УЧЕНИЯ
В феврале 1986 года в округе начались крупные учения. Магдагачинский полк, приданный 13-й десантно-штурмовой бригаде, принял в них участие полным составом. Его задачей было перебросить технику и личный состав бригады к китайской границе, на аэродром под Благовещенском.
Борт № 22 готовился к учениям. Задача была поставлена простая: полет строем, поочередная посадка на полосу аэродрома назначения - вертолет катится по полосе, борттехник с правым выбегают, открывают задние створки, "уазик" с бойцами съезжает и сворачивает с полосы вправо (или, если смотреть по полету - влево, чтобы не попасть под хвостовой винт, створки закрывают, прыгают в вертолет, он взлетает, за ним уже катится следующий. Борттехник Ф. тренировал водителя "уазика" въезжать в грузовую кабину и быстро выезжать из нее. "Уазик" постоянно срывался с направляющих. Наконец, когда один раз все прошло удачно, борттехник решил, что навык прочно закрепился в мозжечке бойца, и прекратил тренаж.
Наступил день учений. В "Ми восьмые" загнали "уазики" с четырьмя бойцами, в "Ми шестые" загрузили более тяжелую технику и десант. Полк запустился и пошел на взлет. Такого борттехник Ф. никогда не видел и уже не увидит. В небо поднялись три эскадрильи "Ми-8" и эскадрилья "Ми-6" - рой под сотню машин закрыл солнце. Небо шевелилось, ползло, гудело, рокотало, серый саранчовый шлейф еще волок хвост по земле - взлетали один за другим крайние вертолеты. Армада, разворачиваясь на юг, начинала движение к китайской границе, и это было похоже на неумолимо собирающуюся грозу - казалось, такая сила могла спокойно переползти границу и, даже теряя машины одну за другой, дойти до Пекина в достаточном для победы количестве.
Итак, они двинулись. Строй растянулся на приличную дистанцию. "Шестерки" шли выше, "восьмерки" неслись на предельно малой высоте, огибая рельеф, чтобы не светиться на локаторах предполагаемого противника. Борт № 22 пилотировал капитан Б., имевший за плечами Афган. Он откровенно наслаждался полетом - бросал машину с сопок вниз, сшибал колесами верхушки сосен, завидев "учебный" танк, заводил вертолет на боевой курс, имитировал пуск НУРСов, бормотал: "Цель уничтожена!" - обиженные танкисты показывали неприличные жесты, но на всякий случай ныряли в башню.
Борттехник Ф., у которого от такого полета сердце и другие внутренности прыгали от пяток до горла, конечно, тоже наслаждался, но периодически с тревогой вспоминал о своем грузе - распятом на тросах "уазике" с четырьмя бойцами. После очередной "атаки" по особенно крутой траектории и с перегрузками на выходе он услышал глухой щелчок в грузовой кабине. Потом послышались перекрывающие шум двигателей крики.
- Что они там - боятся или радуются? - сказал командир. - Выгляни, посмотри, может, обделались?
Борттехник открыл дверь в грузовую кабину. Бойцов в "уазике" не было. Выбравшись в салон, он увидел, что все четверо лежат, упираясь ногами в стенки и в бардачки на створках, а руками - в автомобиль, сорвавшийся с растяжек. Лица атлантов были перекошены, тела периодически амортизировали, сжимаясь в такт движениям веселой руки командира.
Борттехник забежал в кабину, вкратце обрисовал ситуацию. Командир виновато вздохнул и перевел вертолет в ровный полет - авиагоризонт замер в нейтральном положении.
Сели удачно. Створки открылись легко, "уазик" с четырьмя измученными бойцами вывалился на полосу, свернул вправо и умчался, очумело виляя На бегу закрыли створки, запрыгнули, взлетели.
