- Я молюсь об этом мире, а не стреляю в него, я прошу у Господа милосердия к чадам своим, - подавлено и тихо ответил бывший капитан, бывший солдат, бывший Андрюшка Кольцов, бывший монах, оставивший церковь, но не отрекшийся от веры.
- Ты уже был милосердным, - резко повысил голос я, - это ты помиловал снайпера, не расстрелял его на месте, пожалел, передал в руки закона, а его отпустили и он убил десять твоих солдат. Вот она цена твоего милосердия. Ты помнишь об этом, Андрей?
Бывший монах сильно побледнел и ничего не сказал. Не крестился, не шептал молитв. Может смотрел в прошлое? Там кричат от боли ран живые и молчат мертвые. Там просят о милосердии, а потом стреляют в спину. Там не перестанут оплакивать убитых мальчишек солдат. Убитых из-за вашего милосердия капитан Кольцов.
- У него алиби, - с жалостью глядя на него, тихо сказал, Женя, - Андрей месяц был в Германии, искал могилу своего убитого прадеда, а именно в это время произошло три первых серийных убийства.
- Эх Женя, - легонько вздохнув, я грустно улыбнулся, - вспомни классическое построение интриги в детективной драме, алиби нужно только убийце.
- Я не убийца, - чуть слышно прошептал расстрига монах.
- А вот я убивал, - резко выкрикнул я, - только по моей вине не одна мама в нашей стране по погибшему сыну не плакала. Понял? Я стрелял, я обманывал смерть, я побеждал, и те кто ждал нас в засадах на дорогах, в горах, кто устраивал минные ловушки, они или бежали от нас или мертвы.
- Давайте прекратим этот бессмысленный разговор, - Женя тоже встал из-за стола, и мне бесстрастно:
- Ты говорил: Не навреди. Ладно. Я ведь тебя сегодня специально пригласил прийти, предупредить хотел. Так вот. Вчера у меня на сеансе был руководитель оперативной группы по поиску маньяка, я его от язвы лечу, да ты этого майора Одинцова знаешь. Я его проколол, он расслабился, потом стал над моими версиями посмеиваться. Дескать, все ваши обращения к потусторонним силам, полная херня, а снайпера мы сами вычислили. Вот сроду не догадаешься кто он! Рядом с вами он сидит, и наверняка смеется пока вы камлаете. Я ему: "Не верю!" При иглоукалывании все нервные центры расслабляются, как говорится "тормоза" сняты, и пациент пошел языком молоть. Так вот всё, что я раньше тебе сказал это их оперативная разработка. Тебя возьмут в ближайшие дни. Для них ты идеальная мишень. И алиби у тебя нет. Ты на самом деле под подозрение попал когда опера по новой методике искали маньяка в социальных сетях и наткнулись на "Обмани смерть". А уж потом стали дальше копать. Ты для убийцы почти по всем параметрам подходишь. И мотив для маньяка у тебя вполне подходящий.
А тихо как стало в кафе "Хохма" когда люди перестали говорить. Тихо, уютно и хорошо. Значит я маньяк? Мне не страшно, просто чуточку грустно, вот и все.
- Ребята, - тихо спросил я, - а вам не страшно?
Они молчали и не смотрели на меня маньяка - убийцу и я повторил:
- Вам не страшно жить в обществе, где элементарное стремление к справедливости, уже повод для подозрений? Так кто из нас маньяк?
Ответом было молчание. Я быстро пошел к выходу. И уже мне в спину печально сказал расстрига монах:
- Я буду молиться о тебе…
Злая сила мгновенно разлилась в мышцах, тугой пружиной возвратного механизма, развернулось тело и встав лицом к оставшимся, я холодно отчеканил:
- Лучше о своей душе помолитесь капитан Кольцов!
