"Дорогие мои дети, я хочу сообщить вам одно сведение, которое поможет вам найти виновного. Когда несколько дней тому назад меня привели показать труп, я не увидел на пальце жертвы кольца, которое я подарил ей за шесть дней до этого. Его не было также в списке вещей, пропавших у мадам Мазель. Впрочем, вы знаете, что украдено было золото, банковские билеты и пара бриллиантовых серег – все это вещи, которые трудно узнать, но о кольце нельзя сказать того же. Оно довольно широкое, и на нем в лапке закреплен большой бриллиант, настолько большой, что его заметят, если он будет продан. На нем два пятна – я вам их нарисую на обороте этой бумаги. Кольцо это греческой работы, на нем нанесена золотая резьба, которая мешает заметить, что оно открывается. Если прижать одну из золотых пластинок, поддерживающих бриллиант, кольцо раздвигается, открывая надпись: "Корнель – Адели". Нет сомнения, что убийца сохранил это кольцо, так как правосудие ничего не знает о нем. Никому не известно, что вы о нем знаете, поэтому будьте осторожны. Я не говорил в суде, что накануне преступления видел мадам Мазель, так как это было бы лишним доказательством против меня, но вам я это могу сказать. В этот день я узнал, что вечером у нее должна была быть довольно большая сумма в золоте и банковских билетах. Надо узнать, кто мог проведать об этом, так как я убежден, что мадам Мазель говорила об этом только мне.
Корнель Лебрен".
Винсент перевернул письмо и увидел на обороте бумаги кольцо, тщательно нарисованное в четырех видах.
– Ну, – сказал он, складывая письмо, – завтра мы примемся за дело, а сейчас отдохнем.
После этого братья разошлись по своим комнатам, а с рассветом были уже на ногах, несмотря на то, что легли поздно, и вместе отправились на кладбище Иври.
Они пошли преклонить колени в этом Проклятом Углу, и молитва их была довольно продолжительной. Вернувшись в Париж, они решили расстаться.
– Куда ты отправишься? – спросил Винсент Шарля.
– Я иду к нотариусу мадам Мазель, чтобы узнать, через какие руки прошла находившаяся у нее сумма денег, прежде чем попасть к ней.
– Да, это будет полезно.
– Расспрашивая одного, другого, я увижу, куда это меня приведет. А ты?
– Пойду отыщу человека, чтобы он нанял для нас квартиру, в которой жила мадам Мазель.
– Но что скажут, если это узнают?
– Все, что угодно. Кто может помешать мне?
– Разве ты не боишься, что это может возбудить подозрения настоящего убийцы?
– Наоборот, свадьба нашей сестры, наше равнодушие заставят поверить в наш цинизм, а жизнь, которую мы будем вести, заставит всех предполагать, что мы отказываемся от нашего отца.
– Но с какой целью ты это делаешь?
– Чтобы шаг за шагом восстановить картину преступления.
– Каким образом?
– В той самой комнате, где было совершено убийство, я буду искать то, что было упущено следствием, и, без сомнения, мне удастся восстановить истину.
– Но, восстановив факты, ты еще не найдешь виновника.
– Конечно, но я буду на пути к этому. Мы соединим людей и обстоятельства и узнаем истину.
– Да, может быть, – задумчиво сказал Шарль.
– Для того, чтобы достигнуть цели, нам нужно много мужества. Ты не можешь себе представить, Шарль, сколько нам придется еще страдать. Нам днем и ночью придется бывать в различном обществе: на балах, в театрах, на праздниках. Нам, может быть, придется бывать повсюду и делать веселый вид. Вчера, Шарль, я проделал опыт – один родственник Андре восхищался моим равнодушием. "Вы правы, – говорил он, – что отрекаетесь от вашего отца. Он был негодяй! Вы говорите, что он вам не отец, и развлекаетесь, веселитесь на свадьбе вашей сестры, не носите траура" и так далее.
– Тебе сказали это?
– Да, сказали.
– И ты не вышел из себя?
