Офицер уже попросил разрешения уйти, однако фельдмаршал резким тоном приказал ему подождать и карандашом, прямо на приказе Кейтеля, размашисто начертал: "Принимать командование группой армий "Африка" отказываюсь, в связи с тем что сформировать данную боеспособную группу из тех сил, которые имеются сейчас в Африке, невозможно. Командующий Африканского корпуса фельдмаршал Роммель".
– Идите и немедленно передайте в штаб Верховного командования, с меня этого африканского ада достаточно.
– Вы отказываетесь выполнить такой… прекрасный приказ, господин фельдмаршал? – даже сквозь африканский загар проступила бледность на лице майора.
– Из этого еще не следует, что вы имеете право не выполнить мой приказ, любезнейший. Кругом! Шагом марш!
Оставшись наедине, Роммель в порыве отчаяния влил в себя оставшиеся полбутылки вина и, не почувствовав ни опьянения, ни хотя бы утоления жажды, вновь откинулся на спинку кресла. Уже пребывая в позе крайне истощенного человека, фельдмаршал нащупал кобуру с пистолетом и, достав из нее свой именной "вальтер", выложил его на стол перед собой.
Минут пятнадцать он просидел в каком-то полузабытьи, ничего не ощущая, ни о чем не думая и почти ничего из того, что происходило сейчас вокруг него в реальной жизни, не осознавая. Это было прощание с жизнью, в которой он, как вечный солдат, как полководец, сделал все возможное, чтобы мир этот стал еще более ожесточенным, еще более кровавым и страшным, нежели он был до него.
"Так, может, действительно застрелиться? – спросил он то ли самого себя, то ли лежащий перед ним "вальтер". – И каков в этом смысл? Хочешь, чтобы сволочные медики констатировали, что ты пустил себе пулю в лоб в состоянии сильного опьянения? Как и Наполеон, ты прибыл в Африку, по существу, из Франции. Однако он ушел отсюда хотя и разбитым, но непобежденным. Ушел, чтобы стать императором. А тебя даже переправлять в Германию не станут, а зароют где-нибудь посреди Ливийской пустыни, как труса и предателя. Так стоило ли ради такого бесславного конца проходить такой славный и мужественный путь?"
Он еще какое-то время повертел пистолет в руке, почти физически ощущая потребность поднести его ствол к виску и нажать на спусковой крючок. Поднести и… нажать, пусть даже не досылая патрон в патронник. Проклятая магия оружия, магия смерти!
– И потом, – вслух сказал он себе, все же вкладывая пистолет назад, в кобуру, – что за манера – по любому пустячному поводу стреляться? Если бы тебя с позором сняли с должности и разжаловали до лейтенанта, тогда это еще было бы объяснимо. Но пускать себе пулю в лоб как раз в тот день, когда тебя назначают командовать группой армий, самым крупным в вермахте воинским соединением! До такого исхода еще никто не додумывался!
17
Они переговаривались полушепотом, однако Альбина Крайдер все же сумела услышать их, ибо акустика здесь была, как в оперном театре.
– Это вы, Фройнштаг?
– Как вы уже могли догадаться…
– Входите! Омовение блудницы завершено! – Альбина стояла напротив двери, совершенно нагая, широко расставив ноги и положив руки на бедра.
Изнеженно-распарившаяся и блаженственно умиротворенная, она готова была представать в таком виде не только перед опекавшей ее эсэсовкой, но и перед самим дьяволом. Мокрые распущенные волосы ее казались бесцветными, лицо невыразительным, грудь заметно увядшей, но тем не менее Альбина все еще оставалась воплощением германской женственности, упорно сопротивлявшейся возрасту и военной неухоженности.
– Как вы уже могли понять, я не одна, – чуть шире приоткрыла дверь Фройнштаг. – Вы немного подзадержались со своим омовением. Не кажется?
