Заслышав под дверью знакомый храп, Чепига выходил в коридор, волоком затаскивал Евгения Ивановича в его комнату и бросал на кровать.
Наутро Корытова съедал стыд.
Заходя в умывальник, он старался не встречаться взглядами с офицерами модуля и не глядеть на писуар, в который блевал намедни. Офицерское же сообщество по традиции делало вид, что ничего не произошло. Подобные дебоши были здесь на счету почти у каждого и великодушно прощались всем.
Тем более - Рокфеллеру.
Не помня дня, чтобы начфин не напился, в полку не помнили и случая, чтобы Корытов дурно обошелся с кем-то по своей службе или не выполнил чьей-то просьбы. Выдать командировочные, отпускные, отправить перевод - все это он делал быстро и без лишних уговоров. Привезти что-нибудь из города, куда Рокфеллер выезжал чаще других, или передать привет девочкам из гарнизонного госпиталя - и в этом на него можно было положиться. Правда, по любому вопросу к начфину следовало обращаться с утра, пока он не успевал напиться.
Особенно много пил Корытов, скучая по Фоменко, для встречи с которым бережно хранил в тумбочке своей комнаты две заранее купленные бутылки водки, даже не помышляя притронуться к ним, ни-ни-ни…
5
Город отдыхал от вездесущей пыли, которая улеглась лишь с наступлением темноты, но была готова, проснувшись, снова слепить глаза, перекрашивать волосы, забираться под одежду и висеть над домами, как вечный туман.
В низеньком саманном доме скрипнула дверь, и на пороге появился одноногий старик в куцей хазарейской шапочке. Поудобнее приладив под мышками костыли, он двинулся к дороге - туда, где торчал у обочины вросший в землю камень. Добравшись до валуна, хазареец опустился на него, подложив под тощий зад костыли, и замер.
Взамен сладких минут забытья бессонница дарила ему чистый утренний воздух и редкую пугливую тишину. Когда живешь у дороги, которую не обходит стороной война, можно сойти с ума, проснувшись в такой час: то ли пропало все живое на земле, то ли аллах сделал тебя глухим…
Выходя на рассвете к дороге, усаживаясь на валун и щупая слабыми пальцами влажный от росы камень, калека не верил, что земля бывает такой - без лязга и грохота, без выстрелов и криков.
Наверное, однажды хазареец сошел бы с ума, продлись эта тишина чуть дольше.
Но земля принадлежала не одному ему.
Старик вздрогнул, услышав тяжелый неровный гул, родившийся у перевала Джабаль-таш.
В это весеннее утро война снова хотела пройти мимо его дома.
…Уже шестую неделю хазареец мечтал повидаться со старшим сыном: Асад ушел в горы, стал борцом за веру… На днях отец получил от него весточку. Водонос с соседней улицы передал хазарейцу подарок от Асада - почти новый китайский будильник и две тысячи афганей. А прощаясь, шепнул на ухо:
- Асад скоро навестит.
6
Не доезжая до КПП, "бэтээр" ротного притормозил. Бросив водителю: "В парк", - Фоменко соскочил на землю. Медленно передвигая затекшие ноги, он шел навстречу Корытову.
Фоменко, как и Корытов, не вышел ростом. Но в каждом его движении чувствовалась не только недюжинная сила, но и была видна великолепная выправка. Корытов, махая в воздухе кепкой, бежал вдоль колонны и кричал:
- Валера, я здесь!
…Они обнялись. Хлопая друга по спине маленькими ладошками, Корытов от радости зажмурился.
- Как я тебя ждал!
- Долги надо платить, - улыбнулся ротный.
Рокфеллер открыл глаза:
- Какие долги?
- Тебе еще долго расплачиваться. Забыл, как в прошлом месяце я тебя ждал, почти сутки? Когда ты выпросил у меня бэтээр, чтобы смотаться в госпиталь к своей медсестричке? Обещал вернуться через пару часов, а прикатил только на другой день. Меня чуть кондрашка тогда не хватила - думал, кувырнулись в кювет…
Он похлопал Корытова по плечу.
- Ты хоть как себя вел без меня?