Взяли меня не в ближайшие дни, а в ближайшие часы. Даже не взяли, я сам пришел. Зашел в управление полиции посмотреть отказные материалы по уголовному делу, которое вел, а меня вежливо пригласили зайти в соседний кабинет и стали допрашивать. Иллюзий я не питал, очень хорошо зная, захотят посадить посадят. И то, что юридически я грамотный человек, ничуть мне не поможет, дело просто более квалифицированно оформят, вот и все. Косвенные улики подтвердят показаниями "свидетелей" которые прямо заявят, что там то и тогда-то заметили лично меня с винтовкой в руках. Другие "свидетели" покажут, что видели, как я выкидывал в проточную реку орудие преступления. Психиатр даст заключение о наличии навязчивой маниакальной идеи охватившей обследуемого, что не исключает его вменяемости. И это всё. Пожизненное. На этапе прикончат. Из принципа как бы потом чего не вышло. Оформят как суицид, или инфаркт это уже как говорится дело техники. Техники преступлений, которые уже почти стали нормой в системе наших органов. Но это потом, а пока я не подозреваемый, не обвиняемый, пока я задержанный. В отношении меня идет всего лишь проверка и мрачный болезненно скривившийся майор Одинцов упорно повторяет:
- Это ты убивал этих людей.
- Да ты просто анекдот цитируешь, - чуть усмехнулся я, и в лицах чуть пародируя голос майора, рассказал:
Прокурор:
- Подсудимый совершил преступление, редкое по смелости, ловкости и богатству фантазии.
Подсудимый:
- Нечего меня расхваливать, я все равно не признаюсь!
Никто даже не улыбнулся, я в очередной раз пожал плечами. В кабинете замолчали. Лейтенант, закончив печатать протокол допроса, стал оформлять постановление о привлечении меня в качестве подозреваемого по уголовному делу. Майор достал из внутреннего кармана мятого пиджака упаковку таблеток, распечатал ее и стал привычно глотать таблетки, запивая их водой из пластиковой бутылки. Психиатр снова уткнулся в свои записи. Было страшно, но сильнее страха была ледяная злоба ознобом сотрясающая тело и вызывавшая холодную противную дрожь. Со мной такое бывает, иногда. Через несколько мгновений дрожь пройдет и тогда, тогда я вспомню, почему много лет назад меня звали - Обмани смерть.
Не помню, кто первым меня так назвал, но хорошо помню первого снайпера которого убил. Моя группа передовым дозором шла по горной тропе и меня как пулей прожёг его прицеливающийся взгляд и всей кожей, всем нутром я чувствовал как плавно тянет он курок спускового механизма винтовки на себя. Я упал на мелкие камни горной тропы за мгновенье до выстрела, свистнула пуля, мимо. За мной разом легли и стали расползаться ища укрытия бойцы передового дозора. А из укрытий на этой горной тропе были только небольшие камни, грамотный опытный стрелок перестрелял бы нас всех течении нескольких минут. Меня на солнцепеке пятидесятиградусной полуденной жары сотряс ледяной озноб. И снова ожёг его ищущий взгляд, он выцеливал меня и я явственно чуял его раздражение от промаха. От следующей пули я ушел перекатом вправо. Потом резко встал с мелких острых камушков и стал двигаться: рывок влево; затем вправо, я сбивал ему прицел и шёл на сближение. Пули ложились рядом одна… вторая… мимо, мимо…, краем сознания я отмечал, как за спиной прикрывали меня заградительным огнем бойцы нашей группы, а я пригнувшись и рывками бросаясь из стороны в сторону, шёл на сближение. Видел? Чувствовал? Определил? Нет не правильно, я знал где через оптику снайперского прицела ищет меня смерть и двигался ей навстречу, потому что я сам стал смертью, его смертью. И он это тоже почуял, я это точно знаю, он чуял, что его смерть это я и он торопливо стрелял… мимо, мимо… Потом я упал за подходящий и большой камень и сам открыл огонь, первые очереди нервно длинные, а потом короткие расчетливо прицельные на три - четыре патрона. Сейчас в этом мире в эти мгновения нас было только трое, я, он и смерть. И она выбрала и взяла его. С четырехсот метров короткой очередью из ручного пулемета РПКС я попал ему прямо в голову. Потом когда я сидел у его укрытия и не глядя на человека которого убил, глубоко затягиваясь курил одну сигарету за другой, кто-то сказал: "Ты обманул смерть" Вот так меня назвали первый раз. Потом, а потом я уже всегда ходил в передовом дозоре, и моя группа ни разу не попала в засаду и не несла боевых потерь. Прозвище "Обмани смерть" так и прилипло ко мне вторым именем. И вот много лет спустя я сижу на неудобном стуле в этом затхлом казенном кабинете и опять чую, что смерть стоит рядом, а ещё я давно знаю, что ее нельзя обмануть, можно получить только отсрочку и то если предложишь ей другую жертву, вместо себя.
