Интересно отношение к огню. Если костёр погасает и угли остывают, никто не делает из этого трагедии. В землянке хранится всё необходимое, для того, чтобы поправить положение. Работают над этим вопросом, как правило, втроём. Как? Да крутят палочку, воткнутую одним концом в брёвнышко, вроде, как сверлят. Верхний конец этой палочки тоже упирается в углубление на палочке, которую двое держат за концы. Они же, вторыми руками поочередно тянут за ремень, захлестнутый вокруг той самой палочки одной петлёй. Третий участник процесса прижимает к месту "сверловки" что-то хорошо воспламеняющееся, чаще всего, очёсы крапивы. Пары минут на разогрев обычно хватает, а потом возникшим на пучке огоньком воспламеняют заранее приготовленные лучинки.
Словом, не парятся древние люди, а берут, и делают то, что им нужно.
Более того, старшие мальчики тоже в этом процессе участвуют, причём, на равных. Особой силы эта операция не требует, а координация движений не только у семилетнего Нута, но и у пятилетнего Кита вполне достаточна. Однажды они даже меня позвали поучаствовать в добывании огня. Понятно, что ни держать верхнюю палку, ни тягать ремень я оказался неспособен – ну года два мне, не больше. Ни сил, ни ловкости пока недостаточно. Хотя ребята искренне мне помогали, подсказывали и показывали. Зато прижать куда надо кудельку, а потом, не обжегшись, пересадить огонёк на лучинку, вот это получилось прекрасно. Не забывайте, лет-то мне раз в десять больше, чем любому из них, и навыки по контролю за собственными движениями соответствуют весьма преклонному возрасту, когда осознаёшь ограничения, наложенные на тело прожитыми годами.
С этого момента мой статус изменился. Я перестал быть младенцем и перешёл в число детей. То есть старшие мальчишки больше не старались избавиться от меня, оставив при женщинах, а позволяли принимать участие в своих затеях, не сильно учитывая поправку на малолетство и слабосилие. Выяснилось, что они, оказывается, успевают ещё и играть, несмотря на то, что от работы "по дому" их никто не освобождал.
Ну а взрослые позволили мне подкидывать дрова в костёр. Знаете, поддерживать ровное пламя под парой-тройкой горшков, стоящих краями на углах врытых в землю камней, это не так-то просто, учитывая, что оставшееся пространство стиснуто со всех сторон. А сломать даже не самую крупную хворостину я просто физически не в состоянии.
***
Мясной запас в стойбище закончился, и уже на следующий день утром обнаружилась косуля, подвешенная за ноги на суку одного из окружавших землянку деревьев. Это мой папа ночью заколол копьём любительницу полакомиться развешенной для просушки травой. Он притаился за плетнём, а потом просто ткнул из удобного положения. Как я понял – обычное дело. Во всяком случае, когда он поведал об этом за завтраком, его старший брат дядя Быг спокойно сказал, что папа мой – молодец. Странно, а ведь обычно, когда смотришь фильм о древних людях, сцены рассказа об охоте, похвальба ловкостью и восторги окружающих описываются красочно и представляются пантомимой. А может быть я не туда попал?
Молоденькая телочка, не иначе – родившаяся этой весной – обладала прекрасным нежным мясом, которое было подано в трёх вариантах: варёном, жареном и тушёном. Мне больше остальных пришлось по вкусу тушёное. И ещё были какие-то термообработанные корнеплоды, довольно мягкие и чуть слащавые. Возможно, репа, или древний её предок. С тем, что растёт на огороде, я пока не знаком – не было случая его посетить. Не, ну не детство, а просто пахота какая-то сплошная!
Глава 2. Горох и рыба
Мальчишки позвали меня на огород. Взрослые нынче оделись "для леса", то есть в шкуры, и ушли, оставив на попечение детворы и стойбище, и малютку Дыка. Естественно, вся наша четвёрка проследовала за плетень, через который мы попросту перелезли. Понятно, что младших, в том числе меня, пришлось подсаживать, но это даже не обсуждалось заранее. Похоже, процедура давно отработана.
