К тому времени минуло уже больше суток с тех пор, как закончился бой, и полк еще не успел как следует оправиться от ран. В лагере царило полное разорение. Было шумно и суетно. Солдаты разбирали завалы, ставили на смену сгоревшим и изуродованным палаткам новые, приводили в порядок территорию, технику, чистили орудия. Мы, медики, тоже не сидели без дела. От усталости мы валились с ног - большинство из нас не спали уже больше суток. Досталось всем, но больше всего хирургам и медсестрам. Раненых было столько, что мы не успевали делать операции. Только с одним разберешься, как на стол кладут другого. Какой там, к черту, отдых! Но мужики ладно - жалко было женщин. А те держались, как могли. К нам на помощь прибыли на вертолетах врачи из ростовского госпиталя. Но они не стали разворачивать свои операционные, а просто забрали с собой тяжелораненых.
Когда к нам привели чеченского старика, мы как раз занимались погрузкой раненых в "вертушки".
- Товарищ майор, вот здесь старик с пацаном… Подполковник Сударев попросил посмотреть, - сказал невысокого роста солдатик в зимнем камуфляже.
Я отпустил его и приказал санитарам отнести мальчика в операционную. Я видел, с какой тоской в глазах и болью передавал старик солдатам внука. Я пожалел его.
- Не беспокойся, отец, мы только посмотрим мальчишку, - сказал я.
Старик остался стоять под открытым небом, а я удалился вслед за санитарами, чтобы осмотреть пацана. Но я уже и без того понимал, что он мертв. Мальчик был весь в крови, и на его теле были видны многочисленные пулевые отверстия. Кто же это его так? - думал я. Неужели кто-то из наших? Потом-то я узнаю правду, потом весь полк узнает, кто это сделал, когда к нам в часть приедут следователи, но тогда я даже предположить не мог, что мальчишка стал жертвой разъяренных пьяных мужиков, решивших таким образом отомстить за товарищей.
- Он умер, отец, - сказал я старику, выйдя из операционной. У меня было тяжело на сердце.
Он кивнул головой.
- Проклятая война, - сказал я. - Разве это нормально, когда гибнут дети? Господи, да когда это все кончится!
Старик внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. А мне надо было успокоить его, но я не знал, что ему сказать.
- Товарищ майор, что будем с мальчиком делать? - спросил меня один из санинструкторов.
Я пожал плечами.
- Вы заберете его? - это я обращался к старику.
- Да, - сказал он. - Мы похороним его по своему обычаю.
Он взял мальчика на руки и медленно пошел прочь. Ко мне подошел Савельев, за ним медсанбатовские хирурги, сестрички, тут же оказалось и несколько санитаров из полкового медпункта. Мы стояли и смотрели старику вслед. Всем все было понятно и без слов. И только подошедший последним Харевич спросил:
- Что нужно было этому старику?
- У него внука убили, - шмыгнув носом, сказала медсестричка Леля, одна из тех, что прибыли вместе с Харевичем. Рядом с ней стояла ее подруга Илона. Обе были поражены увиденным.
Женское сердце… Оно такое чувствительное и жалостное. Слава богу, что на земле есть кому жалеть, подумал я. А вслух сказал другое.
- Вот так и наживаем мы врагов, - сокрушенно произнес я. - Вы думаете, в ауле нам это простят? Да никогда!
- Но ведь мы не знаем, как все произошло, - попытался усомниться в моих словах Харевич.
- А разве неясно? Кто-то из наших полоснул из автомата - и вот она, смерть, - сказал я. - Несправедливо все это, несправедливо.
В этот миг я вспомнил свою дочку и тяжело вздохнул. Мы еще некоторое время стояли молча, а потом разошлись по своим местам.