Заметив в просвете двери статную фигуру в черном мундире, Крайдер должна была бы метнуться в сторону, подальше от мужских глаз и поближе к одежде. По крайней мере, сам Скорцени представлял себе реакцию Фюрер-Евы – он так и решил называть ее – именно такой. Каковым же было его удивление, когда Альбина даже не сменила позы, разве что инстинктивно – Отто уловил это – втянула в себя предательски отвисающий живот.
– Этот офицер и есть господин Скорцени? – невозмутимо поинтересовалась она.
– Во всяком случае, он уверяет меня в этом, – неопределенно ответила Лилия, недовольная простодушной наготой Альбины Крайдер.
– Не тушуйтесь, Скорцени. К подобным, алчным взглядам мужчин я привыкла, ибо какое-то время подрабатывала натурщицей у одного художника-швейцарца. Затем у австрийца. Который был еще менее сдержан и еще менее воспитан.
"Какая наглость! – мысленно изумился штурмбаннфюрер. – Ни страха, ни элементарного почтения! Интересно, если бы вместо меня рядом с Фройнштаг оказался сам фюрер, она что, и в его присутствии вела бы себя точно так же раскованно?!"
Нет, это был не гнев, просто Скорцени пытался уяснить для себя, с каким типом женщины он имеет дело. А еще он пытался понять, как далеко зашло сближение копии Фюрер-Евы с ее оригиналом. Правда, он тут же открыл для себя, что не настолько близко знаком с этим самым оригиналом, чтобы делать далеко идущие выводы, тем не менее.
Но если Скорцени заметно стушевался перед наготой Фюрер-Евы и пытался хоть как-то объяснить самому себе причуды ее поведения, то Фройнштаг отреагировала мгновенно.
– Стоит ли так сразу посвящать мужчин во все нюансы вашего "интимного досье"? – не простила ей оплошности Лилия. – Из-за которого у нас с вами и так уже были определенные проблемы.
– Возможно, стоит. Порой это тоже приятно, – спокойно объяснила Альбина. – Все зависит от мужчины, которого посвящаешь. Да-да, Фройнштаг, от мужчины, которого ты посвящаешь в свои тайны, чтобы еще больше привязать к себе, заставить поглубже заглянуть если не в душу, то хотя бы в биографию.
– Мы не будем сейчас выяснять, куда и каким образом мужчины должны поглубже заглядывать в вас, Крайдер. И прекратите эти разговоры.
– А вот господин Скорцени прекрасно понял, что я говорила искренне, – пожала плечами Альбина.
Скорцени заметил, как Фройнштаг вздрогнула. На ее месте он вздрогнул бы точно так же: это уже был вызов. И кто знает, как отреагировала бы на него Лилия, если бы Скорцени вдруг повернулся и ушел.
Однако сама Фюрер-Ева словно бы не догадывалась, в какую безысходность пытается загнать сейчас свои отношения с эсэсовкой. Или же, наоборот, шла ва-банк. Вопрос только: ради чего?
Тем временем Альбина Крайдер демонстративно поиграла бедрами, изобразила некое подобие танца живота и, заметив, что Скорцени вновь вынужден отвести взгляд, направилась к своей одежде.
– Я ведь понимаю, что для вас важно видеть меня всю. Разве не так, господин Скорцени? Иначе вам трудно будет судить, насколько в действительности мои грудь и талия подобны груди и талии фрейлейн Браун. Другое дело, что вам неудобно вот так взять и обнажить меня, в виде приказа.
– Это уже хоть какое-то объяснение, – согласился Скорцени.
– А почему вы вдруг решили, что штурмбаннфюрер – знаток телес Евы Браун? – обожгла ее высокомерием Фройнштаг.
– Я ведь не утверждаю этого при фюрере, фрау Фройнштаг, – успокоила ее Альбина. – И потом, вам ведь нужен идеальный двойник. Конечно, если бы вы свели нас вместе, к тому же в присутствии фюрера…
– Это был бы ваш первый и последний выход на арену имперского цирка, – резко прервала ее мечтания Фройнштаг. – Еве сейчас только вас не хватало… да к тому же в виде двойника.