А за ними все садились и садились вертолеты. Учения продолжались…
ТРАВА ПО ПОЯС
Магдагачинский полк на ночь был принят аэродромом Средне-Белой. Благоустроенных стояночных мест, конечно, всем не хватило, и большая часть машин разместилась где-то на задворках. Вертолеты гостей стояли в поле среди высокой сухой травы. В Средне-Белой царило бесснежье - поздняя сухая осень посреди февраля. После своей зимы магдагачинцам не хотелось идти в казарму. Поужинав, они вернулись к своим машинам, чтобы поиграть в футбол - скинули меховые куртки и гоняли мяч по желтым шуршащим зарослям под холодным закатным небом.
Борттехник Ф. и правак С., устав от беготни, забрались на 22-й борт и улеглись на откидных скамейках перекурить. Вечерело, прозрачное небо наливалось синими чернилами, пахло степью. Лейтенанты курили, слушая далекий гомон футболистов, гулкие удары по мячу…
Рядом с вертолетом послышалось шуршание травы - кто-то шел вдоль борта. Лейтенант Ф. выдохнул струю дыма в дверь, и тут же в сизом облаке появилось незнакомое лицо. Лицо было в фуражке и с подполковничьими погонами.
- Эт-то что за пожар на борту? - грозно сказал подполковник, поднимаясь по стремянке. - Кто разрешил курить на аэродроме?
Лейтенанты вскочили, борттехник Ф. бросил окурок на пол, прижал его подошвой.
- Звание, фамилия?
- Лейтенант Ф.! - сказал лейтенант Ф., даже не догадавшись соврать.
- Почему курим в не отведенных для этого местах? Траву хотите поджечь, диверсанты?
- Никак нет, товарищ подполковник! Виноват, больше не повторится!
- А вы? - обратился подполковник к лейтенанту С. - Почему вы не остановили своего товарища? Или тоже курили?
- Никак нет! - сказал лейтенант С., вытянувшись и прижав кулаки к бедрам.
- А ну-ка… - подозрительно сказал подполковник, - покажите руки.
Лейтенант, опустив голову, протянул подполковнику кулак и нехотя разжал его.
На испачканной пеплом ладони лежал раздавленный окурок.
- Герой! - сказал подполковник. - В следующий раз глотай - надежнее будет. Доложите командиру экипажа, что я наложил на вас взыскание. И скажите спасибо! За ЧП на учениях знаете, что полагается? Трибунал!
И, спустившись по стремянке, ушел, шурша травой.
- Что за подпол? - спросил борттехник.
- Да фиг его знает, - пожал плечами правак и лизнул обожженную ладонь.
КОМАНДИРОВКА
В конце зимы 1986 года борт № 22 послали в командировку в город Белогорск. Вертолет потребовался для парашютной сборной авиаторов Дальневосточного округа. У сборной на носу были всеармейские соревнования, но почему-то не оказалось воздушного транспорта для тренировок.
Командировка для летчиков - тихая радость. Для холостых - удаленность от начальства, утренних зарядок на морозном стадионе, построений, словом - бесконтрольность. Для семейных - все то же самое плюс удаленность от дома и полная бесконтрольность. Один экипаж, трое единомышленников, глядящих в одном направлении - где бы отдохнуть как следует.
В принципе, командировочный экипаж обладал полной властью над теми, из-за кого прилетел сюда. Смелые и жадные парашютисты готовы прыгать сутки напролет. Но летчик может остановить их одним мановением руки:
- Смотрите, какая облачность, энтузиасты.
- Какая облачность? Это легкая дымка, сейчас все рассеется.
- Вот когда рассеется…
А когда рассеивалось, наступал обед. А зимой после обеда и до темноты недалеко. Так и работали. Ну, иногда под яркое солнце и бодрящий морозец, в охотку разве что. И если голова не болела.
Но на второй командировочный день с утра все было по-честному. Повалил снег. Прыжки, конечно же, отбили. Экипаж даже не выезжал на аэродром.
- Третья готовность, - объявил командир. - Потаскаем кровать на спине с перерывом на обед, и если снег не перестанет, после обеда мы свободны.
