Содержание:
ПО ДОРОГЕ НА ВОЙНУ 1
ПЕРВАЯ КРОВЬ 2
ПРИСЯГУ ПРИНЯЛИ НОЧЬЮ 3
НА ФРОНТЕ СЛУЧАЕТСЯ… 4
Я ДУМАЛ, ЧТО ТЫ КОМАНДИР… 5
ТЕБЕ НАДО ХОДИТЬ В РАЗВЕДКУ 6
НА ТИХОМ УЧАСТКЕ 7
НА ТВОЙ СЧЕТ 9
СЧЕТ УВЕЛИЧИВАЕТСЯ 11
СВОИМИ РУКАМИ 12
ПО РАЗВЕДАННОМУ ПУТИ 13
ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТ ЕХАЛ НА КАВКАЗ 15
ВДВОЕМ В ТЫЛУ ВРАГА 17
КОНЕЦ "ЛУЧШЕГО СТРЕЛКА ГЕРМАНИИ" 21
НА ПЕРВОЙ ПОЛОСЕ "СМОЛЕНСКОГО ВАЛА" 23
ЗА ТИХОЙ ПРОНЕЙ 25
РАЗВЕДЧИКИ ИДУТ ВПЕРЕДИ 27
С БОЛЬШОЙ ДОБЫЧЕЙ ЧЕРЕЗ ЛИНИЮ ФРОНТА 28
НЕТ, ЕГО НЕ ЗАБЫЛИ 30
ПО-ПРЕЖНЕМУ ВПЕРЕДИ - (Послесловие) 32
Примечания 33
С. Зарубин
Тропой разведчика
Документальная повесть
Патриотизм, стойкость и мужество миллионов скромных простых советских людей, воспитанных и вдохновляемых нашей ленинской партией, явились главным фактором, обеспечившим разгром гитлеровской Германии во второй мировой войне.
Н. С. ХРУЩЕВ
ПО ДОРОГЕ НА ВОЙНУ
Колючий, свирепый, небывало морозный январь 1942 года…
Поезд идет быстро. Клочья пара низко стелются над вагонами, окутывают состав, врываются в приоткрытую дверь теплушки. В густой морозной дымке ничего не видно. Кажется, что на запад тянется небольшая полоска заснеженной земли с телеграфными столбами, семафорами и полосатыми шлагбаумами на переездах - холодная дорога на войну. Прогрохочет встречный поезд, проплывут водокачки, низенькие станционные постройки, эшелоны с пушками и полевыми кухнями на платформах, и опять без конца и края мелькающее белое марево.
В десятой теплушке сорок человек. Все они из Карымского района Читинской области. Самому старшему из них - девятнадцать лет, самому младшему - Сергею Матыжонку - совсем недавно исполнилось восемнадцать. Солдаты едут на фронт. На пункте формирования им сказали: "Винтовки и патроны получите на месте". На плечах юношей новенькие хрустящие гимнастерки, на ногах обмотки и огромные ботинки одинакового, сорок четвертого, размера - меньших на складе не оказалось. Чистые, пахнущие карболкой шинели "обминаются" на нарах: они вместо постелей.
На больших станциях солдаты гурьбой бегут к поездам с ранеными: всем хочется узнать фронтовые новости, поговорить.
Они слышат неприятные, тяжелые вести…
Тихо в теплушке после остановок. Лежат солдаты, что-то говорят друг другу шепотом, думают, вздыхают. Ваня Макковеев - старший по вагону - хочет сыграть на гармошке "Веселую сибирскую", но на него грозно прикрикивают из темного угла:
- Брось! По уху захотел? Смерть этого не любит!
Петь и играть на гармошке, громко разговаривать и смеяться не разрешает Никифор Кошкарев - молчаливый могучий детина с круглой головой на толстой, бычьей шее. Не делясь ни с кем, ловко орудуя у губ острой финкой, Кошкарев ел сало, уплетал шаньги, запихивал "про запас" в свой вещевой мешок небольшие порции хлеба, которые солдаты получали на пунктах питания, складывал окурки в старинную жестяную банку из-под конфет. Кто-то назвал его Барсуком - и поплатился за это. Услыхав обидное прозвище, Кошкарев повалил парня на нары и стал душить его.