А потом мы лопали горох. Вообще-то разыскать зелёные стручки этой вкуснятины было непросто, потому что в основной массе урожай уже поспевал, но мы не жалели ни сил, ни времени и от души попаслись. Вот, знаете, странное дело. Ведь не голодаем – едим от пуза. А, видимо, желание подкрепится – фундаментальное свойство любых растущих организмов.
Тем не менее, осмотр "плантации" посеял в моей душе разочарование. Почти вся она была покрыта плетями гороха. Оказавшись внутри изгороди, я довольно уверенно оценил её площадь соток в десять-двенадцать, что, если считать урожайность по килограмму-полтора с квадратного метра, позволяло надеяться примерно на тонну зерна на зиму. Ну, в расчете на десять человек населения стойбища это вполне ощутимый запас. Кроме того, ведь ещё и привезено было немало чего-то зернового. Так что ничего удивительного в обильном питании нашего древнего рода нет. Продовольственный вопрос остро не стоит.
Кроме того не меньше пары соток занято корнеплодами, названий которых мне не назвать – торчат из земли пучки листьев, и всё тут. Почва была взрыхлена, но давно не обрабатывалась, отчего схватилась поверху коркой и подёрнулась сорняками, хотя они и не буйствуют, но куда же без них, проныр?! Я было схватился за особо наглый стебель, но даже оборвать его не смог, не то, что выдернуть. Надо скорее расти и набираться сил, для чего имеются все возможности.
Произвести аграрную революцию в этом месте и в это время, вряд ли в моих силах. Дело в том, что основная культура весьма неплохо ухожена: плети её не стелются по земле, а обвивают треноги из палочек, схваченных поверху верёвочкой. Что я ещё могу заключить из увиденного, так это то, что приближается только середина лета, потому что именно в это время данную культуру обычно убирают. Это хорошо, что до зимы пока далеко.
***
Ещё один эпизод заставил меня призадуматься. Это было, когда, выколачивая мусор из очередного крапивного пучка, я измохратил два последних прута. Естественно, найти пару небольших камушков, труда для меня не составило, и я смело отправился под уклон к зарослям ивняка, чтобы заготовить новую порцию инструментария.
Ага! Разогнался! Не так-то просто перетерзать камнем веточку. Тут бы стальное лезвие… а лучше – пилочку… по металлу. То есть, чтобы с мелким зубчиком. Натрудившись до пота, я добился того, что лозина потеряла жесткость в отбитом моими усилиями месте, и повисла. Но отрываться не пожелала, как ни дёргал, как ни крутил.
И тут – шорох справа, и направленный на меня взгляд зверя, явно не травоядного. Вытянутая морда, полоски. Барсук, что ли? И ведь размером это животное ничуть мне не уступает. Впечатление такое, будто эта скотина никак не решится, нападать, или нет. Вот тут-то и взыграла во мне сила молодецкая – прут оказался, наконец, оторван, а потом я сделал три шага навстречу "посетителю". Удар у меня, как Вы догадываетесь, поставлен прекрасно. Хоть локтевой, хоть кистевой, хоть плечевой. Я ведь этим занимаюсь целые дни напролёт. Свежеотломанный прут свистнул и ударил барсука по голове – я и сам не ожидал от себя подобной резкости.
Мой противник завизжал от боли и исчез в кустах.
– Молодец! Хороший охотник, – оказывается, папа находится рядом со мной и держит в руке копьё. – Молодой зверь хотел поиграть, но ты дал ему понять, что человека следует боятся.
Больше он ничего не добавил, а помог мне нарезать лозы – острая кромка наконечника его копья прекрасно перепиливала прутья, которые я натягивал. На обратном же пути, видимо, внутренне поколебавшись, сказал:
– Когда в другой раз тебе понадобится что-то в зарослях, позови с собой меня или маму. Мы тебе поможем.
Наивный юноша! Будто я не понял, что он боится за меня. Но всеми силами старается говорить так, чтобы не унизить, не выставить маленьким и беспомощным, не посеять страха в юном сознании подрастающего сына. Ох и мало знают наши историки о психологии древних людей! Да ведь обычно детёныша, вляпавшегося в опасную ситуацию, как минимум отругают, а то и отшлёпают. А тут – совсем иной подход к воспитанию.