– Риск есть, согласна, – наконец-то словесно взгрустнула Альбина, промокая свои перси и талию банным полотенцем. – Но ведь, согласитесь, вся эта затея с двойником Евы – тоже преисполнена риска. Поди знай, кто и с какой целью попытается использовать его. Разве не так, мой… простите, господин штурмбаннфюрер?
– Разработка операций, связанных с использованием Лже-Евы в план вашей подготовки не входит, фрейлейн Крайдер, – нерезко, однако довольно жестко напомнил ей Скорцени. – И вообще, не забывайтесь, Крайдер, не забывайтесь. – Произнося эти слова, он боковым зрением наблюдал за Фройнштаг; она должна была понимать, что эта его жесткость порождена желанием поддержать ее авторитет.
– Кстати, хотела бы обратить внимание самой Евы, – как ни в чем не бывало сменила тему Крайдер; казалось, не существует ничего такого, что способно выбить ее из седла, – на то, что я всячески пыталась сохранить фигуру, делала всевозможные упражнения, распинала свои страсти на немыслимо садистских диетах…
– И что из этого следует? – пыталась угомонить ее Фройнштаг, пораженная разговорчивостью Альбины. – Зачем фрау Браун знать об этом?
– Да потому, что сама она вряд ли снисходила до этого. К чему? Женщина способна сознавать себя королевой лишь до тех пор, пока она еще только стремится к трону, только грезит им, пока еще только восходит к его блистательным вершинам. Но стоит воссесть на него, как мир в ее глазах сразу же тускнеет, теряя какие-либо авантюристские черты. Боязнь потерять лидерство, не удержаться в седле… Несметное скопище соперниц и завистниц…
– Вам это пока не угрожает, – сухо прервала ее Фройнштаг, входя в ванную и похлопывая себя по ладони изящным стеком, невесть откуда появившимся у нее в руках сегодня утром. Она словно бы входила в клетку львицы, слишком плохо поддающейся дрессировке.
Скорцени понимал, что знакомство с Крайдер началось как-то слишком уж "не так". Судя по тому, как она ведет себя, вполне можно было предположить, что Лже-Ева представляет себе собственную роль, а следовательно, и участь, в виде некоего забавного приключения.
В том, что по складу характера красотка сия – откровенная авантюристка, сомневаться уже не приходилось; только что она убедительно продемонстрировала это. Но теперь возникал вопрос: как ее авантюрные задатки воплотить в грандиозной авантюре, проходящей в диверсионном отделе СД под кодовым названием "Возвращение в рай", главными действующими лицами которой становятся Лже-Ева и Лже-Адам, то есть, вернее, Лже-Адольф?
Но, может быть, ее неведение как раз и спасает новоявленную Фюрер-Еву от излишних страхов и переживаний, а значит, позволяет спокойно готовить ее к роли двойника, размышлял Скорцени. А вот кто именно "из сильных рейха сего", когда и каким образом сумеет и решится использовать талант и фактурные данные этой Фюрер-Евы – пока что остается загадкой. Но ведь это тоже очень важно, под какого кукловода готовить эту имперскую куклу: под Гиммлера, Геринга, Бормана, Деница? Или, может быть, под самого фюрера?
Он, "самый страшный человек европы", этого не исключал. Вот только подал бы кто-нибудь такой знак. Да хотя бы в общих словах намекнул, следует ли Лже-Еву сводить с оригиналом. Ну и по сценарию пройтись… Хотя бы в общих словах-чертах, в каких-то правдоподобных версиях знать его.
"А ведь какой чудный псевдобиблейский сюжет можно было бы сотворить с двумя этими имперскими лжепредками всех ныне сущих грешников! – мечтательно прикинул Отто, опускаясь за столик, за которым в глубоких раскладных креслах уже восседали дамы. – Интересно только, кто и на каком этапе сей "ветхозаветной притчи" попытается остановить меня. Вот именно, – сказал себе штурмбаннфюрер, – не ее, а тебя… попытается остановить. А главное, каким образом?"