Незаметно появился страх. Позавчера на митинге в Чите обещали геройски проявить себя в боях, кто-то сказал, что нет такой силы, которая могла бы сломить сибиряков. Оратору аплодировали. Что-то радостно кричал и гулко бил кожаными "домашними" рукавицами Кошкарев. А теперь на каждой остановке выбегает он на перрон, перешептывается с ранеными и, забравшись в вагон, сообщает:
- Ленинград в петле. Из шестиствольных минометов немцы нашего брата на мелкие части крошат. Головы не высунуть. На погибель едем…
Перед самым отправлением из Красноярска к вагону подошел пожилой обросший солдат и елейным голосом сказал:
- Нет ли табачку, родимые?
Правая рука солдата была замотана толстым слоем бинта и покоилась на грязной косынке, перекинутой через плечо. Левой рукой он ловко скрутил папиросу из крепчайшей забайкальской зеленухи, прикурил от заботливо поднесенной кем-то спички и на вопрос: "Ну, как там дела?" - безнадежно махнул рукой:
- Прет немец. Не остановить. Куды там!..
Кто-то возразил, сказал, что под Москвой враг остановлен и теперь бежит на запад, но фронтовик вдруг рассердился и зло зашлепал оттопыренными губами:
- Из газет войну знаете. Немец на каждое село тыщу танков пущает. Приедут вот такие горяченькие, сунутся, а от них через неделю мокрое место. Всех вас на куски порвут. Под Москвой, говоришь, немцы отступили? Они не такие дураки, чтобы своих солдат морозить. Отошли и сидят сейчас в тепле. А наши собрали под Москвой чуть не всю Расею и лезут на рожон. Все вы через неделю в мертвяках будете.
- Ты что это говоришь? Что ты здесь болтаешь? - перебил солдата Ваня Макковеев. - Иди отсюда, гад!
- Что? Я гад? - злобно прищурился солдат. - Я кровь пролил на фронте, да гад? Эх ты, молокосос!..
Солдат нагнулся, ища под ногами камень, но вдруг рухнул на землю и затрясся. На помощь к нему бросился Кошкарев. Он выпрыгнул из теплушки, приподнял солдата, но тут же снова положил его: паровоз дал сигнал к отправлению. Забравшись в теплушку, Кошкарев плечом толкнул Ваню Макковеева и, скрипнув зубами, произнес:
- Довел человека, комиссар! За правду! Ну, погоди…
Эта сцена произвела гнетущее впечатление. Все молчали. В такт вагонным колесам стучала, ползала на полке гармонь - подарок читинских железнодорожников. Долго молчал Ваня Макковеев, которого парень с бычьей шеей презрительно назвал комиссаром. А потом приподнялся.
- Это был враг, - твердо сказал он. - Прохлопали… Подходит к солдатам перед самым отправлением эшелонов, распространяет разные слухи. Получит отпор - симулирует припадок. А мы уши распустили, заслушались. Кто здесь комсомольцы? Поднимите руки!
Старший по вагону Ваня Макковеев - три дня назад он еще был секретарем комсомольской организации Карымского паровозного депо - обводил лица взглядом, хмурился.
Одна рука, две… Робко поднялась чья-то третья. Пять рук, шесть… И вдруг в тишине послышался чей-то взволнованный голос:
- Не считай, Ваня! Все мы комсомольцы.
С верхней нары спрыгнул слесарь Семен Забелин, выпрямился, одернул гимнастерку, шагнул к Кошкареву.
- Ты почему панику сеешь? Брось, пока не поздно! Я тоже раненых расспрашивал. И ты был рядом. Расскажи лучше, как наши под Одессой стояли. Слышал, что сказал безрукий матрос? "Вылечусь, - говорит, - головой таранить их буду, пинками бить фашистов". И знаете что, ребята! Этот матрос едва живой… А за пятнадцать минут стоянки рассказал, как пользоваться бутылками с зажигательной смесью, учил бороться с немецкими танками. Чуешь, Кошкарев, что это значит?..
