- Может, сегодня такое и не в диковинку. Потому не первый год воюем и много всего повидали. А тогда, с непривычки, было страшновато... Находились мы на позиции. Немцев подстерегали. Во время зарядки получили донесение летчиков - идет конвой курсом в порт Петсамо. Ну, мы, понятно, обрадовались, погрузились и полным ходом ему наперехват. А тут, как на грех, туман. Корабли-то и проскочили незамеченными. Другой командир, может, сказал бы: "Черт с ними, других найдем". А наш пустился вдогонку. Догнать мы их не догнали. Тогда решили прорываться в самый порт и тюкнуть их у причала. Вот тут-то и началось... У входа там была поставлена противолодочная сеть. Ворота на короткое время открываются, пока идут корабли, и снова закрываются. Мы прождали несколько часов, пока не появился какой-то буксиришко. За ним в кильватерной струе мы незаметно проникли в гавань. Транспорта уже были там и разгружались. Мы выпустили торпеды, услышали взрывы, командир приподнял перископ: оба транспорта горели... Теперь самое главное было, как можно скорее унести ноги... А тут немецкая батарея открыла огонь, стреляла ныряющими снарядами, и катера пошли бросать бомбы. Наша "малютка" дрожала, вот-вот рассыпется. Кое-как мы добрались до выхода, а там опять злополучная сеть вроде ловушки. Командир решил, что, если создастся безвыходное положение, бросим гранаты в снарядный погреб - и конец всему... Но с нами был флагманский штурман бригады подплава Михаил Минаевич Семенов; он вспомнил про приливы и отливы, заглянул в лоцию и определил - скоро будет очередной прилив, вода поднимется на два с лишним метра, и мы сможем проскочить над сетью. Так оно и случилось. Благодаря его находчивости мы и спаслись...
Рассказ Семенова произвел на меня большое впечатление, и я решил, что эту историю стоит осветить на страницах "Правды". Но дело сравнительно давнее. Надо найти приемлемую форму подачи такого материала. Возможно, не специально об этом писать, а в какой-то большой обобщающей статье уделить этому походу побольше места.
Так оно и получилось. Перезнакомившись со многими подводниками, я добрался и до командира бригады Героя Советского Союза капитана первого ранга Ивана Александровича Колышкина - человека на редкость скромного, обаятельного, бесстрашного воина и умного, тактичного воспитателя, которого отцом родным считала молодежь. Прежде чем возглавить бригаду, он сам много плавал в качестве командира дивизиона "малюток", на лодке Фисановича совершил самый первый прорыв в Петсамо и как бы проложил дорогу остальным.
Его все хорошо знали, и мне казалось, что его статья в "Правде" прозвучит...
Связавшись с редакцией и получив "добро", явился я к Ивану Александровичу с таким предложением. Он задумался, потер лоб и ответил:
- Можно. Если вы поможете...
Я обрадовался такому откровению и сказал, что готов все сделать, лишь бы получилась хорошая статья. О чем она, это было ясно: боевые действия подводного флота. И ясно, что разговор пойдет о людях, создавших славу Северному флоту. Но этого мало. К тому времени редакция требовала материалы, характеризующие не только героизм, мужество, находчивость, но требовалось обобщить боевой опыт и, по возможности, раскрыть то, что помогает людям одерживать победы. На это нас ориентировала редакция, и с этого начался мой разговор с Колышкиным.
Иван Александрович все прекрасно понимал.
- Нужен опыт, который пригодится другим флотам, сказал он. - У нас накопилось много такого, что опрокидывает традиционное представление о действиях подводных лодок. Например, считалось, что первое условие успеха подводников - скрытность подхода к цели, а наши командиры лодок не менее успешно выполняли задания, действуя в надводном положении, ведя артиллерийский бой с надводными кораблями.
Он ссылался на Магомеда Гаджиева, которого уже не было в живых, но помнились его дерзкие атаки артиллерией и торпедами.
- Отсюда задача, - продолжал Колышкин, - постоянно держать в готовности артиллерию, иметь хорошо обученные и натренированные расчеты.
Видя, как я старательно записываю его мысли, Иван Александрович говорил медленно, обдумывая каждое свое слово.
