- При начале большевистского восстания мы один из батальонов двинули на Петроград, другой в Бобруйск, третий в Москву. Зря. Их присутствие ничего там не изменило. Ну а я выехал в Могилев, в ставку, с докладом генералу Духонину. Добрался благополучно, но… И ставка была не та, и генерал Духонин почил во бозе. Французская миссия направляла офицеров на Дон к генералу Алексееву. Меня это заинтересовало. В конце концов, каждый живет в себе, для себя и сам. Поехал. К атаману Краснову бы не поехал. Германская подтирка. Алексеев - другое. И, знаете, месяца не проходит, мне приказ: "Командируетесь в Москву, оттуда в Лондон и Париж с программой правой союзнической группы". Может, слышали? Объединились в ней господа от Самарина до Новгородцева… Опять же интересно, не правда ли? - Моллер давно сидел за столом, но к еде не притрагивался. - В западных столицах я, знаете, в кругу таких господ оказался, что, как вспомню, дух захватывает: члены государственной думы Лунин и Гурко! Представитель Сибири Окулич! Послы Маклаков, Ефимов, Стефанович. Интриговали против бывшего министра-председателя (министр-председатель - А.Ф.Керенский. - А.Ш.). Насмотрелся и наслушался чего угодно. Но ведь если ты профессионал, то с самим чертом будешь дружбу водить, когда это надо для дела. Хотя, конечно, прежде-то я считал, что те, кто старше меня, выше по чину, по должности, знают куда идти. Не в прямом смысле, естественно.
- Я понимаю, - вставил Шорохов.
- Там я от этой иллюзии излечился. И настолько, что когда меня спросили: "Хотите в Poccию" - поверите ли? Зарыдал. Боже мой, в Россию!.. Тут мне не повезло. Я попал в Архангельск членом гражданского отдела при главнокомандующем союзными силами генерале Пуле. Все вроде бы ничего, но поехал-то я с паспортом на имя французского капитана Сержа. Чужой среди чужих. Среди своих тоже чужой. Хоть руки на себя наложи… Связался с Окуличем. Через него подал рапорт военному агенту в Лондоне об отправке меня в Сибирь, к Верховному правителю. Уже под своей фамилией. Хватит! Как камень снялся с груди. Колчак! Это звучало. Слышали истину? Чтобы быть свободным, надо все возыметь и от всего отказаться. Вы что-нибудь о краскоме Тухачевском знаете?
Вопрос был неожиданным. Не ловушка ли? Но Шорохов в самом деле о таком человеке ничего не знал. Ответил:
- Я? Нет, конечно.
- Вам было бы легче. Но я к тому времени побывал в Екатеринбурге, полюбовался компанией генерала Гайды, побывал у господ из комиссии по расследованию обстоятельств гибели государя - передал им пакет от генерала Пуле. Ужас какой-то. Эта комиссия paccтpeляла вообще всex, кто когда-либо имел в этом городе дело с царской семьей: водопроводчика, которой чинил краны в доме купца Ипатьева; поваров и официантов из столовой, откуда царским особам носили обеды; электромонтера, чинившего проводку; шоферов, хоть раз управлявших автомобилем, подвозившим куда-либо царскую семью… Так вот, к тому времени, когда я прибыл в Омск, опыт у меня был достаточный, в том числе знал я и кое-что лично о краскоме Тухачевском, о том, что армия, которой он командовал, в наступлении на Петропавловск лишила Верховного правителя доброй половины его войск. Ну, и как я там, в Омске, так сказать, наших и ихних посравнивал, понял: не только звезда генерала Гайды, но и звезда адмирала Колчака никогда не взойдет.
Было поразительно все это слушать. Так рассуждать, заявившись к человеку прежде совершенно незнакомому! Или этот Моллер достаточно знал о нем? Но тогда - что именно? Шорохов сказал настороженно:
- Теперь вы здесь.