У топившейся железной печки собрались не только комсомольцы. Впервые за три дня молодые солдаты заговорили в полный голос. Перед грозными событиями, которые, несомненно, были впереди, им захотелось разрядить нехорошую, тоскливую обстановку. Заиграла гармошка, послышалась боевая песня. На станции в вагон заглянул начальник эшелона, сказал: "Добре!" - и ушел. Кошкарев о чем-то шептался со своим дружком Михаилом Калгановым, презрительно ухмылялся, и Ваня Макковеев не выдержал.
- Ну, а ты, Кошкарев, как думаешь воевать?
Промолчи Барсук, и он, возможно, доехал бы в десятой теплушке до фронта. Но Кошкарев не стал молчать. Он вылез из своего угла, сбычился, подошел вплотную к Ване Макковееву.
- Я как буду? Я до первого боя буду! Не за что мне воевать. Иди доноси.
Это было сказано так неожиданно и дерзко, что Ваня Макковеев на миг опешил.
"Трам-трам-трам", - прогремели колеса на стыках рельсов. Уже наступила ночь, в раскрытой двери вагона мерцали огоньки какого-то селения. Кошкарев подошел к двери, вцепился жилистыми руками в стены теплушки, шумно вдохнул морозный воздух, повернул ершистую голову к солдатам, презрительно улыбнулся, кивнул в сторону Вани Макковеева:
- Вылавливают немцы вот таких активистов.
Очень тихо стало в теплушке. Георгий Ишенин встал, шагнул к двери.
- Значит, не за что тебе воевать, - спокойно сказал Ишенин. - А я думаю, о чем вы тут шепчетесь…
Солдатский ботинок пришелся по заду Барсука. Кошкарев взмахнул руками и вылетел в раскрытую дверь вагона прочь, в темноту.
Все произошло в одно мгновение.
Поезд не остановился.
- Спокойно! - крикнул Ишенин. - Слышали, что он сказал? За эти слова он никому на меня не пожалуется. Никакому коменданту, никакому следователю. А если убился - черт с ним! Скажем, что сам сорвался. Я тут слышал, они договаривались… А ну, вылезай на свет! - потребовал от кого- то Ишенин. - Рассказывай, как ты будешь воевать!
Из темного угла вылез Михаил Калганов, испуганно заморгал глазами.
- Ну!
- Я не хотел… Это он меня подбивал…
- На что?
- Я его боялся… Немец пойдет в наступление, надо, говорит, лечь… А потом поднять руки…
- Эх, Калганов!.. - тихо произнес Ваня Макковеев. - А ведь тебя старик отец провожал. Помнишь, что он говорил?
- Я не сдамся, ребята, - поднял глаза Калганов.
В вещевом мешке Кошкарева оказалось письмо, свернутое в треугольник, с написанным адресом.
- "Я вернусь, папаня, - читал вслух Семен Забелин. - Может, совсем скоро, а может, через годы. Сделаю все, как ты порешил. Мы еще заживем, все козыри есть у нас…"
Не хотелось, чтобы кто-то знал, что в составе забайкальской лыжной бригады ехал на фронт человек, намеревавшийся сдаться в плен, решивший уцелеть во что бы то ни стало, солдат, которому было "не за что воевать". На листке было еще много места, и Ваня Макковеев дописал на нем несколько слов: "Ваш сын Никифор выпал из теплушки на перегоне Тарутино - Ачинск Красноярской железной дороги. Извещаем вас об этом и подписываемся".
Все до единого решительно и молча подписались под этими строчками.
"Выпал из теплушки". У солдат все-таки было какое-то неприятное ощущение…
Одному из них, Сергею Матыжонку, после войны довелось побывать в селе, из которого был призван на фронт Никифор Кошкарев. Бывший солдат работал на уборке урожая, вел комбайн. Вдруг все вспомнил и спросил своего помощника, не знает ли он в своем селе Кошкаревых.
