- Мы вас хорошо помним, товарищи, по прошлогодним делам и рады, что вы вернулись в дивизию,- сказал гвардейцам начальник политотдела полковник Мачнев. - Традиции вы наши помните хорошо, и агитировать вас я не буду. Скажу только, что у нас теперь боевая задача: добиться, чтобы вся дивизия стала гвардейской. И я думаю, что вы нам в этом крепко поможете.
После обеда Покрышкин попросил у командира полка автомобиль и уехал в город. Ему не терпелось поближе увидать Краснодар. Сидя за рулем, он медленно вел машину, лавируя среди завалов камня, срубленных деревьев, воронок, зиявших посреди знакомых улиц. Непередаваемое острое чувство возвращения в разоренное гнездо томило душу. Вот здесь была библиотека; сколько раз он брал тут книги! Здесь - кино. Помнится, молодые техники с волнением глядели специальные выпуски кинохроники о боях в Испании. Какой далекой казалась тогда война и как близко все же принимала ее к сердцу молодежь! А вон там за углом, в парке, танцевали...
Покрышкин с трудом узнавал улицы: полуразбитые, обожженные дома все были на одно лицо - несчастье равняет дома, как и людей. На улице Красной Покрышкин остановил машину у дома, на фасаде которого уцелела вывеска: "Парикмахерская".
Вспомнив, что пять лет назад был здесь частым гостем, он сошел с машины и отворил дверь. У разбитого зеркала дежурил знакомый парикмахер. Он похудел, постарел, сгорбился. Увидев посетителя, равнодушно скользнул по нему потускневшим взором и заученным тоном спросил:
- Постричь? Побрить?
- Нет, поговорить, - лукаво сказал Покрышкин.
И в глазах у парикмахера проснулось изумление. Он внимательно посмотрел на летчика и в замешательстве вымолвил:
- Как вы сказали?.. Постойте, постойте... Поговорить?..
И, узнав, наконец, посетителя, всплеснул руками:
- Боже мой! Бывают же такие встречи!.. Так вы теперь летчик? Ну, садитесь же, садитесь!
Покрышкин сел в кресло и приготовился слушать. Он помнил, что парикмахер всегда был словоохотливым человеком и все городские новости узнавал первым. Но пережитое сильно изменило "хозяина" этого чудом сохранившегося заведения. Вспышки возбуждения от неожиданной встречи ему хватило ненадолго, и он как-то сразу сник, угас, замолчал и потом глухо сказал:
- Боюсь, что у вас будет не много встреч со знакомыми. В Краснодаре все еще больше мертвых, чем живых...
И он медленно начал рассказывать о тех страшных и диких вещах, которые некоторое время спустя стали известны всему миру из отчетов о краснодарском процессе - о виселицах в парке, о трупах в противотанковом рву, о страшных автобусах, в которых людей душили окисью углерода, - народ назвал их "душегубками". Он говорил хрипловатым, надтреснутым голосом, как-то отчужденно. Кругом было непривычно, до жути тихо. Покрышкину стало не по себе. Проведя рукой по лицу, словно силясь отогнать от себя дурной сон, он оборвал парикмахера на полуслове, сказал: "Да, да, до свидания", - повернулся и выскочил на улицу. Мастер растерянно глянул ему вслед и снова прислонился к косяку разбитого зеркала в ожидании посетителя.
Покрышкин погнал свою машину к большому стоквартирному дому, составлявшему некогда гордость краснодарцев. Там, на пятом этаже, он жил в тридцать восьмом году; и ему захотелось взбежать, как бывало, по крутой лестнице, распахнуть двери широкой солнечной комнаты, выйти на балкон и подставить лицо весеннему свежему ветру. Как хорошо думалось и мечталось на том балконе!
На перекрестке он резко затормозил. Стоквартирный дом-гигант, как и большинство крупных зданий Краснодара, был разбит. Мощная немецкая бомба сбрила фасад здания. Вверху, на пятом этаже, Покрышкин увидел половину своей комнаты; знакомая стена, часть потолка, чья-то кровать, повисшая над бездной, стол, все еще держащийся на краешке, полка у стены и огромная груда битого кирпича, извести, обломков мебели внизу.