- Да. Из Омска был послан с документами в Таганрог. Вечный курьер или особа, от которой принято избавляться подобным благопристойным образом. На сей счет я себя не обманываю. Плыл вокруг Азии. Японцы, китайцы, индусы… Люди, как люди. Штаб генерала Деникина разыскал, увы, лишь на станции Тихорецкая, в поезде. Еле догнал. Возвращаться в Сибирь? А куда? Верховный правитель тоже где-то на колесах. Не только Омск, но и Красноярск в руках красных… Теперь оберофицером откомандирован в штаб Корниловской дивизии. Могу поведать в заключение: краском Тухачевский с красного Восточного фронта отозван. По слухам, его направят сюда, на Кавказ. Сегодня узнал это и подумал: "В чью-то пользу опять будет сравнение?"
Все же чего ради этот Моллер явился к нему?
Тот рассмеялся:
- Удивляетесь, почему я к вам пришел?
Шорохов смешался:
- Я? Нет, что вы… Но говорите вы интересно.
- Леонтий Артамонович, мне-то и было поручено обратиться к Генквармдону относительно вашей персоны. Его кухня сейчас в Екатеринодаре. Но прежде я побывал в Новороссийске. Посчитал, что так будет логичней.
- При чем тут Новороссийск!
- Там теперь иностранные миссии. Между прочим, и ставка туда перешла. Так вот, могу обрадовать. Удостоверена ваша безусловная непорочность.
Шорохов с прежней настороженностью смотрел на Моллера. Тот продолжал:
- Вы хорошо умеете слушать. Для меня это в любом человеке главное. Донкихотство? Возможно. Ведь, если честно, почему я в Омске у Верховного правителя России не сделал попытки задержаться? Личное нерасположение. Слушать там не умел никто. Говорить искренне тоже. А я по своей натуре музыкант. Все, что хоть раз в моем присутствии прозвучит, живет в моей душе до бесконечности долго.
- Но почему вы мне не сказали сразу, что были в миссии?
- Говоря строго, я вообще не должен этого делать. Меня посылали не вы. Кроме того, я тогда еще не знал, возникнут ли между нами, как писали в старинных романах, флюиды дружбы.
- Чудеса, - проговорил Шорохов.
Таких людей он прежде ни разу не встречал.
- Жизнь вообще состоит из чудес, - ответил Моллер. - Вы не находите?
- Теперь нахожу. Мне вы… как бы сказать?.. На меня вы произвели самое доброе впечатление.
Моллер церемонно вынул из бокового кармана кителя конверт, отдал Шорохову.
Надписи на конверте не было, внутри лежала записка: "Известный вам документ всего не исчерпывает. Обратитесь к держателям. Гарантированы: всемерная помощь, вознаграждение при любых обстоятельствах. Сислей".
Шорохов испытующе смотрел на Моллера. Загадка. Кому ты из всех этих господ служишь?
Моллер зажег спичку:
- Пожалуйста. Я обещал. Вопрос чести.
- Минуточку, - Шорохов еще раз прочитал записку, перекладывая ее содержание на более понятный язык: "Известный вам документ всего не исчерпывает". Старый чиновный туз в Новочеркасске продал копию мамонтовского акта не только ему, но и еще кому-то из миссии. Скорей всего Манукову. Прочитали и спохватились: в трофеях, сданных Государственному банку, ничего важного нет. Как-то узнали о словах Чиликина: "прочее", "полная опись", о том, что он говорил эти слова Шорохову. Теперь: "Обратитесь к держателям. Гарантированы: всемерная помощь, вознаграждение при любых обстоятельствах". То-есть: "Добивайтесь встречи с Мамонтовым, Родионовым, вообще с кем угодно из штаба Четвертого Донского отдельного конного корпуса. Обещайте все, что угодно, причем не только в России, но и в эмиграции".
Моллер опять чиркнул спичкой. Оба они молчали, пока конверт горел. Пепел Моллер высыпал в ведро, стоявшее под умывальником.
