Место действия - Прохоровская земля. Так можно сказать почти обо всех произведениях Игоря Подбельцева. Герои новой книги "Июльский ад" защищали эту землю в 1943 году.
Содержание:
Июньский АД - (роман) 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - ВХОЖДЕНИЕ В ПРЕИСПОДНЮЮ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - ЖИВЫЕ В АДУ 19
Апогей, или смерть сержанта Никанорова - (рассказ) 40
Июньский АД
(роман)
Всё смешалось…
Которые сутки
Рвётся к Курску отчаянно враг.
Он на Прохоровку
в бешенстве жутком
Свой нацелил железный кулак.
Все ползут и ползут его танки,
"Фердинанды" и "тигры", ревя,
И тогда
По сигналу атаки
В бой рванулась и наша броня."ТРЕТЬЕ ПОЛЕ"
И. Чернухин
Вокруг неё земля фугасом взрыта,
Шли самолёты за звеном звено.
Она в народе стала знаменита,
Как подмосковное Бородино…
… Со счёту сбившись, смерть врагов косила,
Дымилась необъятнейшая ширь.
Вот так тряхнул своей бывалой силой
Под Прохоровкой русский богатырь."ПРОХОРОВКА"
Н. Истомин
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВХОЖДЕНИЕ В ПРЕИСПОДНЮЮ
"НИ ПУХА НИ ПЕРА!.."
Стояла середина жестоко-морозного февраля 43-го. По просторам многострадальной России гуляли злые метели и холодно-белые вьюги. Но танкистам 3-го гвардейского Котельниковского танкового корпуса плевать на всевозможные непредсказуемые капризы погоды. У них, у танкистов, был сейчас вполне заслуженный отдых. Но, конечно, не какой-нибудь там отдых, как, скажем, года три-четыре назад - в мирное, довоенное время, а отдых от смертельно тяжёлых кровопролитных боёв и жестоких сражений. Танкисты и сейчас не сидели сложа руки, и не валялись беззаботно на примитивных постелях, от нечего делать ловко пуская смачные плевки в потолки крепко сбитых бревенчатых землянок; нет, все они, воины обескровленного танкового корпуса - от рядового до полковника и генерала - приводили ставший им родным многострадальный корпус в более-менее надлежащий порядок. А приводить в порядок, чёрт возьми, было что: только-только, считай - на днях, танкисты, усталые до невозможности, вышли из тяжелейших боёв под Ботанском и Ростовом. Многие - ох многие! - там, на тех отчаянно горячих среди жутко морозной зимы полях полегли. А которые в живых остались - чудом иль по воле провидения - надеялись, что больше на их пути, который неизвестно когда закончится, не будет таких страшных и опустошительных сражений. Надеялся на это и командующий корпусом генерал Ротмистров.
Он, откинувшись на спину, сидел в блиндаже на топчане и, сняв очки, усталым взглядом, как бы совсем невидяще, созерцал небольшое пламя в стеклянном пузыре лампы. А пламя это - дитя керосина, фитиля и спички-то и дело причудливо колебалось из стороны в сторону - сквозняк: где-то через дверную щель февральский ветерок протискивался в помещение и не то, чтобы шалил, а давал всё-таки о себе знать - я, мол, здесь и мне запоры ваши нипочём.
Пламя настольной лампы ещё долго отражалось в неподвижно застывших зрачках Ротмистрова. А потом оно угасло - генерал задремал, так и не выпустив дужку очков из пальцев левой руки; правую, чуть нервно дрожащую, он держал на коленях. Задремал он на короткое время, но и за этот мизерный промежуток успел увидеть себя совсем ещё юным, живущим с семьёй в деревеньке под названием Сковорово. что притулилось скромненько в Селижаровском уезде Тверской губернии. Успел увидеть себя голодным и оборванным, рыскающим с ватагой сверстников по территории самой деревеньки Сковорово и далеко за её пределами в поисках чего-нибудь съедобного. Успел увидеть он своих отца и мать, печально смотревших на него, уже семнадцатилетиего парня, который, стесняясь поцеловать их на прощание, уходил из деревеньки. Уходил, то и дело оглядываясь, пересиливая боль щемящего сердца; Паша отправлялся в Москву, на заработки, - там, в Москве, жил его старший брат Лёня. Успел Павел Алексеевич увидеть за этот короткий промежуток нечаянной дрёмы и брата Лёню, Леонида, рассказывающего ему страшные истории, в том числе и о том, как 30 августа 1918 года было совершено покушение на Владимира Ильича Ленина…..