Ну здравствуй моя Смерть. Давненько мы не встречались. Ну и кого ты старая подруга хочешь взять к себе? Или все же в этот раз за мной пришла? Извини, но я еще не готов, я опять обману тебя.
Дверь кабинета распахнулась от удара ногой, вбежал молодой поджарый опер и выкрикнул:
- Седьмой! Только что! - потом отрывисто рубя короткими фразами, - Почерк тот - же. Разрывная пуля в голову. Наш клиент работал. Наряд у трупа. Введены планы "Перехват" и "Замок". Оперативная группа уже выехала, я за вами. Генерал приказал вам обязательно там быть. Машина ждет.
Майор глубоко вздохнул, на выдохе коротко матернулся и выбежал в коридор. За ним избегая смотреть в мою сторону, поспешно ушёл из кабинета психиатр. Лейтенант прекратил стучать по клавиатуре и постановление осталось не напечатанным.
- Ну ладно, - я платком вытер лицо и легко встал со стула, - пойду пожалуй, не буду вас от забот насущных отвлекать.
- Не было приказа вас отпускать, - насупился лейтенант, - ждите решения.
- То есть? - удивился я.
- Майор приедет, даст команду, вот тогда и отпустим, - глядя в монитор компьютера бормотал юный полицейский, - а пока в коридоре посидите.
- А если убегу? - стоя у двери и рассматривая прыщавого лейтенанта, усмехнулся я.
- А если будете ехидничать, - покраснел от злости полицейский, - то я вас в камеру ИВС отправлю. Ровно на сорок восемь часов. А там видно будет.
- Лучше уж сразу в СИЗО, там хоть сортир и койки в камере есть, а в ИВС только лавки, - с недоброй улыбочкой предложил я, - и поэтому я желаю сделать чистосердечное признание.
- Какое? - напрягся юный полицай.
- Это я всех застрелил, - скромно объявил я, - из гладкоствольного охотничьего ружья двенадцатого калибра, нашел у мусорных контейнеров старую "тулку" и сразу пошел стрелять в кого не попадя. Ружье прячу на дне вороньего пруда прямо в центре города. Оформляйте явку с повинной и заказывайте новые звездочки для погон.
- Издеваетесь? - с бессильной злобой придавленным ужом прошипел полицай и звонко выкрикнул:
- Конвой!
Следующие четыре часа я провел в изоляторе временного содержания. Вечером, угрюмый с пухлым пивным животиком дежурный сержант вывел меня из камеры, где от скуки сразу изменив в неволе своим принципам (ни слова без гонорара) я бесплатно консультировал сокамерников.
Приехав домой на такси, усталый, психологически весь как опустошенный, хотел выпить, нет напиться вдрызг и не стал. Возраст, знаете - ли уже не тот. Вместо этого переодевшись в спортивный костюм, ушел в бассейн фитнес-центра, час плаванья, потом парилка, опять плаванье. Вода смыла физическую и моральную грязь этого дня, горячий сухой пар расслабил нервное напряжение мышц. Здоровая физическая усталость вытеснила психологический надрыв и дома я заснул глубоким беспробудно целебным сном.
Утром хорошо отдохнувший сделал обычную разминку, потом немного позанимался на перекладине и дополнительно выполнил специальный комплекс статических упражнений. Стоя, с колена, лежа. В статических положениях прицеливания держал в руках древнюю трехлинейную винтовку Мосина. Ствол пропилен в трех местах, казенная часть намеренно испорчена, затвор отсутствует, это просто тренажер. Я иногда упражняюсь с макетом оружия, больше из-за возрастного комплекса чем из необходимости. Вроде как доказываю себе, что я годен не только в судах трепаться и трепать нервы себе и другим, и поэтому достаточное регулярно тренируюсь с оружием в руках. При выполнении специальных снайперских упражнений главное не столько физический навык и мышечная выносливость, сколько сосредоточенность в выполнении целевого занятия, обостренное внимание, концентрация сознания и достижение состояния близкого к медитации йогов, расслабление при физическом напряжении и намеренная отстраненность от внешних раздражающих факторов. Ты и винтовка сливаетесь в единое целое, ты видишь цель, ты пуля, и никто и ничто не может остановить тебя.