"Разовый агент? Не похоже, - думал Шорохов, следя за его неторопливыми движениями. "Вы хорошо умеете слушать. Для меня это в любом человеке главное". Что, если спросить прямо? Но ведь, коли он работает на миссию, то правды не скажет, а человек, судя по всему, неплохой. Через собственное вранье ему потом будет не переступить".
Моллер танцующей походкой прошелся по комнате, остановился напротив Шорохова, сказал, пытливо глядя ему в лицо:
- Вот что я также должен вам сообщить. Из Екатеринодара вместе со мной в штаб дивизии прибыл господин, который, оказывается, вас хорошо знает. Его фамилия, должность мне неизвестны. Зовут его Михаилом Михайловичем.
Выражение лица Шорохова, видимо, так переменилось, что Моллер торопливо, даже с испугом, закончил:
- Он меня просил особо вас предупредить: встречи с ним вам не следует опасаться. Да-да! Как только представится командиру дивизии, он к вам зайдет.
* * *
Михаил Михайлович зашел в этот же день. Был совершенно таким, как когда-то в Москве, при первой их встрече. Вицмундир. Тугая каштановая бородка. Едкая улыбка. И Шорохова он приветствовал в знакомой манере:
- Милейший, дражайший!.. Подарок судьбы!
Шорохов не нашелся, что ответить.
- Ну, ну, - укоризненно подбадривал Михаил Михайлович. - Я вами восхищен: манеры, спокойствие… Совсем другой человек.
- Я тоже рад, - проговорил Шорохов.
- И-и, дорогулечка, - игриво продолжал Михаил Михайлович, - не тревожьтесь. От этого стареют сердца. Если желаете, вообще давайте считать, что прежде мы с вами знакомы не были. Согласны?
- Я всегда за согласие, - помедлив, ответил Шорохов.
- И прекрасно, роднулечка. Ведь ваш главный принцип: "Переплачивая при покупке, обретаешь друзей". Я помню. Вы говорили. А это не просто согласие. Что-то покрепче. И вот тут заковыка. С нее и начнем. Время не терпит. В чем лично для вас смысл хлопот во благо Четвертого конного корпуса? Вам люб Мамонтов? Не наелись им во время рейда?
Получалось: этот Михаил Михайлович знает о задании, только что полученном от миссии. Рассказал Моллер? Вместе ехали из Екатеринодара. Может даже из Новороссийска. И кто их свел: Генквармдон? Миссия? Слова Моллера: "Его фамилия, должность мне не известны" - стоят немного.
- Вы, милашечка, конечно, догадываетесь о чем идет речь? - настойчиво продолжал Михаил Михайлович.
- С корпусом Мамонтова у меня сейчас никаких отношений нет, - ответил Шорохов.
- Но в Ровеньки-то вы ездили. Силенок не пожалели, и собеседники там у вас были, мой чудеснейший, первого сорта. Даже если молчат, то со значением.
На кого он намекал? На Сергея Александровича? На Буринца?.. В любом случае выходило: в руки Михаила Михайловича попала последняя сводка в Агентурную разведку. Перехватили.
- Высокая политика, - с прежней насмешливостью продолжал Михаил Михайлович. - Увлекло. Захотелось облагодетельствовать донское казачество. Но вы-то сами ему нужны ли?
"Кажись глупей конкурента", - тоже одна из купеческих заповедей. Шорохов смотрел на Михаила Михайловича глазами открытыми широко, улыбался, молчал.