Проснуться и быстро открыть глаза генерала заставил виноватый шепоток адъютанта Василия Земскова:
- Товарищ генерал!.. Проснитесь, товарищ генерал!.. Да проснитесь же, Павел Алексеевич!..
Ротмистров, не надевая очков, подслеповато прищурился на адъютанта, хрипло выдохнул:
- Ну?… Чего тебе?…
- Товарищ генерал, вас к телефону просят.
- Просят или требуют?
Адъютант на секунду задумался, потом звонко щёлкнул каблуками новеньких хромовых сапог:
- Так точно, товарищ генерал, - требуют: командующий Южным фронтом на проводе.
Сквозь шумы в телефонной трубке Ротмистров услышал знакомый голос генерал-полковника Малиновского, не так давно сменившего на посту командующего войсками Южного фронта Еременко.
- Слушаю вас, Родион Яковлевич, хотя связь, честно говоря, не ахти какая хорошая! - прокричал в трубку Ротмистров.
- Это вам минус, уважаемый Павел Алексеевич! - не то в шутку, не то всерьёз - Ротмистров этого не помял - громыхнул на том конце провода генерал-полковник. - Надобно связистам засыпать горяченького уголька за шиворот. Как выдумаете насчёт этого? Ну, да ладно - это ваши проблемы, вы их и решайте… Как поживаете, Павел Алексеевич?
- Спасибо, ничего: без особых осложнении. Возрождаемся вот, можно сказать, заново. Как Феникс из пепла.
- По-нят-но… - прогудел задумчиво Малиновский и, с минуту помолчав, сказал: - Вы знаете, по какому поводу я вам звоню, Павел Алексеевич?
- Понятия не имею, Родион Яковлевич.
- Ну так вот, чтобы понятие это появилось, я попрошу вас немедленно прибыть ко мне. Ясно?
- Так точно, товарищ генерал-полковник! Скоро буду…
В кабинете у командующего войсками Южного фронта находился и член Военного совета этого же самого фронта Никита Сергеевич Хрущев. И Малиновский, и Хрущев дружелюбно поздоровались с генералом Ротмистровым за руку.
Малиновский медленно несколько раз прошёлся по кабинету, дважды скользнув взглядом по усталому посеревшему лицу Ротмистрова, потом остановился; перед ним и, пресекая его попытку встать, без обиняков начал:
- Я знаю вас давно, Павел Алексеевич, и знаю, в основном, о многих ваших положительных качествах, о хороших чертах. И они мне, я так скажу - нравятся. Вы не краснейте и не думайте о том, что мне все ваши положительные черты правятся. Отнюдь! Я имею в виду лишь вот что: видимо, душой я не покривлю, если скажу, что вы, уважаемый Павел Алексеевич, танкист, прямо говоря, до мозга костей, танкист - с большой буквы. Правильно я мыслю?
Ротмистров вздохнул, пожал плечами:
- Что ж, отнекиваться не стану: здесь вы полностью правы, товарищ командующий. В самую точку, как говорится, попали. Кроме того, что, мол, с большой буквы…
- В самую точку, наверное, я попаду, если скажу, - продолжал Малиновский, - что вы, Павел Алексеевич, являетесь крепко убеждённым сторонником массированного применения танков в сражениях этой проклятой, трижды проклятой войны. Не так ли?…
- Так точно, товарищ командующий! И здесь вы угадали…
- Угадал? - Малиновский усмехнулся, хитро подмигнув Хрущеву. - Слыхали, Никита Сергеевич, что он говорит?… Да не угадал я, а просто давно слежу за вашей… За вашей деятельностью, что ли… И мне нравятся ваши обоснованные суждения… на многие темы. Дело в том, скажу вам по секрету, что в Ставке Верховного Главнокомандования да и, я знаю, на многих военных советах фронтов сегодня интенсивно обсуждается вопрос о формировании танковых армий. Улавливаете - что к чему?