- Все-таки артиллерия артиллерией, а торпеда остается главным оружием подводников, - пояснил он. - Торпедная атака - один из самых скоротечных видов морского боя. Она длится несколько секунд, и именно ради этих секунд мы долгие дни и даже недели мотаемся в море, терпим всяческие невзгоды и лишения. Отсюда ясно, каждый экипаж должен иметь высокую боевую выучку. Самая незначительная ошибка одного может повлечь за собой срыв атаки, а то и гибель корабля.
Тут Иван Александрович напряг память и рассказал о походе, в котором он был в качестве обеспечивающего. Командир приказал: "Срочное погружение", - молодой краснофлотец, впервые участвовавший в походе, замешкался и в тот же миг не открыл клапан вентиляции. Образовался смертельно опасный крен.
- А вокруг нас рвутся глубинные бомбы. Можете представить положение?! Только находчивость и самообладание других моряков спасли нас от гибели...
Я не отрывал карандаш от бумаги и чувствовал, что это уже пишется статья Колышкина. Так оно и было на самом деле. Придя домой, я все переписал начисто. Мне оставалось подкрепить эти мысли яркими примерами, и я позвонил по телефону Ивану Александровичу. Он посоветовал: "Опишите историю прорыва в Петсамо, которую вы уже слышали из уст Семенова, и заодно познакомьтесь с еще одним просто замечательным старшиной, нашим первоклассным специалистом Шумихиным. Вот его тоже включите в статью".
То был акустик подводной лодки М-172. Я также быстро его разыскал, и сразу мне понравился этот юноша, - ему не было еще и двадцати лет, - на редкость приветливый, общительный, жизнелюбивый. У меня до сих пор перед глазами его лицо с высоким лбом мыслителя, веселые глаза, пленительная улыбка...
Знакомство наше началось с этой статьи, а превратилось в большую дружбу. Несмотря на разницу в десять лет, было нечто такое, что нас объединяло, - это интерес к литературе.
Толя окончил педагогическое училище и успел поработать по специальности.
В новом кирпичном здании ветлужской средней школы он обучал ребятишек, собиравшихся сюда из многих колхозов района. Долгие зимние вечера сидел молодой педагог с красным карандашом в руках за проверкой тоненьких ученических тетрадей. С увлечением объяснял у школьной доски очередную тему, не замечая даже, что весь перепачкан мелом. Он любил эти уроки. Это была его жизнь, его творчество.
И вот ветлужский учитель попал в начале войны на Северный флот, в экипаж подводной лодки Фисановича. На подводном флоте много специальностей. Он выбрал самую трудную - акустику.
- У нас нет приборов точнее ушей Шумихина, - шутил Фисанович.
Толя мог спать под ритмичный стук дизелей, но, как только в лодке водворялась тишина, сразу же просыпался, и его уши улавливали малейший звук моря. Он безошибочно различал вдалеке различные типы кораблей. По высокому металлическому тембру шума винтов угадывал подводную лодку, по чавканью - транспорт, по воркованью - сторожевой катер.
С таким умелым помощником, как Шумихин, Фисанович с успехом находил, атаковывал вражеские корабли и почти никогда не возвращался "с пустыми руками".
Все рассказанное здесь я узнал от самого Фисановича. Но лишь небольшая часть рассказанного им вошла в статью Ивана Александровича, опубликованную очень кстати в ту пору, когда в сводках Совинформбюро то и дело сообщалось о потоплении вражеских кораблей в Баренцевом море.
Мне трудно сознавать, что нет больше Зорьки и нет Толи Шумихина. Он тоже погиб в расцвете молодой, только еще начинающейся жизни, оставив письма и страницы из дневника, которые невозможно читать без волнения:
"Мама и все родные. Началась великая историческая война, которая должна решить судьбу мира. Держитесь крепче друг за друга. Главное - мужество. Больше выдержки, хладнокровия. Мы победим. Мы обязательно победим..."
* * *
"У меня жизнь по-прежнему боевая. Часто выходим в море. Трудно, конечно. Но унывать некогда. Да и кому пожалуешься? Ведь лишений на всех поровну...
Я не был рожден для моря. Но сейчас уже привык к качке, к бомбежкам, выполняю свои обязанности как положено...
На днях весь личный состав нашей лодки был представлен к наградам. Я получил орден Красного Знамени. Конечно, гордимся, но хвастать пока нечем. Мы знаем, что от нас Родина ждет еще больших успехов. Уверен, что оправдаем эти надежды, ибо каждый из нас люто ненавидит фашистов...."
