– Приблизительно понял.
– Остальные вопросы решим после встречи с управляющим. Посмотрим, что за человек, насколько он нам пригодится в нашем деле.
– Никаких возражений, – согласился Красильников. – Не решен главный вопрос: где будем жить?
– Если он для тебя главный, отвечаю: Не в "Пера-Паласе", – Кольцов еще раз коротко и критически оглядел Красильникова. – И главное сейчас для тебя, Сеня, не бухнуться на кровать, а сменить наряд. Это – прежде всего. В Новую Некрасовку нам вряд ли уже придется возвращаться. А здесь ты, как курица в лебединой стае.
Они погуляли по улицам города, побывали в нескольких магазинах одежды. Кольцов сменил свою и теперь стал больше походить на бизнесмена. Да и Красильникова в Новой Некрасовке никто бы не узнал, особенно после того, как он к тому же побывал в парикмахерской.
К полудню они вернулись к банку. Еще издали увидели, что жалюзи на окнах подняты. Однако калитка по-прежнему была заперта.
Кольцов настойчиво позвонил. На этот раз они услышали топот ног сбегающего по лестнице хозяина, услышали русское "Иду! Иду!". Щелкнул замок калитки. Они вошли в дворик и остановились возле крыльца.
Входная дверь банка распахнулась, и на пороге встал… Кольцов не поверил своим глазам: на пороге, улыбаясь, стоял Илья Кузьмич Болотов, знакомый Кольцова по Парижу, компаньон и помощник Бориса Ивановича Жданова. Спускаясь к Кольцову вниз по ступеням крыльца, Илья Кузьмич раскинул руки для объятий.
– А я ждал вас, меня известили. Правда, ничего не сказали о вашем спутнике. А я уже начал беспокоиться, аккуратно выяснять… Здравствуйте, Павел Андреевич. Вот уж не чаял снова встретиться с вами. И где! Поистине неисповедимы пути господни!
Они обнялись. Кольцов представил Болотову Красильникова. И они вошли в банк.
Собственно, первый этаж занимал сам банк с операционным залом и другими службами. Ниже был угрюмый сводчатый подвал, который еще именовался "хранилищем" или даже "сейфовым залом". Второй этаж – жилые апартаменты: гостиная, несколько спален, кухня и прочие службы. Все это было рассчитано на большую семью, и поэтому Болотов заранее извинился за свой холостяцкий образ жизни.
Угощал он их тоже чисто по-холостяцки: наскоро сжаренной яичницей-глазуньей, мясными и рыбными консервами и кофе с круассанами.
Ели неторопливо и так же неторопливо разговаривали о Париже, Жданове. Вспомнили о поездке в Флёр-ан-Бьер, о Тане Щукиной. Так случилось, что Илья Кузьмич с тех пор больше с ней не встречался и ничего о ней не слышал. Он конечно же все до подробностей выяснил, если бы его заранее предупредили, что они здесь встретятся.
Об ограблении банка Кольцов разговор не начинал, ждал рассказа Болотова.
За кофе Болотов неожиданно сказал:
– Вы только не делайте вид, что ничего не знаете об ограблении. У вас слишком постные лица для такой радостной встречи. Да, была попытка ограбления, но безуспешная. Ничего не украдено. Это – к счастью. Зато, к несчастью, сейфы варварски изуродованы.
И Болотов коротко рассказал, как это произошло. Неделю банк находился в беспризорном состоянии. Предыдущий управляющий был по каким-то причинам Ждановым отозван и даже, по легкомыслию или по глупости, уволил персонал. Оставил лишь сторожей. Его же Жданов уговорил немного поработать в константинопольском филиале. Болотов несколько задержался в Париже. В это время все и случилась: исчез дежуривший в ту ночь сторож. Его пока не нашли. Либо в бегах, либо… В ту же ночь грабители посетили банк. Но…
– Что я вам рассказываю, когда могу показать, – решительно сказал Болотов. – Идемте!
Они стали спускаться в подвал и остановились перед мощной металлической решеткой, запиравшей вход в хранилище. Болотов тоже ждал.