У Покрышкина заныло сердце. Развернув машину, он медленно поехал вдоль улицы. Время от времени тормозил, вглядывался в изможденные, незнакомые лица прохожих, потом снова трогал дальше. Так проехал через весь город, потом повернул и на полной скорости укатил к аэродрому. На душе лежала гнетущая тяжесть, и чувствовалось, что только в бою удастся от нее избавиться.
Весь вечер Покрышкин беседовал с летчиками соседнего полка, самолеты которых также пока стояли на Краснодарском аэродроме. Они рассказывали, что появление скоростных советских машин заставило гитлеровцев пойти на новые ухищрения, изменить тактику. В единоборство с советскими истребителями они теперь не вступали, а старались повести бой так, чтобы добиться подавляющего количественного превосходства в воздухе. Фашистские летчики стремились завлекать наших истребителей в глубь своей территории, пробовали затягивать наших пилотов на высоты до семи тысяч метров; применяли массированные налеты своей бомбардировочной авиации, прикрывая ее усиленными нарядами истребителей сопровождения.
Все это было не ново Покрышкину: за два года войны он изучил повадки гитлеровских летчиков и отлично знал качества их машин. Новейшие "мессершмитты" лучше прежних - их скорость высока, и огонь у них силен. "Фокке-вульфы" изворотливы. И все-таки Покрышкин был глубоко убежден: ни одна из этих машин не страшна советскому истребителю, если он хорошо владеет своим самолетом. Уж если наши летчики били гитлеровцев на "И-16" и "чайках", то что говорить теперь!
Ночью Покрышкин раскрыл при свете мигающего светильника свой самодельный альбом и в тысячный раз углубился в него. Конечно, многое здесь противоречит общепринятым взглядам. Как воспримут его предложения в дивизии? Он готов поклясться, что каждый штрих в этих схемах - истина. Но что скажет командование? В конце концов что он за птица? Подумаешь, никому не известный капитан, каких тысячи, берется перестраивать тактику истребительной авиации!
Может быть, его поддержит генерал? Кто знает!.. Борман пришелся ему по сердцу: видно, что он знает и ценит летчиков. Но поймет ли он Покрышкина? Ему хотелось подойти к нему и вот так, просто, по душам рассказать и выложить все, что так долго мучило и тяготило его. Но он боялся показаться навязчивым и смешным со своими самодельными чертежами. А времени для разговоров больше нет, завтра утром бой. Нет, будь что будет, а драться он будет по-своему!..
В 8 часов 40 минут утра капитан Покрышкин повел шестерку самолетов на прикрытие наземных частей в район станции Абинская. В паре с ним шел старшина Голубев. Второй и третьей парой летели тоже бывалые летчики, на которых можно положиться. И все же перед полетом Покрышкин долго разъяснял, как надо патрулировать, как поступать при встрече с противником, как осуществлять взаимодействие.
Наконец он повел свою машину на взлет. Техник Чувашкин с волнением проводил взглядом стремительно оторвавшуюся от земли красивую красноголовую птицу своего командира с крупным № 13 на хвосте. За Покрышкиным поднялись в воздух остальные летчики его группы. Построившись в боевой порядок, они шли парами, развернутым фронтом, располагаясь лесенкой над полем боя.
На станции наведения заметили, что истребители против обыкновения ходят на повышенной скорости. Они раскачивались в воздухе, словно острие гигантского маятника: на скорости вниз, потом "горкой" вверх, потом разворот и снова вниз. Солнце оставалось у них все время сбоку.
- Здорово задумано! - сказал, обращаясь к пехотному командиру, майор авиации, дежуривший на станции наведения. - Это кто-то из новеньких. Хитрый! Во-первых, у них большой запас скорости за счет вот этого движения маятника. А во-вторых, они отлично видят в сторону солнца, и их трудно поймать на внезапность.