***
Папа взял меня на рыбалку. Разбудил затемно, когда мама ещё спала. Так я и насосался молока – она не то, чтобы ничего не почувствовала – вряд ли это возможно, но продолжала дремать, лишь повернувшись так, чтобы нам обоим стало удобно. Мужчины же вовсе не завтракали, а сразу принялись одеваться при свете горящего в землянке костра. На мои руки и ноги натянули волосатые трубы, видимо части шкуры, снятые с конечностей животных. Подвязали их ремешками, чтобы не спадали. Ноги обернули шкурками, да ещё и самого нарядили в подобие пончо из небритой шкурки. Потом наша команда при свете луны спустилась под уклон и пробралась к речке, преодолев, пусть и по тропинке, довольно густые заросли. "Пожалуй, тканая одежда не защитила бы от этих ветвей", – рассудил я, когда мы добрались до стоящей на берегу большой долблёнки.
Вот её большие мужики и столкнули на воду, посадили туда меня, подождали, когда папа заберётся в чёлн, и оттолкнули. А сами вернулись домой.
Плыли мы недолго. Ещё не начало внятно светать, как нос нашей пироги ткнулся в берег. Задача моя оказалась несложной: выбраться на сушу, прихватив с собой привязанный к носу конец, и не давать нашему судну уплыть, пока папа работает. Должен признаться, что подобная деятельность потребовала от меня полной концентрации сил, как физических, так и умственных. Дело в том, что в местах высадок привязать судёнышко было решительно не к чему, а чёлн – штука массивная, инертная, неохотно поддающаяся усилию столь хилого создания, как двухлетний малыш. А работа, которой занимался мой папенька была не так уж проста – на низменных берегах напротив друг друга он вколотил в землю два кола, между которых натянул верёвку поперёк русла.
Вот к ней и крепилась сеть, опять же, пока я удерживал лодку за всё ту же верёвку, отец и привязывал к ней снасть, постепенно отпуская вместе с прикреплёнными к нижней кромке камнями. Почему не использовались поплавки? А откуда мне знать? Тут вообще, на мой взгляд, напутано чего-то лишнего. Но я в этом древнем мире уже насмотрелся много разного неожиданного, отчего не стал торопиться с выводами, а просто ждал продолжения.
Мы пристали к берегу уже когда совсем рассвело. Как раз к песчаной косе, рядом с одним из концов натянутой верёвки, погруженной в воду буквально в нескольких метрах от кромки влажного песка. На этот раз колышек для привязывания пироги был захлёстан в землю, и я оказался свободен. Хи-хи. На несколько секунд – как раз успел отлить. А потом мне пришлось держать или тянуть – папа ставил небольшой тент. Небольшой – потому что из шкур – они, заразы такие, весьма тяжелы. Потом из привезённых опять же с собой дров разожгли костёр и устроили над ним на камушках горшок – пора варить завтрак.
Откуда камушки на песчаной косе? А из лодки. Всё-то у нас с собой. Дрова тоже. Вот. И, если кто-то полагает, будто на этом всё закончилось, то крепко ошибается, потому что мы втыкали в песок длинные жерди и крепили их растяжками. Впрочем, говоря "мы" я, конечно, лукавлю. В основном трудился папа, а я только изредка что-нибудь тянул или держал. Ну и советовал ещё, что протестов, как ни странно, не вызывало. Хотя, почему "странно"? С стороны действительно, виднее. А с колотушкой, которой забивались колья, мне и обеими руками не справиться – я её волоком подтаскивал за рукоятку, когда меня об этом просили.
Всё-таки, батюшка мой крепких статей мужчина.
Ну вот, завтрак съеден, теперь можно и поспать. Тем более, становится жарко – солнышко наяривает – будь здоров. А рядом – речка. Вернее, просторный плёс с еле заметным течением. Разумеется, одежда из шкур давно снята и уложена в лодку, и оба мы теперь босиком и в тканых халато-фартуках. Но, всё равно знойно тут, на песчаной поверхности. Ну, в общем, залез я в воду, да и поплыл. Вода, хоть и не холодная, но тепло от тела отводит прекрасно. Красота!