Прошло несколько секунд, и тяжелая решетка с легким шумом, как занавес в театре, раздвинулась
– Автомат, – пояснил Болотов и добавил: – Не знаю, как здесь, в банках Константинополя, а все хранилища в наших банках, в том числе и этот, Борис Иванович оборудовал такой защитой
– Как же они открыли? – спросил Кольцов.
– Видимо, решетку просто забыли закрыть. Ничем иным я это объяснить не могу. Пульт был припрятан наверху, в апартаментах. Без пульта они в хранилище не проникли бы. Взломать эту решетку не смогли бы. Это довольно сложный механизм, и при варварском обращении он бы просто перестал работать и решетку не открыл.
Подвал был низкий. Вдоль стены стояли три мощных современных сейфа знаменитой фирмы "Миллер". Двухметровые в высоту, метровые в ширину, стальные, с синеватым отливом, они одним своим видом внушали некое благоговение.
Впрочем, такое впечатление они производили всего лишь несколько дней назад. Сейчас передние стенки всех трех сейфов были побиты и исцарапаны. Замковые барашки валялись на полу. Кольцову и Красильникову такая картина была уже знакома. Примерно такое издевательство над сейфами они видели в Крыму. Похоже, как и там, над ними добросовестно потрудились бандиты ломами и молотами. Трудно сказать, сколько потов сошло с них во время их горячей работы. Но ни одна дверь не поддалась, и грабители ушли ни с чем.
– Знатные сейфы, – сказал Болотов и провел рукой по изуродованной стороне одного из них.
– Могли бы динамитом, – сказал Красильников.
– Малым количеством тут ничего не сделаешь, а большим погубишь ценности. Тот, кто тут усердствовал, знал, что они не пустые. По отчетам предыдущего управляющего, здесь все же есть какие-то ценности. Немного бриллиантов, золотые монеты, иностранная валюта. Не в тех, конечно, количествах, что у нас в Париже, но все же…
Кольцов обратил внимание на два очень узких, но тоже зарешеченных окошка.
– Нет-нет, через окошки невозможно. Они вошли сюда через дверь. Сторож исчез, его до сих пор не нашли. Я так думаю, скорее всего, его бандиты убили.
– И что теперь? – спросил Кольцов.
– Не знаю. Доложил Борису Ивановичу, жду указаний. Может, он в Париже найдет хорошего мастера. Мне тут полиция привозила одного. Знаменитого. Целый день бился – ничего. Возможно, из Англии фирмача придется вызывать. Только чтобы вскрыть и извлечь ценности. Сами сейфы – на переплавку.
Они снова вернулись на второй этаж, в апартаменты.
Поднимаясь по ступеням, Кольцов подумал о Миронове. Интересно, смог бы он вскрыть эти сейфы. Целые, не изуродованные, может, и смог бы.
Ниточка памяти потянула его в Феодосию, где тоже орудовали такие же грабители сейфов – братья по лому и молоту. Сколько же их развелось во время войны – убийц, воров, грабителей, "медвежатников"! В какие только уголки света они не заползли!
Кольцов поделился с Ильей Кузьмичом своими проблемами. Их было не меньше, чем у Болотова. В конце этого разговора он сказал, что ему крайне необходимо встретиться с Яковом Слащевым, но каким способом найти его в этом многомиллионном городе, он пока не может придумать. Не обращаться же, в самом деле, к белогвардейскому руководству!
– Мне кажется, я смогу вам помочь. Во всяком случае, попытаюсь, – выслушав Кольцова, сказал Болотов.
– Каким образом? – спросил Кольцов.
– В Константинополе с недавних пор обитает мой парижский знакомый Ростислав Карлович Юренев. Он занимает здесь даже какой-то общественный пост. Он мне что-то рассказывал о генерале Слащеве. Я так понял, он с ним знаком. Я не вникал в их дела, но, надеюсь, он подскажет, где искать Слащева.
Глава восьмая
На следующий день Болотов ненадолго отлучился и принес адрес Слащева: квартал Везнеджилер, улица Де-Руни, дом 15–17.
Кольцов решил не торопиться. Надо было хорошо подготовиться к этой встрече, продумать все, что он скажет этому своему давнему знакомому. Узнает ли его Слащев? Не сдаст ли тотчас контрразведке? И еще вопрос: когда идти? Как рано он встает? Утром обычно находится много домашних дел. А днем он может куда-нибудь уйти. Но разве можно узнать распорядок дня незнакомого человека?