- Кто их здесь не знает, - под рокот моторов неторопливо рассказывал пожилой колхозник. - И я батрачил у Митрофана Кошкарева. Первый богатей был на селе. Все эти поля сплошь были кошкаревскими, а заимка до сих пор его именем называется. Раскулачили. Озверел Митрофан Кошкарев, клуб поджег. Перед войной из ссылки вернулся. Правильно, был у него сын Никифор. Этот в первый же год войны на фронте погиб. Геройской смертью.
- Геройски? - переспросил Сергей.
- Сестра Никифора так говорила, - продолжал колхозник. - Сейчас она нашим клубом заведует, новым. Смотри, отсюда ее дом виднеется.
Вечером Сергей Иванович решительно вошел в дом сестры Кошкарева и был очень удивлен, увидев в переднем углу большой портрет знакомого человека. Ершистая прическа, хмурый взгляд, слегка склоненная сильная шея и медаль "За отвагу" на солдатской гимнастерке.
- Вы его сослуживец? - засуетилась сестра Никифора и смахнула слезу. - Вот видите, остались живы, работаете… А Никифору не повезло. Поехал на фронт и где-то по дороге расшибся. С недельку полечился в Красноярске, а потом поехал на передовую. Месяца через три, к маю, сообщили. Геройской смертью погиб Никифор…
…Извещение о смерти, наградное свидетельство, несколько писем… В глаза Сергею бросились слова: "Проклятые фашисты… Хуже гадов они, папаня. Надо бить проклятых захватчиков…" Когда и почему произошел перелом в душе человека, которому было "не за что воевать"? Из-за пинка, полученного от своих сверстников на пути к фронту? Едва ли…
В письме не сообщали о боевых подвигах солдата. Но в нем были слова огромного значения: "Никифор Митрофанович Кошкарев погиб смертью храбрых за честь, свободу и независимость нашей Родины". Их вывела рука комиссара воинской части.
С обнаженной головой Сергей Иванович Матыжонок с минуту постоял у портрета, вернул сестре Никифора пожелтевшее письмо из воинской части, тихо сказал:
- Комиссар… Фамилия неразборчива… Это он помог вашему Никифору понять, что значит остаться без Родины.
И вышел.
Вспомнились Сергею морозные дни, эшелоны, расстрелянные ржевские леса, друзья-товарищи, только что надевшие шинели, командиры, которые помогли и ему стать солдатом…
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Глубокой ночью поезд прибыл в Москву. Стоянка была короткой. За несколько минут до отправления прошел мимо вагонов новый начальник эшелона, неприветливый, строгий. На вопрос: "Куда поедет лыжная бригада?" - сухо ответил: "Туда, где есть снег". Но солдаты, быстро узнали "тайну". Часовой, стоявший на путях, сказал им только два слова:
- На Калининский.
Ваня Макковеев нашел на карте город Калинин, достал из вещевого мешка смятую газету и стал читать сводку Совинформбюро. Там сообщалось, что Калининский фронт прорвал сильно укрепленную линию противника.
- Наступать будем, - послышались голоса.
- Прямо в бой попадем.
- Сперва учить будут.
В ту ночь никто не сомкнул глаз: новобранцы сушили обувь, плотнее увязывали вещевые мешки, возбужденно переговаривались. А на рассвете в теплушке опять стало тихо. На небольшой, наполовину сожженной станции эшелон вдруг остановился, кто- то торопливо пробежал мимо вагонов и громко' скомандовал:
- Открывай двери! Выгружайся! Быстро!
Вдали чуть слышалась орудийная канонада. Солдаты выпрыгнули из вагонов и построились на улице поселка. Забайкальцы держались вместе, стояли на правом фланге. К ним первым подошел командир с тремя кубиками на петлицах шинели.
- Ишенин! - строго приказал он. - Шаг вперед!
- Есть!
- Что можете делать?
- Как что делать? - не понял Ишенин.
- В гости к бабушке приехали? Пулемет знаете, из винтовки стрелять умеете?
- Мы лыжники, - сказал кто-то из задних рядов.