* * *
"Дорогая мама!.. Сегодня мой боевой товарищ Митрофан Пешков получил от своей 65-летней матери письмо. Старушка жила в Воронеже. Но вот пришли враги в ее, как и других, погнали в немецкий тыл... Она пишет, что шла пешком сотню километров. Немцы издевались над женщинами, били их резиновыми палками. Сейчас она в Курской области. Хорошие люди нашлись, приютили ее, кормят. А самим тоже есть нечего. Поэтому я хочу попросить вас вот о чем. Если сможете, соберите посылочку для матери товарища.
Я ему пока ничего не скажу. Но если мы будем помогать друг другу, то фашистам нас не сломить!.."
* * *
"Здравствуй, Нюра, милая моя сестренка!
Я жив и здоров. Воюю. В последнем походе мы потопили большой немецкий транспорт, который охраняли пять кораблей. Но эта победа досталась нам нелегко. Был полный штиль. Вода - как зеркало. Фашисты заметили нас и начали преследование... Мы были перед лицом смерти, но решили не сдаваться до тех пор, пока есть хоть маленькая возможность для борьбы. И победили (об этом походе писала "Правда" за 29 мая 1943 года. Прочитай статью маме и всем родным{3}).
У некоторых моих товарищей появилась седина. Это ничего. Это почетная седина. Думаю, что девушки таких будут любить не меньше, а больше.
Иногда думаешь, что ждет тебя каждую минуту, и грустно становится. Ведь я так мало еще пожил!.. Но вспомнишь, какую жизнь готовят нам фашисты, и ярость закипает в сердце. И хочется крикнуть на весь мир: "Врете, изверги, нас не одолеть, потому что мы знаем, за что поставили на карту свои жизни!"
Я борюсь и верю, что останусь жив, что приду к вам с победой, припаду к родной земле и, не стыдясь своих слез, поцелую ее. А пока вы, сестренки, поцелуйте за меня маму и ждите. Я приду!"
* * *
"...Потомки будут завидовать мне и моим сверстникам, потому что не им, а нам пришлось под градом бомб и снарядов отражать удары душителей свободы; не им, а нам пришлось не раз встречаться со смертью, утверждая на земле справедливость.
Бой во имя грядущего - вот счастье юности нашей.
Я верю, что придет такое время, когда матери не будут, тосковать о своих сыновьях, когда сыновья не будут умирать с горькой мыслью о том, что они не стали отцами, когда отцы не будут в час безвременной смерти думать о том, что их дети останутся сиротами..."
Атаки Щедрина
Я перелистываю комплекты "Правды", нахожу там свои корреспонденции и вспоминаю, как они рождались и почему я писал об этом, а не о чем-то другом.
"Иногда за двумя строчками сообщения Совинформбюро о потоплении вражеского транспорта в Баренцевом море скрывается очень напряженная драматическая история поисков, атак, героических дел экипажа подводного корабля". Так начинался мой очерк "Подводники" о питомцах командира дивизиона "малюток", как называли его, "малюточного деда", Николая Ивановича Морозова, которые действовали "скоростными" методами, уходили в море, а через сутки возвращались с победой. Я писал о Фисановиче, Шумихине и боцмане Николае Тихоненко, который был правой рукой командира "малютки", обладая не только высокой профессиональной выучкой, но еще и огромным чутьем, без слов понимал он командира корабля, артистически действовал на рулях глубины, держал заданную глубину, не давал лодке после залпа хотя бы на миг обнаружить рубку и тем самым навести противника на свой след...
Кончался очерк, пожалуй, излишне торжественно: "Возвращение... Несколько дней отдыха на берегу, и снова холодное бурное море, далекий и трудный поход - навстречу борьбе, опасностям, новым победам".
Сейчас я бы так не написал, ибо далеко не каждый поход кончался победой. А если победа доставалась, то очень дорогой ценой...
Уместно спросить: почему боцман Тихоненко стал одним из героев моего очерка? Быть может, он особо пришелся мне по душе? Бывает, конечно, и такое, человек, встретившийся на войне, вызывает много симпатий, и хочется о нем написать. В данном случае были другие соображения. Как личность Тихоненко не представлял ничего особенного, но пользовался на бригаде доброй славой за то, что был отменным мастером. А мастерство, чего бы оно ни касалось, всегда заслуживает похвалы.