И они решили идти не рано и не поздно, ближе к полудню. Сразу договорились: Красильников к Слащеву не идет. Он будет находиться неподалеку от дома, на подстраховке.
У Болотова, человека исключительной четкости и предусмотрительности, нашлась привезенная им из Франции подробная карта Константинополя. Они с трудом отыскали квартал Везнеджилер и улицу Де-Руни, Она была длинная, узкая и тянулась вдоль бухты Золотой Рог.
Из дому Кольцов и Красильников вышли порознь, твердо соблюдая уговор: непрестанно держать партнера в зоне видимости. На помощь приходить лишь в самом крайнем случае.
Кольцов шел впереди, за ним на приличном расстоянии – Красильников. Когда он терял Кольцова из вида, прибавлял шаг и вскоре находил его. Повернув в очередной переулок, Кольцов ждал на углу, пока Красильников не увидит его и не даст ему об этом сигнал.
Улица Де-Руни была безлюдная. Домов почти не было видно, они скрывались в глубине дворов за высокими заборами.
Возле дома, где, согласно адресу, жил Слащев, Кольцов остановился и обернулся. Стал ждать. Увидев в конце улицы возникшего Красильникова, Кольцов постучал в калитку висящим на цепочке молоточком.
Спустя короткое время дверь калитки отворилась, и на пороге встал бородатый янычар. Это был Мустафа.
– Русский? – пристально оглядев Кольцова, спросил турок.
– Русский.
– Что угодно?
– Угодно генерала Слащева.
– Он вас приглашал?
– Не помню. Наверное, приглашал. Но это было давно.
– Как вас представить?
– Скажешь, старый знакомый.
– У него много старых знакомых.
– Я – один из немногих. Мне кажется, он будет рад меня видеть.
Калитка захлопнулась. Ожидая, Кольцов посмотрел вдаль и увидел лениво прислонившегося к забору Красильникова.
Вновь открылась калитка, и в ее проеме встал босой, в распахнутой рубахе Слащев. Он изучающе, с головы до ног, оглядел гостя и лишь после этого неприветливо сказал:
– Не имею чести… Ну, я – Слащев. Что надобно?
– Поговорить.
– Не имею времени. Извините, – и он стал закрывать калитку.
Кольцов стал лихорадочно думать, как ему напомнить о их той давней драматической встрече? Еще мгновение, он захлопнет дверь калитки, и уже больше Кольцов никогда не сумеет встретиться с ним вот так, с глазу на глаз, потому что, прежде чем встретиться с посетителем, отсеивать посетителй, судя по всему, он доверил этому злому янычару.
– Я тоже был тогда очень занят там, под Каховкой, в Корсунском Богородицком монастыре, – торопливо сказал Кольцов. – Но я нашел для вас время.
В калитке какое-то время оставалась только узкая щель. Слащев через нее долго и внимательно всматривался в Кольцова. Затем резко распахнул калитку:
– Входите!.. Черт, знакомое лицо, – озабоченно сказал он. – Вас у меня тысячи. Упомнишь ли всех!
– Смею надеяться, я не вхожу в эти тысячи.
Эти слова "зацепили" Слащева. Он смотрел на Кольцова, и его лицо как-то напряглось, сосредоточилось. Он мучительно вспоминал.
– Контузия, понимаешь. Память стала подводить, – виновато бормотал он и вдруг резко вскинулся, вскочил: – Помню! Комполка!
– Ты за жену приходил просить. Беременная жена была. Родила?
– Родила, родила! Девку! – торопливо и озабоченно говорил он, занятый уже явно какими-то своими, более важными мыслями. – Я о другом! Куда ты, парень, забрался! В самое пекло! Тебя тут же расстреляют.
– А я рисковый, – спокойно сказал Кольцов. Он уже понял: от Слащева ничего плохого ему ждать не следует. – Ты вон рискнул, и живой!
– Что мы тут, на улице, стоим! – окончательно убедившись, что это именно он, тот самый комполка, который в ту ветреную ночь спас под Корсункой их двоих. Нет, их троих!