Корытов виновато вздохнул:
- Как всегда.
- Снова бегал по модулю в одних трусах и кричал, что разгонишь духовский караван?
- Ага.
- И до комнаты Поташова добрался?
- А как же.
- Женя, Женя… Ну, как тебя оставлять одного?
Фоменко покосился на огромную кобуру Рокфеллера.
- Все страдаешь?
- Какой же я к черту офицер, если на войне, а не воюю? Мужикам в глаза смотреть стыдно.
- Сиди, деньги считай, - пробурчал Фоменко, широко отмеряя шаги.
Рокфеллер едва поспевал за другом.
- Был бы Тодоров человеком, хоть разок бы пустил с тобой на войну.
- Правильно делает, что не пускает. Без тебя есть кому башку под пули совать.
- Слушай, Валера, а может, и тебе хватит это…
- Чего?
- Чепига скоро улетит в Союз без замены. А ты - на хорошем счету. Только заикнись командиру. Досидишь свой срок начальником строевой части. Должность такая же, как у тебя - капитанская, зато самое страшное, что на ней грозит, - это геморрой.
Фоменко поморщился.
- Не капитанскую мне надо… Скажи лучше, что там слышно про третий батальон. Кого ставят начальником штаба?
- Пока не решили.
- А у меня, Женя, шанс есть? Как думаешь?
Корытов пожал плечами.
- Как у всех. Четверо ротных ждут повышения.
- Понятно, - помрачнел Фоменко.
7
У дверей комнаты Корытова оба долго вытирали ноги о полинявший лоскут шинели, служивший половиком.
- С возвращением! - сказал Корытов, переступая порог.
Фоменко шагнул следом и ласково произнес:
- Умеешь встречать, стервец.
В центре застеленного чистыми газетами стола Рокфеллер соорудил скульптуру: на уложенных в ряд банках тушенки, как на гусеницах, возвышалась башней буханка ржаного хлеба с торчащим из нее стволом - бутылкой "Столичной".
- И как твой шедевр называется? - кивнул на скульптуру Фоменко.
- Пьяный танк в предгорьях Гиндукуша, - объявил Корытов, плюхаясь на табурет. - Сейчас мы ему пушку обломаем!
- Водка-то хоть не "паленая"?
- Обижаешь, - развел руками Корытов. - Для тебя берег. Знал, что приедешь живой, здоровый. Ты же везучий.
Неожиданно помрачнев, Фоменко вскинул голову.
- Это я-то?
Корытов недоуменно посмотрел на него.
- А разве нет?
- Какой я, к чертовой матери, везучий, - махнул рукой ротный.
Он прошелся из угла в угол комнаты, вернулся к столу и сел.
- Сколько я уже жду, Женя, когда мне повезет, - сказал Фоменко.
Рокфеллер удивленно вскинул брови.
- Раньше ты не жаловался на жизнь.
- Эх, Женя, Женя… Я ведь уже на первом курсе училища получал ворошиловскую стипендию… Я был лучшим на своем курсе!
- Ты и сейчас самый лучший ротный во всей Сороковой армии, - Рокфеллер рубанул ладонью воздух. - И самый лучший мужик в этом драном полку.
- Жаль, что не с самой лучшей судьбой, - усмехнулся Фоменко и положил на плечо Рокфеллера свою руку. - Я ведь тебе никогда не рассказывал… Как она со мной обошлась. И почему я до сих пор только капитан.
- Так расскажи.
Фоменко снова встал, подошел к окну и, опершись о подоконник руками, вздохнул.
- Принял я после выпуска из училища танковый взвод. Взвод был как взвод, а через год стал лучшим в полку. Я ночей не спал, а если спал, то в казарме. Не жалел ни себя, ни других… И еще через год получил роту. Недолго вот только ею командовал. В шестьдесят восьмом ввели нашу дивизию в Чехословакию. Ты помнишь - мы тогда подавляли контрреволюцию…
В грустных глазах Фоменко словно ожило воспоминание.
8
На улицах чешской деревушки не было ни души.
Передний танк остановился на ее окраине. Следом за ним замерли остальные машины танковой колонны.