Ведь понятно, что каждый, кто знает о подготовке этих фюрер-двойников, неминуемо задается вопросом: "А зачем они понадобились Скорцени? И кто за ним, черт побери, стоит на сей раз? Следит ли за подготовкой этих людей сам Гитлер, известны ли ему детали, контролирует ли он ситуацию?" Ясное дело, у Скорцени всегда на подхвате версия прикрытия: двойник Евы Браун нужен для того, чтобы в случае опасности спасти жизнь самой Евы. Для подобной же благородной цели нужны и двойники фюрера.
– Надеюсь, дальнейшая моя подготовка тоже будет проходить под вашим крылом, госпожа Фройнштаг? – вдруг занервничала Альбина, возможно, впервые со времени их сегодняшней встречи задавшись вопросом: а что означает появление этих двух людей в бассейне, во время ее купания?
– Поскольку вам, фрейлейн Крайдер, выпало представать перед миром в роли Лже-Евы, мне, по всей вероятности, остается печальная участь змеи-соблазнительницы вашего "фюрера".
– Но поскольку ревности я не опасаюсь, то и поссорить нас эта подлая дама-разлучница не сможет, – опять как-то слишком уж двусмысленно ответила Альбина.
"Напрасно ты так легкомысленна! – не согласился с Альбиной Скорцени. – Когда в облике соблазнительницы появляется оберштурмфюрер Фройнштаг, это должно вас заставить задуматься". Однако все это он произносил мысленно. А выслушивая Крайдер, по-прежнему одобрительно кивал он, поддерживая развитие их знакомства.
Подобной встречи они с Фройнштаг заранее не предусматривали, сценарий ее не обсуждался, место было выбрано случайно. Вот почему встреча в бассейне с купающейся Лже-Евой, и вся эта беседа за столом – выглядели как невинный экспромт. Но, может, в этом и заключалась прелесть его первого знакомства с женщиной, способной – кто знает! – сыграть какую-то, еще никем не определенную, роль в истории рейха?
– …И вообще, если вы, Фройнштаг, считаете свою участь печальной, – донеслись до него слова Альбины, – то как оценивать свое будущее мне, грешной?
Однако Скорцени не стал прислушиваться к дальнейшему обмену ударами словесных клинков этих женщин. Фройнштаг вновь была рядом с ним, поэтому штурмбаннфюреру поневоле вспомнился другой бассейн – в Италии, на вилле архитектора Кардьяни, в те дни, когда он разрабатывал операцию по похищению папы римского.
Допрос с лесбиянскими страстями и пристрастиями, который Фройнштаг учинила там итальянскому агенту "призрачной разведки" Риббентропа Марии-Виктории Сардони, еще долго будоражили его воображение, вызывая самые противоречивые, но всегда удручающие эмоции.
Правда, после этого Лилия несколько раз, как бы невзначай, подчеркивала, что это было ее последнее лесбиянское увлечение, да и то оно стало сексуально-ностальгическим бумерангом былых лагерных экзальтаций. "Былых лагерных экзальтаций"!.. Кто мог бы объяснить ему, что скрывается за этими словесами бывшей надзирательницы женского концлагеря смерти?
"Но ведь после этого лесбиянского рецидива отношений с ней ты не порвал, – напомнил себе Скорцени. – И даже не разочаровался – чтобы так, всерьез и надолго. Следовательно, что-то в ней есть, а главное, существует нечто такое, что способно объединять вас, невзирая ни на какие рецидивы вашего сексуального или диверсионного прошлого".
Впрочем, в какое-то решительное "исцеление" Фройнштаг ему, собственно, никогда – ни в шоковые минуты разоблачения, ни после них – не верилось. Иное дело, что ему очень не хотелось, чтобы в Вольфбурге повторилось то же самое, что когда-то произошло на вилле "Карпаро". Простить Фройнштаг очередной лесбиянско-следовательский каприз – или рецидив? – он уже вряд ли сумел бы.
