Трагический эпилог жизни Пушкина – такова главная тема исторического романа, названного автором "Записки д'Аршиака". Рассказ здесь ведется от имени молодого французского дипломата, принимавшего участие в знаменитом поединке 27 января 1837 года в качестве одного из секундантов.Виконт д'Аршиак, атташе при французском посольстве в Петербурге, как друг и родственник Жоржа д'Антеса, убийцы Пушкина, был посвящен во все тайны дуэльной истории, а как дипломатический представитель Франции он тщательно изучал петербургские правительственные круги, высшее общество и двор Николая I. Это дает возможность автору развернуть обстоятельства последней дуэли Пушкина на фоне императорского Петербурга тридцатых годов, изображая события и нравы эпохи с точки зрения европейского политического деятеля, заинтересованного крупными государственными людьми и характерными общественными явлениями тогдашней самодержавной России.
Содержание:
ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕРИЯ - ? ЗАБЫТАЯ КНИГА ? - Издательство "Федерация" - 1931 - * - ПУШКИН В ТЕАТРАЛЬНЫХ КРЕСЛАХ - Брокгауз-Ефрон 1926 - * - КАРЬЕРА Д’АНТЕСА - Москва - Журнально-газетное объединение - 1935 - __________________ - МОСКВА - ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА - 1990 - Вступительная статья Владимира Шацкова - Составление М. М. Френкель - Иллюстрации Н. Кузьмина - Оформление художника А. Семенова - МЕРА РОМАНА 1
15 - ЗАПИСКИ Д'АРШИАКА 3
ГЛАВА ПЕРВАЯ 4
ЛЕ-ПАЖ 9
ГЛАВА ВТОРАЯ 12
На ярко-пурпурных ланитах пылает огонь вожделенья…" 18
Де Барант. - X 19
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 26
Вице-канцлеру графу Нессельроде. 32
Посланье господину Уварову, 36
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 38
ХУДОЖНИКАМ 44
И БУДУЩЕМ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ 44
Брюссель - 1831 44
ГЛАВА ПЯТАЯ 48
ГЛАВА ШЕСТАЯ 56
ПО КАВАЛЕРГАРДСКОМУ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА ПОЛКУ 56
ИЗ КАМЕР-ФУРЬЕРСКОГО ЖУРНАЛА - 28 января. 66
РАПОРТ 66
ИЗ КАМЕР-ФУРЬЕРСКОГО ЖУРНАЛА. 67
31 января. 67
ИЗ КАМЕР-ФУРЬЕРСКОГО ЖУРНАЛА. 68
ИЗ КАМЕР-ФУРЬЕРСКОГО ЖУРНАЛА. - 2 февраля. 68
ЭПИЛОГ - I 69
318 - ПУШКИН 70
КРЕСЛАХ 70
323 - Глава первая 71
Глава вторая 73
Я ускользнул от Эскулапа…" 79
И, взвившись, занавес шумит… 80
Глава третья 80
Оживаю 81
Взгляни… вот кровь моя и кровь твоя дымится"… 81
Они предстанут здесь – страшись в том сомневаться! - 82
Разил он ужасом и жалостью сердца. 83
Глава четвертая 84
Там и Дидло венчался славой, - 84
Глава пятая 89
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 95
КАРЬЕРА ДАНТЕСА 95
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КАРЬЕРА ДАНТЕСА - I 97
451 - В ДЕНЬ ДУЭЛИ 101
ЛЕОНИД ПЕТРОВИЧ ГРОССМАН 103
СОДЕРЖАНИЕ 103
Глава первая… 20 - Глава вторая… 55 - Глава третья… 119 - Глава четвертая… 172 - Глава пятая… 215 - Глава шестая… 254 - Эпилог… 311 103
ЛЕОНИД ГРОССМАН
ЗАПИСКИ Д’АРШИАКА МОСКВА
ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕРИЯ
? ЗАБЫТАЯ КНИГА ?