Из башенного люка переднего танка показалась голова старшего лейтенанта Фоменко.
Высунувшись по пояс, он увидел бревенчатый хлев у обочины дороги. На неровной стене хлева белели крупные буквы. Написано было без ошибок: "Небо, проснись! Русские сошли с ума!"
Из люка механика-водителя вылез сержант Бочкин. Шевеля губами, он тоже прочитал надпись на стене. Сержант повернул голову к ротному.
- Товарищ старший лейтенант, я этот хлев мигом снесу. Только прикажите…
Фоменко поморщился, как от зубной боли.
- Бочкин, ты хоть и не деревенский, но должен знать, что такое хлев для крестьянина.
Бочкин шмыгнул носом.
- Чего тут не знать.
- А по-русски чешские крестьяне писать, да еще без ошибок, умеют, а? - спросил ротный.
Бочкин усмехнулся.
- Это вряд ли.
Фоменко вздохнул.
- Так за что же нам их оставлять без хлева?
- Выходит, не за что, - развел руками Бочкин. - Вот если бы нам попалась та контра, которая это намалевала…
- То-то и оно.
Фоменко поправил шлемофон и, махнув рукой, скомандовал:
- Продолжать движение!
Колонна снова тронулась с места…
…Танки стояли на площади небольшого городка. Фоменко лежал и дремал на броне, подставив лицо ласковому вечернему солнцу. Заслышав чьи-то приближающиеся шаги, Фоменко открыл глаза и повернул голову вбок. Ротный увидел, что к его машине подходит командир батальона - рыжий, сутулый майор Мезенцев, - тут же соскочил на землю, вытянулся в струнку и козырнул.
- Товарищ майор…
Мезенцев махнул рукой:
- Вольно.
Буравя ротного глазами, комбат процедил сквозь зубы:
- Тебя в политотдел дивизии вызывают. Догадываешься зачем?
Фоменко виновато опустил голову и обреченно вздохнул.
- Догадываюсь…
…Штаб дивизии располагался в старом двухэтажном здании школы.
Кабинет начальника политотдела Фоменко искал недолго. Но стоял он у массивной дубовой двери, чеша в затылке, минуты две. Наконец, решившись, Фоменко постучал в дверь, открыл ее и вошел.
- Разрешите? - несмело произнес Фоменко, замерев у порога.
В глубине кабинета за черным письменным столом, над которым уже успели повесить портрет вождя мирового пролетариата, сидел грузный, начинающий лысеть полковник Олярин. Оторвавшись от бумаг, он посмотрел на стоящего у порога ротного в упор и побагровел. Не пригласив Фоменко ни пройти, ни сесть, полковник встал и с нескрываемой угрозой произнес:
- Ты что наделал… твою мать?! Решил стать пособником врага? Бдительность потерял?
Олярин сжал руки в кулаки и сорвался на крик:
- Да этот гребаный хлев надо было сровнять с землей! Гусеницами проутюжить!
Начальник политотдела вскочил и ударил кулаком по столу так, что висящий над ним портрет задрожал и едва не сорвался со стены.
- Пойдешь под трибунал!
9
…В комнате Корытова висела тишина. Фоменко сидел, тупо уставившись под ноги.
Корытов прервал затянувшееся молчание первым:
- Так чем все тогда закончилось, Валера?
- Чем? - Фоменко расправил плечи. - Под трибунал, конечно, не отдали. Посчитали, что врагу я содействовал не умышленно, а по глупости. Но с роты решили снять. И стал я снова командиром взвода…
Он повернулся к Корытову лицом.
- После Чехословакии попал я в Ленинградский военный округ, в Карелию… Там через три года снова получил роту. И сделал ее лучшей не только в полку - во всей дивизии. В соседнем батальоне освободилась должность начальника штаба, и никого на это место не прочили, кроме меня…
10
Над гарнизоном, затерянном в лесу, опустилась белая ночь.
У входа в двухэтажное здание солдатской казармы стояли капитан Фоменко и прапорщик Сомов, низкий, коренастый, с коротким ежиком тронутых сединой волос.