О-о!.. Неудачный вопрос задал в этот раз Малиновский!.. Ещё бы не улавливать того, о чём он, собственной персоной Павел Алексеевич Ротмистров, не думал бы в бессонные бесконечные ночи, о чём бы постоянно не мечтал в последнее время… И вот поэтому, услышав последнюю фразу командующего фронтом, Ротмистров невольно напрягся, словно охотник, неподвижно застывший с заряженным дробью ружьём перед вылетом из густых зарослей камыша дикого селезня.
- Так вот, Павел Алексеевич, - Малиновский снова сделал несколько шагов по кабинету, сосредоточенно почесал переносицу, - до вашего сведения довожу, что Москва очень и даже очень интересуется мнением командиров танковых корпусов, и, в частности, вашими, мой дорогой, взглядами на то, какой должна быть танковая армия. Вам понятно?
Ротмистров встал, поправил очки, вытер платочком вспотевший лоб и только тогда пристально взглянул на Малиновского.
- В принципе, всё понятно, товарищ командующий. В прин-ци-пе! Однако…
Но тут безапелляционно вмешался Хрущев. Он как-то озорно даже посмотрел добрыми глазами на немного растерявшегося генерала и сказал:
- Никаких "однако", товарищ Ротмистров. Если хотите знать, мне только что звонил генерал Боков из Генштаба. Знаете его? И, между прочим, он твёрдо сказал, что ждёт вас у себя, в штабе.
- Генерал Боков? - не сразу поняв, о чём и о ком идёт речь, переспросил Павел Алексеевич.
- Ну да, Боков, - улыбнулся Никита Сергеевич и тут же посерьёзнел. - Повторяю, генерал ждёт вас и… И при необходимости, скажу вам прямо, организует встречу с самим товарищем Сталиным.
Ротмистров внимательно и чуть с недоверием посмотрел на Хрущева: нет, член Военного совета фронта не шутил. Серьёзен был и Малиновский.
- Что ж, - выпрямляясь и вытягиваясь как по команде "Смирно!", сказал генерал Ротмистров, - как бы там ни было, я готов доложить, вернее - высказать своё мнение по данному вопросу и в Генштабе, и Верховному Главнокомандующему.
- Вот и прекрасно! - Малиновский широко улыбнулся, пожал генералу руку. - Вот и прекрасно, вот и хорошо! А теперь, Павел Алексеевич, незамедлительно отправляйтесь в Москву. Командование корпусом возложите на генерала Вовченко.
- Слушаюсь, товарищ командующий!
- Да, и вот ещё что, - Малиновский снова почесал переносицу, - когда прибудете в Москву, то до встречи с Боковым постарайтесь, пожалуйста, переговорить с командующим бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии Федоренко. Он вам, надеюсь, кое-что подскажет - нужное и полезное.
- Слушаюсь, товарищ командующий! Обязательно зайду к Федоренко.
- Ну, тогда, как говорится, с Богом!
- Ни пуха ни пера!.. - добавил Хрущев.
Ротмистров вздохнул и негромко ответил:
- К чёрту!..
ДВА ЛЕЙТЕНАНТА
Около танков, над которыми в целях маскировки была натянута сетка, прогуливался часовой. Чуть большеватую для него шапку-ушанку он завязал под подбородком; стоячий воротник шубного тулупа как-то нелепо торчал вверх, словно крышка открытого люка танка; руки в рукавицах часовой запрятал поглубже в рукава, предоставив автомату безалаберно болтаться на груди; высокие новенькие валенки заставляли несчастного дозорного ходить вокруг боевых машин чуть ли не строевым шагом. Он замёрз, как говорится, "в дугу", и по чём зря проклинал ненавистного Гитлера, развязавшего эту кровопролитную многолетнюю войну, которая - чёрт его знает! - когда ещё окончится; проклинал зиму с её жуткими морозами и колюче-снежными метелями; проклинал этот час, в который ему, согласно составленному командиром батальона графику, предстояло сейчас не то что мёрзнуть, а прямо-таки коченеть, охраняя могучие смертоносные машины.