Над полем боя мелькнули четыре точки. Майор в бинокль разглядел тонкие хвосты "мессершмиттов" и поднес к губам микрофон, чтобы предупредить патруль. Но в этот миг ведущий уже резко развернул всю шестерку, и майор услышал по радио короткую команду:
- Четверка, за мной! Паскеев, прикрывайте!
Четверка истребителей, используя запас скорости, обрушилась на "мессершмитты". Те метнулись на запад, но Покрышкин, совершив резкий вертикальный маневр, повторил атаку, и в воздухе вспыхнуло сразу два факела: один самолет сбил Покрышкин, второй - Степанов. Два других "мессершмитта" успели ускользнуть.
- Вот это да!.. - сказал майор, опустив микрофон. - Хватка! От такого не уйдешь!
А четверка истребителей уже вернулась в свой квадрат, и снова шесть машин, соединившись в единый патруль, стали мерно раскачиваться над полем боя, словно гигантский маятник...
После обеда Покрышкин со своей шестеркой опять летал прикрывать войска и опять действовал по-своему. Но на этот раз он не встретил противника и вернулся с полным боекомплектом. На разборе Покрышкин объяснил летчикам эскадрильи, что впредь все должны патрулировать только так, как он учил, а бой вести преимущественно на вертикалях.
Первый успех вселял уверенность.
Как-то вечером к Покрышкину вдруг подошел командующий воздушной армией, приехавший из штаба фронта в недавно прибывший полк.
- Мне доложили о вашем недавнем бое, когда ваш патруль сбил два самолета. Хвалю. Но вы увеличиваете скорость патрулирования за счет сокращения срока прикрытия поля боя. Не так ли?
Его ясные глаза с лучиками мелких морщин строго и испытующе глядели на капитана. Покрышкин упрямо нагнул голову,
- Да. Но зато мы сбили двух "мессеров"!
- В старину действительно говорили, что победителей не судят. Но времена меняются, и некоторые традиции стареют... План есть план. Патрулирование на больших скоростях влечет за собой увеличение количества самолетовылетов. Так?.. Стало быть, нужны расчеты, нужна перестройка графика. Выходит, начинать следовало бы не с сюрпризов командованию...
Генерал видел, что Покрышкин начинает сердиться, и это ему нравилось: значит, человек глубоко уверен в своей правоте. Командующий уже слыхал, что этот летчик давно мудрит над тактическими приемами и даже завел какой-то альбом схем и чертежей. Он узнал, что на счету у Покрышкина свыше трехсот боевых вылетов. Стало быть, этот капитан располагает солидным опытом.
- Приезжайте ко мне завтра, - неожиданно закончил разговор генерал. - Побеседуем...
И вот они вдвоем. Генерал понимал капитана с полуслова и многое, над чем тот бился месяцами, решал тут же, на ходу, несколькими точными и логичными ходами мысли. Это внушало Покрышкину глубокое уважение к генералу, как к знатоку авиации.
Генерал тем временем по своему обыкновению исподволь изучал собеседника, все ближе и ближе присматриваясь к нему. Конечно, Покрышкин предполагает много такого, что уже давно известно. Но виноват ли капитан, что ему приходилось порой ломать голову над тем, что уже решено другими? Работая на крайнем левом фланге огромного фронта, который в силу сложившейся обстановки был надолго отрезан и жил своей, можно сказать, обособленной жизнью, Покрышкин не мог знать, что там, на севере, одновременно с ним другие, такие же ищущие, творчески мыслящие летчики думали над теми же острыми тактическими проблемами.
И, слушая Покрышкина, генерал вспоминал, как в трудные дни лета сорок второго года на Юго-Западном фронте некоторые летчики, летавшие на самолетах "Лаг-3", уже пытались применять построение парами, выравнивали их фронтом над полем боя, эшелонировали патрули на высоте; как уже тогда, пользуясь еще несовершенной техникой, они удачно применяли вертикальный маневр. Сама жизнь учила летчиков, и часто они, работая порознь, на разных фронтах, одновременно приходили к тому же выводу.