Никто кроме сотовой связи. Всё звонят и звонят. Не прерывая занятий, раз не ответил, второй раз не принял сигнал, а на третьем звонке, перед тем как отключить аппаратик, в опциях посмотрел кто звонил. Звонил… в общем звонил человек которому я обязан. Сильно обязан. Человек который давным-давно отвел мою семью от большой беды, врач лечивший и спасший моего сына.
- Дашу час как арестовали, - нервно и быстро заговорил он, как только в аппарате я принял сотовый сигнал, - взяли с наркотой, я в областном управлении полиции, нужен адвокат и…
- Выезжаю, - сразу оборвал я разговор. Первые часы при задержании они самые важные. Ещё есть возможность скорректировать первичные рапорта и протоколы, ещё не возбуждено дело, еще многое можно отыграть назад, ещё все бумаги пока просто бумаги, а не доказательства в уголовном процессе.
У входа в управление полиции ждут приговора судьбы придавленные горем растерянные родители, в здании равнодушные полицейские сидят на стульях у дверей кабинета. А в кабинете, рапорт о задержании, протокол обыска, десять расфасованных на дозы пакетиков с героином, и капитану полиции дает показания чахлый юноша с пустыми глазами наркомана, как приговор падают и записываются в протокол допроса его слова:
- Да я у нее постоянно дурь покупаю и все знают у неё всегда есть. Давно? Да с полгода уже.
- Врешь! - с презрением бросает Даша, ее всю трясет от чужой подлости, от ощущения, что сейчас сию секунду с хрустом ломают и бросают в грязную канаву ее жизнь.
- Если не прекратите нарушать порядок, - вяло с тусклыми интонациями заметил капитан, - то я вызову конвой и на вас оденут наручники.
- Успокойся Даша, - тихо прошу я.
- Успокоится? - нервная дрожь колотила девушку, и усилием воли перемогая негодование, она сдержанно объяснила, - Меня на улице схватили, затащили в машину, одели наручники, а потом вот эти пакеты достали, - Даша кивнула на лежащие на столе вещдоки, - и стали мои ладони к ним прикладывать, потом в мою сумочку засунули и смеются. Гады… гады… суки… а в отделении бабы полицейские при понятых меня обыскали и всё нашли…
Раскачиваясь на стуле, визгливо засмеялся свидетель наркоман.
- Заткнись! - рявкнул на него капитан и Даше почти ласково:
- Следствие во всём разберется, не надо волноваться.
Всё девчонке конец. Её не спасти. Прощай юность, медицинская академия, прощайте папа и мама, здравствуйте господин закон, здравствуйте госпожа зона. Ну что новая поганая жизнь будем знакомиться?
Подписав протокол допроса и протокол очной ставки, свидетель ушел. В кабинете осталось трое. Даша, капитан и я.
- Сейчас напишу постановление, - заполняя текст бланка на компьютере и не отрывая от монитора взгляд, обращаясь ко мне, сухо говорил капитан, - а задержанная пусть пока в ИВС посидит, а там как суд решит, подписка о невыезде или содержание под стражей. Место, дату и время судебного заседания я вам сообщу. В суде изложите свою позицию и заявите все ходатайства. Пока это всё. Вы можете идти, а задержанная останется у нас и её допрос на сегодня закончен.
- Меня в тюрьму? - с неестественно ледяным спокойствием, спросила Даша.
- У нас в стране есть торжество суверенной демократии и поэтому совсем нет тюрем, - заметно усмехнулся капитан, - а ещё есть изолятор временного содержания, следственный изолятор и исправительное учреждение. Ваш адвокат вам разницу между ними объяснит.
