Ребята - школьники сидели за столами и делали домашние задания. Дядя Яша похаживал от одного к другому, заглядывал в тетрадки, помогал, когда у кого - нибудь что-то не получалось. Иногда он делал замечание нерадивому ученику, но таких было немного.
Четверо ребят играли в самодельные шашки, нарезанные из дерева и покрашенные чернильным карандашом. Остальные использовали короткое свободное время для штопки одежды, починки обуви. Все были заняты делом.
Петька почувствовал себя одиноким. Стало тоскливо. От нечего делать смотрел в окно.
Шел конец февраля 1944 года. Над лагерем ползла темно - серая вереница туч. А за ними, где-то очень далеко, светило солнце. Ведь всю землю тучам не закрыть, все равно где-то пробьются лучи.
Но пока идет дождь. Из туч будто бы тянется до земли светлая пряжа, бесчисленное множество водяных ниточек.
Снег с аппель-плаца согнало весь. Всюду бежали мутные ручейки. Они стекали вниз по горе, за бараки, в малый лагерь и дальше - на бухенвальдский огород.
Заключенные все в бараках. Эсэсовцы видны только на вышках. Вот какой-то узник, мокрый до последней нитки, проковылял через аппель-плац. И снова ни души.
На окне нудно жужжала большая черная муха. Она все пыталась взлететь, но тут же падала.
Петька, потянувшись, закинул руки за голову и прикрыл глаза. Как надоело смотреть и на это серое небо, и на мокрый асфальт аппель-плаца, и на всю чужую, неприветливую землю.
Вокруг Петьки пулеметные вышки, колючая паутина с током высокого напряжения. Всюду смерть, смерть, смерть…
И так захотелось домой! Вспомнилось Петьке одно совсем маленькое событие.
Произошло это, кажется, в начале мая. Петька шел к морю купаться. День жаркий, солнце так и сияет. Воробьи хлопотливо и весело порхали в густых ветвях каштанов. Чирик, чирик, чирик… Неожиданно в двух шагах от Петьки из сени каштана выпорхнул молодой воробушек и почти упал на мостовую. Оказавшись один, он беспокойно закрутил головой и призывно пискнул. "Пропадет, глупенький, - пожалел Петька. - Сцапает какая - нибудь кошка". Он наклонился, чтобы взять птенчика и посадить на каштан, но в этот миг почти прямо на голову Петьке свалился большой нахохленный воробей, Петькино лицо обдало легким ветерком. Следом за первым воробьем слетел второй. Они, вздыбив перышки и подняв хвостики, тревожно кричали во всю воробьиную мочь, бегали вокруг своего детеныша и как будто говорили ему: "Ну взлетай, взлетай, не бойся". А он никак не решался. Самый большой воробей, видимо отец, яростно и смело подбегал к Петьке, словно хотел напасть. Ну и храбрец!
Петька отошел в сторону и стал наблюдать за интересной сценой. Все три воробья потихоньку успокоились, лишь посматривали по сторонам, готовые отразить новое нападение врага, если он появится. Тем временем молодой воробушек собрался с силами, взмахнул крылышками и…полетел!
Даже воробьи беспокоятся о своих птенцах. А как же тяжело матерям и отцам ребят.
Ведь они не знают даже, где их дети, что с ними. От слез, наверное, глаза не просыхают.
И впервые в жизни у Петьки мелькнула мысль: "Ну и хорошо, что у меня никого нет. Никто из - за меня не переживает, не мучается. А уж один-то я как - нибудь".
Петька ласковыми глазами посмотрел туда, где сидел Илюша Воробей. Малыш читал букварь, шевеля губами. Чувствуя себя старшим братом, Петька подошел к малышу и положил руку на его худенькие плечи:
- Ну как, Илья, выучился читать?
- Не совсем еще, по слогам…
- Почитай - ка вслух, проверю.
Илюша начал:
- Папа, ма-ма, Ма-ша, ча-ша…
А потом, лукаво взглянув на Петьку, враз перевернул несколько страниц и уже не по слогам, а бегло, без запинки начал выпаливать целыми словами и предложениями.