Конечно же, часовой, коротая караульное время, сыпал проклятиями не вслух: во-первых, немцы не так уж далеко, а жить ему ещё не надоело; во-вторых, если бы он раскрывал рот, высказывая своё мнение о войне, то и губы запросто обмёрзли бы при таком холодище, или, не дай Бог, холодище этот во внутренности его организма забрался бы, - так что он, часовой, проклинал всё на свете белом в уме, про себя, одновременно вслушиваясь в зимнюю ночь. Поэтому сразу же и услышал чьи-то скрипучие на морозе шаги и несколько сипловатый голос:
- Эй, военный!.. Чего согнулся-то?… Замёрз, что ли?…
Часовой обернулся, пристальнее вглядываясь из-под заиндевевших бровей в подходящего к нему человека, хотел было взяться за автомат, но тут же передумал, потому что узнал командира танка Кошлякова.
- А-а, товарищ лейтенант!.. - протянул часовой. - Да как тут не замёрзнешь - не май месяц…
- Это точно, - согласился лейтенант. - Ну, а как, на сон не тянет?
- Какой гут сон к дьяволу! Первое - от мороза не заснёшь, а второе - я сон плохой видел: будто бы меня на посту зарезали. А вот то ли немец, то ли наш - ей-Богу, не разобрал…
- Ах, какой же ты суеверный!.. Ну что ты буровишь!.. Лучше скажи мне, ты случайно братца моего не видал? Ищу его уже с полчаса, а найти никак не могу: как сквозь… снег провалился…
Часовой пристальнее вгляделся в лицо Кошлякова, разочарованно качнул головой:
- Ну никак я рас не различаю: то ли вы это, то ли ваш брат?… Извините, товарищ лейтенант, вы кто?… По имени…
- Эх ты, чудо гороховое, сколько меня знаешь - года полтора, считай, а до сих пор с Валентином путаешь! - рассмеялся Кошляков. - Василий я…
- Кто вас разберёт, - проворчал часовой, - вы с братом- как с одной иконы писаны.
- Но-но, "с иконы"! Нашёл святых… Забыл, что мы самые ярые атеисты? Забыл, что в Бога не веруем?
- Да ничего я не забыл, товарищ лейтенант. Но всё равно, без веры в душе жить, а особливо - воевать, как-то… неспокойно, что ли…
Верить можно во многое. Я, например, лично в товарища Сталина верую… Он для меня и Бог, и отец родной…
- Ну, а кто ж в него не верует? - ухмыльнулся часовой. - Слыхали и знаем, что, как только пехота в атаку идёт, так непременно кричат: "За Родину! За Сталина!" Да и мы, танкисты, тоже не лыком шиты… Ни за что не уступим пехоте…
Кошляков безапелляционно пресёк иронические разглагольствования часового:
- Как твоя фамилия, боец? Что-то я запамятовал…
Тот мгновенно осёкся, сразу же сообразив, что к чему, а затем попытался принять стойку "смирно!" и щёлкнуть валенками, словно каблуками сапог. Но ничего у него из этой попытки не вышло, и он сконфуженно промямлил:
- Рядовой Ядренко! - и, словно боясь, что лейтенант не расслышал, добавил уже погромче: - Ядренко моя фамилия… Вы только ничего не подумайте… Я не со злого умысла… Я…
- В этот раз я ничего не слышал, рядовой Ядренко. И не надо больше так при мне рассуждать, иначе ваш сон - как вас там зарезали - сбудется… Ну так что, видал ты моего братца, рядовой Ядренко?
- Так точно, товарищ лейтенант, брат ваш, он к медикам побег.
У местных медиков было накурено до чёртиков.
- О, Василий, - сквозь дым разглядел вошедших седой лысоватый майор. - Заходи, гостем будешь!