XI
Легкораненых мы решили не отправлять в Ростов. Харевич сказал, что они заберут их с собой в медсанбат. Вертолеты улетели. Настала очередь провожать медсанбатовских. Но за эти сутки мы так сработались с ними, так сдружились, что не хотелось расставаться. Взять того же капитана Лаврова. Отличный парень. Работать с ним в паре одно удовольствие. Где трудно было одному, на помощь приходил другой. Солдатская кровь, которую мы так и не успели после операций полностью смыть с наших рук, буквально сроднила нас, связала воедино. А Илона? Разве я забуду ее? Чудо девчонка! С такой хирургической сестрой я готов был работать день и ночь. Проворная, умелая, чуткая, она была прекрасной помощницей. Я уж не говорю об ее обаянии…
- Мы скоро уезжаем, - сказала Илона.
Я не увидел, как она подошла ко мне. Я только что отдал распоряжение Савельеву накрыть стол для гостей. Я понимал, что просто обязан был угостить их напоследок. С этой целью я добыл несколько бутылок водки и утащил у раненого начфина пачку цейлонского чая. Когда ему это еще пригодится, а тут такой случай…
- Знаю, - внимательно посмотрев на Илону, произнес я. - Спасибо за все. - Мне хотелось сказать ей что-то очень приятное, но у меня получилось все как-то казенно и скучно.
Она улыбнулась, и я заметил, что у нее очень красивая белозубая улыбка. Почему она пошла в военные медсестры? - удивленно подумал я. Ведь эта привлекательная женщина вполне могла бы стать хорошей манекенщицей. В конце концов, она могла бы выбрать и другую, более подходящую профессию, а она выбрала войну. Боже мой! - мысленно воскликнул я. Да разве это нормально, что такая женщина живет среди вечной боли, вечного неуюта и горя? Грязь, лишения, нечеловеческие физические нагрузки… Нет, нет, это не для нее! И я с горечью подумал о том, как порой несправедлива бывает к нам судьба, лишая нас возможности жить счастливо и беззаботно.
Мы стояли и молчали и не знали, что друг другу сказать. Честно сказать, я уже заинтересовался ею. Нет, я не считал себя слишком влюбчивым человеком, но у меня было чутье на хороших женщин. Увы, многие из этих женщин потом меня бросали, но все же я успевал как следует насладиться их любовью и умереть, а затем воскреснуть в этой любви. Илона была не из тех, что тотчас сводят мужиков с ума, она была натурой более тонкой и сложной, а таких женщин нужно долго постигать, чтобы понять в них то главное, что обычно ты, сам того не понимая, ищешь в женщине.
Ее подруга была совершенно из другого теста. В таких влюбляются с ходу, но быстро разочаровываются. Ведь обнаженная красота быстро приедается.
Подошла Леля. Она улыбалась, и от нее пахло тонкими цветочными духами. Будто бы и не было у нее за плечами двадцати часов беспрерывной работы, будто бы для нее все это было только сном.
- Товарищ майор, разрешите присоединиться к вашему обществу? - некоторым образом кокетливо произнесла она.
Я улыбнулся.
- Присоединяйтесь, сержант, - сказал я и почувствовал, что у меня после всего пережитого наконец появляется настроение жить. Женщины всегда умели и убить меня, и возвратить к жизни.
- Благодарю вас, товарищ майор, за великую честь побыть с вами рядом, - опять же кокетливо сказала Леля.
Я поморщился.
- Да не называйте вы меня товарищем майором, - попросил я. - В конце концов, медики мы или строевики какие-то? Давайте проще.
- Что значит проще? Объясните, пожалуйста, - хлопая своими длинными ресницами, просит Леля, и я снова слышу кокетство в ее словах.
Я пожал плечами.
- Ну, допустим…
Я вдруг осекся, потому что не знал, что ей сказать. Не скажу же я ей, чтобы они с подругой называли меня Митей. А может, Дмитрием? Да, скорее всего, это самое лучшее, что можно придумать, решил я. Но вот вопрос: согласятся ли девушки с этим? Ведь я гораздо старше их. Ну, сколько им? От силы лет по двадцать пять. А мне уже к сорока. Хотя и это не возраст, но все же…
- Вообще-то меня Дмитрием зовут, - сказал я и покраснел, как целомудренный юноша.