- Э, друг, да ты хитер! - засмеялся Петька. - Здорово у тебя получается. Вот удивишь отца с материю, когда приедешь домой. Смотрите-ка, скажут они, наш Воробушек - ученый.
- Хорошо бы так было, - сразу загрустил Илюша. - Пошел бы в настоящую школу учиться… Интересно!..
- Обязательно так и будет! Вот только бы фашистов поскорее разбить. Но трудно их одолеть. - Петька вздохнул. - Ведь сколько танков да самолетов понаделали…
- Все равно им крышка, - сказал Илюша.
- Крышка им будет, это уж наверняка. А надо чтобы скорее… Значит, и мы должны что-то делать, помогать нашим войскам.
- А что делать? Давайте ночью нападем на эсэсовцев! - запетушился Илюша.
Петька криво улыбнулся:
- Они так нападут, что порток не соберешь! Надо, Илья, с умом все делать. Понял?
И он рассказал другу обо всем, что делал в тире, как вредил немцам.
Илюша так внимательно слушал, что ни разу не моргнул, а когда Петька закончил, то с жаром спросил:
- Петь, а нельзя ли и мне туда устроиться, а?
- Нет, нельзя. Там только один нужен. Но ты когда-нибудь мне потребуешься.
- Верно? Я все могу, ты мне лишь скажи…
- Ладно, Илья. Пока жди. - Петька протянул Илюше руку. - Ты понимаешь, что это смертельная тайна?
- Понимаю. Умри, но молчи.
- Правильно. Ну, по рукам!
- По рукам! Ты сам узнаешь, Петя, какой я твердый.
- Верю, Илья, верю!
- А Владеку и Мите Бужу ты ничего не говорил?
- Пока нет. Тебе первому. Понял?
- Понял.
- Ну и все.
В то время, когда Петька рассказывал другу о своей тайне и обсуждал с ним смелые планы, в тир пришел заместитель коменданта лагеря Шуберт. Лицо его предвещало грозу. Он, ни слова не говоря, быстро подошел к первой пирамиде и взял первую попавшуюся винтовку. Внимательно осмотрел ее всю, особенно прицельное приспособление. Подошел к барьеру. Потребовал у Ганса патрон. Солдат услужливо положил на барьер, слева от Шуберта, полную коробку.
- Заряди, - кивнул лагерфюрер на винтовку.
Ганс выполнил приказание.
- А теперь повесь свежую мишень.
- Слушаюсь!
Все готово для стрельбы. Ганс встал по правую руку лагерфюрера и был, как всегда, спокоен, уверен в себе. Шуберт не первый раз приходит в тир, и нет ничего особенного в том, что он сегодня захотел пострелять из винтовки.
Лагерфюрер целился старательно. Вот он выпустил всю обойму. Прогремел последний выстрел - и Ганс почти бегом направился к мишени, еще издали всматриваясь в нее и надеясь увидеть большую дыру в середине. За свою работу пунктуальный, старательный немец был спокоен и надеялся, что ни одна винтовка из правой пирамиды его не подведет. Эта уверенность усиливалась потому, что Шуберт - стрелок не плохой, не хуже Ганса. Но, не добежав до мишени трех шагов, солдат остановился, не веря своим глазам: ни одна пуля не попала в центр мишени с силуэтом советского солдата.
- Доннер веттер! - проворчал Ганс. На его лице изобразилось крайнее удивление. Что-то тут не так. Это случайность.
Ему не хотелось показывать мишень Шуберту, но служба превыше всего. Он понес. Лагерфюрер осмотрел ее, не сделал никакого замечания, лишь потребовал следующую винтовку.
"Ну уж из этой-то он не промажет, - усмехался про себя Ганс, подавая лагерфюреру заряженную винтовку. - Сам фюрер останется доволен…" Он с видом победителя посматривал то на припавшего к прикладу Шуберта, то на мишень. Не успел лагерфюрер положить винтовку после последнего выстрела, а уж Ганс, выставив левое плечо вперед, будто пробиваясь сквозь толпу, приближался к щиту.