– Не обольщайтесь, Крайдер, – продолжала тем временем оберштурмфюрер Фройнштаг, не ведая о страхах и подозрениях Отто. – Яблоком греха и раздора на сей раз послужит не господин Скорцени.
– Это уж точно, – не задумываясь обронил штурмбаннфюрер.
– Кто же тогда? – призывно улыбнулась Крайдер.
Все же она поразительно была похожа на Еву Браун. Прирожденный двойник. Если бы только не вульгарные манеры уличной проститутки и не эта бесшабашная раскованность. Впрочем… далеко ли ушла от нее в манерах сама рейхс-наложница, бывшая ассистентка и любовница некоего уличного фотографа?
– Видите ли, досточтимая госпожа Крайдер, обстоятельства складываются таким образом, что нам выпала честь подставить вас фюреру.
– Что? – мгновенно побледнела Альбина. – "Подставить" фюреру? Улично шутите, господа?!
– Вас шокирует мое предельно точное выражение?
– Что, действительно фюреру?
– Ах, вам не нравится фюрер? Как мужчина, как вождь? Что вы молчите, Крайдер? Вам не понятен мой вопрос?
– Не увлекайтесь, Фройнштаг, – спокойно вмешался Скорцени, поняв, что Лилия впадает в "горячку допроса" – как любит именовать подобное состояние гестаповский Мюллер.
– Простите, штурмбаннфюрер, – провела ладонью по лицу Лилия. И, немного помолчав, не замечая благодарного взгляда, которым Альбина одарила обер-диверсанта, добавила: – Но все же хотелось бы знать ответ.
– Вы что-то такое говорили о фюрере… – обиженно и в то же время испуганно пролепетала Лже-Ева. – Что-то совершенно непонятное мне. И потом, я должна точно знать: подкладывать меня решили под фюрера или всего лишь под лжефюрера? Для меня это имеет принципиальное значение.
– Вам уже что-то известно о двойнике фюрера? – поинтересовался Скорцени. – Хотя бы то, что такового готовят?
– Если уж так усиленно готовят двойника Евы… Неужели трудно догадаться, что эти же люди трудятся и над образом двойника Гитлера?
Появился с чашечками кофе какой-то человек из охраны. Оказывается, Фройнштаг все же предусмотрела эту встречу, понял Скорцени. Слуга-охранник с кофейным подносом не мог возникнуть здесь случайно.
Уловив смысл его догадки, Лилия высокомерно ухмыльнулась, недвусмысленно давая понять, что руководство операцией она берет в свои руки.
– Давайте уточним. Фюрера, фрейлейн Крайдер, мы вам действительно пока что, подчеркиваю, пока что не гарантируем, – взял одну из чашечек Скорцени. – То есть не гарантируем на данном этапе вашей подготовки. Что сразу же должно успокоить вас.
– Иное дело – лжефюрер, – сладострастно, по-садистски, осклабилась Лилия.
– Надеюсь, оберштурмфюрер Фройнштаг достаточно ясно просветила вас по поводу всего, что происходит в эти дни в замке Вольфбург? – более сдержанно вел свою партию Скорцени.
– Хотелось бы надеяться. Мне кажется, что нам уже пора быть более откровенными друг с другом, по крайней мере в вопросах, связанных с моими перспективами.
"Стерва! – не удержалась Лилия. – Как же нагло она ведет себя! С ее, видите ли, перспективами! Ты кто такая?! Тебя бы на день-другой ко мне в лагерь, в "камеру сексуального блаженства""!
Хотя произнесено это было мысленно, тем не менее Фройнштаг поняла, что она опять зарывается, погружаясь в свои лагерные рецидивы, и покаянно взглянула на Скорцени. Как бы ей не хотелось сейчас, чтобы он прочел ее мысли!