- Вот как, - с легкой иронией в голосе произнесла Леля. Она явно заигрывала со мной. - Ну, а как по батюшке? Не могу же я такого заслуженного майора называть просто Дмитрием…
Я смутился. И тут мне на помощь пришла Илона.
- Леля, хватит издеваться над человеком! Он тебе что, мальчик какой? - строго произнесла она.
Леля даже всплеснула руками от удивления.
- Боже, что я вижу? Уж, случаем, не влюбилась ли ты, подруга моя дорогая? - спросила она и обнажила в улыбке свои белые зубки. - Впрочем, как тут не влюбиться? Такой видный мужчина. Если бы я провела, как ты, рядом с ним целую ночь, я бы тоже, наверное, влюбилась.
Илона посмотрела на нее с упреком. Она хотела сказать ей что-то обидное и не смогла. Есть в нашем мире женщины, которые не могут говорить обидные слова.
Теперь уже я решил помочь Илоне.
- А что, для того чтобы влюбиться в человека, обязательно необходимо время? - спросил я Лелю нарочито игриво.
- А разве нет? - вскинула она на меня свои тяжелые ресницы. - В таком случае влюбитесь, пожалуйста, в меня. Я так буду счастлива! Нет, вы не смейтесь, я на самом деле. Я буду вам верной подругой. А хотите - женитесь на мне. Кстати, вы женаты?
- Леля! - попыталась одернуть ее Илона. - Прекрати паясничать.
- А разве я паясничаю? Майор мне в самом деле нравится. Разве я не говорила тебе об этом в прошлый раз? Говорила! - заявляет Леля, и я уже не знаю, шутит она сейчас или нет.
Я внимательно посмотрел Леле в глаза. Она не выдержала моего взгляда и рассмеялась.
XII
На горизонте появился Савельев.
- Господа Гиппократы, к столу! - пригласил он. - Водка остывает.
Мы отправились в палатку, где для нас был накрыт обеденный стол. Пола палатки была откинута. В центре стола в большой дюралевой посудине дымилась вареная картошка, источая знакомый с детства аромат. Здесь же стояло несколько бутылок водки и алюминиевые чашки с квашеной капустой, соленой сельдью и солеными груздями. Был и десерт - несколько гроздей зеленого винограда. Откуда грибы и виноград, я не знал, но подозревал, что это дело рук моего расторопного помощника: Савельев мог выменять все это на спирт у какого-нибудь прапорщика. А для тех нет ничего невозможного на этом свете: попроси страусиных яиц - и те принесут.
Места возле стола хватило всем. Впрочем, нас было не так уж много - семеро гостей да мы с Савельевым. Водителей медсанбатовских "уазиков" Савельев отвел в палатку санинструкторов, где их накормили перловкой с рыбными консервами. У нас тоже закуска была не бог весть какая, но мы не жаловались - мы ведь были на войне. Стыдно было перед гостями только за то, что мы не смогли сварганить для них что-нибудь мясное, но Харевич отшутился: ничего, мол, мясо поедим, когда кончится война.
Женщины сели напротив меня. Я украдкой взглянул на них и обомлел: они показались мне богинями. Видимо, они умышленно решили произвести на мужчин впечатление. Они накрасили губы, сняли с себя головные уборы и распустили волосы. Волосы у обеих были длинные и гладкие, и они струились по плечам. Только у Лели эти струи были рыжего цвета, а у Илоны темно-русого.
- Фи, одна водка! - оглядев стол и поморщившись, сказала Леля. - Неужели мужчины не смогли достать вина?
Мы с Савельевым смутились. Мы уже давно забыли, что в мире кроме водки существуют и благородные напитки, которые обычно предпочитают пить женщины.
- Простите нас, милые барышни, - сказал Савельев. - Отвыкли, понимаешь, от женского присутствия. Вы бы почаще приезжали - вот тогда бы мы быстро исправились.