Фоменко кашлянул и повернул голову к прапорщику:
- Ты уж проследи, старшина, чтобы после отбоя "деды" молодых не гоняли. И чтобы водочкой не баловались или еще чем.
Сомов уверенно протянул:
- У меня не побалуются.
Фоменко улыбнулся:
- Тогда до завтра!
Они пожали друг другу руки, и ротный торопливо зашагал к КПП.
Вскоре он растворился в сумерках. Прапорщик зевнул и, не спеша, вернулся в казарму…
…На соседних койках первого яруса лежали два "деда" - Поздняк и Харитонов. Поздняк поднял голову и, наморщив узкий лоб, посмотрел на соседа.
- Не спишь?
- Не-а, - ответил Харитонов, смуглый, крючконосый, со сросшимися у переносицы бровями.
Поздняк подложил под голову локоть.
- И мне неохота…
Харитонов приподнялся на кровати.
- Был бы сегодня другой ответственный, можно было бы побухать. Но с Сомовым опасно. Враз накроет.
Поздняк ухмыльнулся:
- А может, повеселимся по-другому?
Харитонов оживился:
- Это как?
Поздняк откинул одеяло и сел.
- Сегодня в наряде по роте один "молодой". Он сейчас туалеты моет. Ну, этот, самый ссыкливый…
Харитонов тоже сел.
- A-а, Тюрин.
- Ну. Чего не скажешь - мигом делает. - Поздняк, хохотнув, хлопнул себя по промежности. - Так, может, он "дедушкам" Советской Армии доставит удовольствие?
Харитонов с сомнением почесал в затылке.
- Думаешь?
Поздняк уверенно махнул рукой.
- Да куда он денется!
…Два "деда" зашли в туалет в одних трусах.
Дневальный мыл шваброй пол. У щуплого Тюрина была наголо обритая голова и серое, замученное лицо. Хэбэ висело на солдате мешком.
Переглядываясь и подмигивая друг другу, Поздняк и Харитонов приблизились к дневальному. Тюрин перестал мыть пол, поднял голову и вопросительно уставился на "дедов".
Сложив руки на груди, Поздняк требовательно произнес:
- Эй, бросай швабру. Для тебя другая работа есть.
Тюрин послушно поставил швабру к стене. В его взгляде не читалось ничего, кроме тупой покорности.
Харитонов, сплюнул на пол.
- Становись на колени.
В усталых глазах Тюрина мелькнул испуг.
- Зачем?
Поздняк хмыкнул.
- Тебе задавать вопросы не положено. Делай, что говорят.
Тюрин вздохнул и медленно опустился на колени.
Поздняк подошел к нему почти вплотную и приспустил свои трусы.
В глазах Тюрина, который начал понимать, что происходит, появился животный страх.
Поздняк повысил голос.
- Чего уставился? Открывай рот!
Тюрин облизнул пересохшие губы и, умоляя, произнес:
- Вы что, мужики… Не надо… Что хотите, только не это…
Поздняк грозно насупился.
- А нам надо это. Понял?
Харитонов тоже подошел к Тюрину вплотную и замахнулся на него кулаком.
- А ну отрывай рот, урод!
Тюрин вскочил и попятился к стене. Харитонов в два прыжка оказался рядом с ним и ткнул солдата кулаком в живот. Ойкнув, Тюрин отлетел к окну и ударился затылком о раму. Стекло разбилось, осыпая дневального осколками.
Дико озираясь, Тюрин схватил с подоконника осколок покрупнее и выставил руку с куском стекла перед собой. Прижавшись к подоконнику, он выдохнул:
- Я все что угодно сделаю… Только не это…
Сжав руки в кулаки и раздувая ноздри, Поздняк начал медленно надвигаться на Тюрина.
- Рыпаться вздумал? - сквозь зубы процедил он. - А ну брось стекло, падла!
Когда он оказался рядом с солдатом, Тюрин, зажмурившись, резко выбросил руку с зажатым в ней куском стекла вперед…
Прижав к горлу пальцы, сквозь которые брызнула кровь, Поздняк захрипел и медленно осел на пол…
11
…Фоменко посмотрел куда-то мимо Корытова и горько вздохнул.
