – спрашивает Батон.
Она мотает головой.
– Ну, возьми, ты ж видишь, что… А?
– Ладно.
Чича становится на колени, берет хуй Батона в рот.
У меня встает, я расстегиваю ширинку и начинаю дрочить. Пока Батон тащится, я спускаю на дверь. Чича выплевывает малофью на пол. Я отхожу от двери, обуваюсь, одеваю куртку и выхожу. На лестнице достаю пачку "Астры", закуриваю.
***
Каникулы кончились, опять учеба. На перемене выхожу на боковое крыльцо стрясти сигарет. Там курит девятый класс. Деловые стали, выделывают-ся. В восьмом были пацаны как пацаны, а пришли в девятый – стали много на себя брать.
Я подхожу, здороваюсь.
– Дайте кто сигарету, а?
– Нету. Все разобрали, – говорит Лысый. – Если хочешь, оставлю добить.
– Дрон, у тебя вон пачка в кармане.
– Это пустая.
– А ну-ка покажи!
– Зачем показывать? Ты что, Бурый, мне не веришь?
– Сказал – покажи.
Дрон вытаскивает пачку "Космоса", открывает. Там еще пять сигарет.
– Что, видел? Больше не увидишь.
Он сует пачку назад в карман, остальные рогочут.
– Тебе въебать или как?
– Ну, рискни здоровьем.
Дрон ниже меня – малый, но залупистый. Он в том году на меня полез на коридоре – и получил. Я ему рассек губу, наставил фиников. Он потом полчаса сидел в классе и плакал, но не заложил, – все-таки свой пацан, не лох какой-нибудь. Пацаны говорили – он сейчас на каратэ ходит, но это все ерунда. Дохлый – он и есть дохлый.
– Что, Бурый, будешь с Дроном по разам? – спрашивает Антип.
– А хули?
Антип – самый здоровый в своем классе и уже давно лазит за район. Помню, как он сцыканул, когда первый раз ехал в "трест" в том году. Все спрашивал у пацанов, что там да как там. А сейчас деловым заделался. Снимаю пиджак, вешаю на турники. Я в кроссовках – это хорошо, в кроссовках удобнее бить ногами. Дрон выкидывает сигарету, тоже снимает пиджак, отдает Антипу.
– Ну что, погнали? – говорит Антип.
Бью первый. Мимо. Дрон увертывается, бьет прямой в плечо. Неслабо. Я ему – ногой. Он отбивает, машет кулаками. Пробую на встречных – не выходит: он молотит и молотит. Бью в рожу. Еще. Еще. Он – по яйцам. Приседаю. Он – ногой по морде. Под глаз. В ухо. Пиздец.
– Ну что, Бурый, будешь еще? – спрашивает Антип.
– Не буду.
Рожа у Дрона довольная, остальные тоже лыбятся.
Я беру пиджак, достаю платок, сморкаюсь. На платке – сопли с кровью. Вытираю морду рукавом.
– Что, Бурый, получил от Дрона? – говорит Лысый.
– А ты что, тоже со мной по разам хочешь, а?
Лысый сцуль, он только залупаться может.
– Ну что, пойдешь?
Лысый молчит. Я резко бью ему в пятак, он отлетает к стене. Добавляю ногой по яйцам.
– Э, не трогай его, – говорит Антип.
Лысый плачет. Сапун говорит:
– Давай сорвемся на него, а? Поучим?
Я поворачиваюсь и иду к крыльцу.
– Лысый сам виноват, – говорит Антип. – Сосцал – вот Бурый его и ебанул. А ты молодец, Дрон, так и надо.
***
Завтра свадьба Йогана, а сегодня он проставляется в "конторе": приволок семь банок чернила на пятерых – он сам, Батон, Куля, Зеня и я.
– Что, Йоган, – будешь теперь окольцованный, законный муж, да? – подкалывает его Куля.
– Ну да.
– Не, Йогану теперь хорошо будет, – говорю я. – Не надо никого снимать, крутить – Светка всегда под боком.
Йоган кривится.
– Ни хера ты, Бурый, не понимаешь. Она у меня живет месяц – знаешь, как уже заебало?
– Да, это охуеть надо – все время с одной бабой, – говорит Куля. – Я б так не смог. Лучше под железный каблук, чем под бабский. Так что, Бурый, зря ты Йогану завидуешь насчет этого. Тем более, что у нее скоро пузо вырастет, там уже не до того будет.
– Йоган, а ты блядовать будешь ходить? – спрашивает Зеня.
– Само собой, будет, – говорит за него Куля. – Как это – чтоб Йоган блядовать не ходил? Не поверю. Он хабзу специально выбрал, где одни бабы, два года ебал все, что движется, а теперь что, – все, только с одной Светкой, и больше ни с кем? Не может такого быть. Сколько ты баб уже отодрал, а, Йоган? Признайся честно.