Он схватил Кольцова за руку и повел его к своему домику. И при этом ворчливо выговаривал:
– Я тогда шел на самоубийство. У меня иного выхода не было. Жена дитя носила. А ты-то зачем сюда?
– Я – к тебе. Правда! К тебе!
– Кому я нужен, отставной генерал, подчистую уволенный, лишенный всех наград и званий?
– Я все это знаю.
– Откуда?
– Книгу твою читал "Требую суда общества и гласности". Там читал. В Москве.
– Скажи, куда долетела! – удовлетворенно сказал Слащев и тут же спросил: – Ну, и как?
– Вполне достойная книга. И честная.
– Брешешь небось.
– Не умею.
– Ладно, поверю. Ну, и зачем я вам?
Кольцов посмотрел вокруг:
– Давай в каком-нибудь тихом, уютном месте спокойно поговорим.
– Хорошая мысль! У меня вон там хорошее место. С видом на Золотой Рог, – указал Слащев на беседку в конце двора. И тут же закричал: – Пантелей! Мустафа!
Из домика вышел старый денщик.
– Ну, чего раскричались! Дитя разбудите!
– Неси сюда дитя. Он не видел Маруську! Я его в крестные отцы упрошу!
– Так уже ж хрестылы. Енерал Соболевский – хрестный батько. Забулы?
– У моей дочки будет два крестных батьки!
– Два не положено!
– Меньше разговаривай! Неси Маруську! – и тут же крикнул вышедшему во двор хозяину: – Мустафа! Чаю и что там?.. Шербет, пахлаву, курабье! Все неси! У меня дорогой гость!
– Насчет дорогого гостя не очень распространяйся, – попросил Слащева Кольцов.
– На моей территории ничего не бойся! – продолжал возбужденно распоряжаться генерал. Заметив, что Пантелей вынес самодельную колыбельку, он бросился к нему, сгреб девочку на руки, поднес к Кольцову: – Гляди, кого ты тогда спас! Мария! Маруся! Мама Руси!
Девочка, видимо, уже привыкла к таким грубым отцовским нежностям. Она не плакала и даже ничему не удивлялась. Лишь с интересом водила своими глазенками по сторонам и что-то говорила на только ей понятном языке.
На столе в беседке появились различные турецкие сладости, кувшин с крепко заваренным чаем. Марусю угостили шербетом и унесли в дом. Мустафа спросил, не нужно ли еще что, и тоже удалился. Они остались одни. Разлив чай по стаканам, Слащев сказал:
– Если имеешь что сказать, говори. И не бойся, тут нас никто не услышит.
– Ты ведь уже понял, я не из робкого десятка. Вопрос такой! Домой, в Россию, хочешь?
– Мимо! – коротко сказал Слащев.
– Не понял.
– Есть вопросы, на которые я не хочу и не буду отвечать. Этот – один из них.
– Война кончилась. ВЦИК объявил амнистию.
– Я хорошо помню, что ты для меня сделал. И хотел бы тебе поверить. Но не будем друг друга обманывать: она на меня не распространяется.
– Она распространяется на всех.
– Я – "кровавый генерал". Сам читал в ваших листовках.
– Война кончилась. Если вернешься с добрыми намерениями, эта амнистия распространяется также и на тебя.
– Война не кончилась, и такое не забывается, а значит, и не прощается.
– Я говорил о тебе с Дзержинским. Я тебе гарантирую, ты можешь мне не верить. Но тебе гарантирует прощение Дзержинский.
– Это – слова. Не всем словам можно верить.
– Что тебе нужно? Письмо Дзержинского?
– Над ним есть Троцкий.
– Я полагаю, на эту тему Дзержинский говорил с Троцким.
– Троцкому я много перца за штаны насыпал. Не простит.
– Я не рискнул бы отправиться к тебе, если бы не был уверен, что тебе нечего бояться.
– Я знаю, что ты веришь им, иначе не отправился бы ко мне. Но, по-моему, это мышеловка. Троцкий – человек мстительный. Он не забывает обиду, – и после долгого молчания Слащев спросил: – Ну, скажи, зачем я им? Я понимаю, им Врангель нужен. Почему они не послали тебя к нему?