- Майн готт! - прошептал он, наклонившись к мишени, и побледнел.
Эта мишень оказалась еще хуже первой Ганс трясущейся рукой положил ее на барьер перед молчаливым, затаившим грозу лагерфюрером, потом сделал шаг назад и замер, вытянувшись в струнку.
Шуберт не спеша достал носовой платок, снял офицерскую фуражку и стал вытирать почти совсем лысую голову.
- Ты что же, дурак, так плохо пристреливаешь винтовки, негромко, но значительно спросил лагерфюрер, после того как положил платок в карман.
Шуберт разыгрывал из себя уравновешенного, хорошо воспитанного человека, хотя был сейчас внутренне взбешен.
- Так, так, - продолжал он играть с Гансом, как кошка с мышкой. - Совсем негодное оружие собираешься на фронт отправлять? А? Тебе что, дурак, работать здесь надоело? В команду отправить? Или, может быть в гестапо захотел? Что молчишь, отвечай!
При упоминании о гестапо у Ганса задрожали поджилки. Хотя он сам был порядочный головорез и много невинных жизней погубил, служа фюреру, но страшно боялся попасть в руки других головорезов. Преданный идеям нацизма эсэсовец не хотел испробовать на себе все его прелести. Устремив на лагерфюрера фанатичный взгляд и выпятив вперед подбородок, похожий на носок старого сапога, солдат залепетал:
- Я все исправлю… Я… Я все сделаю, герр лагерфюрер.
- Ну, ну, - многозначительно произнес Шуберт и вышел из тира.
Оставшись один, Ганс долго еще стоял на том месте, где разразилась над ним гроза. Потом, прошептав "майн готт, майн готт!", солдат поплелся к пирамиде и взял винтовку. Проверил ее бой. Он был хороший. Ганс еще одну винтовку взял из этой же, левой пирамиды. Винтовка стреляла плохо. Третья-тоже. Четвертая била кучно, метко.
Ганс проверил и правую пирамиду. То же самое. Одна винтовка бьет хорошо, другая плохо. Полная неразбериха. И это у него, у человека, который любит идеальный порядок! От этой мысли эсэсовец, старый вояка, заскрежетал зубами.
Все было ясно. Винтовки в пирамидах перепутаны. Но как это случилось? Ведь они не сами же поменялись местами.
- Доннер веттер! - прорычал вдруг Ганс.
Он забыл про русского подростка! Над Петькой нависла опасность.
ЕСЛИ БЫ НЕ НАХОДЧИВОСТЬ
- Дядя Яша, расскажите какую-нибудь сказку, - послышался звонкий голос из глубины барака, с верхних нар.
Яков Семенович Гофтман только что вошел в спальню.
- Вот, стоит только к вам ступить - и уж давай сказку, - рассмеялся он. - Сегодня будет не сказка. Нет больше у меня их в запасе.
- А что же Вы расскажете? - свесилось с нар сразу несколько голов.
- Да так, разные слушки, побасенки всякие…
- Рассказывайте, рассказывайте!..
И Яков Семенович, сыпля шутками и прибаутками, передает ребятам всю очередную сводку Совинформбюро. Посторонний человек, случайно зашедший в барак, мог бы подумать, что штубендинст с ребятами просто забавляется. Так, мол, пустячки какие-то. А дяде Яше только того и нужно было: дети понимают, а остальным не надо. Сегодня ребята узнали, что наши войска, очистив остатки родной советской земли от врага, уверенно гонят его на запад. И сразу загорелись детские глазенки, пошел по всем нарам восторженный приглушенный шепот.
"Скорей, скорей громите фашистов, бесстрашные советские воины, - так и хотелось крикнуть Петьке, чтобы услышали его там, где сейчас рвутся снаряды и бомбы, свистят пули. - Отомстите эсэсовцам за наши мучения! Это они затравили собаками Колю Науменко, это они избивают узников до смерти, душат на виселицах, расстреливают в конюшне, сжигают в крематории. Смерть, смерть им!"