– Нет, напротив, я улыбался и соглашался.
– О, негодяй!
– Ты видишь, Шарль, что тебе не хватает мужества. Если ты не научишься сдерживаться, то рискуешь все погубить.
– Это правда, но как тяжело сдержаться, слыша, как оскорбляют отца – эту святую жертву.
– О, Боже мой! Это эгоизм всех людей, которые желают наследовать богатство и славу отца, а не его поступки и преступления. Они цинично признаются в этом, говоря, что деньги чисты. Мы же, что унаследовали от отца только эшафот, – мы составляем исключение, которому никто не может поверить. Нас хотят считать людьми недостойными и неблагодарными, не хотят верить, что мы могли быть признательны отцу. Мы свободны в наших поступках, и никто не подозревает о той миссии, которую мы выполняем.
– Я постараюсь быть твердым, – пообещал Шарль.
– Это необходимо, Шарль, необходимо. Не должно пройти и месяца, чтобы все убедились, что мы сыновья без души и без сердца – два искателя приключений, развлекающиеся, чтобы забыть о пятне, лежащем на их имени, проживающие деньги которые украл отец.
– Ах! Что ты говоришь!
– Я говорю то, что тебе скажут они, то, что ты должен выслушать спокойно. Ты должен стать на уровень людей, с которыми придется жить. Они поступили бы именно так. Почему же тебе сердиться за то, что тебя будут считать способным сделать это?
– Ты приводишь меня в ужас!
– Что сказал бы ты сам, видя их.
– Но для чего ты говоришь мне все это? – перебил Шарль. – Ты хочешь привести меня в отчаяние.
– В отчаяние!.. Ты с ума сошел! Наоборот, я хочу тебя сделать твердым. Я говорю тебе, что тебя будут оскорблять тут и там – будь готов все перенести. Ты не знаешь, что вчера, чтобы спокойно слушать этого человека и улыбаться ему, я должен был до крови разодрать себе грудь.
– Не бойся ничего, брат, ты увидишь, я буду мужественным.
– В таком случае – прощай, до вечера.
– Да, до вечера.
Братья пожали друг другу руки и расстались.
Глава 5. "Бешеная кошка"
На улице Захария находился странный кабачок: в него входили через длинный и узкий коридор с сырыми стенами и серым от пыли потолком. Этот коридор упирался в маленький грязный двор, через который нужно было пройти прежде, чем войти в святилище. Этим святилищем была довольно большая комната, которая, должно быть, была раньше конюшней. Стены, не оклеенные обоями, были покрыты самыми разнообразными рисунками мелом и углем.
В кабачке перед громадным прилавком стояло шесть столов, занимавших почти всю площадь комнаты.
Входящий в комнату погружался в необычайно плотную смесь запаха спиртного и дыма. Попав в этот смрад, новички кашляли, но постоянные посетители с восторгом вдыхали его полной грудью. Все вокруг было настолько грязным, что оставляло впечатление довольно странное и крайне неприятное.
Начиная с пяти часов вечера, посетители, вполне достойные этого места, расхаживали здесь взад-вперед. Все, что спаслось от каторги, все, что тюрьмы не хотели хранить, находилось тут. Когда полиция искала какого-нибудь убийцу или мошенника, она, прежде всего, делала обыск в этом месте. Нужного человека здесь могло не быть, но не было сомнения, что он сюда приходил.
Этот кабачок носил название "Бешеная кошка" из-за мрачной истории, происшедшей в нем.
В один прекрасный день основатель кабачка умер; вдова его, тетка Дюша, которая содержала и еще содержит этот дом, не считая нужным из-за таких пустяков останавливать обслуживание посетителей, оставила труп своего мужа в подвале, служившем спальней.
Когда для погребения тела несчастного явились гробовщики, они с испугом отступили, увидев его обезображенное лицо: нос и губы трупа были съедены кошками.
Прелестные посетители этого места не пропустили случая дать ему прозвище, и кабачок с этого дня стал называться "Бешеная кошка". Это было последним напоминанием о покойнике, вдова же стала хозяйкой "Бешеной кошки".