Девушка кивнула и стала с силой тереть своё лицо. Она не плакала, только вытирала нервный пот обильно выступивший на лбу и щеках. Расплывалась от соленой влаги косметика и ее лицо превращалось в маску. Размалеванную красками маску человека, а цвета у красок черные, жуткая палитра горя и безнадежного отчаяния.
- Даша, - подавая ей платок, сказал я, - не бойся, я тебя вытащу. Слышишь меня? Даша! Посмотри на меня! Я тебя вытащу! Только без меня ничего не подписывай. Если допрос будет без моего участия, просто молчи. Даша это как болезнь, нельзя ей поддаваться. Надо бороться. Даша?! Слышишь меня?
- Слышу, - вытирая лицо скомканным платком, ответила девушка, а потом как отвердели у нее лицевые мышцы и она жестко сказала:
- За меня не бойтесь. Я выдержу.
Мы стояли в десяти метрах от здания управления полиции и негромко разговаривали.
- Ты тридцать лет врачом и двадцать пять лет в местной больнице хирургом проработал, - говорил я придавленному горем отцу Даши, - сотни людей от смерти спас, тысячи вылечил. У тебя среди молодых врачей учеников полно. Ищи среди них знакомых, ищи знакомых у кого родственники судьи, прокуроры и следователи, ищи… кого можешь. Я тоже сложа руки сидеть не буду, но и ты старайся. Я скажу, что надо сделать. Сережа! Не опускай руки.
Рядом стояла его жена Таня, она уже перестала реветь и тереть опухшие глаза. Она стояла с нами слушала и не слушала нас. А я знал, что сейчас она рядом с дочерью и в мыслях говорит ей: "Доченька я рядом, не бойся, я рядом, я всегда буду с тобой. Мы с папой рядом", а ещё я знал, что в душной, вонючей камере ИВС Даша её слышит.
- Я работаю в муниципальной больнице для бедных, - устало и почти безнадежным тоном ответил Сергей, больные и их родственники уважительно звали его Сергей Александрович, - а эти… - он небрежно махнул рукой, - они в другом мире живут, у них свои больницы, свои врачи, у них другая жизнь, с нашими судьбами они не пересекаются. Им плевать на нас. А если среди тех кого я вылечил и выучил попадется тот кто сможет помочь в этом деле, - он пристально посмотрел мне в глаза, а я отвел свой взгляд, - то он на помощь не придет, своя рубашка… сам знаешь. Подлый у нас народ и страна подлая…
Даже самый лучший врач может сделать ошибку ставя диагноз. Сергей никого не искал, не успел, они сами к нему пришли. Первой как только узнала, пришла жена полицейского который в эти сутки дежурил в ИВС. Три года назад Сергей Александрович вовремя обнаружил и вырезал ей опухоль, распространение метастаз прекратилось, а двое её детей не стали сиротами. В тот же вечер этот полицейский вызвал Даше "Скорую помощь" и никого не ставя в известность в нарушении всех инструкций, он сразу оправил девушку в лечебное учреждение. А врач на "Скорой помощи" был учеником Сергея Александровича, он подменил коллегу и вышел на внеочередное дежурство. Другие врачи в больнице, где Сергей отработал двадцать пять лет, поставили Даше диагноз "острая сердечная недостаточность" и её тут - же госпитализировали и спрятали в палате реанимации. Позвонил однокурсник Сергея работающий в наркологическом диспансере и свидетеля, наркомана давно состоявшего на учете, быстро нашли и мигом упрятали в стационар с предварительным диагнозом шизофрения, а значит его показания судом учтены не будут. Звуковой волной от звонка к звонку шло известие о трагедии этой семьи и пришли другие люди, и даже если они не могли оказать помощь, то теплом своего участия, они согрели эту семью, раздели ее боль. Дашины друзья и знакомые через два часа после её ареста разметили информацию о её деле по сайтам, блогам и социальным сетям, "Подстава" и "Провокация" такие слова были в этих экстренных сообщениях.
Иногда я думаю, что у нас еще не всё потеряно. Ещё есть нравственные силы, противостоящие бездушной правовой машине уничтожения.