- Да что ты оправдываешься, капитан, - махнул на него рукой Харевич. - Ничего, не маленькие - выпьют и водки.
Леля засмеялась.
- Вот так мужчины всегда. А потом говорят, откуда берутся женщины-алкоголики, - произнесла она.
- На войне, милая, алкоголиком стать невозможно, - сказал Харевич. - Здесь водка - лучшее лекарство. Выпьешь - и заглушишь боль. Это на гражданке пьют без надобности, потому и спиваются.
Савельев, как опытный разливальщик, не глядя, "по булькам" отмерил каждому дозу, и мы подняли кружки.
- Ну, за что выпьем? - спросил Харевич.
- За успех нашего безнадежного дела, - горько усмехнувшись, сказал Лавров. Он выглядел очень усталым.
- Лучше давайте выпьем за красоту.
- А что есть красота? - внезапно спросил старлей по фамилии Варшавский, который все это время оперировал в паре с другим старлеем - Голубевым.
- Единственная красота, которую я знаю, сказал Гейне, - здоровье, - напомнил я.
- Верно сказано, - кивнул в знак согласия Харевич. - Если нет здоровья, тебя даже свалившееся на голову богатство не обрадует. Вспомните: стоит заболеть обыкновенным гриппом, как даже бифштекс начинает казаться соломой. В общем, что ни говори, а лучше здоровья нет ничего на свете.
- А мне казалось, что к такому выводу приходят только в старости, - заявила Леля.
- Ты что, хочешь сказать, что я еще не тяну на старика? Прекрасно! Тогда давайте выпьем разом за все - за красоту, здоровье и за меня, молодого, - пошутил он.
- Нет, давайте лучше выпьем за погибших ребят, - внезапно предлагает Илона.
Мы встали из-за стола. Помолчали. Потом, не торопясь, опорожнили кружки. Когда мы сели, Савельев принялся ухаживать за женщинами. Он положил каждой в чашку по картофелине, затем туда же добавил по кусочку селедки.
- Вы грибками вначале закусите, - посоветовал он. - Грибочки отменные - сам солил, - пошутил он.
- Так вы, оказывается, грибник? - улыбнулась Леля, довольная, что за ней ухаживают. Хмель успел ударить ей в голову, и щеки ее порозовели.
- И не только грибник, - улыбнулся он ей в ответ.
- А какие еще у вас положительные качества? - расправившись с кусочком гриба, спросила Леля.
- Он умеет казенный спирт пустить не по назначению, - съязвил я, недовольный тем, что Савельев все внимание акцентирует на себе.
Савельев крякнул от неожиданности.
- Товарищ майор, ну зачем же вы так? - глянул он на меня обреченно. - Я, понимаете ли, хочу произвести впечатление на дам, а вы меня к стенке…
- Да ладно, Савельев, я же не говорю, что ты воруешь этот спирт, - хлопнул я его по плечу. - Ты просто меняешь его на виноград с грибами.
- Товарищ майор… - моргнул глазами и покраснел капитан. - Это мне все хороший человек принес в благодарность за то, что я у него занозу давеча вытащил.
- Ну-ну, - усмехнулся я. - Давай, действуй в том же духе.
Капитан, конечно же, понял, что я обо всем догадываюсь. Тем не менее в моих словах он не услышал угрозы. А все просто: ведь я был благодарен Савельеву за то, что он, худо-бедно, смог накрыть стол, где даже картошка была в нашем понимании продуктом дефицитным. Я представил себе, как мы угощаем гостей перловкой, и у меня тут же вспотела спина.
- Как там говорят? С одного выстрела и ворону не убьешь? Давайте тогда еще по разу выстрелим, - предлагает Савельев и начинает вновь "по булькам" отмерять каждому дозу спиртного.
- Мне только немного, - сказала Леля. - Я уже и так пьяная.
- И я пьяная, и мне немного, - попросила Илона.