Ей было около пятидесяти лет. Мы несколькими словами опишем ее портрет. Она была не некрасива – она была отвратительна.
Ей помогал всего один человек – странное создание: красивый, как Квазимодо, высокий, как Мефистофель. Его руки были так длинны, что он легко доставал концы стола, не наклоняясь. Его звали Грибом.
Одни говорили, что это прозвище было дано ему из-за его носа, другие – из-за его горба.
Теперь, описав помещение, мы можем перейти к тем, кто находился в нем в один из сентябрьских вечеров около десяти часов.
В этот вечер посетители тихо переходили от стола к столу, разговаривая шепотом.
Не было сомнения, что в "Бешеной кошке" происходило что-то необычное, так как клиенты подзывали Гриба и глазами указывали ему на человека, сидевшего одиноко за столом, и после утвердительного знака прислужника снова начинали разговаривать.
Человеку, которым все интересовались, казалось, было лет от двадцати пяти до тридцати.
Довольно красивый собой, кроткий с виду, он выглядел, как рабочий, и, очевидно, был постоянным посетителем этого кабака, так как входя, потребовал:
– Гриб, кружку пива!
И сев за стол, положил на него кусок хлеба, который принес под мышкой.
Затем он вынул из кармана кусок колбасы, завернутый в бумагу, и начал обедать.
– Вы знаете, они опять приходили, – сказал ему хриплым голосом Гриб.
– А еще придут?
– Вы же знаете, – продолжал Гриб, – что наделаете дел, если будете привлекать сюда неизвестных нам людей.
Тогда незнакомец поднял голову и сказал:
– Но разве это моя вина? Я даже не знаю, кто они… И, кроме того, черт возьми, не приставайте ко мне, – прибавил он, пожав плечами и давая понять, что готов на все.
Гриб не ответил ни слова и подошел к столу, стоявшему в глубине, за которым сидели шестеро посетителей.
Когда они выслушали Гриба, между ними начался следующий разговор:
– Ну, это нам не нравится, и мы покажем ему это.
– Но я вам давно говорю об этом.
– Что ты говоришь?
– Я вам говорю, – повторил Гриб, – я вам говорю, что он был и есть еще…
– Полицейский? Он, может быть, пришел сюда для того, чтобы выдать нас…
– Очень может быть! – пробормотал один, искоса глядя на того, о ком говорили.
– И что он здесь делает? Разве он работает вместе с нами?
– Нет, он никогда не ходит на дело.
– В таком случае, для чего он сюда ходит?
– Да, действительно!
– Знаете что, – продолжал первый, – я скажу вам, что мы все дураки. Между нами постоянно отираются шпионы, а потом кому приходится расплачиваться? Все нам! Нет, мне все это уже надоело!
– Да, конечно, надо хоть раз хорошенько показать ему, что мы за люди.
– Вот именно! Гриб сказал нам, что вот уже четыре дня его спрашивает какой-то высокий малый.
– Зачем?
– Видимо, и человек, который его спрашивает – полицейский.
– Ты думаешь? – проговорили пятеро остальных, хмуря брови и сверкая глазами.
– Вам известно, что Гриб знаток, своего дела, его трудно обмануть. Он знает в этом толк, и сказал мне…
– Что он тебе сказал?
И все шестеро наклонились друг к другу, соприкасаясь головами.
Тот, который казался их начальником, продолжал:
– Он сказал мне: нет сомнения, что на этих днях было какое-то дело, и сюда подослали шпиона наблюдать за нами. Но это еще не все. Он прибавил, что если вы знаете господина Ладеша, то предупредите его.
– Неужели же мы позволим сделать это здесь у нас!
– Нет, никогда.
– Пусть кто-то начнет. Затем бросятся и все остальные.
– Но мне кажется, здесь будет не совсем удобно, – заметил один из негодяев.