– Что, я их считаю, что ли?
– Ну вот, видели – даже и сказать не хочет.
Я спрашиваю:
– Йоган, а твоя тетка на свадьбе будет?
– Ты что, одурел?
– А куда вы ее денете?
– Никуда. Закроем в хате – пусть сидит.
– А если обосрется?
– Ну так что, если и обосрется. Хватит базарить. Давайте лучше разольем.
Выпиваем. Йоган смотрит на часы. Я подкалываю его:
– Что, Светка заждалась? Даст пиздюлей, если поздно придешь?
– При чем тут это? Подготовиться надо. Завтра в загс все-таки.
– Да, свадьба – это тебе не хуй собачий, – говорит Батон.
Мы ржем.
***
Костюма у меня нет – я одеваю на свадьбу штроксы, которые пошил Шиша, и чешский пуловер – мамаша недавно купила в ГУМе. На ноги – "саламандеры". Они еще ничего смотрятся, я их мало носил, а черным кремом подмазал – вообще солидно.
Йоган позвал Батона шафером, и я тоже еду в загс – за компанию. Едем на трех машинах: дядька Йогана на "Волге" – он возит директора рыбозавода, Светкин двоюродный брат на "жигулях -тройке" и Йоганов знакомый с Луполова на сороковом "Москвиче".
Машины украшают под домом у Йогана. Кругом носятся малые, толпятся соседи – делать им больше нечего. На машины вешают ленты, а "Волге" на капот приделывают куклу – на ней повезут невесту, а потом, после загса, к ней сядет и Йоган.
Садимся в машины и едем за Светкой – она живет тут недалеко, на Первых Горках. Асфальта около ее дома нет – сплошная грязюка. Я не вылажу из "тройки", чтоб не засрать "саламандеры". Йоган с Батоном идут в хату, потом выходят со Светкой, шаферкой – ничего такая баба – и Свет-киной сеструхой. Светка – в белом платье до земли, держит края руками, чтоб не замазать. Издалека можно подумать, что нормальная баба.
Все рассаживаются. Можно трогаться, но выехать не дают: старухи с соседних домов натянули в переулке ленту, вынесли табуретку с булкой хлеба и солонкой – хотят сорвать "зайца". Стоят и лыбятся, светят железными зубами – выдры старые. Им на кладбище пора, а они – "зайца".
Йоган вылазит из машины, дает бабам бутылку шампанского и коробку конфет, – знали про такое дело, подготовились. Но бабы не пропускают, говорят, – мало. Йоган дает им еще бутылку водки.
– А хлеб-соль? – шамкает одна старуха. – Надо хлеб-соль, каб у вас усе добра было.
Светка вылазит из машины, подходит к Йога-ну, они отламывают по куску хлеба, солят, жуют.
Бабы отваливают, машины трогаются.
Подъезжаем к загсу. У входа толпятся друзья, подруги и родня. Я внутрь не иду – что мне там делать? Захожу в "Театральный" гастроном, беру бутылку пива, открываю зажигалкой, отпиваю. Хорошо. Вчера после "конторы" мы с Батоном пошли к Зене, раздавили еще пузырь водки, так что пиво сегодня – самое то.
Допиваю, сажусь в машину, а то набегут потом, займут все места – и чухай тогда на Рабочий на троллейбусе.
Скоро все вываливают из загса. Йоган со Светкой и шаферами садятся в "Волгу", остальные кидаются занимать места в машинах. Кто не вмещается, идут на остановку.
Едем фотографироваться. Сначала – к танку. Он раньше стоял на площади Победы, а теперь стоит на Мир-2. Потом – к памятнику в Салта-новку, по Бобруйскому шоссе.
Из Салтановки – прямо в столовую на Рабочем. На улице уже толпа народу – сто человек гостей. В дверях – мамаша Йогана и родоки Светки. Ступеньки застелены красной ковровой дорожкой. Йоган берет Светку на руки, чтобы нести по ступенькам, спотыкается, и оба падают – он снизу, она сверху. Все ржут.
Родоки подбегают, помогают Йогану со Светкой подняться, отряхивают и волокут в столовую. Следом – вся толпа.
Столы накрыты, но никто не садится. Обступили молодых, поздравляют, целуют, суют конверты. У меня тоже есть конверт – мамаша дала двад-цатьпятку, чтоб подарил. Меньше – нельзя, обсудят. Я протискиваюсь и сую конверт Йогану, жму руку, киваю головой Светке.
Народу кругом море. Много стариков – одеты по-деревенски, в костюмах семидесятого года, бабы – в цветных платках. Из своих пацанов только Батон, я, Зеня и Куля – все, кто вчера был в "конторе". И Йоган позвал своего дружбана с учила – пацан колхозный, с деревни. Еще пришли несколько молодых баб – видно, Светкины подруги. Одну я знаю – это Ленка со сто пятидесятого дома, к ней Йоган бегал на мой день рожденья за кассетой.