- Матерый был прапорщик Сомов, а все равно не углядел. Где тут за всеми углядишь… "Дед" тот скончался на месте. А утром об этом уже знал командующий округом. Комиссии понаехали… И стал я в свои тридцать два года снова взводным. Словно только из училища. Ох, и запил я, помню… По-черному. Это тогда от меня ушла жена…
- Да, я бы тоже запил…
- Я уже и рапорт собирался писать. Увольняться из армии, к чертовой матери. И вдруг… - Фоменко грустно усмехнулся. - К нам в полк назначили нового командира. Знаешь кого? Моего однокурсника, Ремизова! Которого едва не отчислили из училища по неуспеваемости…
Корытов усмехнулся.
- Небось однокурсничек твой после выпуска удачно женился? На какой-нибудь генеральской дочке?
- Точно. Только мне от этого было не легче… Он был подполковником и командовал полком. А я командовал в этом полку взводом.
Фоменко шумно вздохнул.
- И тогда я решил не сдаваться. Карьеру уже невозможно было спасти: все кадровики давно поставили на невезучем капитане крест. Но я поклялся доказать - себе, другим, всему свету! - что заслуживаю большего. Мало кто поймет, как вообще можно мечтать о таком… Скажи, тебе все равно, сколько звездочек на твоих погонах?
- Плевать я хотел на погоны!
- А я нет, Женя. И меня бы понял любой - такой же, как я, отдавший армии не год, не два, а полжизни. Который ждал, когда удача улыбнется ему, а она… Она вместо этого брезгливо кривила рот…
Фоменко покачал головой:
- Меня понял бы такой же, как я, капитан, на которого даже люди в штатском глядят с насмешкой и думают: "Пьянь какая или дурак, если не заслужил большего в свои годы". Мне даже сыну в глаза смотреть стыдно, когда приезжаю к нему в отпуск…
Фоменко рубанул ладонью воздух:
- Ненавижу я эти свои четыре звездочки, Женя! А поэтому… Я поклялся, что получу майора. Хотя бы майора.
- Вот те на, - Рокфеллер грустно заморгал. - Я-то думал, два старых мерина плетутся в одной упряжке. Тянут свою опостылевшую телегу, заботясь только о том, как бы почаще забывать о ее существовании. Я-то думал, что одному легко делать это, пьянея от водки, а другому - от войны… Значит, все не так. Ты еще хочешь поскакать галопом?
- Я поклялся, Женя.
- На роте ты майора не получишь. А значит, тебе позарез надо стать начальником штаба третьего батальона… Давай выпьем за твою удачу.
Фоменко посмотрел на наручные часы и поднялся.
- Оставь на вечер. А я схожу в роту, посмотрю, что там, как… А ты поспи. Сегодня тебя в штабе никто не хватится.
12
Маленькая комната с железной солдатской кроватью и убогим казенным столом казалась бы безнадежно унылой, если бы на столе не было стеклянной вазы с засохшим букетиком сирени, на окнах - пестрых занавесок с огромными бутонами невиданных цветов, а на кровати - яркого, желтого с голубым, покрывала.
Стояла на столе и раскаленная докрасна электроплитка, над которой склонилась, помешивая что-то в кастрюле, официантка Аннушка.
В дверь постучали.
Аннушка уронила ложку в кастрюлю и замерла.
Постучали еще раз, сильнее.
Официантка робко сделала шаг, другой… Непослушными пальцами она повернула ключ. Открыв, Аннушка отступила назад и, радостно вскрикнув, обессиленно опустила руки.
- Ты!
На пороге стоял Фоменко.
Аннушка прильнула к нему, обняв капитана за плечи.
- Я уже больше не могла ждать, поверишь, - сказала она, положив свою маленькую русую голову ему на грудь. Фоменко погладил ее по теплым золотистым волосам.
- Ты ждала меня с "боевых" первый раз.
- Ты тоже пришел ко мне в ночь перед отъездом впервые…
Фоменко настороженно зашевелил носом.
- Здесь что, железо плавят?