Теперь настала пора собрать отдельные, разрозненные крупицы опыта и объединить их в стройную систему тактических приемов. Обдумывая планы предстоящих сражений, генерал с интересом слушал тридцатилетнего капитана Он чувствовал, что этот летчик не привык бросать слова на ветер. И, задумчиво перелистывая самодельный альбом Покрышкина, генерал всматривался в схемы и говорил:
- Вот эта этажерочка нам пригодится. Только превышение я бы дал поменьше. Представьте себе: если нижней паре потребуется прийти на помощь верхней, она потеряет слишком много скорости при наборе высоты. Треугольник хорош... Но вот здесь, на третьем развороте, я ставлю пока вопросительный знак: хвостик вы здесь все-таки подставили солнцу, а?..
Подробно поговорили они о применении радио в бою. Генерал узнал, что Покрышкин пользовался с радио с первых дней войны, хотя аппаратура тогда была еще несовершенна, и некоторые летчики обрезали шнур от шлема к приемнику, полагая, что радио только мешает своим треском и шумом.
Генерал сам был энтузиастом радио. Он ценил комдива Бормана за то, что тот еще за несколько лет до войны, работая командиром истребительной авиабригады в одном тихом украинском городке, настойчиво проводил опыты управления самолетами по радио. Борману доставляло тогда огромное удовольствие видеть, как самолет, принявший его команду, меняет курс, ложится в вираж, делает переворот. Проницательный командир, он уже в то время видел, что эти опыты сулят огромное будущее авиации.
Теперь в голове у командующего зрели планы широкого применения радионаведения в бою, и он советовался о деталях с опытным командиром эскадрильи: генерал не только учил подчиненных, но и учился у них.
Время уже перевалило за полночь, когда он встал из-за стола и сказал, улыбнувшись, Покрышкину:
- Ну, кажется, я окончательно замучил вас, а вам завтра летать. Всего хорошего!
Он пожал руку капитану, и Покрышкин вышел из избы...
С переднего края отчетливо доносилась гулкая канонада, и в хатах позвякивали уцелевшие кое-где стекла. Ночной небосвод лизало пламя пожаров. Где-то совсем близко шел упорный бой, и Покрышкину не терпелось дождаться рассвета, чтобы подняться в воздух.
Ему вспомнилась почему-то большая карта, висевшая на стене хаты, в которой принимал его командарм. Во время беседы ему было не до нее, но теперь он совершенно отчетливо увидел перед собой красный изгиб линии фронта у Крымской и то неимоверно далекое расстояние, которое отделяло его от синеватой черты пограничной реки Прут.
Гитлеровцев далеко отогнали этой зимой. Но ведь это лишь начало! И потом - ведь до сих пор мы наступали только в зимние месяцы. А что будет этим летом? Какая судьба ждет полк?..
Покрышкин долго еще мерял шагами грязную станичную улицу, гадая о будущем. Туман, словно марля, бинтовал сады, израненные снарядами. Шумели камыши над рекой, галки, вспугнутые разрывом, бестолково галдя, метались над пашней, облитой малиновым светом ближнего пожара. С аэродрома доносился сердитый рев моторов: бессонные техники готовили машины к полету.
Воздушные бои разгорались. Летать приходилось три-пять раз в день, и редкий вылет проходил без встречи с противником. 10 апреля шестерка Покрышкина дралась с десятью "мессершмиттами" и сбила один из них, не понеся потерь, 11-го вела бой с восемью самолетами и опять сбила "мессершмитт". В этот же день Пал Палыч Крюков - теперь уже майор и штурман полка! - вступил в единоборство с четырьмя немецкими истребителями и сбил три из них. За этот бой он был представлен к званию Героя Советского Союза. 12 апреля Покрышкин с восьмеркой самолетов провел в течение часа два крупных групповых боя: один против десяти, другой против восьми "мессершмиттов". В этих двух схватках группа Покрышкина сбила восемь немецких самолетов, в том числе сам он - три "мессершмитта".