Он небрежно подвинул с края скамьи молоденького, уже порядком захмелевшего младшего лейтенанта, усадил Кошлякова, подставил ему алюминиевую кружку со спиртом.
- Чистый? - поинтересовался Василий.
- Не-а, - мотнул головой майор, - разведённый. Да ты пей, Кошляков, разведён по норме: сам знаешь - разную херню не пьём.
- А по какому случаю?… По какому случаю такой грандиозный банкет?
- А что, обязательно нужен случай или повод?… Да пьём мы просто за то, мой миленький лейтенант, что живы… Что - ПОКА! - живы!.. Пьём, между прочим, свои законные, нар-ко-мов-ски-е!..
Ладно, майор, не петушитесь! - усмехнулся Кошляков и, стукнувшись своей кружкой об его, залпом вылил спирт в рот, страдальчески крякнул, потянулся за закуской. - А где ж мой брательник? Разведка доложила, что к вам пошёл…
Майор молча пальцем ткнул в дальний угол помещения. Валентин, действительно, сидел там, в углу, на жёлтом сундуке, и, отгоняя рукой от глаз надоедливый табачный дым, что- то доказывал старшему лейтенанту из своей роты.
Василий благодарственно хлопнул по плечу майора, поднялся из-за стола и направился к брату. По пути услышал как тот декламировал:
Хоть стони, а хоть кричи,
Разметавшись на постели…
Я тебя испил до дна
И ушёл. На самом деле…
Валентин, увлечённый чтением своих "виршей", не сразу заметил Василия, а когда Василий положил руку на его погон, Валентин как-то заторможено поднял глаза, удивлённо спросил?
- Это ты, брательник? Тебе чего?
- Одевайся, разговор есть.
- Что, прямо сейчас одеваться и идти с тобой куда-то разговаривать? Или можно попозже?… Война ещё не окончилась - времени для разговоров у нас по самое горло!..
Вмешался старший лейтенант:
- Васька, будь человеком! Пусть он ещё одно стихотворение мне прочтёт, и тогда забирай его к едрени-фени!..
- Ах, чёрт с вами!.. Валька, читай свой стих, но только один…
Валентин согласно кивнул головой и начал:
Я пил вино
в кругу советских леди.
Хмельное пил,
торгов не говоря…
А женщин -
Боже! - как я их любил,
Как чистых ангелов, боготворя!
О наши милые
российские мадонны!..
Мы стукались
совсем не хрусталём…
И ждали,
когда "примется" хмельное,
И ждали,
когда песню запоём.
Потом меня
вы нежно целовали,
И я шутил:
девчата, мол, не надо…
А дома
открывала дверь жена,
"Не замечая"
на губах моих помаду…
Я пил вино
в кругу советских леди.
Хмельное пил,
тостов не говоря…
Но всё прошло,
и пыл мой улетел,
Как жёлтый лист
в начале ноября.
Валентин замолчал, а старший лейтенант, опрокинув в своё горло ещё одну порцию спирта, пьяно полез к Валентину целоваться.
- Валька, ты - гений!.. Люблю тебя!.. А ну, ещё… Как там: "Вы извините, перейду на Вы: ведь так о женщинах писал Тургенев…"
Валентин хотел было поддержать своего поклонника, но Василий, тряхнув его за плечо, поморщился:
- Не выпендривайся, Валька: мать письмо прислала из дому. И в нём, между прочим, про Володьку пишет тоже.
Валентин больше не стал препираться с братом, перестал разговаривать и со своим собеседником: он быстро оделся и вслед за Василием выскочил из домика, прямо в морозный скрипучий февраль.
Часовой, увидев братьев-близнецов, улыбнулся вконец замёрзшими губами:
- Ну что, нашли своего братца? Э-эх!.. - и замолчал тут же, ещё сильнее сгорбившись и всё глубже пряча свой посиневший нос в кудрявый отворот воротника.
Пришли к себе. Валентин, торопливо раздевшись, протянул руку к гудящей и потрескивающей печке и попросил:
- Покажи письмо, Васька!