И вот, плыву это я себе, плыву и вдруг слышу заполошный вопль:
– Топ, держись, сейчас я тебе помогу! – и вижу, как папа родный выворачивает из с таким трудом построенного вешала самую длинную жердь и с нею наперевес устремляется в мою сторону.
– Погоди, Ыр, – воплю я в панике. Мне тоже страшно – вдруг он меня ею отоварит по балде! – Я ближе подплыву, и тогда расскажешь мне, отчего ты так… забеспокоился! – последнее слово я произнёс не сразу. Но говорить этому человеку "испугался" у меня просто язык не повернулся.
Боюсь, доводы мои оказались неубедительными и, чтобы не получить черепно-мозговой травмы, я был вынужден нырнуть. Это, когда батюшка, зашедший по грудь в воду протянул мне шест помощи.
Потом я плыл рядом с этим юнцом, дрожащим от ужаса и, держа за лапищу своей ручонкой, вел его, идущего по дну, на берег. Едва мы достигли суши – пришлось возвращаться обратно – лишнего шеста у нас не имелось, а этот чуть заметное течение относило в сторону. Потом между нами произошёл тяжёлый мужской разговор:
– Пойми, Топ, водяной всегда забирает к себе тех, кто оказался в его власти. Это чистая случайность, что сегодня он был занят каким-то другим делом. Нельзя его беспокоить, не будет добра.
Ага! Вот и признаки религии на горизонте появились! Или – суеверия? Никогда не понимал разницы.
– Разве водяной не может стащить тебя с лодки, когда ты опускаешь руки в воду? Ведь сегодня мы ставили сеть, и у него было много прекрасных случаев проделать это с тобой!
– Ну, наверное, у него недостаточно силы, чтобы справиться с сильным мужчиной… – тон Ыра стал неуверенным.
– У него недостаточно сил и для того, чтобы справиться с маленьким мальчиком, если тот умеет плавать. А вот с теми, у кого перехватывает дух, едва ноги теряют опору о дно, водяной немилосерден. Мне нетрудно научить и тебя поступать так, чтобы хозяин водоёмов перестал обращать внимание на то, что ты делаешь. – Действительно, научить папу плавать было бы здорово.
Но, не уговорил. Да и сам стал ограничиваться тем, что заходил не дальше, чем по колено, и обливался пригоршнями, что протеста не вызывало. Ну нет у меня ни малейшего желания издеваться над непросвещённым своим доисторическим родителем.
***
Вытаскивание сети, наоборот, произвело впечатление уже на меня. Папа, стоя на берегу, тянул за верёвку, и полотнище медленно двигалось к нам. Я выпутывал рыбок и бросал их в чёлн. Совсем мелочи в улове не встречалось, она проходила сквозь ячею. Крупные экземпляры, требовавшие вмешательства взрослого, тоже попадались редко. Так что дело продвигалось споро. А потом, потянув за другую верёвку, Ыр вернул снасть на старое место. А мы принялись разбираться с уловом. Часть перекочевала в большой горшок, пересыпаемая солью. Другая сразу отправилась на вешала, на просушку. Ну и на уху я немного отложил, да тут же и приготовил.
Знаете, без картошки и без лука – это всё-таки не совсем то. Да и стопочки под это дело явно не хватало, но уж что есть, то есть. А вот папа одобрил юшку, ну и выбиранием костей из варёной рыбьей мелочи занимался охотно.
Вторую проверку сети провели уже под вечер – ловилось по-прежнему неплохо. А ночью я несколько раз слышал, как папа отгоняет от вешал ночных воришек. Так и жили мы здесь примерно неделю, насушив десяток мешков несолёной рыбы, и навялив ровно три мешка солёной. Путь домой, а возвращались мы в светлое время, занял чуть более часа. На этот раз удалось разглядеть, что мы обогнули выступ берега, за которым просторный плёс "стянулся" до русла шириной метров десять. А там, вскоре, и устье ложка, в которое обычно затаскивается лодка.