Недавно Петька заглянул в щель забора, окружающего крематорий. Он увидел страшную картину: там высились три длинных штабеля, сложенные из трупов. Так складывают только дрова. К необыкновенной поленнице подходили работники крематория и клали на носилки окоченевшие трупы. Печи непрерывно требовали топлива. Другие рабочие приносили свежие трупы и бросали на верх штабелей. Петька содрогнулся и отпрянул от щели…
Долго ли эсэсовцы будут удобрять свои огороды человеческими жизнями? Скорей, скорей приходите, освободители!
- Петя, не спишь? - спросил Яков Семенович, слегка потрогав его за ногу. - Зайди ко мне в штубу…
Петька не заставил себя долго ждать.
- Садись вот тут, - указал дядя Яша на свою койку. - Давай побеседуем. Со всеми вместе я поговорил, а вот теперь с одним…
- Интересно вы рассказываете, дядя Яша! Ведь все знаете, что на фронте делается…
- Нужно знать, Петя…
Дядя Яша внимательно посмотрел на Петьку, словно стараясь узнать его еще больше:
- Ну, как дела в тире? Винтовки путаешь?
- Путаю, дядя Яша.
- Так, так… Конечно, это не плохое дело, ущерб фашистам наносишь. Но если принять во внимание огромный риск для жизни, то вряд ли эта овчинка стоит выделки. Когда - нибудь тебя могут поймать. Не все же там такие недотепы, как Ганс.
- А кто это может?..
- Кто - нибудь из офицеров. Шуберт или Рей…
Петька слушал и удивлялся: откуда дядя Яша знает и Ганса, и офицеров? Ведь он в тире никогда не был. Видно, у дяди Яши есть друзья, через которых он о многом знает.
- Так вот, путанье винтовок надо оставить, - продолжал Яков Семенович. - А чтоб твоя смелость даром не пропадала, есть одно дело. Оно не менее трудное и опасное, но очень нужное. Ты, наверное, уже прикидывал, можно ли выносить из тира патроны для винтовок и пистолетов?
Дядя Яша не отрывал взгляда от Петькиного лица: уж не слишком ли много он требует от мальчишки.
- Патроны можно проносить, я сумею. Им меня не поймать!
- Ну, ну, не очень-то храбрись, - мягко заметил Гофтман. - Главное - будь осторожен, Петя. Не суйся в воду, не зная броду. Вот так. Все сначала продумай, а потом уж и… Понял?
- Понял!
- Все, что пронесешь, будешь складывать в тайники, которые мы с тобой вместе облюбуем.
Дядя Яша положил ладонь на Петькино плечо и еще раз предупредил:
- Будь осторожен, не лезь на рожон. Старайся, чтобы тебя никто не увидел, когда будешь у тайников. В общем, опасность везде подстерегает. В случае провала бежать нам некуда, от смерти тут не спрячешься. Будут казнены и те, кого выдашь на допросах. Ну, я на тебя надеюсь.
- Да хоть на куски будут резать, все равно ничего не скажу!
- Через недельку надо привлечь к этой работе и других ребят. На кого ты больше всего надеешься?
Петька стал перечислять:
- Митя Бужу, Илюша, Владек…
- Хорошо, - согласился Гофтман. - Укажи каждому тайник, куда ты будешь класть патроны, а ребята будут приносить их в лагерь.
- Дядя Яша, а можно доверить это французу Жану и бельгийцу Руди? - спросил Петька. - Они не продадут, можно?
Дядя Яша не говорит Петьке о тайной организации. Но она есть. Теперь Петька в этом уверен. Ну погодите же, фашисты!
О своих радостных догадках Петька никому ничего не скажет. Вот где она, военная тайна!
- Ну, договорились? - еще раз коснулся его плеча дядя Яша. - А теперь, Петя, надо детали продумать. Как ты будешь выносить патроны, в чем?
Петька взглянул на свои колодки:
- Вот где можно маленький склад сделать. В них я сделаю гнезда для винтовочных патронов.