– Потому, что он мне не поверит, и потому, что у него есть какой-то уголок на земле, кроме России.
– Думаешь, у меня нет?
– Нисколько не сомневаюсь, что нет. Иначе ты не сидел бы здесь.
– Логично, – согласился Слащев. – Давай начистоту! У меня семья: жена, дочь. Ну, вернусь я в Россию. И что? Я всю жизнь воевал. Но в вашу рабоче-крестьянскую меня не возьмут. Ничего другого я не умею. Скажи, каким способом я смогу заработать у вас там семье на кусок хлеба?
– Не пропадешь ни ты, ни твоя семья.
– Это опять же слова. А я гордый. Я далеко не на каждую работу пойду. У меня неуживчивый характер. Меня нельзя унижать. Униженный, я делаю много глупостей. Порой непростительных.
– Не исповедуйся! Я не священник, – улыбнулся Кольцов. – Я сказал то, во что верю. А тебе решать.
Вроде бы исчерпан разговор. Но уходить не хотелось, и он понял почему: к ним ни разу не вышла жена. А ведь он спас тогда и ее. Почему она не вышла? Почему Слащев ее ни разу не окликнул, не позвал?
– Нескромный вопрос, – сказал он Слащеву. – Я ухожу, но так и не поздоровался с твоей женой.
– А мы поменялись с нею ролями. Я ухаживаю за Маруськой, а она работает гувернанткой у одного богатенького жулика. Пока я воевал, он наживал на нашей крови капиталы. Такая вот метаморфоза! – и после длинной паузы он куражливо добавил: – А что! Вполне могу ухаживать за детьми. Мне это даже нравится. Буду работать у вас там нянькой в каком-нибудь детском инкубаторе. У вас, говорят, будет теперь все общее: жены, дети.
– Ты начитался много глупостей. Выбрось их из головы.
– Подумаю.
Кольцов решительно встал. Продолжать разговор дальше не имело смысла. Зерно вброшено. Предложение вернуться в Россию Слащев никогда и ни от кого не получал и, соответственно, не рассматривал. Ждать сейчас от него большего, чем он уже сказал, не следовало. Спустя несколько дней он наведается к нему еще раз, чтобы узнать, какие новые мысли родились в его голове. И тогда примет какое-то решение
– Уходишь? – спросил Слащев.
– Если пригласишь, еще зайду.
Он проводил Кольцова к калитке. Шли медленно.
– Да, бывает ведь такое, – с некоторым удивлением задумчиво сказал Слащев.
– Ты о чем?
– О тебе, о себе. Скажи мне кто, что мы с тобой еще встретимся… Такое и во сне не приснится. А может, это и правда сон?
– Один человек мне как-то сказал: в жизни такое бывает, чего не может быть, – вспомнил Кольцов слова Деремешко. – Ну, будь здоров!
И, уже на улице, когда Кольцов отошел от калитки, Слащев окликнул его:
– Слушай, комполка!
– У меня есть имя – Павел Андреевич. Фамилия не обязательна. И комполка я тогда был по несчастью: друга убило.
– Догадываюсь, ты по другому ведомству. Хоть скажи мне, где тебя искать, если в моей дурной голове вдруг возникнет мысль еще раз повидать тебя?
– Не нужно искать. Если ничего не случится, я еще зайду к тебе, – пообещал Кольцов.
– А если случится?
– Тоже узнаешь.
– Ничего не случится. Зайди обязательно.
Кольцов еще издали увидел сидящего в конце улицы под чьим-то забором Красильникова. Тот встал, давая знать, что увидел, и неторопливо пошел обратно. Теперь, по их уговору, Кольцову надо было обогнать Красильникова и уйти вперед.
Он оглянулся. Слащев все еще стоял у калитки.
Уже перевалило за полдень. Стало оживленнее. Даже по этой тихой улице шли одинокие прохожие.
Кольцов шел неторопливо, анализировал встречу. Что это? Неудача? Провал? Но тогда что бы могли означать эти его последние слова "Зайди обязательно"? Видимо, эта встреча как-то его "зацепила", что-то всколыхнула в душе.