Мамаша Йогана и Светкины родоки носятся по столовой – таскают на столы жратву.
– Фотографироваться! Все вместе! – орет дядька с фотоаппаратом. Он работает в доме быта и фотографирует все свадьбы на Рабочем.
Все становятся в углу, я с пацанами в последнем ряду. Дядька несколько раз щелкает, моргает вспышкой.
Откуда-то выбегает лысый мужик и кричит:
– Добро пожаловать за стол!
Это, видно, тамада – Йоган говорил, что будет тамада. С ним рядом – старый дядька с гармошкой. Этот раньше вел пение у нас в школе, пока не выгнали за пьянку. Кликуха была ЗМЗ – "зуб мой золотой". Золотой он у него или под золото – никто не знает, прозвали – и все.
Народ рвется к столам, чтоб занять места, я – тоже. Кому не хватило, тыркаются во все стороны.
Тамада берет микрофон, что-то говорит, но ничего не разобрать. Вылазит дядька, который заведует всей техникой, возится с микрофоном.
– Хто тут жыве близко, прынясите стульеу! – орет Йоганова мамаша.
Мы все – за одним столом: я, Батон, Зеня, Куля, бабы из учила и Светкина сеструха. Бабы ничего, можно будет подколоться потом, когда выпьем рюмки по три.
Микрофон так и не работает, тамада орет без микрофона, но ничего не слышно: все галдят.
– За молодых! – кричит мужик с широким красным галстуком.
– За молодых! – орут остальные.
И сразу:
– Горько!
Йоган со Светкой встают и сосутся, а гости хором считают:
– Раз, два, три, четыре…
Охереть надо – сосаться по заказу. Все смотрят, лыбятся, как дурные. Я Йогану не завидую. Только вмазали – Батон уже льет по второй.
– Кто его знает, много они водки купили или нет, – говорит он. – А народу вон сколько. Будем еблом щелкать – останемся без ничего.
– Правильное решение! – орет Куля, и все гогочут. Выпиваем. Я не закусываю, только нюхаю хлеб. Надо, чтоб дало по мозгам: свадьба все-таки. Все жрут, а я ору:
– Давайте сразу по третьей! За Йогана!
– Ну, ты, Бурый, даешь стране угля, – хоть мелкого, но до хуя. – Куля лыбится. – Пять минут не посидели, а ему уже по третьей. Успеем еще. Или ты хочешь здесь мордой в салат заснуть?
Бабы ржут, но мне до лампочки.
Я беру бутылку, разливаю. Какой-то мудак орет:
– Горько!
Йоган со Светкой сосутся, а мы не ждем, пока они кончат, чокаемся и пьем.
Нормально, теперь можно и пожрать. Наваливаю на тарелку салата, жую.
ЗМЗ дрочит на своей гармошке. Возле него на табуретке – рюмка с водкой и тарелка со жратвой.
Я ору:
– ЗМЗ, домой! Включайте нормальную музыку!
Пацаны и бабы ржут. ЗМЗ затягивает вальс, Светкина мамаша вытаскивает Йогана со Светкой – танцевать. Они упираются, потом выходят, обнимаются и начинают топтаться на месте. Несколько человек крутятся вокруг них, гогочут и хлопают в ладоши. Морды у Йогана и Светки красные: видно, уже вмазали рюмки по три. Танец заканчивается, и я снова ору:
– Ставьте нормальную музыку!
Другие молодые пацаны и бабы тоже возбуха-ют. Типа, что это за мудистика такая: пришли на свадьбу, а тут вместо музыки – хер с гармошкой. ЗМЗ отваливает, и спец по аппаратуре врубает магнитофон – "Ласковый май".
Все прутся танцевать: и молодые, и старые. Мы становимся своим кругом – молодые пацаны и бабы. После второй темы Батон идет к столу, наливает себе водяры, пьет – и опять к нам. Я вижу – с ним что-то не то: морда белая, голова болтается. Он тошнит себе под ноги и смотрит на свою рыготу.
Подскакивает мамаша Йогана с половой тряпкой, затирает пол.
– Вы што, адурэли, хлопцы – так напицца? Тольки яшчэ сели. Атвядите яго куды-небудь.
Мы с Кулей поднимаем Батона и ведем к выходу.
– А мне по хую, кого куда ебать! – орет Батон на всю столовую. – Скажите, пацаны, а?
На улице его опять рвет – на ступеньки столовой. Мы с Кулей закуриваем.
– Шел бы ты домой, а? – говорит Куля. – С тебя уже хватит на сегодня. Ато затошнишь всю столовую.
– Не пизди, мне уже лучше. Пошли назад – потанцуем.
– Ну пошли.
Мы идем обратно. За нами хотят протиснуться двое малолеток, но Куля ревет на них:
– Куда прете, салабоны?