- Пожалуй, ты прав, - одобрил дядя Яша. - А пистолетные?..
- Пистолетные? - подумал Петька. - А мютце на что?.. Можно и в мантель, под подкладку, запрятать.
- Хорошо. Но учти, что в каждом деле нужно знать меру. Пистолетных патронов ты должен приносить за один раз не более десяти штук. А винтовочных- пять, шесть…
- Я и больше могу.
- Нельзя, Петя. Ну, а есть хочется?
- Конечно, дядя Яша…
- Вот, возьми…
Яков Семенович открыл шкаф и протянул Петьке полпайки хлеба.
- А теперь иди спать… Спокойной ночи.
- Спасибо, дядя Яша!
Выйдя из штубы, Петька разломил кусочек пополам. Ложась на нары, дал Илюше.
- На-ко, замори червячка…
- Где ты взял?
- Вороне бог послал кусочек сыру, - отшутился Петька.
На следующий день, войдя в тир, Блоха лицом к лицу встретился с Гансом. Солдат стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Его изрядно поношенная пилотка была сдвинута к левому глазу, который у Ганса сейчас почему-то особенно сильно подмигивал. Шрам под глазом так и дергался. И Блоха все понял.
Солдат, ни слова не говоря, наотмашь ударил в левый висок. Как скошенная травинка, повалился Блоха на цементный пол, лицом вниз. Холодный цемент скоро привел его в чувство. Он сначала приподнял голову, потом быстро вскочил на ноги. Но последовал еще удар, от которого Петька полетел прямо к двери. Как раз ее открыл идущий в тир форарбайтер. Петька очутился в его невольных объятиях.
- Что случилось? - спросил вошедший, мягко оттолкнул мальчика и как бы не нарочно встал между Петькой и Гансом.
Петька ничего не понимал в разговоре форарбайтера с эсэсовцем: звенело в ушах, да и немецких слов знал маловато.
Ганс через плечо форарбайтера бросал на гефтлинга злобные взгляды. А форарбайтер все стоял между ним и мальчиком, мешая совершиться избиению.
Петька едва держался на ногах, голова гудела, мысли путались. Большим усилием воли он заставил себя обдумывать, как объяснить путаницу винтовок.
Форарбайтер по просьбе Ганса стал задавать вопросы Блохе.
- Отвечай, мальчик, как хорошие винтовки очутились в левой пирамиде, а плохие - в правой?
- Не знаю, - промолвил Петька, стараясь держаться так, как будто он ни в чем не виновен. - Я носил винтовки по указанию вот его, - он кивнул на эсэсовца.
Солдат бросился вперед, чтобы ударить Блоху, но его остановил переводчик.
- Не сами же винтовки попрыгали из пирамиды в пирамиду? - снова спросил форарбайтер.
- Не знаю.
Стало ясно: Гансу от мальчишки ничего не добиться, надо отвести его в комендатуру. Но старый вояка боялся, как бы лагерфюрер не высмеял его перед своей охраной. Вот, мол, бывалого фронтовика провел какой-то мальчишка. Позор! Нет, он сам обо всем дознается. Надо спрятать все концы в воду, иначе придется распроститься с тиром, еще, чего доброго, попадешь на фронт и не увидишь конца войны. "Да что это я такое думаю! - вдруг спохватился Ганс. - Где же моя верность любимому фюреру?" Его даже пот прошиб от "крамольных" мыслей. И вдруг он, вскинув руку в нацистском приветствии, щелкнул каблуками кованых сапог, неистова заорал:
- Хайль Гитлер!
Форарбайтер смотрел на солдата с удивлением: не сходит ли тот с ума? Это нередко бывает во время потрясения. Надо с ним поосторожнее.
- Цум коммандант! - прорычал эсэсовец.
И Блоху повели к коменданту.
Солдат шел впереди, за ним Петька, а сзади форарбайтер.
Комендант находился в двухэтажном служебном корпусе. Он сидел в своем кабинете за массивным дубовым столом, под аляповатым портретом Гитлера.