Она сидела аккурат напротив меня, и я имел возможность незаметно разглядывать ее. Иногда я не успевал отводить взгляд, и наши глаза встречались. Она, должно быть, поняла, что я заинтересовался ею, и сильно смущалась. Мне же было неловко за себя, потому что она могла подумать обо мне черт знает что. Но по мере того, как хмель все глубже проникал в мою тормозную систему, я становился раскованней, если не сказать - развязней. Я всегда боялся этого состояния, потому что терял контроль над собой и мог позволить себе такое, за что мне потом становилось стыдно.
XIII
Мы продолжали пить и закусывать. Харевич все время смотрел на часы, но почему-то не спешил поднимать своих подчиненных из-за стола. То ли ему нравилась компания, то ли он хотел, чтобы его люди как следует отдохнули после напряженной многочасовой работы.
Раза два Савельев вставал и подкладывал дровишки в "буржуйку". Дрова были сырыми, трещали и давали мало жару.
- Не холодно? - спрашивал он дам. И они отвечали, что капитану не стоит беспокоиться, что им очень хорошо и что они совершенно пьяны.
Харевич вытащил из пачки сигарету, закурил.
- Когда же кончится эта война? - спросил он задумчиво.
- Никогда, товарищ подполковник, - с горечью в голосе произнес старлей Варшавский.
- Ты прав - ни-ког-да! - по слогам произнес Харевич. - Это нормальные войны когда-то кончаются, а ненормальные - нет.
- А что значит "нормальная война"? - спросил его старлей Голубев.
- Нормальная - это значит нормальная, - сказал Харевич. - Это когда понимаешь, что она обязательно кончится. А здесь уверенности в этом нет. Я так думаю: всему в жизни должен быть предел. Есть предел даже у бандитского беспредела. И у беды должен быть предел, и у зла, и у болезней… Если предела нет, значит, мы живем в аду. А в аду известно какая жизнь.
- Интересно, о чем думали те, кто заселял нашу Землю? Неужели они спрограммировали все таким вот нечеловеческим образом? - произнес Лавров.
- Ты это о Боге? - спросил Голубев.
- Нет, не о Боге. Я думаю, что Землю нашу заселяли люди с других планет, - ответил Лавров.
- Ты уверен? - усомнился в его словах Варшавский.
- Уверен. Если бы людей создавал Бог, то он бы творил их по единому шаблону. А здесь и черные, и белые, и желтые, и злые, и добрые, и нормальные, и шизики… - сказал Лавров. - Это говорит о том, что предки наши прибыли с разных планет.
- Чушь собачья! - воскликнул Савельев. - Ты сам подумай: если следовать твоей гипотезе…
- Не моей, - перебил его Лавров. - Об этом говорят ученые.
- Ученые - из дерьма печеные! - с иронией в голосе произнес Савельев. - Ну, допустим, это не ты говоришь, а твои яйцеголовые. Тогда они должны были учитывать тот факт, что коль нашу Землю и впрямь заселяли инопланетяне, то это были цивилизованные инопланетяне. Не на телегах же они людей на Землю свозили - на космических кораблях. Ну а коль так, то откуда же тогда взялись первобытные люди с каменными топорами, останки которых до сих пор находят в земле?
Лавров всплеснул руками:
- Ну итишь твою мать! Как ты не поймешь, капитан? Инопланетяне вначале решили провести эксперимент. Они искусственно создали этих самых дикарей, чтобы посмотреть, что из них станет, допустим, через десять тысяч лет.
- А зачем это им нужно было? - попыхивая сигаретой, спросил Харевич. Он был единственным здесь курильщиком, но ему удалось создать эффект целой курящей роты - дыму было столько, что топор можно было вешать.
- Зачем? - переспросил Лавров. - На старых планетах кончаются энергетические запасы, почва, природные ресурсы скудеют - нужно искать новые планеты для проживания. Но не все они пригодны для этого. Вот инопланетяне и пускают впереди себя разведчиков. Коли те выживут, можно будет и самим перебираться. Впрочем, я слышал и другую версию: дескать, когда-то на Землю были завезены человеческие споры - от них все и пошло…