Издательство "Федерация"
1931
*
ПУШКИН В ТЕАТРАЛЬНЫХ КРЕСЛАХ
Брокгауз-Ефрон 1926
*
КАРЬЕРА Д’АНТЕСА
Москва
Журнально-газетное объединение
1935
__________________
МОСКВА
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА
1990
Вступительная статья Владимира Шацкова
Составление М. М. Френкель
Иллюстрации Н. Кузьмина
Оформление художника А. Семенова
МЕРА РОМАНА
"Разве хорошие произведения нуждаются в предисловии?" – спрашивает посол Великобритании в третьей главе "Записок д'Аршиака". Оброненная фраза остается без ответа – вполне очевидно, что граф Нессельроде, к которому она обращена (а вместе с ним и автор романа), молчаливо согласны со сказанным. Однако, вопреки собственному мнению, Леонид Гроссман дважды напишет предисловие к своему безусловно неплохому произведению – в 1930 и 1960 году. А между этими датами будут издания в Лондоне и Нью-Йорке, Варшаве и Праге, в буржуазной Риге, в Харькове, Москве. Наверное, ясно, что безынтересные романы не пользуются одинаковым успехом в столь разных местах. И все же… предисловия понадобились.
Внутренние посылы к писанию романов и предисловий различны. Писатель обрекает себя на долгий и тяжкий труд, чтобы поделиться с людьми частью чужой биографии, которая его удивила и потрясла. Автор предисловия заставил себя сесть за стол, чтобы ответить на длинный реестр еще не заданных, а только возможных вопросов то ли невежественного, то ли криводушного критика.
"Записки д'Аршиака" воспринимаются как подлинные мемуары. Многие остаются при убеждении, что пролистали неподдельную "петербургскую хронику". Придумав автора, Гроссман настолько вошел в его душу и плоть, что в 1960 году (через тридцать лет после первого издания!) нечаянно обмолвился в своем втором (ненапечатанном) предисловии: "…я ни в чем не изменил и формы этого м е м у а р а" (разрядка моя. – В. Ш.). Вспоминая за д'Аршиака, друга и родственника Дантеса, он не мог оставаться Леонидом Петровичем Гроссманом, родившимся в конце другого века, в 1888 году, в семье одесского врача. Не мог он и оставаться юристом, каким был по образованию, чтобы судить секунданта убийцы Пушкина по
5
законам иного общества. И то и другое было поставлено ему в вину.
Суд критики над романом Гроссмана напоминает костюмированные суды над Онегиным и Печориным, происходившие на рабфаках и ликбезах. Если бы он избрал "автором" не секунданта Дантеса, а секунданта Пушкина, роман был бы иным. Это понимали и обвинители, и праздная публика. Однако обвинения были произнесены, а формулировки заточены.
"Героизация" Дантеса (который был не более, но и не менее порядочен, чем светская "чернь"). Причисление Пушкина к латинской культуре (как будто он не был воспитан на классических образцах и служение музам – а не социальным классам – было ему в тягость). Искажение иконного лика (хотя Пушкин гримасничал и тем самым наверняка искажал свои "тропининские" черты, по признанию всех современников).
В итоге "Записки д'Аршиака" Гроссмана и книга Вересаева "Пушкин в жизни" (которая еще ждет своего полного переиздания) оказались на одной скамье подсудимых, а после этого в одной зоне нарочитого умолчания. Как на выставке ВДНХ мог быть только один образцовый ботинок (даже не пара!), так мог быть один выставочный философ, один выставочный художник, один выставочный поэт. В этом смысле Пушкину не повезло. Именно в России, где о нем написано больше, чем о ком бы то ни было, но чаще всего в жанре жития, а не исповеди, в порыве восхваления, а не сопереживания, не соучастия.
"Мера романа – человеческая биография или система биографий". В этой принадлежащей Мандельштаму формулировке хочется подчеркнуть слово "человеческая". Жизнеописание полубога или земного героя, обожествленного людьми, имеет равное право на существование, однако при любой, самой захватывающей фабуле оно не будет романом. Высвечивая основную идею личности?, оно просто обязано отсекать все случайное, лишнее, привнесенное суетой, что нередко мешает проникнуться смыслом жизни другого человека даже его близким.
Тому, кто хочет понять идею личности Пушкина, лучше открыть книгу "Пушкин" из серии ЖЗЛ того же Леонида Гроссмана. Тому, кто хочет понять глубину личных переживаний поэта, стоит погрузиться в историческую детальность "Записок д'Аршиака". Ведь даже обращаясь к Евангелию, кто-то чаще перечитывает главы о воскресении Христа, а кто-то – о крестных муках.
_______________
? В платоновском смысле: как замысел Творца, полно или частично проявляемый в земном существовании.
6
Соблазнительно отнести непонимание очевидного различия жанров профессиональными литераторами (а вместе с тем и появление "защитных" авторских предисловий) единственно к условиям сталинского режима. Однако даты явно не совпадают: двадцать девятый – до, шестидесятый – после. Можно говорить о преддверии, можно рассуждать о последствиях, но ни то, ни другое не объясняет схожее возмущение по поводу статьи Владимира Соловьева, охватившее российскую публику задолго до "Д'Аршиака".