Прикинув сделанные запасы, я пришел к выводу, что только солёная часть нашего улова даёт стойбищу не менее двух недель прокорма зимой. Даже, если не есть ничего другого. Дело в том, что размер мешков очень уж впечатлял – эти рогожные кули мужчины, подошедшие на разгрузку, носили вдвоём, а наполняли их мы с папой прямо в лодке.
А молока у мамочки больше нет. Перегорело, пока её никто не дудолил. Вот так-то! Я иногда с интересом смотрю на тётю Быгу, кормящую грудью годовичка Дыка. Но, похоже, в этой сфере спрос и предложение уравнены, и моя помощь не требуется. Съездил один разумник на рыбалочку! Слов не хватает, как это огорчительно. Сосать титьку мне нравилось, видимо есть в этом виде питания нечто для меня необходимое. Неужели предки просчитались также, как и я?
Пожалуй, нет. Мама могла бы без труда дойти до нас по берегу – тут сухим путём всего ничего. Явно это меня от груди отлучали. То есть, не только дети, но и взрослые, повысили мой статус. Зря они это! Нехватка молока в рационе иногда меня здорово беспокоит. Просто готов идти к тёте Быге и натурально канючить.
***
Уборка гороха тоже оказалась не слишком долгим делом. Мужчины выдирали растения из земли прямо с корнем и бросали на широкую полость из шкур. Детвора лупила палками, выбивая или горошины из подсохших стручков, или заставляя сами стручки отваливаться от ветвей. Оставшиеся клубки растений женщины перетряхивали, поддевая палками, а уж потом ссыпали добытое в корзины мелкого плетения. Довольно много стручков, кстати, собрали руками с тех мест, где раньше курчавились заросли. Потом всё это провеивали, часть стручков лущили вручную, сушили на солнышке и на ветерке. Так я и не понял, где просчитался, когда оценивал будущий урожай, но в сумме получилось дофига – небольших мешочков весом килограммов по десять нафасовали сотни полторы, да еще пяток совершенно неподъемных, что только взрослому мужику под силу. По полцентнера, наверное. Хотя, оценивая на глаз, я мог и ошибиться.
Сразу вслед за уборочной последовала посевная. Мотыги, которыми мужчины рыхлили землю, на мой взгляд, больше напоминали кирки. Только двусторонний клюв-дуга был выполнен из древесины и отличался завидной массивностью. Вот его-то со всего размаху и вбивали в землю наши "охотники". А потом, поворотом рукояти вверх, выворачивали сразу целый ком, который легко рассыпался – не целину рыхлили. Дальше с лёгкими мотыгами шли женщины. Разбивали, ровняли, подсыпали золы и закапывали несолёную часть последнего нашего с папой улова. Удобряли, выходит. Это хорошо, а то уж больно забористо воняет эта до твердокаменности засушенная рыба. Не уверен, что такое следует есть.
Семена высаживались пророщенные, а сверху пристраивались треноги из связанных палочек. Детям в этом процессе была отведена важная роль – мы подносили посадочный материал, и оттаскивали в кучу ботвы сорняки – женщины их выбирали руками из рыхлой почвы.
Итак – второй посев в середине лета. Что же, если такой уровень агротехники в средней полосе считать примитивным – э-э… а что такое не примитивный уровень? Ну, нет у людей ни тракторов, ни электропривода! Им что, пальцем землю ковырять и сидеть зимой голодными?
***
– Так ты говоришь: Дух Воды ничего не может тебе сделать? – этот вопрос задал мне не кто-нибудь, а сам Быг – наш старейшина. Ему, по моим оценкам, лет двадцать с небольшим. Единственный мужчина стойбища, имеющий полномасштабную бороду, в которой, тем не менее, невозможно отыскать ни малейших признаков седины. Тот факт, что я моложе его раз в десять, может позабавить кого угодно – не забывайте, я – в теле двухгодовалого ребёнка, который только что начал разговаривать. У меня, если по обычному графику развития, сейчас должно быть забавное лепетание, понятное только тем, кто постоянно рядом.
Ёлки! А ведь как минимум две опытные мамки среди нас есть – не могли они пропустить такую странность!