- Отдай все ближнему? Прояви альтруизм? Такое слово, впрочем, вам не знакомо. Или знакомо? Вы же все время набираетесь ума-разума. Манеры, эдакий политес… Ах да! Чуть не забыл! Вам-то ведь что-либо знать не обязательно. За вас все всегда знают другие, тот же капитан Бэби из команды генерала Хаскеля. Простите, возможно выдаю служебную тайну. Для вас он "Федор Иванович". Но и Бэби его ли фамилия? "Бэби" в переводе с английского - "ребенок", "дитя". И тут - позвольте! А Мануков? Если эту фамилию, точней, это слово, перевести с армянского на русский, знаете что получится? Тоже "дитя". Вам не кажется, любимейший, что сие не так случайно? Если спросите, отвечу со всей определенностью: состряпанные по одной колодке псевдонимы. Есть в этом смысл. Обозначает ступеньку, на которой стоит агент. Возможности, функции. Впрочем, и такое слово вам знакомо ли?
Шорохов догадался о чем идет речь - все о тех же мамонтовских трофеях, деле почти забытом им в сутолке последних недель. Но вот - пожалуйста! Интерес, притом самый острейший.
- И учтите, драгоценнейший, я всегда бываю прав. Как был прав и в своем отношении к вам с той минуты, когда мы впервые встретились. Надеюсь, не позабыли, где именно это произошло, любезнейший, в какой из славных столиц?
- Забывать это дар божий, - ответил Шорохов, подумав о том, насколько ему легче было разговаривать с Моллером. - Есть он не у каждого. Но коли мы с вами знакомы только с этой минуты… Вы так предложили… Чего там еще я могу помнить?
- И чудесно, дражайший. Но не скрою: когда-то я вас подозревал. Было! Подозревать надо всякого и всегда. Тоже истина. Больше! Главный закон самосохранения. Потому и советую: хорошенько подумайте о моем предложении.
- Да в чем оно?
- Скажу. Полнейшая искренность, мой роднейший. Разделяйте с вашим покорным слугой надежды, заботы и огорчения. Все разделяйте. Я это подчеркиваю. Что будет взамен? Ваша личная безопасность, превосходнейший, - Михаил Михайлович издевательски кривил губы. - Не так мало, если на то пошло.
- Милое дело, - воскликнул Шорохов. - Но позволю себе спросить: как мне при этом ладить с Николаем Николаевичем? Ему от меня то же самое надо.
- Правильно, - Михаил Михайлович даже привстал на цыпочки от ликования. - Умница, что сразу об этом подумали. А есть еще и ваши отношения с миссией. Есть, есть! Не отпирайтесь. Но всей этой игры я вам не испорчу. Не в моих интересах. Всякий раз будем честно решать, чем кого одарить.
Он предлагал служить еще и третьей разведке. Шорохов сказал:
- Условие для меня невозможное. Вы с Мануковым друзья. Видел. Знаю. Может сейчас рассорились. Уверен, помиритесь. Что мне тогда?.. Слово давал. В торговом деле слово - закон. Прежде договоритесь между собой. Тогда - пожалуйста.
- Договорюсь, договорюсь, лучезарнейший, - Михаил Михайлович удовлетворенно кивал головой, но говорил зло. - Не пожалеть бы вам только. Ой, как бы вам после не пришлось пожалеть…
- Жалеть - не жалеть. - Шорохов махнул рукой. - К чему все это?
Разговор был какой-то странный: угрозы, намеки, а вместе с тем льстивое - "восхищен… манеры, спокойствие…"
- Для меня важно дело. Я купец. Или забыли?
- Я-то ничего не забыл, мой чудесный. Лишен этого дара. Вы-то все ли помните, вот в чем вопрос.
Вошел Скрибный.
- Простите, бога ради, - сказал Шорохов. - Мой компаньон. Срочное дело.
Не взглянув на Скрибного, ничего не ответив, Михаил Михайлович покинул комнату. Было слышно, как он в сенях надевал галоши. Хлопнула дверь.
- Что за хмырь? - спросил Скрибный.
- Знакомый. Еще по поездке вслед за Мамонтовым. Дядька поганый, - ответил Шорохов.
- Вагоны сегодня уходят.
Шорохов вопросительно смотрел на Скрибного.
- Со мной не поедешь?
- Не получится.