- Лыж пока нет. И не ожидаются… Я спрашиваю: кто какое оружие знает?
- Винтовку знаю, - сказал Ишенин.
- Автомат?
- Из автомата не стрелял.
- Становитесь сюда. Забелин! А вы?
- Я многое знаю, товарищ старший лейтенант, - весело ответил Забелин. - Автотормоза знаю, гайки закручивать умею, в футбол играть…
- Шутки в сторону! - резко оборвал его командир. - Слышите, что там? Они пришли, чтобы уничтожить нас. Они не церемонятся. Тут не гайки закручивать надо, а воевать!
- Автомат я изучал, - сказал Забелин. - А вот воевать… Воевать никогда не приходилось, товарищ командир.
Старший лейтенант внимательно обвел взглядом шеренгу молодых солдат, их лица, кургузые шинели, ватники, обмотки. Глубокое сожаление и разочарование было во взгляде командира. На его скулах вспухли желваки.
- Наша армия ведет тяжелые бои, - глухим голосом сказал он. - Мы надеялись на помощь из Сибири.
Молодые солдаты переглянулись. На кратких курсах, проводившихся в Карымской, они добросовестно изучили противогаз, знали, как пахнет хлор, хорошо представляли себе, где у боевой винтовки винт упора, цевье, затвор со стеблем, гребнем, рукояткой. Стреляли в мишени. Учебные гранаты научились швырять за пятьдесят метров. Поэтому все удивленно обернулись на Ваню Макковеева, который на вопрос старшего лейтенанта твердо сказал, что хорошо знает станковый пулемет "максим" и стрелял из него. Сергей Матыжонок заметил, как посветлело лицо командира, и тоже сказал, что изучал пулемет. Это было на самом деле, но всего на трех занятиях.
Разделив молодых солдат повзводно, старший лейтенант сказал, что к вечеру "двинемся на передовую".
Война оказалась совсем рядом.
30 января 1942 года забайкальцы без лыж, но с новенькими винтовками большой плотной колонной двинулись на передовую. Автомашины везли пулеметы, продукты, связки с обмундированием. Идти по глубокому снегу было тяжело, близость фронта вызывала какое-то напряжение, и, несмотря на предупреждение командира, каждый невольно старался держаться поближе к товарищам. Ваня Макковеев и Сергей Матыжонок шли рядом, прислушивались к далеким артиллерийским залпам, вспоминали родные края, знакомых. Вдруг кто-то крикнул:
- Воздух!
Звенящий свист, рев мотора, грохот… Впереди, в гуще людей, взметнулся грязный султан взрыва, дрогнула земля. Солдаты увидели большую черную птицу, быстро улетавшую к гребню холма. Сергей обернулся, чтобы узнать, не убило ли Ваню Макковеева, но тот уже встал и показывал рукой на солдат, столпившихся у большой воронки на самой середине дороги, - минуту назад здесь шел взвод "автоматчиков". Что-то кричал и махал руками командир. Солдаты подумали, что он зовет на помощь, и бросились к воронке, но вновь послышался рокот моторов. Черная птица летела очень низко и жутко выла. Слышалась частая дробь: немецкие летчики расстреливали колонну из пулемета. Уже не прячась за, гребень высоты, самолет развернулся и снова пошел в атаку.
Сергей перебежал дорогу и залег у кудрявой ветлы, растущей на обочине дороги. Его лихорадило, он зажмурился и сжался в комок. Опять послышался грохот взрыва. На шею Сергея упало что-то неприятное. Он протянул руку и сбросил большой теплый кусок. Открыл глаза и вскрикнул: с кудрявой ветлы свисал окровавленный рукав гимнастерки. Сергей вскочил и бросился прочь от страшного места.
После трех заходов немецкий самолет с издевкой покачал крыльями и улетел. Старший лейтенант собрал молодых солдат, слишком поздно рассеявшихся по снежному полю, и громко выругался:
- Что ж вы не разбегались?!. Я же вам говорил, что делать при налете!
Убитых стащили на обочину дороги, сложили в ряд, накрыли шинелями и двинулись дальше.