Исходя из принципов своей веры, Соловьев высказал соображение, что Пушкин убит собственным нехристианским, упорным и нераскаянным стремлением совершить убийство?.
Требовать, чтобы религиозный философ рассматривал дуэль в других терминах, невозможно никакому сколько-нибудь объективному оппоненту. И все же требования были предъявлены, автор осужден (слава богу, лишь общественным мнением), а статья Соловьева "Судьба Пушкина" (1897) нашла своего издателя лишь спустя почти столетие.
В свои девять лет, которые ему исполнились к моменту выхода "Вестника Европы" со статьей Соловьева, Гроссман, разумеется, не мог иметь собственного мнения о нашумевшей работе. Но будь он и старше на целый гимназический курс, всей методикой преподавания российской словесности (по сути своей не изменившейся и теперь) он был обречен оказаться на стороне хулителей и ругателей великого философа. Житейское практически исключено из отечественных жизнеописаний, и дурная привычка единственно к "житийному", каноническому восприятию заставляет нас подозревать в святотатстве любой человеческий интерес к писательской биографии.
Передаваясь от поколения к поколению, этот единственный подход настолько укоренился, что, вспоминая ушедших современников, мы невольно следуем житийным образцам схоластических учебников. Такое ритуальное выхолащивание происходило с биографиями Сергея Есенина и Владимира Маяковского и продолжается нынче с Николаем Рубцовым, Александром Вампиловым, Владимиром Высоцким.
Чтобы прийти только к мысли о дозволенности документально проследить трагические метания Пушкина в последний год его жизни, Гроссману было мало освободиться от ученических представлений и стать самостоятельным исследователем (к работе над романом он приступил уже будучи автором пя-
_________________
? Ср. у Гроссмана: "Пушкин неожиданно встал перед нами, как беспощадный враг. Его воля к убийству рвалась из каждой строки его письма" ("Записки д'Аршиака", гл. 6, часть 6).
7
титомного собрания сочинений, в которое вошли лишь историко-литературные произведения). Ему пришлось испытать подлинное потрясение, встретив в Дантесе не пустейшее "созвездие маневров и мазурок", не просто ловца "счастья и чинов", каким он хрестоматийно изображался, а весьма одаренного, многообещающего, подверженного сильным страстям человека, как о нем отзывались современники, и в том числе сам Пушкин. Оказалось, что ревность поэта не была беспричинной, хотя бы по отношению к несомненным достоинствам соперника, и трагическая развязка на Черной речке – не просто незатейливая ловушка сановных злопыхателей, в которую так легковерно и слепо попался один из умнейших людей своей эпохи.
"Философия начинается с удивления". Эта фраза произнесена Аристотелем в "Поэтике", и притом в те времена, когда понятие философии еще совпадало с понятием искусства. Роман Гроссмана начался с удивления исследователя, когда его прежние представления о лицах, замешанных в пушкинской дуэли, оказались развеянными непреложным свидетельством документов. Отсюда и выбор "автора" – д'Аршиака, – чья честность и порядочность подтверждены ближайшими друзьями Пушкина и чья примиренческая позиция позволяла общаться с обеими сторонами. Отсюда и ожидание столь же сильного потрясения у читателя, и попытка защитить свое право художника на отход от канона в первом предисловии 1930 года.
Нетрудно представить единодушное возмущение многопартийной (и все же традиционно политизированной) российской критики, появись роман Гроссмана в дореволюционное время. Насколько же более шумной и праведной должна была стать и стала реакция оскорбленной критики тридцатых годов, уже прошедшей начальную школу классовых чисток. "Когда борьба классов становится единственным и общепризнанным событием… акции личности в истории падают и вместе с ними падают влияние и сила романа" ?. Обращение к роману, к человеческим биографиям, да еще в связи с именем Пушкина, было в то время не только смелым, но и наивным шагом, лишний раз говорящим о чистоте помыслов автора, если бы в этом сказалась нужда и сейчас, при четвертой попытке советского издания (которое намечалось еще при жизни Гроссмана, почти тридцать лет назад, в 1960 году). Именно ему было предпослано второе авторское предисловие, где Гроссман, по сути дела, соглашает-
_______________
? Примечательно, что это суждение Мандельштама, высказанное в 1922 г., обнародовано лишь в 1987 г., да и то в разделе "Примечаний" (О. Мандельштам. Слово и культура. М., Советский писатель, 1987, с. 285).