Дрался Покрышкин жадно, с каким-то остервенением, нетерпеливо выискивая в небе самолеты противника. Люди на переднем крае начали узнавать его в воздухе. Он со своей группой всегда внезапно сваливался на немецкие самолеты, заходя со стороны солнца и атакуя на повышенной скорости. Его любимыми приемами стали "соколиный удар" и "клещи"- их он разработал еще у берегов Каспия.
- Скорость плюс высота - вот что нужно для Успеха. Ясно? - твердил он летчикам.
Осуществляя групповой маневр в воздушном бою, он строго соблюдал единство пар. Когда приходилось атаковать бомбардировщиков, выстраивал всю группу во фронт и наносил врагу лобовой удар, стараясь разбить его строй. После первой атаки, проскочив строй вражеских бомбардировщиков, истребители либо все разворачивались в одну сторону, либо расходились парами, если было решено брать бомбардировщики в клеши.
Встречаясь же с группой истребителей, Покрышкин перестраивал боевой порядок так, чтобы гитлеровцы, уходя от атаки одной пары, попадали под огонь второй. Этого он добивался правильным эшелонированием пар по высоте. В индивидуальном воздушном бою он все чаще применял вертикальный маневр, заботясь о том, чтобы после атаки непременно выйти сзади и выше противника. И каждый бой приносил теперь победы. За одну лишь неделю капитан сбил шесть "мессершмиттов", а вся группа, которую он водил в бой, - двадцать девять! Теперь весь полк говорил о Покрышкине, и генерал Борман, вручая погоны гвардейцам, поставил его всем в пример.
Семнадцатого апреля 56-я армия, несколько продвинувшись вперед и отбив все контратаки, закрепилась на достигнутых рубежах. Началась подготовка к трудной и сложной операции: предстояло штурмовать станицу Крымскую, превращенную врагом в важнейший узел обороны. На этом участке фронта установилось кажущееся затишье. Но битва в воздухе не ослабла. Наоборот, напряжение ее еще больше усилилось. Дело в том, что гитлеровцы, пользуясь временной передышкой на центральном участке фронта, решили подправить свои дела на южном фланге - у Новороссийска.
Там, у самого города, уже длительное время на крохотном клочке земли - Мысхако - держался, слоено вросший в землю, десант советской морской пехоты. Для гитлеровцев он был словно нож, приставленный к горлу; и теперь они обрушились на него, чтобы сбросить моряков в воду. Одновременно фашисты перешли в наступление и на других участках фронта под Новороссийском, силясь оттеснить части 18-й армии, полукольцом охватившей город и порт.
С обеих сторон в действие были введены крупные воздушные силы.
Вначале численным перевесом на этом участке располагали в небе гитлеровцы. К тому же их истребители базировались в пятнадцати - двадцати пяти километрах от переднего края, а нашим летчикам приходилось летать издалека. Наша пехота оказалась в тяжелом положении: на нее сыпался град бомб, немецкие летчики расстреливали ее из пушек и пулеметов. Тогда Советское Главнокомандование бросило сюда основные силы 4-й и 5-й воздушных армий. И сразу же на крохотном участке фронта протяжением в несколько десятков километров закипели самые ожесточенные воздушные бои, продолжавшиеся с утра до вечера.
Только 20 апреля здесь было сбито свыше 50 немецких самолетов, а всего с 17 по 24 апреля советские летчики уничтожили в районе Новороссийска 152 самолета, да еще 30 было сбито зенитчиками. Наши потери были вдвое меньше.
В первый же день этой большой воздушной битвы у Новороссийска разыгрался бой, который надолго запомнили все летчики полка. Покрышкин особенно гордился им потому, что в схватке победили его ученики, и среди них Андрей Труд.
Дело было после обеда. Командир эскадрильи Вадим Фадеев повел восьмерку истребителей в район Мысхако. Его ведомым был Труд. Надо было ожидать ожесточенной схватки: немцы непрерывно массировали бомбовые удары, и теперь над Новороссийском надо было ждать ожесточенного боя.