– Здесь мы дома. Все предупреждены. Он наверняка полицейский. Напрасно он говорит, что тут замешана любовь. Во всяком случае, раз он был полицейским, то он навсегда им и останется, но надо отучить его от этого. Ну, кто же начнет?
– Я, – сказал один, вставая.
Это был человек огромного роста, бывший каменщик, проведший на каторге пятнадцать лет. Его звали Пьер по прозвищу Деталь.
Видя, что он встает, все обычные посетители кабачка подошли к этой группе, догадываясь, что должно произойти нечто любопытное. Только один незнакомец продолжал спокойно уплетать обед, не замечая готовящегося против него заговора.
Пьер Деталь вытянул руки и пошевелил плечами, как бы желая убедиться, что сила не оставила его.
– Вы увидите, что я с ним живо разделаюсь, – проговорил он.
Тетка Дюша, знавшая, что подготавливается, с улыбкой наблюдала за этой сценой. "Наконец-то мы немного развлечемся", – думало это прелестное создание, так как у нее в кабачке можно было драться и даже убивать друг друга. Она смотрела на это совершенно спокойно, только бы не портили ее вещей.
Каменщик направился к столу, раскачиваясь и немного наклонив вперед голову.
Незнакомец наливал себе пиво, когда гигант встал перед ним и сказал насмешливым голосом:
– Скажи-ка, мой милый, любишь ли ты пиво, которое себе наливаешь?
Молодой человек поднял голову, нахмурив лоб и спрашивая себя, за что его оскорбили, и ответил тем же тоном:
– Я не понял, что вы от меня хотите.
– Сейчас увидишь.
С этими словами Пьер Деталь взял стакан, налитый молодым человеком, и залпом вылил его.
Все посетители "Бешеной кошки" разразились громким смехом.
Тот, кого оскорбили, таким образом, сильно побледнел и встал с угрожающим видом, сжав кулаки.
Но, сдержавшись, он взял стакан, только что опорожненный гигантом, и снова налил его до краев. Все присутствующие смотрели с недоумением.
– Одного стакана мало, – сказал незнакомец, – ты освежил себе только губы – надо освежить все лицо.
И он быстрым жестом выплеснул пиво в лицо Пьеру.
Среди присутствующих послышался ропот удивления.
Каменщик не пошевелился, продолжая стоять с мокрым лицом, как будто пиво, освежив ему лицо, в то же время заморозило кровь в его венах.
Но это спокойствие продолжалось только несколько мгновений.
Пьер Деталь вытер лицо рукой, и видно было, как вены на его шее наливаются кровью. С шумом вздохнув, он произнес глухим голосом:
– Я с тобой разделаюсь!
И наклонив голову, как разъяренный бык, он медленно двинулся навстречу своему противнику, а затем бросился на него.
Последний избежал столкновения, отскочив в сторону.
Все посетители сразу же образовали круг около сражающихся; одни становились на скамейки, другие влезали на столы.
Два борца схватились, сжимая друг друга в объятиях до такой степени, что кости трещали, и несколько мгновений в напряженной тишине слышалось только их прерывистое дыхание.
Вырвавшись из объятий каменщика, молодой человек обхватил его одной рукой за шею, а другой нанес несколько ударов.
Но исход драки не вызывал сомнений. Быстрым движением гигант вырвался из рук противника и, столкнув его на землю, сел на него верхом, подняв свой окровавленный кулак.
Очевидно, голова молодого человека была бы разбита страшным ударом негодяя.
Но вдруг среди зрителей поднялся страшный шум, а каменщик, готовящийся опустить свой кулак на голову противника, почувствовал, что его поднимают и бросают, как безжизненную куклу, в угол.
Дело в том, что в это самое мгновение Гриб крикнул: "Внимание! Полиция!"
Но Гриб ошибался.
Он слышал, что перед дверью остановился экипаж, и видел, что в кабачок входят двое людей, довольно хорошо одетых. Это происходило в то время, когда зрители кричали: "Смерть шпиону!"
В ту же самую минуту один из новоприбывших проговорил другому: "Это он!"