8
ся с критическими окриками, уверяет, что будто бы отказался от "портретирования Дантеса, поскольку иные из читателей усмотрели в этом героизацию убийцы Пушкина", и тем самым горько признается, что не очень верит в читателя "первой оттепели".
Более того, Гроссман взялся за редакторские ножницы, но они, по счастью, дрогнули в его руке, и правка оказалась минимальной. "Это был своеобразный и очень одаренный юноша", – говорит д'Аршиак в первой главе. Гроссман вычеркивает слово "очень". "Лицеисты обожали его", – упрямо продолжает двоюродный брат Дантеса. "Лицеисты любили его", всего лишь "любили", – пробует возразить Гроссман. И так далее, меняя "пленительный" на "находчивый", сравнения с северными богами на схожесть с тевтонскими рыцарями, выкидывая слова Жуковского? и даже цитату из последнего письма Пушкина о волнении его жены перед "великой и возвышенной страстью".
Гроссману не удалось окончательно испортить собственную рукопись, и поэтому роман не увидел света в 1960-м. Однако история первого издания имеет печатное продолжение. Следуя за Владимиром Соловьевым, Гроссман считал, что судьба Дантеса кончилась с его выстрелом в первого певца России. Блестящая одаренность не дала плодов, и долгая жизнь (он умер в 1893 году) оказалась разменянной на бессмысленные и не всегда чистоплотные политические интриги. Быть может, заглавие статьи Соловьева "Судьба Пушкина" подсказало Гроссману название его работы "Карьера д'Антеса", которая составляет неразрывное целое с "Записками д'Аршиака".
Представляя читателю этот официально "забытый" роман вместе с продолжающим его исследованием о Дантесе, издательство остановилось на первой, неискаженной редакции "Записок". В объяснение этого выбора, и только для этого, написано новое предисловие.
Владимир Шацков
_______________
? "Если бы его (Пушкина. – В. Ш.) вовремя отпустили в Европу, его гений достиг бы небывалых размеров и жизнь бы его была спасена".
9
Трагический эпилог жизни Пушкина – такова главная тема исторического романа, названного автором "Записки д'Аршиака". Рассказ здесь ведется от имени молодого французского дипломата, принимавшего участие в знаменитом поединке 27 января 1837 года в качестве одного из секундантов.
Виконт д'Аршиак, атташе при французском посольстве в Петербурге, как друг и родственник Жоржа д'Антеса, убийцы Пушкина, был посвящен во все тайны дуэльной истории, а как дипломатический представитель Франции он тщательно изучал петербургские правительственные круги, высшее общество и двор Николая I. Это дает возможность автору развернуть обстоятельства последней дуэли Пушкина на фоне императорского Петербурга тридцатых годов, изображая события и нравы эпохи с точки зрения европейского политического деятеля, заинтересованного крупными государственными людьми и характерными общественными явлениями тогдашней самодержавной России.
Рассказ в предлагаемой хронике развертывается по линии подлинных событий тридцатых годов на основе актов, мемуаров, газет и писем эпохи. О самом д'Аршиаке до нас дошло немного свидетельств. Но в общей сложности они дают достаточно отчетливое представление о нем. Все знавшие д'Аршиака неизменно говорят о прямоте и благородстве его характера, о его уме и незаурядной образованности. Историки последней дуэли Пушкина не раз отмечали, что современники д'Аршиака отзывались о нем с величайшими похвалами, единодушно подтверждая, что он глубоко уважал и ценил Пушкина. Достаточно известно свидетельство В. А. Соллогуба, который в ноябре 1836 года, полу чив от Пушкина инструкцию насчет условий "самого беспощадного поединка", с замирающим сердцем отправился во французское посольство. "Каково же было мое удивление, – рассказывал он впоследствии, – когда с первых слов д'Аршиак объявил мне, что он сам всю ночь не спал: что он хотя не русский, но очень понимает, какое значение имеет Пушкин для русских, и что наша обязанность сперва просмотреть все документы, относящиеся до порученного нам дела"…
– Мы предотвратим, может быть, большое несчастье, – заключил свои соображения об отмене дуэли секундант д'Антеса, снова подчеркивая свое глубокое понимание значения Пушкина для России.
Соллогуб был живо тронут этой культурной чуткостью и душевным тактом своего собеседника. "Этот д'Аршиак был необыкновенно симпатичной личностью", – отмечает он в своих воспоминаниях.