- А если выйдет так, что в Новороссийске я не задержусь?
- В миссии оставь для меня записку, где потом будешь.
- У Федора Ивановича?
- У него.
- Я пошел.
- Иди. Но - деньги.
Скрибный достал из бокового кармана пальто толстую пачку николаевских сторублевок, не пересчитав, протянул Шорохову. Прощаясь, руки не подал. Он ему тоже.
* * *
Вечером пришел Моллер. Смущенно улыбаясь, сказал, что явился с надеждой в приятной компании выпить стакан чая. Пока закипал самовар, разговаривали.
- Вы никогда не задумывались над вопросом, зачем живете? - так начал Моллер. - Зачем вообще живет сейчас человек. Тем более человек порядочный.
Шорохов рассмеялся:
- А что это по нынешним временам?
- Отвечу. Тот, кто делает подлости без удовольствия.
- Но делает!
- Видите ли, на любой войне первыми всегда уходят из этого мира лучшие. Ничтожества остаются и вырастают в вершителей судеб, чувствуют себя личностями. Старая истина: на ночном небе луна - это солнце. Но мы уклонились в сторону.
- Я из людей простых, - сказал Шорохов. - Мой прадед, правда, выходец из Запорожской Сечи, но свою принадлежность к казачьему сословию он потом потерял. Отец - сапожник.
- Как интересно!
- Сам я к торговому делу пришел не сразу. Прежде - металлист, заводской пролетарий. Впрочем, может, вы это обо мне знаете.
- Нет-нет, почему же, - торопливо ("Не слишком ли торопливо?" - подумал Шорохов.) проговорил Моллер.
- У простого человека всегда есть понятие о том, ради чего жить: быть сытым, одетым, иметь крышу над головой, растить детей, - продолжал Шорохов. - В этом смысл всего, что он делает, об этом его заботы. Желать, чтобы он притом еще успевал задумываться над вопросом чего ради живешь? Привычка для господ. Сословию, из которого я вышел, она не по карману. Простите за прямоту.
Хозяйка внесла самовар.
- Говорите: привычка. Но это и есть в человеке самое главное. Его личность, - со вкусом, играя голосом, сказал Моллер. - Иногда приказываешь себе: сделай так, и будет прекрасно. Ан, нет! В нужный момент делаешь по-другому. Простейший пример. Вы ночью храпите?
- По-моему, нет. Никто не жаловался.
- А почему? Потому что вы днем, вообще, когда бодрствуете, дышите только носом. Как просто! Но поэтому вы и ночью не можете, не умеете дышать иначе. У вас нет такой привычки. Результат - не храпите. Полмира страдает. Мой родственник - прекрасный человек - развелся с женой - с женщиной тоже прекрасной - из-за этого. Причину назвали другую, но мне-то известно. А так просто, казалось бы: днем дыши носом, переделай привычку. Не можешь! Привычка это судьба… Хотя, впрочем, не только. Мне, например, не нравится моя внешность: длинный, тощий. Но тут ничего не изменишь.
- Это от бога, - вставил Шорохов.
- Да, но почему сей удар всевышнего пришелся именно по моей персоне? Богохульство? Не спорю. Но и оно во мне есть, - Моллер задумался, двигая усами, сам себе кивая головой, потом сказал. - Еще одну новость я считаю своим долгом вам сообщить. Собственно, для этого я зашел. Я добился перевода в группу войск генерала Мамонтова. Адъютантом полковника Родионова. Когда-то мы с ним были довольно дружны. В Екатеринодаре я его в этот раз встретил. Поскольку генерал Мамонтов оказался там же, а в Корниловской дивизии меня ничто особенно не удерживает, все решилось в один момент.
"Обступают со всех сторон. И как еще! - подумал Шорохов. - И какой там будет у них обо мне разговор? Или был? Что решили?" Спросил:
- Когда вы туда отбываете?
- Завтра. Целой командой. В одиночку сейчас ездить нельзя.