Снег после обеда только усилился. Лежать надоело.
- А пойдемте-ка, прогуляемся, я познакомлю вас с городом нашей дислокации, - предложил командир.
Борттехник Ф. задержался, потому что нежился в постели. Поднявшись, он надел (следите за очередностью!) гражданскую рубашку, зимние кальсоны, джинсы, накинул меховую летную куртку и выскочил вслед за уходящими летчиками.
Командир быстро и уверенно шел сквозь мягкую метель. Конечно же, он, бывавший в этом городе не раз, вел своих лейтенантов на центральную улицу Белогорска, где находились рестораны "Томь" и "Восток".
В один из них они и вошли. Отряхнули от снега шапки, воротники, сняли куртки, сдали их в гардероб. Борттехник задержался, получая номерки, потом подошел к зеркалу, где уже причесывались командир с праваком. Командир перевел взгляд на отражение борттехника и выпучил глаза. Сдерживая смех, он прошипел:
- Отойди от меня, безумный китайский летчик!
Борттехник Ф. посмотрел в зеркало… То, что он увидел, совершенно не вязалось с его представлением о себе. Зеркальный борттехник Ф. был в джинсах, из-за пояса которых торчали голубые китайские кальсоны, натянутые поверх рубашки почти до груди…
Приводя в порядок форму одежды, борттехник проворчал:
- Ты же не сказал, что мы в ресторан! Прогуляемся, прогуляемся…
НА КРАЮ
Экипаж хорошо отдохнул, и наутро все его члены чувствовали себя очень плохо. Но закосить было невозможно - погода стояла прекрасная. Все необходимые условия - солнце, мороз и синее небо - были в наличии. Экипаж притащился на аэродром, и прыжки начались.
Прыгуны загрузились, вертолет, разбежавшись, оторвался от полосы и пошел в набор. Когда набрали необходимую высоту, командир, страдальчески морщась, сказал:
- Я бы сейчас без парашюта выбросился. Зря мы вчера погоду сломали. На землю хочу. Пусть вываливают, и мы сразу вниз.
Борттехник отстегнул парашют, развернулся лицом в грузовой салон. Выпускающий подкорректировал курс, вышли в заданную точку, прыгуны повалили из вертолета. Выпускающий махнул борттехнику рукой и лег грудью на поток.
В пустом салоне гулял морозный ветер трех тысяч. Нужно было закрывать дверь. Борттехника тошнило. Поискал глазами свой страховочный пояс и нашел его. Пояс болтался на тросе для вытяжных фалов там, куда его отодвинули парашютисты - в самом конце салона. "Скоты", - процедил борттехник и встал.
Он сразу понял, что до страховочного пояса ему сегодня не добраться. Если же нацепить парашют, то один случайный толчок висящего под слабыми коленями твердого ранца способен в настоящий момент свалить с ног. Выпадать ни с парашютом, ни без оного борттехник не хотел. Уцепившись правой рукой за проем входа в кабину, мелкими приставными шажками он начал двигаться к открытой двери, за которой трепетало бездонное небо.
Борттехник уже почти дотянулся до дверной ручки…
И тут вертолет вошел в левый разворот с хорошим креном - командир торопился вниз. Вектор силы тяжести, приложенный к наклонной плоскости, естественно, расщепился на компоненты - и самая горизонтальная из них схватила больного и слабого борттехника, как волк ягненка, и толкнула к открытой двери. Когти его правой руки, царапнув металл, сорвались, подледеневшие подошвы его унтов заскользили по металлическому полу. Борттехник успел схватиться левой рукой за ручку двери, поймал полусогнутой правой рукой обрез дверного проема и уперся обеими руками, сопротивляясь выволакивающей его силе.
Его лицо уже высунулось в небо, щеки его трепал тугой воздух. Он увидел далеко внизу белую небритую землю, над которой скользила "этажерка" из разноцветных куполов. Борттехник направил всю вспыхнувшую волю к жизни в непослушные мышцы и начал отжиматься, толкая спиной давящий призрачный груз.