Растолкав столпившихся вокруг сражающихся и увидев, что каменщик одной рукой душит своего противника, а другая рука приготовлена, чтобы разбить ему голову, он бросился вперед, схватил негодяя за шиворот, с неслыханной ловкостью оторвал гиганта от его добычи и отбросил на несколько шагов от себя.
Услышав крик Гриба, все негодяи бросились на свои места.
Несколько мгновений прошло во всеобщем недоумении. Противник каменщика, поднявшись с пола, поворачивал голову и с шумом втягивал в себя воздух, чтобы убедиться – цела голова у него или нет; двое вошедших держались настороже; каменщик полз в глубину зала, боясь встать на ноги вблизи того, кто победил его.
Посетители "Бешеной кошки", обеспокоенные заявлением Гриба о появлении полиции, сначала смотрели исподлобья, но видя только двух изящно одетых молодых людей, начали мало-помалу успокаиваться и наконец, заговорили между собой.
Каменщик сильно ушибся во время падения и, ни слова не говоря, сел на свое прежнее место, рядом со своими товарищами.
– Что это за люди?
– Берегитесь их! Это сильные молодцы! – сказал Пьер Деталь.
– Гриб! – позвал вполголоса один из посетителей. – Знаешь ты этих людей?
– Высокий – это тот самый, который его спрашивал.
– А! В таком случае, они… Надо быть осторожнее.
– Не шевелитесь! – тихо проговорил Гриб. – Я слышал, что у дверей остановился экипаж. Весь двор, наверное, набит полицейскими.
– Пойди открой маленькую дверь – на случай, если придется постоять за себя, – велел один из посетителей.
– Будьте спокойны, – отвечал Гриб все так же тихо.
Одна только тетка Дюша спокойно стояла за прилавком.
Поднявшийся молодой человек поблагодарил вновь пришедших за неожиданную помощь, оказанную ему.
– Вы господин Панафье? – спросил один из них.
– А, так это вы, мсье, несколько раз приходили сюда и спрашивали меня?
– Да, я.
– Ну, – проговорил со смехом Панафье, – я очень рад, что познакомился с вами именно теперь.
– Я должен сделать вам одно очень важное предложение.
– Я к вашим услугам, мсье. Но мы должны уйти отсюда, так как эти господа могут снова напасть на нас.
– Хорошо, если вам угодно. Но, – прибавил он громче, – если бы этим господам захотелось побеспокоить нас, то у моего брата и у меня в кармане найдется, чем разбить головы десятку из них.
Панафье взглянул на группу, столпившуюся в глубине зала.
Мрачное молчание встретило слова незнакомца.
– Теперь можно сесть, – спокойно сказал он. – Они не тронут нас. Что же касается каменщика, то я с ним еще разделаюсь. Садитесь же, господа!
Двое незнакомцев и Панафье сели за стол, за которым Панафье перед этим начал обедать.
– Могу я узнать, господа, с кем имею честь говорить?
– Мы скажем вам наши имена, если вы согласитесь на наше предложение.
– Отлично, господа! Гриб, бутылку хорошего вина! Вы позволите мне предложить вам стакан? А теперь я вас слушаю.
– Мсье, – сказал тогда старший из братьев, – мне говорили, что вы знаете трущобы Парижа, что вы знакомы с преступниками и изгоями общества.
– Это правда, мсье. И вы сейчас могли убедиться, что мне не прощают этого.
– Как! Так все было из-за этого?
– Боже мой, да! Вот уже два года, как я живу среди этих людей. Вы очень хорошо понимаете, что я не разделяю ни их вкусов, ни их привычек, ни их принципов. Они напрасно старались понять причину моего присутствия среди них и, не придумав ничего, пришли к выводу, который служит здесь приговором: "Он полицейский!" И сейчас меня хотели заставить заплатить за это.
– Вы знаете все трущобы, где собираются…
– Убийцы, воры, негодяи. Да, мсье.
– Вы знаете этих людей? – спросил с некоторым смущением младший из братьев.