Читаю другую свою корреспонденцию, появившуюся в ту же пору "Атаки подводника Щедрина". Сегодня Героя Советского Союза вице-адмирала Григория Ивановича Щедрина знает весь флот. Он автор книги военных мемуаров, долгое время был редактором "Морского сборника", теперь в отставке. А тогда капитан третьего ранга - командир подводной лодки - пришел с Тихого океана в составе дивизиона под командованием моего старого балтийского друга Героя Советского Союза Александра Владимировича Трипольского, о ком я не раз писал в финскую войну.
Степенный, скромный, даже стеснительный, Щедрин скоро обратил на себя внимание. Писатели, журналисты быстро распознали в нем человека, отличающегося широтой мышления, начитанностью, природной интеллигентностью. Все, начиная с внешнего вида, умения держать себя в обществе, точно он прошел школу дипломатического этикета, выгодно отличало его от многих.
Тихоокеанцы прошли путь в 17300 миль, побывав в Америке, Англии, Исландии. И хотя путь этот был чреват опасностью, войны как таковой они еще не знали, за исключением комдива Трипольского, который начал в финскую войну и в сорок первом прошел с боями через Таллин и Ленинград.
Во время похода с Дальнего Востока на Север Щедрин урывал время и вел дневник. При нашем знакомстве он извлек толстую тетрадь и со щедростью душевной вручил мне:
- Возьмите, может, пригодится для работы.
Я взял тетрадь, обещав познакомиться и через несколько дней вернуть. Засел дома и с интересом читал страницу за страницей. В строках, написанных его рукой, то старательно неторопливо, а то кратко и лаконично фиксировалось не только где были, что видели, но свое личное восприятие, что придавало дневнику характер ценного человеческого документа. С разрешения автора я не только прочитал его, но и сделал для себя кое-какие выписки. И теперь, спустя тридцать лет, читая их, вижу, что они ничуть не устарели, по-прежнему представляют незаурядный интерес...
Пока лодки, совершившие дальний переход, ремонтировались, командиры кораблей знакомились с новой обстановкой. По моим наблюдениям, они чувствовали себя в неловком положении, встречая на каждом шагу заслуженных воинов с боевыми орденами и Золотыми Звездами на груди, и наверняка думали: "А как-то сложится наша судьба, выдержим ли боевой экзамен?!"
Моя встреча с Трипольским была самой дружественной, и он, не скрывая, говорил, что у него одно желание, чтобы тихоокеанцы в предстоящих походах проявили высокие боевые качества и опыт североморцев пошел бы им на пользу. А познакомившись со Щедриным, и я стал, можно сказать, его персональным болельщиком. Мне хотелось, чтобы это имя по заслугам появилось на страницах "Правды". Однако лодка продолжала ремонтироваться. Прошло немало времени, прежде чем Г. И. Щедрин отправился в первый боевой поход и одержал свою первую победу.
Лиха беда - начало. Но и в последующие походы Гриша Щедрин ни разу не возвращался без результатов. Все задачи, поставленные командованием, он выполнял образцово и за очень короткий срок проявил себя тактически грамотным, умелым командиром, встал в один ряд с северянами, имена которых не сходили со страниц газет.
И хотя он начинал воевать в самое неблагоприятное время года - в разгар полярного дня, когда ночью светло как и днем и очень трудно соблюсти скрытность, он и в этих условиях искусно проводил атаки.
Теперь с полным правом я мог написать о нем и его дружном и слаженном экипаже. Корреспонденция "Атаки подводника Щедрина" была о нем своеобразным дебютом. Впервые это имя появилось на страницах "Правды". Корреспонденция начиналась так: "Как ни сложны и коварны условия полярного дня, подводники Севера не ослабляют борьбу на важнейших коммуникациях противника.
...Гул орудийного выстрела прорезал тишину маленького заполярного городка. Это подводная лодка вернулась с победой. Вице-адмирал Головко тут же на пирсе вручил командиру корабля капитану третьего ранга Г. И. Щедрину заслуженную награду - орден Красного Знамени. В нынешнем году Щедрин награжден вторым орденом..."
Дальше рассказывалось о том, как протекал поход и какой ценой достаются победы.
В тот день "Правда" открыла еще одно имя командира подводной лодки С-56 Щедрина, а к концу войны рядом с орденами Красного Знамени у него на груди засияла Золотая Звезда, и он вошел в плеяду выдающихся героев войны на море.
* * *