Но тут вертолет вышел из виража.
Вся нечеловеческая мощь, сосредоточенная в дрожащих руках борттехника, оставшись без противовеса, швырнула его назад, спиной на скамейку…
Когда борттехник вернулся в кабину, сил ругаться не было. Он глотнул воды, закурил и сказал тихим голосом:
- Вы чуть меня не потеряли.
- И так хреново, а тебе все шуточки, - сказал командир, борясь с автопилотом. - Потеряешь такого, как же.
ФИЛОСОФИЯ ТРЯПКИ
Кроме экипажа вертолета, в четырехместной гостиничной комнате живет пехотный полковник. Он все время ходит в туалетную комнату - стирает носки, трусы, майку, чистит китель, ботинки; перед сном развешивает свои многочисленные одежды на плечики, на спинки стула и кровати. Очень аккуратен, всегда причесан и выбрит.
За окном идет снег. Послеобеденный отдых экипажа. Борттехник Ф. лежит на кровати и читает "Братьев Карамазовых". Полковник сидит на кровати и смотрит на читающего борттехника. Потом оглядывается на стол. На столе лежит тряпка. Полковник обращается к борттехнику:
- Лейтенант, все хочу спросить. Насколько я понимаю, работа в воздухе требует особенной внутренней и внешней дисциплины. Так?
Лейтенант кивает, не отрываясь от книги.
- Тогда объясните мне, как вот этот постоянный бардак, вас окружающий, может сочетаться с такой ответственной работой? Как вы можете спокойно читать Достоевского, когда на столе с утра валяется тряпка?
Лейтенант отводит книгу от лица, смотрит на полковника.
- Все дело в том, товарищ полковник, - говорит он, - что тряпка - вещь совершенно несущественная, а посему определенного места не имеющая. Тряпка - она на то и тряпка, чтобы валяться - именно это наинизшее состояние характеризует ее как последнюю ступень в иерархии вещей. Она всегда на своем месте, куда бы ее ни бросили. Но нам-то с вами не все равно, верно? Одно дело - тряпка на столе, и совсем другое - под капотами двигателей вертолета. В этом случае она может стать фактором летного происшествия, - однако называться она будет уже не тряпкой, а предпосылкой. Улавливаете разницу? - Он строго поднял указательный палец. - Здесь-то и зарыта философия боевой авиации.
- Однако! - сказал полковник, вставая. - Однако у вас подозрительно неармейский склад ума, товарищ лейтенант. И это сильно навредит вашей дальнейшей карьере.
Он взял бритву и полустроевым шагом покинул комнату. Когда дверь за ним закрылась, командир с праваком, притворявшиеся до этого спящими, зашлись в поросячьем визге.
ПО ДУШАМ
Вечер того же дня. Пьяный командир экипажа только что потерпел поражение в попытке соблазнения дежурной по гостинице. "Вы пьяны, капитан, а у меня муж есть", - вполне обоснованно отказала она. Расстроенный командир поднимается на второй этаж и входит в свою комнату.
На кровати лежит пьяный борттехник Ф. и одним глазом читает "Релятивистскую теорию гравитации". Командир присаживается на краешек его кровати, смотрит на обложку, морщит лоб, шевелит губами, потом спрашивает:
- Что за херню ты читаешь?
- Очень полезная книга для всех летчиков - про тяготение.
Командир долго и напряженно думает, потом резким движением пытается выхватить книгу из рук борттехника. Некоторое время они тянут книгу в разные стороны. Наконец командир сдается. Он горбится, опускает голову, обхватывает ее руками и говорит:
- Ну, как еще с тобой по душам поговорить? Пойми, командир обязан проводить индивидуальную работу с подчиненными…
- Ну что ты, командир, - говорит с досадой борттехник.
- Нет, ответь мне - почему ты, лейтенант, не уважаешь меня как командира, как старшего по званию и, - командир всхлипывает, - не любишь просто как человека?
Растроганный борттехник откладывает книгу, садится рядом:
- Прости, командир… Вот как человека я тебя очень люблю…
Обнявшись, они молча плачут.
Входит трезвый правак с полотенцем через плечо, смотрит на них и говорит брезгливо:
- Опять нажрались, нелюди.
И снег лепит в темные окна.
БОЛЬШАЯ "ВИЛКА" БОРТТЕХНИКА
Во время командировки на борту № 22 появилась так называемая "вилка" - обороты левого и правого двигателей различались на 4 процента (при максимально допускаемых инструкцией по эксплуатации двух процентах). Командир спросил у борттехника:
- Что будем делать? Имеем полное право вернуться на базу. И командировке конец.
- Зачем? Летать можно. Бывало, я и при шести процентах летал, - соврал борттехник.
Правак, лейтенант С., злобно хмыкнул:
- Да ты и без двигателей летать можешь, а мы жить хотим. Понабрали студентов в армию, а они кадры губят.
Началась привычная перебранка двух лейтенантов - двухгодичника и кадрового.
- Если я - студент, то ты - курсант.
- Да, я горжусь, что был курсантом. Пока ты в институте штаны просиживал, я в казарме портянки нюхал!
- Пока ты портянки нюхал, я учился. И теперь я - дипломированный инженер!
- А я летчик!
- Какой ты, к черту, летчик?! Пока ты - правак, единственная деревянная деталь на вертолете.
- Командир, он летчиков ни в пень не ставит! Вставь ему дыню!
- Ну, все! - сказал командир. - Заткнулись оба. Я решил - командировка продолжается. Хрен с ней, с "вилкой". Тем более что сегодня вечером мы приглашены в гости.
- Куда? - хором спросили лейтенанты.
- На голубцы к одной милой официантке из летной столовой. Ваш командир обо всем договорился.
Вечером экипаж отправился в гости. Обычный барак с общим коридором, в который выходят дверцы печек из маленьких квартир. Голубцов не было. Ели и пили то, что принесли с собой жаждущие общения офицеры. Официантка позвала подругу, медсестру из аэродромного медпункта.
Дело близилось к ночи. Командир все чаще уединялся с официанткой в соседней комнате. Медсестра выразила надежду, что мальчики ее проводят.
Уже хорошо поддавшие мальчики выпили на посошок и, пока медсестра одевалась, вышли в коридор. Курили у печки.
- Какая же я гадюка! - сказал правак, сидя на корточках и мутно глядя в огонь. - Гадина я! Дома меня ждет молодая жена, моя птичка, а я, пес шелудивый, собираюсь изменить ей в этом грязном вертепе.
- Да, нехорошо, - покачиваясь и стряхивая пепел на плечо праваку, сказал борттехник. - Наверное, тебе прямо сейчас нужно свалить в гостиницу. А я тебя прикрою, скажу, что тебе стало не по себе. Ведь тебе и вправду не по себе - и физически и морально.
- Нет, я не могу, - сказал лейтенант С., икая. - Я не могу обидеть эту милую, одинокую женщину, она так надеется на мою помощь.
"Вот сволочь", - подумал борттехник, и от предстоящей борьбы за обладание ему сразу захотелось спать. Он даже зевнул.
Вышла медсестра в дубленке, улыбнулась:
- Ваш командир вернется к исполнению воинского долга чуть позже. Вперед, товарищи офицеры!
Миновав темный коридор, они вышли в морозную лунную ночь. Женщина остановилась и сказала, обращаясь к лейтенанту С.:
- Милый Шура! Вам, как молодожену, направо - ваша гостиница там. А меня проводит холостой лейтенант Ф. Только проводит и сразу вернется в гостиницу. До встречи, Шура! - И она поцеловала оторопевшего лейтенанта С. в щеку.